Парадоксы и причуды. Публицистика и полемика

Парадоксы и причуды

Публицистика и полемика

Григорий Шехтман

© Григорий Шехтман, 2024

ISBN 978-5-0062-8697-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Парадоксы и причуды украинского возрождения

Это возрождение (а не украинизация) должно быть свободным, без всякого принуждения. Пусть вольно живут на Украине все нации. Пусть любая из них живёт по-своему, начиная с наших родных братьев великороссиян и белорусов, ибо национальная почва нужна каждому. А украинская культура пусть ширится среди украинцев и пусть о её распространении волнуются и заботятся дети Украины – все, кто любит свой народ и желает ему добра, ибо чужие за это не возьмутся.

Д.И.Багалей, ректор Харьковского университета в 1906—1910 г.г.

Введение

Украина является для меня малой родиной, и этим, главным образом, объясняется интерес к украинской теме. Более века спустя после вынесенного в эпиграф совета Дмитрия Ивановича Багалея, всем здравомыслящим людям стало ясно, что характерное для народов Украины неприятие любых видов принуждения является подлинной причиной возникающих здесь конфликтов.

Украина в XXI веке после 25 лет независимости безуспешно пытается трансформировать свой социум по западному образцу. Это выглядит парадоксально, учитывая тот очевидный факт, что к началу своей независимости она отличалась высоким научно-техническим потенциалом при ярко выраженной склонности ее граждан к демократии и частной собственности, а стартовые условия у нее были едва ли не самыми лучшими по сравнению с другими республиками развалившегося Советского Союза. Возможная причина данного парадокса – особенность украинской ментальности.

Парадоксы, как ниже будет показано, сопутствуют украинскому возрождению если и не с самого его начала, то, по крайней мере, последние сто лет. Причина их состоит в явной нестыковке целей, стратегии и политики лидеров возрождения, домогавшихся власти и добивавшихся ее, с желаниями народа, вверившего им эту власть. Украинский народ далеко не всегда знал, чего он хочет, но быстро приходил к пониманию того, чего не хочет. В этом причина череды революций и смут, потрясавших не раз украинское общество в течение всей его истории. Кроме того, истоки парадоксальности процесса возрождения состоят и во внутренней противоречивости лидеров украинской элиты, преследовавших нередко лишь личные цели.

В начале XX века ветер революционных перемен вдохнул новые силы в движения, направленные на украинское возрождение. В устах украинских общественных деятелей с новой силой зазвучали требования, направленные на получение автономии, а затем – государственной независимости. Истоки поистине безоглядного стремления к созданию собственного государства лежали в украинском национализме, которому это стремление, как и любому национализму, необходимо было обосновать существенными отличиями его культуры от других культур, а не их родством.

Парадоксальность украинской ментальности

Причина различий поведения украинцев, русских и европейцев, живущих гораздо западнее украинцев, лежит в особенностях их менталитета

Под менталитетом, или ментальностью, понимают, как известно, исторически устоявшиеся стереотипы поведения. Менталитет, являющийся существенным признаком нации, заложен в подсознании и проявляется через переживания и поведение.

Украинская ментальность отчетливо отображается в поговорках и произведениях искусства. Приведу примеры.

«Моя хата с краю, я ничего не знаю» – это воплощение крайнего индивидуализма украинцев, в отличие от коллективизма россиян, склонных к созданию «союзов» на основе общности интересов. Подобная украинская психология в прошлом, да и в настоящее время, тормозила создание национального государства, учитывающего интересы всех живущих в нем народов.

«Щоб у сусiда хата згорiла чи корова здохла» – довольно карикатурно отображает жгучее желание украинца. Эта известная поговорка так же отображает крайний индивидуализм, способствующий не консолидации граждан, а их разобщенности, недоверию друг к другу и крайней недоброжелательности, вытекающей из подозрительности. Вспоминается большая радость некоторых украинских политологов, которую они выказывали на телевизионных форумах по поводу санкций, наложенных на соседнюю Россию. Санкции ведь эти ничего Украине не дали, но как им приятно, что «у соседа» что-то будет хуже, чем у них. Движет ими при этом зависть к более удачливому в чем-то соседу. И не только зависть, а большая надежда на то, что Россия развалится раньше, чем Украина, и тогда отпадут многие появившиеся проблемы, например, ставшее практически безнадежным возвращение Крыма с его нежелающим украинизироваться русскоязычным населением и удержание строптивого Донбасса, выступающего за федеративную Украину.

