Дура лекс. Сборник фанатастики

Горыныч встретил меняв лифте у диспетчерской.

– Алексей!

Я остановился в ожидании. Почему он не вызвал к себе в кабинет?

– Алексей, – повторил заведующий, – есть важное дело.

Я вопросительно приподнял одну бровь.

– Возьми эту врача Артемову на стажировку. Оплата будет, как одному и еще надбавлю учебные часы к аккредитации. – Он посмотрел на табло над входом.– Вот, двадцать учебных часов. Только ты ее уж отстажируй, как положено.

Прозвучало весьма двусмысленно, если наложить его выражение на мои мечты в отношении Артемиды.

– Есть, отстажировать! «Сколько раз»? – хотел добавить я, но вовремя осекся, Горыныч этой пошловатой шутки не примет и наверняка отдаст мою симпатию кому-нибудь другому.

– Я серьезно. Все, как положено. Все инструкции, манипуляции. Ну, сам понимаешь. И это… – он поморщился, – насчет Юрки… объясни ей, чтобы на вызовах не болтать. Вообще. Даже между собой. А то черт знает, что они там слышат эти больные. И держи дистанцию!

Когда я вернулся в кухню, там уже никого не было, на столе меня ожидали полкружки кофе и полбатончика.

Я сидел на кухне в обнимку с кружкой кофе, когда вошла доктор Артемова, и мне вспомнилось определение Мокроусова «Артемида!»

– Алексей Иванович? – Валентина села против меня за стол.

Я шутливо отдал честь, улыбнулся.

– К вашим услугам!

– Меня вписали на вашу бригаду. Вы не против?

Сдерживая эмоции, а что греха таить, хотя новость уже не неожиданная, лучшего способа для знакомства, чем совместная работа, не придумаешь. Я притворно нахмурился.

– Я Алексей Максимыч, – поправил, – как Горький. Знаете такого Буревестника революции? – я процитировал: «Толстый пи́нгвин прячет тело жирное в утёсах…»

– Нет, – ответила она, – Фу, какая гадость. Не люблю жирных. А почему Горький? Я люблю сладкое. Так, вы не против?

Она старательно играла роль недалекой кокетки. И ей это удавалось весьма неплохо.

– Боюсь, ДК перегорит, узнав, кто с нами работает.

Она приняла шутку за чистую монету, и искренне удивилась.

– Отчего это?

– Ревнивый очень, – поджал я губы, чтоб не улыбнуться. Артемида расхохоталась. Я, не скрывая, рассматривал ее. Ей не больше двадцати пяти, не зажатая, озорные чертики в глазах прыгают. Мелированные русые волосы до плеч, очень хорошая косметика и чувство вкуса. От нее не пахло косметическими ароматами, на губах помады нет, ага… татуаж… для работающих сутками это экономно.

– Вы не женаты, Алексей? – нахально спросила она. В глазах охотничий блеск.

– Женат, – усмехнулся я, – как говорят мои родители, на работе женат.

Она заинтересованно поглядела на меня, вытянула губы, призывные, чувственные… теперь она меня будто оценивала.

– И подружки нет?

Я чуть не покраснел и решил переплюнуть ее в нахальстве.

– Если я правильно воспринимаю ваши мысли, то теперь, кажется, появилась?

Она не отвела глаза.

– Все возможно. А вы давно страдаете телепатией?

– Это ж запрещенная болезнь, – серьезно объяснил я, – сколько себя помню, телепаю, но успешно скрываю это от общественности.

– Вы слишком откровенны с незнакомками, – парировала она, подаваясь вперед, через стол. Так что расстегнутая на груди молния комбеза приоткрыла все сокровенное за пазухой. А там было на что посмотреть.

Я качнулся к ней навстречу, глаза наши на расстоянии двух десятков сантиметров.

– Для незнакомки – слишком, для подружки – в самый раз.

Она порозовела, и я ощутил призыв. Ферромоны. Вот что она использует вместо духов. Диана-охотница. Нам работать до утра. Хорошо, что в столовой больше нет никого.

– Мы коллеги, сотрудники, – прошептала она, – так вы познакомите меня с вашим аппаратом?

– Вы про ДК-2М? – также шепотом переспросил я.

– Он у вас так называется? Оригинально. – Ответила она все еще шепотом.

– Мне вас представить ему как подружку или как сотрудницу? – от ее призыва голова шла кругом.

– Вы про ДК-2м? – прошептала она мой же вопрос и добавила, – или у вас есть и другой аппарат?

