Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

– Часть понесем сами, часть – пленные, – вслух рассуждал Штауфен. – Что не унесем, то сожжем, уничтожим.

– Господин комтур…

– В первую очередь – сало, орехи…

– Господин комтур!

– Чего тебе? – командир крестоносцев недовольно обернулся на зов. Сей достойнейший рыцарь очень не любил, когда его отвлекали. Тем более от такого важного дела!

– Я думаю, нам пригодится одежда этих язычников, святейший брат, – поклонился нормандский рыцарь Сен-Клер.

Фон Штауфен удивленно приподнял брови:

– Одежда? Зачем?

– Льняные женские рубахи можно разрезать на бинты и перевязывать раны. Брат Хельмут как-то говорил, что так можно. Правда, не все рубахи подходят. Кстати, неплохо бы его позвать…

– Ну… позови, ладно… И не отвлекай пока, ладно?

Штеллинский палач брат Хельмут приспособил под пыточную старую ригу на самой окраине деревни. Обычный, чуть покосившийся от времени сарай с круглой печью и высоким глинобитным полом предназначался для молотьбы и сушки снопов. Сейчас же, в июле, молотить и сушить пока было нечего, и ригу, судя по четырем скамейкам, использовала молодежь для своих посиделок. В хорошую погоду местные парни и девушки, верно, собирались у озера, а вот в дождь как раз здесь. Если слишком сыро, можно было и печку разжечь: в углу валялись растопка и хворост.

Все это сейчас сильно пригодилось палачу. И печь, и растопка, и хворост. Он даже послал кнехтов принести еще дров, имеющихся могло не хватить. В огне, а точнее сказать, на углях, брат Хельмут собирался раскалять пыточные инструменты, в первую очередь – длинные каленые иглы. Нужно было срочно проверить всех пленных девок – не ведьмы ли? Раздеть да поискать родинки, в родинку раскаленную иглу и воткнуть. Заорет ежели девка – знать, не худая, будет молча терпеть – ведьма. Таких срочно утопить в озере, дабы колдовством своим славному крестоносному воинству не навредили.

Кроме того, в плен к орденским братьям попали и настоящие, истинные ведьмы, не требующие особой проверки. Вина их был ясна и так – в мужской одежке сражались, многих кнехтов да рыцарей убили. Теперь нужно было лишь запытать этих мерзких тварей до смерти. Чтоб заклятые язычницы умирали в муках! Чтоб кричали. Чтоб отреклись, хотя бы под пыткою, от своих богомерзких идолищ!

Таких ведьм попалось три штуки. Все грязные, в мужских портках да рубахах – тьфу! Еще кольчуги на них были, да кольчугу кнехты стащили. Заодно хотели и остальную одежку стащить да потешиться, однако брат Хельмут все эти чаяния решительно пресек – некогда. Для потехи, чай, и другие девки есть, а эти – ведьмы! Их пытать надобно.

Все три сидели, связанные, в дальнем уголке за печкою – глазищами зыркали. Одна только привалилась спиной к стене, голову свесила. Осознала, верно, что ей грозит, испугалась. Оно и правильно, страх – он иногда великие дела делает.

Поглядел брат Хельмут на ведьм, ласково так поглядел, почти что любовно. Помощникам-кнехтам рукой махнул, давай, мол, тащи первую.

– Ну, хоть вон ту. Задумчивую.

Бросились кнехты… и тут же отпрянули.

– Брате святый! А она мертвая.

– И впрямь померла, что ли?

– Ну!

– Жаль. К диаволу душа ее нечистая угодила. Прямиком в лапы. Ладно, давай следующую.

Взяли девку. Притащили да, одежку сорвав, вздернули на дыбу – к самой крыше сарайчика загодя веревочные петли подвесили. Вот и ведьму на них подвесили, руки вывернули назад, потянули…

Выгнулась ведьмочка, округлив от боли глаза, закричала страшно – оно и правда, захрустели сутавчики-то, ага.

– Опустите пока… Ну, милая? Отрекаешься ли ты от божков своих нечистых?

