Валя-Валентина: побег в никуда

«Ладненько, – говорили они потом, – ошибки бывают всякие. Будем думать. Возможности громадные у нас. Случае чего, центр поможет».

 «Но почему у нас в провинции, производительность низка? Надо срочно выравнивать с центром. Продать заводы. Немедленно! Заставить этот челядь, проживающий на этой территории, работать по «Стахановский». Шестьдесят часов в неделю, с одним выходным. КЗоТ выправим. Люди, спасибо нам скажут»

И пошла эта кота – Васи, по провинции лавинами. Заводы, объекты, отданы «дядям – кастратам». Начальство не понимал, объекты проданные, «дядям» пришлым, после них, почему – то не обновлялись. Что тогда будет провинцией, с ее населением. Также, как и с Россией, проданные или арендованные иностранцами земли, с богатыми полезными ископаемыми. Яна, когда видела с экрана телевизора рекламу: «Газпром – это национальное достояние», начинала хохотать, что ее мама терялась, призывала мужа к помощи, чтобы родную дочь урезонить.

– Вот, с такими рекламами, скоро мы прикрыть срам не сможем. Папа, – обращалась она к нему, – ты же там чуть поближе… Намекнул бы нашему губернатору, корректировать чуть нашу конституцию». Там ведь четко прописано: «Земля и другие природные ресурсы используются в Российской Федерации как основа жизни и деятельности народов». Народов, папа, проживающих на соответствующей территории».

–Ты, дочь, – мягко перебивал ее тогда отец, – ты плохо, видимо, изучила нашу конституцию. Там продолжение еще есть, в дополнительной статье: «Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности». Ты это понимаешь, дочь? – Вскоре стальные нотки посыпаться, и папа тогда совсем тогда разойдется, а мама, как всегда, усядется где – то в сторонке, а лучше всего на кухне, начнет лить в стакан свои капли из пузырька.

Почему и она, после окончания этого кулька, да и института, перебралась в Москву, а затем и вовсе укатила к этой неаполитанке, к этой тетке, которая по переписке с нею обещала, что ее она не обидит. Но как же Яна тогда опростоволосилась, обещанием этой парализованной тетки. Когда она впервые у нее в доме объявилась, Яна была восторге за себя, что она, наконец, вырвалась за границу, почувствовала себя раскрепощенной, и она думала, что эта ее работа за границей, будет такой легкой, как прогулка. Но с первой минутой она, в глазах этой тетки, увидела не то, что восторг, а какое-то болезненное любопытство – это как в зоопарке, посетители глядят на диковинную мартышку, розовый зад. Также и эта неаполитанка, глядела на нее настороженно, с любопытством. В глазах ее, тетка все хотела увидеть, наконец, эту загадочную душу, этой русской. Ведь за границей, народ, живущий там, не понимает, откуда приехала Яна. Есть там и другие национальности, живущие среди русских. Но там, по их понятием, раз человек приехал из России, то, получается, там живут только «Руссо Иваны». Поэтому, она Яну звала, подзывая ее к себе: «Руссо, Руссо». Этого Яна могла еще вытерпеть, но вот, когда она принимала душ, или переодевалась, эта болезненная старушка, доходила до того, что без зазрения совести, заглядывала даже под нижнее белье, проверяя, чиста ли надеванное Яной платье. Тогда, Яна кричала на нее, объясняя: «Не мы ведь с годами не мылись?! Помои сливали из окон. Что историю свою забыли? А у нас, даже тупые крестьяне в деревнях, моются в каждую неделю в бане, с березовыми вениками. Показала бы я тебе, умрешь ведь от нашей русской бани. Вскоре, Яна так насытилась с этой заграничной жизнью. Да и спасибо неаполитанке, освободила она ее от ежедневного унижения: утку под нее совать, выслушивать от нее всякую ерунду, о русской загадочной душе, сильно заболела, родные ее увезли на лечение в больницу. А Яна, оставшись без дела, без этой неаполитанке, заторопилась Москву. Языковым барьером, она сильно преуспела и поняла. В Москве она без работы не останется. Так и получилось. Нанялась в ново русской семье, учительницей их чада. А эти свои,» русские», с ума, видимо, стали сходить от этих шальных денег. Живя в России, зарабатывая эти шальные деньги тут, они, и правда, не любили «эту» страну, обычаи, язык, подавай только им все нерусское, заграничное. Яну страшно даже забавляло, когда она слышала их «русскую», коверкающую речь. Как говорится, тут без переводчика нельзя было не обойтись. В речах их, сплошной восторг запада. Иногда Яна, устало говорила себе, удивленно слушая их овечью речь: «И эта наша элита, выходит? Об этом мечтала веками, наша за долбанная Русь?» Но долго грустить Яна не умела. Платили ей эти ново русские прилично. В Москве с такими деньгами, можно было жить не плохо. Вот, открылось «окно», ново русские укатили на некоторое время за границу со своим чадом, а ей, что, ждать их, когда они объявятся снова в Москве? Раз уж так получилось, представилось побыть на своей исторической родине, то почему бы ей этим не воспользоваться. Обязательно воспользуется она этим «окном». Денег у нее теперь свободных, предостаточно. Зачем ей копить, дрожать за них. Жалко, вот, замуж никто ее не звал. За плохих мужиков ей не хочется терять время, а достойные, будто, все заняты. Даже переспать с кем попало, ей тоже не очень хочется. А пора ей уже завести детей. Ведь ей уже немало лет, а познать истинную любовь ей так не довелось. Может, она сама была виновата в этом? Кто с нею хотел, она его сама отшивала, как только в нем распознавала, временщика. И Кирилла своего, провинциала, пришлось ей забраковать.