Мы смотрели в глаза друг другу и хором расхохотались. Никогда мне не было так легко и весело. Девчонка, конечно, стервочка, но веселая… и, кажется, я ей нравлюсь.

– Одиннадцатая бригада! – объявил селектор. В динамике хихикнули, – хорош любезничать, у вас вызов!

Валентина подскочила.

– Иди к машине, – я перешел на «ты» мгновенно, – я вызов заберу.

6

Валентине не понравилось, что наш разговор диспетчеры подслушивали. Не скажу, что и я в восторге от этого знания, но все мы давно привыкли к тому, что селектор двухсторонний и позволяет не только объявлять по громкой связи, но и прослушивать помещения.

Стучат ли наши диспетчера? Нам, медикам, это безразлично. Зная, что нас могут прослушивать, мы просто никогда не ведем бесед, которые могут чем-то скомпрометировать собеседников.

Я не предупредил об этом Артемиду, не успел. А теперь просто нужно ей объяснить это как факт, как «природное явление неодолимой силы». Оно есть, его надо принять и соблюдать условия игры, тогда ты будешь или в зоне ничьей или в выигрыше, но противник-игрок об этом догадываться не должен. Я уже настолько врос в обстановку тотального шпионажа, что избегал возможности получения хоть какого-то важного компромата на меня. Это уже делалось на уровне рефлексов и инстинкта. При этом нужно было поддерживать репутацию человека начисто лишенного амбиций. Кажется, мне это неплохо удавалось. Но почти всегда мешало в одном важном деле – создании семьи. Знакомые мои девушки не видели меня, как не видели различные контролеры. Женщины любят ярких и самобытных, а я – никакой. Во мне нет ничего выдающегося. И все романы мои заканчивались разрывом. Причина банальна, не понимая моей индивидуальности, все подруги рано или поздно начинали ломать меня под себя. А я не ломался. Натыкаясь на сопротивление, дамы мои предпочитали расстаться сами. А я, утомившись отражать прессинг, отдыхал в обществе родителей, слушая очередную порцию упреков от мамы. Получится ли что-нибудь с Валентиной, я не знал и не загадывал. Покажет сегодняшнее дежурство. Либо мы встретимся завтра вечером и проведем его как-то вдвоем, в меру нашей фантазии, либо я ее отстажирую, как сказал Горыныч, и на этом наши отношения закончатся.

Загадывать не имеет смысла. Я не спокоен, в смысле, умеренно взволнован, но рабочая обстановка не позволяет думать о личном интересе. Я все время мысленно балансирую. Она сидит в салоне и в кабину доносится ее аромат. Не аромат духов, а ее личный. Запах женщины. Как в фильме с Аль Пачино.

В салонном зеркале я вижу только край ее фигуры, плечо, немного волос, и руки. Она собирает волосы в пучок и скрепляет их на затылке. Я не вижу, но по ее движениям догадываюсь. Водитель Сережа может ее видеть больше, но ему разглядывать Артемиду некогда.

Он, не глядя, вынимает из ящика подлокотника головную рацию-гарнитуру, проволочную дужку с наушником и микрофоном, похожие, только микрофоны, используются на телевидении. Это наша связь с машиной. Элемент безопасности. Сережа протянул рацию Артемиде. Она должна знать, для чего.

Три вызова подряд. Валентина работала очень точно. Это определение самое правильное. Ни на слово не отклонялась от инструкции. К счастью, никто на вызовах не пытался спровоцировать конфликт. Все проходило быстро: осмотр, опрос, десять минут жужжал ДК, задавая через нас дополнительные вопросы больному. Выдавалось лекарство, вводилось. Под мою диктовку Валентина набирала «результаты осмотра врача». Если больной или родственники начинали задавать не имеющие к нашей работе вопросы: «Девушка, а где вы красили волосы?» или «Какая симпатичная заколка, где можно купить такую?», мы отвечали:

– Нам запрещено обсуждать с клиентами темы, не имеющие отношения к работе и больному. Задавайте, пожалуйста, правильные вопросы.

Нас вернули на подстанцию. Мы пообедали, как обычно, продукты быстрого приготовления из автомата.

Артемида не кобенилась, не критиковала «Пластмасса!» или «Химия в быту», как некоторые наши сотрудники. Очень демократично подмела и суп в стаканчике, и лапшу с соевым сущеным мясом. Она не комментировала ничего и не учила никого, раздавая характеристики. Мне очень нравилось это ее качество. Кажется, она принимает окружающую среду такой, как есть и не пытается ничего и никого подстроить под свои запросы и мнение.