– Перкунас вас всех убьет! – неожиданно заорала дева. – Всех! Всех! Всех! Покарай их, великий Диевас, затащи в свое царство, Пикуолис… Вей, ветер! Шумите, деревья!

– Упорная, – сложив руки на животе, спокойно резюмировал брат Хельмут. – А постегайте-ка ее, братья, кнутом.

Чуть вздернули дыбу. На цыпочках ведьмочка встала. И по белому телу – кнутом. Раз… Два… Четыре… Рубцы кровавые расползлись по спине, по бедрам и ягодицам, вспухли…

Пять… восемь…

Извивалась девчонка, слезами горючими исходила, кричала…

– Хватит пока… Ну, девица? Отрекаешься ли?

Ничего не сказала ведьма. Повесила голову, словно в мир иной отошла.

– На скамейку ее, – распорядился палач. – Да привяжите покрепче… Пила моя где?

Пила у святейшего братца была не простая – деревянная. Не деревья пилить – тела людские. Страшная, пыточная, пила!

Уселся Хельмут ведьмочке на ноги, провел рукой по животу – никаких чувств не испытывая. Ему больше мальчики юные нравились, но, надо отдать должное, с этим своим грехом брат Хельмут боролся – молитвы еженощно читал, постом частым себя умиротворяя. Или вот – пытал кого-нибудь. Помогало.

Встали два кнехта от лавки по обе стороны, за пилу ухватились:

– Начинать?

– Начинайте уже!

Рванула кожу пила! Яростно, словно акула – до крови!

Закричала дева жутко… и вторая, в углу, голос подала тоже:

– Отрекается она! Отрекается! И я с ней отрекаюсь.

Улыбнулся палач. Обернулся, погрозил пальцем:

– Ишь ты какая! Подожди, сейчас и твой черед придет.

– Отрекаемся мы!

– А поздно уже!

Повернулся брат Хельмут к помощникам, глянул строго.

– Ну? Чего ждете, лентяи?

Рвала пила кожу. Дробила кости. Хлынули из разорванного живота кишки, кровью запахло, дерьмом. Только не кричала уже дева, не дергалась. Умерла от боли. Бог прибрал. Или – боги.

– Преставилась ведьмушка. Аминь! Давайте другую.

Глава 6

Литва

Услыхав резко оборвавшийся крик, князь прибавил шагу. Неужели опоздал? Неужели все его хлопоты оказались напрасными, и Сауле уже ничем не помочь? Игорь-Довмонт оглянулся:

– Быстрей, Анри! Быстрей.

Приятели и так уже почти бежали, вот уже рядом совсем старая рига… и подозрительно-гнетущая тишина… и голоса. Глухие, недобрые… а вот – смех. Тоже какой-то злой, приглушенный.

Прячась за углом, кунигас хлопнул шевалье по плечу:

– Вон шанс – удачи!

Придав лицу выражение самой непреклонной важности, рыцарь де Сен-Клер распахнул дощатую дверь:

– Брат Хельмут? Наш славный комтур срочно требует вас к себе.

– Комтур? Меня? Да-да. Конечно… Эй, парни! Вытащите пока падаль да закопайте где-нибудь.

Следом за нормандцем в дверях показалась плотная фигура монаха в простой серой рясе, скромно подпоясанной обычной веревкой. Несколько одутловатое краснощекое лицо, нос картошкой – ничего демонического в облике штеллинского палача не было, разве что только голос, какой-то омерзительно тонковатый, почти как у скопца.

– Интересно, что нужно от меня славному брату Гуго?

– Хочет совета по поводу ведьм… или колдовства, – отмахнулся Сен-Клер. – Да он вам сам скажет.

Не успели монах с рыцарем свернуть за покосившуюся ограду, как из риги показались дюжие молодцы, тащившие окровавленный куль… вернее – завернутое в рогожку тело. Омерзительно пахнуло чем-то тухлым, кровь капала с рогожки наземь темно-красными крупными каплями. Мертвая белая рука – тоненькая, почти как куриная лапка – свесилась с рогожки, цепляясь за чертополох и колючие смородиновые кусты, усыпанные крупными, уже почти спелыми, ягодами.