«Какой он муж – говорила она. – Очкарик, да и невзрачный еще».

А девушка она была видная. Высокий рост, груди торчком торчат. Зад у нее – мужики просто падают. А какая она еще продвинуто умная была. Нет, все же она ошибочку тогда совершила, когда она поступала после этого кулька, в этот иняз. Надо было ей послушать отца, который почти кричал ей в лицо, чтобы она пошла юрфак. Кто теперь прав, никто ведь не знает. Итальянский она теперь, в совершенстве знает, русский язык – это ее почти родной язык, а мокшан скую, мама сама не захотела, чтобы она совершенстве знала. Сказала, как отрезала:

«Ты в городе живешь. Нечего голову забивать. Мы среди русских живем. Изъяснятся, умеешь, ну и, ладно».

***

А тогда, если бы Яна послушала отца, пошла по другой стезе. Возможно даже, она бы стала, как и ее папа, политиком. Пусть даже, по региональной стезе. Там тоже такая была политика, как и везде. Но, видимо, не судьба ей было служить в политике.

– Валь, что молчишь? Задала тебе вопрос. Кто он у тебя теперь?

– Яна, забыла? Он же у меня журналист.

– Да знаю, Валентина. Знаю. Он, что так и остался в таком качестве? Помнишь, как было тогда интересно жить. Перестройка, становление той демократии. Концерты с экрана политиков. Драчки, кулачные бои, в Государственной думе. Сегодня, вон, просмотрела наши местные газеты, что отец выписывает. Там, одной мертвечиной пахнет. Чуть от скуки не умерла. Ни одной живой строки в газете не увидела. Все серо, хвалебно, лизоблюд, но. Больше половины страничек в газете, запиханы рекламы и программы телевидения. Помнишь? Как твой и эти его дружки, газету свою выпускали? «Семь дней», назывался. Умопомрачительно было интересно читать. Какая была борьба за первенство. Жить хотелось. А в итоге? Пшик. Всех раскидали потом, кого куда. Главный редактор теперь, слышала, в книжном издательстве отшивается, газету прикрыли, а зама его, слышала, вышвырнули из нашей провинции. Теперь он, говорят в Москве. Будто бы пристроили его советником по культуре, в администрации мэра. А твоему мужу, выходит, везде отворот? Не отыскали тепленькое место у нас. Извини, он же у тебя, как и ты, из русских. А тут, сама знаешь, из своих только местных, назначают на такие должности. Удивлена? Да, ладно. Все это знают, только делают вид. Вон по телевизору. Одни евреи, деньги зарабатывают. И что удивительно. Все они политологи и олигархи. Как он сейчас? Пишет также свои хлесткие статьи? Помню, хорошо он писал.

– Пишет, Яна. А что, толку. Не дают ему, как есть она жизнь, писать. После потому, закрыли их газету. Табу пока там на такие темы. Не совсем, видимо, еще обокрали Россию.

– Ладно, потом поговорим. А, привет мальчики. Вы долго нас ждали? Сидите. Мы сейчас домой забежим. Постойте пока.

Оставив парней на скамейке у подъезда, не обращая на их ворчливое недовольство, Яна с Валентиной скрываются за стальной дверью подъезда.

***

Лучше бы она сейчас, не торопилась попасть в дом. Да еще с Валентиной. Но как бы там не было, они уже вошли в квартиру. К удивлению Яны, папа у нее, в такой час, когда он должен еще находиться у себя на работе, сидел на кухне один, да еще распивал водку, в одиночестве. Такого отца, Яна никогда не знала. Обычно он по утрам, уходил из дома, и пропадал почти до самой ночи на своей работе. А тут, что же могло такое с ним произойти? Обычно, он всегда был: непьющим и не курящим, – с нашего президента пример брал, соли дарил с ним, – а тут, что он вытворяет? Да и где еще ее мама? Яне так неудобно, что Валентина видит ее отца в таком не пристойном виде, с бутылкой водки. В их семье, не было принято, чтобы кто-то из посторонних видел, как они ведут у себя дома, да еще такое, папа ее пьет, как какой-то заправский алкаш, стаканами водку. Это было не свойственно, дико. Яна, хотя и прогрессивно образована, но такого она отца, видела, и правда, впервые.