Ела она быстро, но аккуратно и даже красиво. Тому, что я наблюдаю за ней, она не придавала значения. Будто всегда была к этому готова. Еще один плюс к ее характеристике. В ней ощущался потенциал настоящего профессионала. Такие люди быстро нарабатывают комплекс рабочих навыков и не делают ненужных, лишних движений и поступков. Это характерно для военных.

Я, вдруг, почувствовал, что Артемида похожа на меня способностью приспосабливаться к меняющимся условиям. Она не боится чужого мнения. Умеет себя подать, при этом не старается занять центр внимания. Такие люди видны тем, кто умеет смотреть и видеть суть, а не оболочку. А суть ее мне очень нравилась. Я чувствовал, что она станет идеальным скоропомощнико́м, деловым, немногословным и очень точным. В ней нет абсолютно никакого желания вы́пендриться.

Даже в мыслях, я уводил себя от главной темы. Мне все сильнее хотелось встретиться с ней завтра вечером после дежурства. А еще я поймал себя на мысли, что неплохо бы познакомить Артемиду с родителями, и тут же осек себя. Это не просто рано, это совершенно ни к чему. Глупости не надо думать!

Валентина выбросила пустые плошки в мусор, получила в автомате стакан апельсинового сока и задумчиво сказала:

– На такой диете я растолстею. А если я растолстею, то не выйду замуж.

Я рассмеялся. Она оглянулась, будто удивившись, откуда я взялся? Я понял, эта фраза ее демотива́тор. Она произносит ее всегда после еды.

Обед закончился, и мы опять помчались от вызова к вызову, от вызова в больницу и из больницы опять на вызов. Копилась усталость. Артемида уже тихо дремала в салоном кресле, а я заставлял себя смотреть по сторонам в кабине. Сейчас бы кофе! Крепкого эспрессо. Двойного из хорошей кофемашины да пятерной прожарки!. Густого и крепкого до ломоты в горле и стакан с ледяной родниковой водой как подают в Венских кафе. Я так сильно представил этот кофе, что на самом деле ощутил аромат и горечь напитка во рту.

Нам дали еще один дальний вызов в Новую Москву, в помощь соседям. Диспетчер пообещала отпустить после него на подстанцию. Нужно пополнить МК лекарствами, тот уже зажег оранжевые огоньки и сам отправил рапорт о необходимости пополнения.

На вызове все оказалось мирно и спокойно. Дядечка со стенокардией напряжения, жена, дети… Вызов сюда уже не первый, в базе есть… работали быстро, Валентина общалась с ДК, я заполнял карточку. Потом уколы, потом ждем… контрольные вопросы. ДК зажег на экране зеленую галочку – «Вызов обслужен». Валентина перебирала список лекарств в таблице на экране МК.

Лекарства «03» это особые лекарства. Когда в аптеки потекла река фальсификата, скорая тоже попалась – смертных случаев не много, но проблема с недействующими лекарствами, прежним главным врачом была вынесена на коллегию министерства.

И за два года специально построили завод, который готовил лекарства исключительно для скорой помощи, проверяя их на годность. Все коробки и ампулы имели особую маркировку. В аптечную сеть они не поступали никогда. Даже в больницы. Те сами закупали где-то, периодически устраивали тендеры. Но, учитывая 100% эффективность наших препаратов, на черном рынке они стоили дороже обычных аптечных. Правда, на коробках не было названий, только номера и штрих-коды.

– Названий на ампулах нет, как вы не путаетесь? – спросила Валетина в лифте.

Мы уходили в машину, нас отпустили на подстанцию.

– Невозможно спутать. ДК по беспроводной связан с МК и тот выдает лекарства и шприцы автоматом. Перед тем как набрать лекарство, ты его обязательно подносишь к штрих-сканеру, если не то, например, произошел сбой в механизме выдачи – ДК тебе гуднет. Ампулу возвращаешь в МК, а он выдает правильную.

Валентина остановилась на лестнице на ступеньку выше меня и сказала:

– И совсем он не ревнивый, твой ДК, – не выпуская чемоданчика с лекарствами, она одной рукой притянула меня к себе и прижалась губами к моим губам.