– Тяжелая, змея! – едва не споткнувшись, сплюнул один из парней. – Не смотри, что худая. Хорошо Вайсу – сиди себе в риге, охраняй. А мы тут – эту… неужто закапывать будем?

– Ведьмы все тяжелые, – философски заметил его напарник. – А закапывать… Да ну ее к дьяволу! Отнесем к реке да бросим в воду… Ты половчей-то перехвати.

– Угу.

Прядь длинных грязных волос покойницы выпросталась наружу, цепляясь за кусты. Грязные, давно не мытые локоны… светло-русые, кажется… но точно не рыжие.

Значит, там, в пыточной, еще кто-то есть… И не забыть про охранника, Вайса.

Князь не успел снять доспехи. Кольчуга и бригантина из железных пластин, хотя и весили килограммов пятнадцать, однако движений почти не стесняли, правда, глухо позвякивали при каждом шаге.

Показавшееся из-за облаков солнце уже начинало всерьез припекать, и Довмонту, конечно же, хотелось сбросить доспехи… Однако не тот был нынче случай. Князь, наоборот, надел на правую руку кольчужную рукавицу (кожаные в Штеллине были в дефиците, а вот латные братья-рыцари не очень-то жаловали).

– Кто здесь? – услыхав шаги, из риги выглянул дюжий детина с плечами борца и угрюмым квадратным лицом.

– Вайс? – сжимая кулак, «Жером» приветственно улыбнулся.

– Вайс, да. А вы, осмелюсь спросить…

Короткий удар в подбородок. Закованной в латную рукавицу рукой. Быстро и действенно, ничуть не хуже кастета.

Отпихнув безвольное тело в кусты, Игорь поспешно вошел в ригу и, не дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, выкрикнул по-литовски:

– Есть здесь кто? Эй, Солнышко!

– Ты… Ты литвин? – негромко спросили из-за печки.

– Уходим! – быстро промолвил князь. – Живо.

– Но… у меня связаны руки…

Довмонт улыбнулся:

– Хорошо, что не ноги. Ступай вперед, будто пленница… Да! Тут еще кто есть?

– Я одна… И я узнала тебя, кунигас! Даумантас…

Слава богам, это и в самом деле была Сауле, милое медноволосое Солнышко, дочь великих жрецов куршей, посвятившая всю свою жизнь борьбе за свободу. Сквозь разорванное платье проглядывало худое и грязное тело, покрытое ссадинами и синяками. Лицо тоже было грязным, как и волосы, и даже старый шрам над левой бровью. А вот глаза – густо-серые, цвета пасмурного осеннего неба, очи – сияли уверенностью и силой.

– Ты знаешь здешние места? – на ходу спросил князь.

– Конечно! – девчонка повела плечом, обернулась, окинув кунигаса лукавым взглядом…

– Нас будут искать уже очень скоро, – бросая по сторонам быстрые настороженные взгляды, строго предупредил Даумантас. – Как только вернутся кнехты. Далеко здесь река?

– Да не очень.

– Вот и времени у нас столько же. Как отсюда выбраться? Только по гати? Так же, как пришли рыцари?

– Есть еще одна, – Сауле, подумав, кивнула. – Старая. Правда, я ее не очень знаю.

– Придется рискнуть.

Прошло меньше минуты с тех пор, как Игорь-Довмонт своим добрым ударом отправил в глубокий нокаут одного из помощников палача. Беглецы уже успели свернуть к лесу, а еще через пару минут уже продирались через густые заросли ивы, что росли вдоль реки.

Стягивающие руки Солнышка ременные путы князь ловко рассек ножом. Одним ударом, и даже не поранил кожу. Что и говорить – опыт.

– Я вижу, ты знаешь здесь все тропы, дева.