– Папа, – обращается она, подойдя к нему. – Что стряслось? Где мама?

– А-а, это ты что ли, Янка, – расплывается в пьяной улыбке он, корпусом повернувшись к ней. Под его тяжестью жалко скрипит кухонная табуретка. Вот – вот развалится под его тяжестью. – Это я, того, дочь… Праздную свое увольнение.

– Увольнение? Ты, папа, уволен? Чего я такое упустила? – Яна всерьез, мучительно трет свой высокий лоб, а затем переглядывается с Валентиной, которая стоит с нею рядом, и нерешительно переминает ноги, не зная, что ей в данную секунду делать: спуститься вниз к ребятам, или извиниться перед Яной и заторопиться домой. Ведь обещанное слово мужу, что она вернется домой через полчаса, давно уже истекли. Можно было и позвонить мужу, сказать, чуть она еще задержится, но тут ее отвлек Янины папа, который, как бы увидев в доме незнакомую девушку, хотел было привстать с табуретки, но не рассчитал свои возможности, рухнул под своей тяжестью на пол. Тут, действительно, надо было подъемный кран, чтобы его такого приподнять с пола. Вначале Яна так и хотела сделать. Подбежала к нему, взяла его за руку, дернула, чтобы помочь ему подняться с пола. Ну, куда там, с ее возможностями? Силы были не равные. Он там, на полу, тихо матюгаясь, кряхтел, помогая себя сначала встать, хотя бы на четвереньки. В конце – концов, понял, видимо, свою беспомощность. Вырвал руку от Яны. Беспомощно, расслабленно уселся на полу, прикрыв руками свое с жиром наплывшее лицо, а после, как малый ребенок, расплакался. Такого отца Яна, и, правда, никогда не видела. Обычно он, в повседневной своей трудовой административной жизни, вел себя совсем по – иному. Яна, когда еще несмышленая была, видела папу в доме, собранного, целеустремленного, хотя и, с хитринкой на глазах. Но эта его вид, предназначался там у него, на административной работе. Такая специфика была у него, перед своими подчиненными, держать себя значимой. Но что же произошло тогда с ним? Почему он такой теперь жалкий, беспомощный, что даже у него сил нет, чтобы себя поднять с пола. Но как же она забыла, вылетело у нее из головы слова, сказанные отцом еще минуты три назад, что его с работы уволили, и он сейчас праздновал на кухне это событие, в одиночестве, с бутылкой водкой. Яна еще вспомнила, когда с Валентиной поднимались по лестнице, к своей квартире, на площадке она, да и Валентина, обратили на большой упакованный картонный ящик.

– Папа, успокоился ты? Давай помогу тебя подняться с пола и объясни мне, что за ящик там за дверью у нас на площадке стоит?

***

– Это, дочурка, там, стоит мое унижение, за мою усердную работу в администрации города. Там мотоблок. Это они мне подарили. Как кость в горло кинули, отправляя меня на бессрочный отдых. Теперь я, по их увещеванию, должен работать на своем огороде. Примером своим наращивать продовольственную программу.

– Папа, ты пьян? Что ты болтаешь? Ты же заслуженный человек? Тебя ценили. Сам же нам говорил? Теперь что, там, они у тебя, сума стали сходит, с приходом новой этой главы во власть?

– Новое веяние, дочка. Новое веяние, по словам «уважаемого» нашего губернатора. Помнишь? Сколько лет прошло. Ты говоришь, я пьян. А я помню, как ты мне зачитывала наизусть, для Ельцина написанную конституцию. Слово – слово помню. Как ты там говорила. «Земля и другие природные ресурсы используются в Российской Федерации как основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории». Обрати, доченька. Основа жизни и деятельности народов. Народов! Все же. А я тебе еще с иронией посоветовал прочесть дальше, что было предписано дополнительно там в конституции. «Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности». Разницу улавливаешь, доченька? Сыр – бор получается так. Вот и наш провинциальный губернатор, «в кавычках» доченька, почуяв это веяние, присвоил своей семьёй, всю эту территорию. Все там, как по конституции. Даже знаменитое озеро, что недалеко от города, под высокий забор припрятал, чтобы его челядь не загрязнил своим грязным телом эту воду. Вот, доченька, к чему мы пришли от этого веяния.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.