Садистка. В моей башке стерлись все мысли, только где-то в продолговатом мозгу, который между спинным и мозжечком, бешено считал секундомер – отсчитывая остатки секунд до посадки в машину. Мы не имеем права выпускать из рук имущество… но одной руки каждому хватало в эти секунды. Наконец она откачнулась, и сказала севшим голосом:

– Хоть тут никто не проконтролирует. – Я умолчал о рации на ее голове, и несомненном внимании, с которым Серега слушал наши причмокивания и сопение.

Тот, как ни в чем не бывало, отпер двери, мы сели и покатили к подстанции.

Я поглядывал на водителя, который с абсолютно индифферентной мордой крутил рулем.

Валентина молчала в салоне. Для человека, никогда не работавшего в машине «скорой» ощущение видеть все как из танка – только то, что впереди, непривычно. Я не сразу научился ориентироваться на местности только по картинке из лобового стекла.

Мы двигались в потоке по Киевскому шоссе в сторону кольцевой.

На правительственной трассе небольшая пробка по случаю вечера. Мы слушали сводку по радио. Вдруг Серега напрягся, глядя в левое зеркало заднего вида.

– Идиот, смертник! – прошептал он, и тут мимо нас по встречной пролетел огромный черный джип.

Серега открыл дверь и, привстав на подножке глядел ему вслед. Спереди донесся визг тормозов, дикий звук скребота металла об асфальт, удар, еще удар… звон стекла.

– Вот тебе и бонусы. – Водитель включил маяк, сирену и вывернул «соболя» на встречную полосу.

Я по рации отбил на центр сообщение об авто, там все приняли, пока мы подъезжали к лежащему на боку «крузаку», прислали сообщение с нарядом на вызов.

Сережа повесил автомат на грудь, вышел из машины, кругом медленно потекли машины, объезжая место аварии. Вдалеке затарахтел вертолет ГАИ, который непременно видел аварию.

Работали быстро. В салоне джипа – мужчина, женщина, двое детишек лет пяти-семи, мальчишки. Вроде все живы. Мужчину и женщину придавили подушки, дети на заднем сиденье привязаны в креслах, молчат, озираются, не понимая, что случилось, но не кричат. В шоке?

Подъехал автоэвакуатор, зацепил крюком джип, опрокинул на колеса. Откуда ни возьмись, из-за наших спин выросли МЧСники, вскрыли двери, и первым делом, вытащили детей, а потом взрослых. Валентина все записывала в блокнот, номер машины, описание, сколько пострадавших… заодно и бригаду МЧС, и ГАИшников занявшихся обмерами.

Водитель без сознания. Женщина пришла в себя и первым делом метнулась к детям. С нами она не разговаривала, выбрав одного мальчика, который не открывал глаз, она подхватила его на руки.

Мы с Валентиной бегло осмотрели детей и мужчину, врач МЧС нам помогал. Пользовались мы портативными приборами – тонометром и пульсоксиметром. Все живы и с хорошей гемодинамикой. Для ДК работы не было, точнее, его очередь придет в салоне «соболя», когда больной будет на носилках. Один ребенок быстро «загрузился», уснул или такое сотрясение? Головой он, кажется, не ударялся. Похоже, удар машины и общее сотрясение не прошли бесследно, другой был в сознании, но вел себя странно.

Женщина с ребенком, который не приходил в сознание, села в вертолет, и тот понес их в Тушино, к седьмой детской больнице.

Пока мы разбирались с мужчиной, появилась машина линейного контроля. Врач затребовал отчет. Я послал к нему Валентину, та доложила обо всем, пока я снимал данные с водителя джипа.

Карточка соцстраха у того оказалась в правах. Дальше все потекло… вдруг ДК мой заверещал, и на экран выскочила надпись – «дублирование данных!», следом: «Вероятность фальсификации – 33%».

Валентина всунулась в салон.

– Леша, там врач МЧС говорит: мальчишка без чипа и пьяный!

Дальше я не понял, что происходило, меня отодвинули к задней двери, а руки, лежащего на носилках водителя джипа оказались прикованы наручниками к носилочному подкату.

Я терпеливо наблюдал картину допроса. Полицейский поглядел на Валентину.

– Можете привести его в чувство?

Валентина пальцами приоткрыла веки «больного», кончиком мизинца коснулась роговицы, тот зажмурился.

– Он в сознании, прикидывается.

Снова распахнулась дверь и еще одна фуражка воткнулась в салон:

– Таарищ майор, вертолет угнали гаишный.

Полицейский вскинулся.