– Только те, что возле деревни. И гать, – девушка вдруг замедлила шаг и обернулась. – Послушай, князь, как ты…

– Потом расскажу, – натянуто улыбнулся Даумантас. – Немного потерпи, ладно?

Сауле ничего не ответила, просто повернулась и пошла себе дальше, ступая обутыми в плетенные из кожаных ремешков лапти ногами по едва заметной тропе. Вокруг уже корявился лес, обычная литовская чаща, с толстыми – в три обхвата – дубами, с тянущимися к небу липами, угрюмыми елями, соснами, с густыми зарослями орешника, можжевельника и осины.

– Хорошо, у них нет собак, – вслух промолвил Довмонт, отводя руками колючие ветви малинника с завязями и еще зелеными ягодами.

Солнышко обернулась:

– Нет. И эту тропу крестоносцы не знают.

– Но ведь про гать-то узнали, – резонно заметил князь.

– Там предатель провел. Не из этой деревни. Про вторую гать он не знал. И про тропу эту – не знает.

– Раз не знал… что же вы все не ушли, не скрылись?

– Внезапно всё. Слишком. Никто не знал, не верил. И дозорный у гати не предупредил. Псы, правда, залаяли – но поздно. Ах, кунигас! Видно, боги совсем отвернулись от нас. Наши добрые старые боги.

– Боги… – не выдержав, Игорь-Довмонт хмыкнул. – Просто дозорных надо выставлять настоящих… а не какого-то там пастушка.

Девчонка вздохнула:

– Что уж теперь… Ничего, скоро боги будут довольны! Уже очень скоро, да.

Странная улыбка скользнула на губах девушки. Мечтательная и вместе с тем жесткая и зловещая.

Они продирались сквозь заросли часа три, а то и больше, и лишь ближе к вечеру выбрались на более-менее заметную тропу, довольно широкую и твердую. Правда, частенько приходилось пробираться через студеные ручьи. Где-то – прыжком, а где-то и вброд или по скользким серым камням, покрытым зеленовато-голубым мхом и водорослями. Там же, у одного из таких ручейков, устроили короткий привал, перевели дух да напились чистой прохладной водицы.

От кольчужных штанов и бригантины Довмонт избавился еще в лагере, кольчугу же сбросил у первого или второго ручья – как ни было жалко. Впрочем, верные боевые друзья – добрый рыцарский меч и кинжал в кожаных ножнах по-прежнему оставались с князем.

Вокруг, в кустах и на деревьях, заливисто перекрикивались птицы. Неутомимыми барабанщиками долбили древесные стволы дятлы, а где-то в отдалении гулко куковала кукушка. Яркие солнечные лучи, преломляясь в ручье, окрашивали воду сверкающими брильянтами. Прямо у берега, меж камней, шныряла серебристая форелька.

Князь вдруг почувствовал приступ голода.

– Может, поохотимся? Или половим рыбы? Жаль, огниво и соль я оставил в переметной суме… Не подумал, да. А до коня-то теперь не добраться.

– Мы поедим, но не здесь, – поднимаясь, успокоила Солнышко. – Идем, нам следует поторопиться. До наступления темноты мы должны миновать гать.

Князь развел руками:

– Как скажешь. Веди, милая Сауле.

Несомненно, Игорь чувствовал какое-то влечение к этой красивой и загадочной девушке с длинными медно-рыжими волосами. Даже сейчас – грязная, избитая, в рубище – она казалась богиней, древней богиней непроходимых жмудских пущ, какой-нибудь Земиной или Мильдой.

При всем при этом молодой человек по-прежнему любил Ольгу… мертвую Ольгу… или, может, все же – живую? Нынче же здесь олицетворением Оленьки была в его жизни Бируте, славная юная супруга, княгинюшка, по которой кунигас, честно сказать, очень сильно скучал.

Деревья расступились неожиданно. Вот только что вставала перед глазами казавшаяся непроходимой чаща, и вдруг, как-то резко – все сменилось чахлой болотной ширью с далеким, видневшимся в голубоватой дымке лесом. Честно говоря, ничего похожего на гать Довмонт не заметил, однако Сауле держалась весьма уверенно и спокойно. Правда, предупредила:

– Надо вырубить слеги.

Ага… значит, все-таки – сомневалась.

Как бы то ни было, а Солнышко вошла в трясину первой. Гать – чахлые, полусгнившие от времени жерди – колыхалась где-то под ряской. Ступив на нее, князь едва не упал, успев опереться на слегу.

– Ступай след в след, кунигас, – обернулась дева. – Но и слегой тоже пробуй. Сам видишь – тут зыбко всё.

Да уж, зыбко – и это еще мягко сказано. Чавкающая под ногами жижа не вселяла абсолютно никакой уверенности, под ногами все плыло и шаталось, и Довмонт даже не был уверен – в случае чего, сможет ли юная и самоуверенная проводница вывести их обоих обратно? Сам-то он уж точно один не дошел бы. Шагу бы не сделал ни взад ни вперед, пропал бы, сгинул, провалился в трясину.

Почти так и вышло! Колыхнулась под ногами гать, пропала… треснула, уткнувшись в кочку, слега. Потеряв опору, молодой человек нелепо взмахнул руками и со всей дури ухнул в болотную грязь! Словно живое существо, трясина злорадно забулькала, заурчала, чьи-то невидимые руки схватили князя за одежду, за руки, за ноги, за волосы, и, жадно чавкая, потащили на дно.

Упав на спину, Игорь быстро перевернулся, стараясь расставить пошире руки ноги, подгребал под себя ряску, но…

– Держи!

Сауле плюхнулась рядом, протянула слегу:

– Хватайся, кунигас. Я потащу!

С изумительной ловкостью девчонка развернулась в трясине, выбираясь обратно на гать. Выбралась, потащила слегу с неожиданной силой… Князь тоже старался, как мог, работал ногами, руками, единственное, что его сейчас тревожило – это как бы не утащить за собой свою медноволосую спасительницу жрицу.

– Тихо, тихо, не надо так бурно, – спокойно советовала Солнышко. – Аушрине, помоги нам. И вы, духи болот, не мешайте. Мы же не немцы, нет. Мы – свои. Мы отблагодарим вас, правда-правда.

То ли духи услышали, то ли князь и девчонка оказались удачливыми и проворными, однако трясина постепенно поддавалась, понемногу отпуская ноги Довмонта, так, что вскоре осталось лишь сделать рывок и…

Оп-па!

Вот и гать, закачалась под ногами. Зыбка, но все же опора. О, великие боги, неужели выбрался?

– Богов будем благодарить потом, кунигас, – жрица опасливо кивнула на небо. – Скоро стемнеет. Мы должны идти. Как можно быстрее, иначе…

Иначе – ясное было, что. Утонули бы в болотине, сгинули. Могла бы и не предупреждать.

Игорь неожиданно усмехнулся – больно уж странную парочку представляли собой беглецы, если взглянуть со стороны, отстраненно. Оба грязные, мокрые, в волосах – болотная тина и ряска. Только что пиявок нет да лягушек.

Путники торопились, шли напористо, быстро. Да, правду сказать, и полегче стало идти, посуше как-то. Старая гать приподнялась, показалась… Князь непроизвольно вздрогнул – прямо под его ногами белели человеческие кости! Так и есть, настил-то оказался сложенным вовсе не из жердей, а из косточек! Вот – бедренные кости, вот – таз, а вот – раздавленная грудная клетка. Это же сколько людишек здесь уложили?

– Давно, лет двести назад, здесь было большое и почитаемое святилище – алкас, – оглядываясь, пояснила Солнышко. – Тогда и выстроили гать. А прямо посередине болота насыпали холм – пильнякальнис. Вон!