– Она безголовая баба! – сказал водитель с носилок, – всех убьет. Аш-шрам…

– Да, – подтвердил полицейский снаружи, – пилот сообщил, она пригрозила, что застрелит ребенка и пилота, и заставила его лететь на юг. Шахидка…

– Куда?

– Пока не знаем точно, связи нет, вертолет летит в сторону Тулы. Им освободили коридор по М4 «Дон».

Майор за воротник приподнял водителя с носилок и заорал бешено:

– Зачем вам дети? Куда везли? Кто заказчик?

– Я ничего не знаю! Я только машину вел, – забормотал водитель, – Это все она! Ее дети! Она их украла!

– Почему вы их напоили? Что давали детям?

– Я ничего не знаю, она мене дениг дала, говорит – вези Внуково. Я вез. Ничего не знаю.

Майор бешено поглядел на меня:

– У него ничего не сломано?

– Вроде, ничего.

Мы с Валентиной его видимо не волновали.

– Я, тварь, или вышибу из тебя показания, или ты у меня станешь жертвой ДТП, и доктора это подтвердят! Ты меня понял?

– Понял, начальник, я все скажу!

Я молча наблюдаю сцену, Валентины мне не видно, но она тут, видны только ее ноги в форменном комбезе обнаженные лодыжки, на одной золотой браслетик, и вижу ее полусапожки на резиновом ходу. А почему я раньше не обращал внимание на ее ноги? Они такие эротичные…

– Дети эти не наши… она их в Пятигорск везет, а оттуда в Турцию или Эмираты… я слышал, что на органы. Самолет ждет. Она может убить. У нее брат погиб в Сирии, а мужа ваши убили.

Меня резануло это «ваши», а он – чей? Впрочем, и так ясно – на чьей он стороне.

Майор кивнул и выволок лже-Хамраева из машины. Подчиненным говорил:

– Забирайте, говнюка, вместе с машиной и через час показания мне на стол. В розыск на Фатиму Дукаеву, вооружена и очень опасна, шахидка. При задержании можете стрелять на поражение.

Голос его ещё грохотал за стенами машины, но слов было уже не разобрать.

Мы с Сережей и Валентиной минутку посидели молча.

– Доложиться надо, что пострадавших нет, от помощи отказались. – Сказал я, – или, точнее, в помощи не нуждаются.

Валентина сидела хмурая, и, глядя на нее, я вдруг понял: она мне очень, очень нравится. Дело даже не в том поцелуе на лестнице в подъезде, когда она наплевала и на рацию, и на камеры, которые видят в темноте. Она живая! И у нас одно сердце на двоих.

Вспыхнувшее чувство любви, влечения, страсти и нежности было так велико, что я зажмурился, чтобы удержать себя в руках.

Сергей связался с центром по рации, сунул мне микрофон. Я доложил о всех событиях.

– Возвращайтесь на подстанцию. – Сказала диспетчер центра.

На часах начало десятого вечера. Самая работа. Небо рухнуло на землю, чтобы нас вернуть в разгар работы. На подстанцию через полчаса начнут съезжаться дневные бригады, которые сдают смену.

После авто Валентина сидела в салоне задумчивая.

Воткнув МК в ячейку аптечного автомата и запустив процесс пополнения кассет, я отправился искать стажерку и нашел ее на кухне, молча сидящей в уголке.

Народ глумился за столом, в энный раз выслушивая Петю и его утреннюю историю Я подсел к Артемиде, пробормотал:

– Как насчет чаю или кофе? Организм в этой шкуре обезвоживается.

Она покачала хвостиком, и эта милая деталь ее прически снова отозвалась в моем сердце сладкой истомой.

– Ну, не кисни, всякое бывает. Надо пропускать мимо сознания.

– Я все что угодно могу простить, – сказала Артемида, – только не преступление в отношении детишек. Сволочи.

Да, и меня ярость того майора совсем не возмутила. Сердцем я был с ним абсолютно заодно.

Мы вышли на улицу. Вечер теплый. На подстанцию одна за другой въезжали дневные машины. Смена закончена.

Артемида о чем-то думала.

Чуть отступив ей за спину, я молча рассматривал фигуру в скоропомощном комбезе, несмотря на защитную жесткую ткань, не лишавший самую красивую женщину всякой привлекательности. Скорее, наоборот. Хочешь привлечь внимание к красивому женскому телу, – сказал Альфонс Додэ, – одень его. Что крутить, я рассматривал ее задницу. И она, видимо, это знала.

Потому что почувствовала взгляд и обернулась.

– Чего ты так смотришь?

– Любуюсь, – сказал я.