Девушка показала рукой, и, действительно, впереди, за чахлыми болотными кустиками, Игорь увидел какое-то возвышение, пологий холм, густо поросший березняком и рябиной. Пильнякальнисы… Так называли в Литве тайные крепости, где, в случае опасности, спасались и сами воины, и их семьи. Нынче вот, правда, не сумели спастись, просто-напросто не успели. Игорь, кстати, давно заметил, что все язычники куда больше надеялись на авось (на милость богов!), нежели, скажем, христиане и даже вполне себе светские русские люди. Раз жители деревни регулярно приносили богам богатые жертвы, то зачем вообще дозоры? Если что, боги ведь предупредят, обязательно! Ну, разве что так, чуть-чуть о себе побеспокоиться…

С этой мыслью неожиданно согласилась и Сауле:

– Да, так. Но боги не всегда помогают. То есть мы не всегда можем их понять. Вот как на том болоте. Вроде болотных духов умилостивили, а рыцари все же прошли. Я так думаю, это потому, что предатель – ну, тот, кто их вел – ранее был криве. Такое ведь тоже бывает, когда даже жрецы отрекаются от старых богов, наплевав на всю свою дальнейшую жизнь. Наши грозные божества мстят! И мстят страшно. Впрочем, кунигас, ты это не хуже меня знаешь.

Пильнякальнис выглядел довольно заброшенным местом. Как-то не очень похоже было, чтоб им часто пользовались, что и понятно – селение-то и само по себе располагалось в достаточно глухом и малодоступном медвежьем углу. Кругом леса да болота – чего еще-то выдумывать? Жаль, тайну гати не сохранили, так что с того? Как говорится, и на старуху бывает проруха.

От самой трясины, от костяной гати, начиналась узенькая тропинка, уводящая меж рябиновых зарослей куда-то на вершину холма. Начало тропы помечалось двумя человеческими черепами – по обе ее стороны. Судя по размерам, черепа были детские.

– Ну вот. Теперь совсем немного осталось, – на осунувшемся от усталости девичьем личике вспыхнула счастливая улыбка. Появилась на миг и тут же пропала. Ясно же, что этот вот насыпанный в болоте холм – пильнякальнис – лишь временное убежище, и что надо будет идти дальше, вполне возможно, уже раздельно: князю – в Утену, а Сауле…

– Послушай-ка, Солнышко! А ты куда…

Идущая впереди девчонка неожиданно замерла, застыла! Спина ее напряженно вытянулась, руки согнулись в локтях, словно бы юная жрица собралась кого-то ударить… или от кого-то бежать.

Подскочив ближе, Довмонт заглянул Сауле через плечо и тут же вытащил меч. На краю тропинки, в кустах, лицом вниз лежало мертвое тело. Судя по одежде – женское. Головной убор слетел – или его сорвал убийца, – и седые космы убитой запутались в кустах, словно в частом гребне. На голове запеклась кровь – видно, женщину ударили дубиной.

Подозрительно оглянувшись вокруг, Солнышко склонилась над трупом. Дотронулась до головы убитой руками… повернула… Князь непроизвольно вздрогнул: покойницу вряд ли можно было назвать красавицей. На редкость неприятное темное морщинистое лицо, крючковатый нос, острый подбородок. Настоящая ведьма! И Сауле ее, похоже, узнала… встрепенулась, отпрянула!

– Кто это? – тихо спросил Довмонт. – Вижу, ты ее знала.

Девушка отрывисто кивнула:

– Да. Это старая Эгле, кормилица.

– Что за кормилица? Кого кормила?

– Сейчас не время вопросам, кунигас! Кто-то шел за ней. Кто-то убил. И, может быть, сейчас следит за нами и…

– Да… – переборов брезгливость, князь наклонился и протянул руку… – Труп-то еще теплый, ага.

– …и я даже догадываюсь, кто это!

Сауле едва закончила мысль, как вдруг из-за кустов, слева, вылетело что-то стремительное! Опытный воин, князь среагировал мгновенно – столкнул девчонку с тропы, к трясине, сам же присел, пропуская над головой увесистую рогатину… вслед за которой на тропку выскочил и тот, кто ее метнул. Здоровенный парняга с черной растрепанной бородой и кудрями был одет в одни лишь порты и рубаху из плохо выделанного льна – сермяги. На ногах – лапти, в руках – большой, на длинной рукояти, топор – секира. Светлые глаза сверкали яростью, уста изрыгали проклятья.

– Ага, явились, мерзкие твари! Тут вы и найдете свою смерть.

Закругленное лезвие секиры рассекло воздух прямо над правым ухом Довмонта. Не поразив цель с первого раза, парняга перехватил рукоять поудобнее и сразу же ударил еще, так, что едва не снес кунигасу добрую половину черепа.

Князь резко отпрыгнул в сторону и, в свою очередь, нанес быстрый удар… Враг тут же подставил под меч рукоятку, ничуть не сомневаясь, перерубит ли ее лезвие. Не перерубило. Однако оставило заметный рубец. Еще пара таких и…

Отскочив назад, детина с гнусным хохотом принялся крутить секиру над головой, выбирая момент для сокрушительного удара. Рукоять – древко – была, наверное, раза в два длиннее княжеского клинка, это давало напавшему немного шансов, кои он, без всякого сомнения, решил использовать.

Использовал бы… Кабы кунигас это ему позволил! Однако нет – Довмонт вовсе не собирался дожидаться удара. Это вот устрашающе-глуповатое вращение секирой ясно показывало, что парняга – вовсе никакой не дружинник, а простой ополченец, открывший врагу свою ничем не защищенную грудь. Только нужно было выманить его с верхнего склона, не стоять самому под горой, зайти сверху.

Для того чтобы сменить позицию, Довмонту понадобилось два обманных движения, три прыжка и пара секунд. И вот уже все, теперь он – сверху. Теперь…

Бросить тело вниз. Упасть на правое колено. Вытянуть руку… Меч – как продолжение руки… Укол в живот! Есть! Вот он… Резко пахнуло навозом. Из распоротой брюшины потекла кровь, полезли сизые осклизлые кишки. Парняга, однако же, не унимался! Кривясь от боли, он пыталсмя засунуть себе кишки обратно левой рукой, правой же нанес несколько ударов… пока секира не выпала… Пока сам парняга не упал на колени – и князь милосердно рассек ему шею. Чтоб не слишком уж долго мучился, да.

– Это Азуолас, деревенский дровосек, – возникнув за спиной кунигаса, тихо промолвила Сауле. – Отец…

Она вдруг замолкла, впрочем, князя мало сейчас интересовало, кто именно этот бородатый черт. У него вполне могли остаться сообщники.

– Быстро в кусты, Солнышко. Осмотримся, здесь могут быть враги…

– Никаких врагов здесь нет, кунигас! – неожиданно рассмеялась девушка. – Один был враг – его ты только что убил. Только Азуолас настолько безголовый и бешеный, что ничуть не боится обидеть богов. Только он один. Других таких дураков нет.

Наверное, девчонка знала, что говорила, но все же князь оставался настороже, обращая внимание на любой подозрительный шум, любое шевеление. Как бы то ни было, а никто больше не нападал… правда, неведомые враги могли и затаиться до поры до времени.

Больше не реагируя на трупы, Солнышко снова зашагала вперед, поднимаясь по тропинке все выше и выше. Слева и справа громоздились какие-то деревянные строения, обнесенные покосившимся от времени частоколом. Как видно, это и была древняя языческая крепость. Многие постройки ныне обрушились, некоторые вросли в землю так, что с первого взгляда невозможно было определить, что же там все-таки находилось. Наверное, какие-нибудь склады или жилые помещения.

– Подожди меня здесь, кунигас, – резко свернув к давно упавшим воротам, попросила Сауле. – Можешь осмотреть все, если тебе интересно. Только жди.

Смелая девчонка! То есть, скорее – дурная. Вела себя так, будто и впрямь все возможные опасности взяли вдруг да исчезли. Пройдя мимо упавшей башни, Солнышко свернула к небольшому сараю, выглядевшему поновее других. Судя по всему, его выстроили не так уж и давно для каких-то неведомых надобностей. Может быть, там даже держали особо важных пленников. Ну да!