– Извращенец, – улыбнулась Валентина, – модельер – урод. Мои ягодицы гораздо красивее без этого балахона.

Я покачал бровями и улыбнулся.

– Я надеюсь, ты предоставишь мне возможность, оценить?

Она ухватила скобочку молнии у шеи и потянула ее вниз медленно, с треском. Молния, расходилась, открывая грудь сантиметров на двадцать, я рассчитывал увидеть голое тело, но там оказалась белая майка с надписью на груди SLUT7.

Валентина вернула скобочку молнии к шее и сказала:

– На сегодня достаточно. А то очень жарко. Ты весь вспотел!

Садистка форменная. Я не стал ей сообщать, что двор просматривается камерами, и наша беседа опять развлекает диспетчеров. Потом она узнает все равно. А знает ли она английский? Видимо, да. И я намек понял.

В моей практике был случай познакомиться с девушкой, на майке которой была такая надпись: «bad day, out of condoms»8. Как оказалось, она понятия не имела, как это переводится, и никто ее при покупке не просветил. Вот гады! Даже я. Впрочем, у меня презервативы были.

– Одиннадцатая бригада – вызов!

Констатация трупа на улице. Тоже работа. Едем.

Правобережная улица, полицейский и охранник дома престарелых, с ними три еще бойкие старушки. Что они делали вечером на берегу Москва-реки? Говорят, гуляли. Сейчас пошли принимать успокаивающие и мерить давление.

Мы подъехали. В воде на берегу канала полупогруженный труп по одежде и фигуре – мужской. Я натянул перчатки, за шиворот выволок труп из воды и перевернул на спину. На меня смотрел немигающим взором Элькен Хамраев с дыркой в черепе. Перепутать невозможно. Полтора часа назад майор угро вытащил его из нашего «соболя».

Я вернулся к машине, по рации доложил на центр об убитом. Валентина осталась у берега, расспрашивать старушек и общаться с участковым.

Примчалась следственная группа с Петровки 38, толпа криминалистов шарила по берегу, изымали следы, расспрашивали меня и Валентину, а когда я рассказал, что полтора часа назад обследовал убитого еще живым в «ДТП» на Киевском шоссе, про женщину и детей, опера вцепились в нас мертвой хваткой, подробно расспрашивая и про аварию, (тут же связались с ГАИ) и про майора, что допрашивал убитого в нашей машине, и про женщину, сбежавшую на вертолете.

Труп мы доставили в судебный морг, потом заехали в райотдел полиции, где нас ждали следователи.

Только около двух ночи мы вернулись на подстанцию.

7

Дали нам подремать до четырех часов, в пятом – вызов.

Валентина спустилась в кухню, вытащила из морозильника кубики льда и по пути к машине массировала лицо тающим льдом. Невесть откуда, достав косметичку, накрасила глаза.

Подъезжая к дому, бдительный Серега повторил:

– Кодовая фраза: «Вроде бы ничего не забыли», – протянул Валентине проволочную дужку рации. – Ребята наступает время «Ч».

– Не пугай, женщина шестьдесят «плохо с сердцем», банальный вызов, – возразил я.

– Мое дело предупредить. Вспомни прошлый раз.

Пока мы ждали лифт, Валентина спросила:

– А что было в прошлый раз?

Я рассказал о нападении и взломе ДК. Она расспрашивала коротко, но очень точно. Вот прицепилась в пять утра! Я уже хотел ответить ей довольно грубо, что если вечером встретимся, расскажу подробнее, а сейчас не надо парить мозг, он и так скоро закипит. Сутки кончаются и воспоминание не больно приятное. Но она не отставала, а я все никак не решался сказать:

«Ша!». Но пришлось у самой двери.

– Все! Работаем.

Нас встретил мужчина довольно молодой, приятной наружности в тренировочном костюме. Он мило улыбался.

– Пойдемте в комнату, маме плохо.

Я мельком осмотрел квартиру, пока шли коридором. Типичная «трешка», мало обставленная. Такие обычно используют под сдачу приезжим. Не удивлюсь, если в каждой комнате стоят трехярусные нары и на самом деле это тайный хостел для приезжих гастарбайтеров.

Мы вышли в большую и почти пустую как танцевальный зал гостиную. Кроме фальшивого камина, журнального столика и телевизора иной обстановки не было. Даже стульев. Зато в комнате стояли еще трое молодых людей в балаклавах, один держал в руке пистолет. Он поднял и направил ствол мне в грудь.