У украинцев сосед соседу – рознь. Это четко проявляется на примере отношения в Западной Украине к бандеровцам, которые именно здесь грабили и убивали своих, соседских. Преступников соседи узнавали в лицо, и никакие ссылки на красноармейцев и энкавэдистов, якобы в этом виновных, были при этом не уместны. Но сейчас, как ни парадоксально, родственники пострадавших с пеной у рта защищают бандеровцев. В этом явно проявляется так называемый стокгольмский синдром, при котором жертва мучавшего ее бандита солидарна с ним только за то, что он ее, жертву, оставил в живых. При этом заложник, а иначе его не назовешь, находит всякие объяснения поступкам бандита и готов даже стать на его сторону. У ветеранов войны, воевавших с бандеровцами, это вызывает гнев, и они в сердцах так обличают новоявленных защитников: «Мало вас бандеровцы убивали и мучили! Сколько же вас надо было убить, чтобы вы поняли, что бандеровцы убийцы?!».

Присущий украинской ментальности индивидуализм в качестве условия личной независимости предполагает наличие частной собственности в сочетании с идеями равенства возможностей и недопустимости принуждения. Сопутствующая такой ментальности разобщенность затрудняет объединение небольших сообществ сограждан в демократическое союзное государство с оптимальной рыночной экономикой. В итоге – анархия, коррупция, клановость и топтание на месте.

Идея о «равных возможностях» категорически не согласуется с большим числом тех, кто хочет быть «более равным среди равных». Эту парадоксальную ситуацию отображает поговорка: «Где два украинца, там три гетмана». А что движет каждым из кандидатов в гетманы? А движет им принцип: «Нацарювати та втiкти» (поцарствовать и удрать) – украинская поговорка.

С точки зрения украинских аналитиков, особенности психики украинцев выгодно отличают их от россиян «с их коллективизмом, веками провоцирующим авторитаризм, таящий угрозу перерождения в тоталитаризм» (Храмова, 2007). С другой стороны, отмеченный выше украинский индивидуализм принципиально отличен от западного в силу известных коллизий прошлого (набеги турок, татар, длительное господство иностранных режимов и др.).

Обретение Украиной независимости сопровождалось разграблением всех тех богатств, которые были созданы при «оккупационном режиме». Общепризнанные таланты, свойственные украинскому народу, перестали почему-то проявляться, когда украинцы стали хозяевами своей земли. Ну, разве это не парадокс? «Оранжевая революция» на Украине дала шанс националистам, сетовавшим на отсутствие «патриотов» у власти, показать, на что они способны. Однако оказалось, что из-за допущенных ими вопиющих экономических провалов на время их правления пришелся пик анти-оранжевых сил. Чтобы вновь одержать победу, националистам пришлось пойти на свержение законно избранной власти. Очередная «революция» сопровождается демагогией и дешевым популизмом, язык которых явно не для большинства здравомыслящих граждан Украины.

Как это ни парадоксально, но провозглашение независимости Украиной случилось без каких-либо усилий националистов «домашнего разлива». Им странно было слышать ельцинское «разрешение»: «Пусть каждый возьмет себе столько суверенитета, сколько сможет проглотить». И они «проглотили» столько, что началось несварение желудка. При этом спросить «разрешения» у местного населения не хватило ни ума, ни совести. Отсюда и проблема того же Крыма, ведь суверенитет-то изначала вовсе не предполагал выход из состава России (свою знаменитую фразу Ельцин сказал в 1990 году и предназначалась она в первую очередь жителям Татарии, где он в это время находился).

Справедливости ради, следует отметить, что начало «рыночной экономики» практически одинаково проявлялось в обеих «независимых» странах – России и Украине. Уместно привести первые впечатления от новой реальности, зафиксированные в 1991 году Георгием Гачевым в его дневниках, написанных во время непродолжительной поездки в США для чтения там лекций (Гачев, 2008):

«Теперь же, при начале „рыночной экономики“, только воры и мошенники попользуются и проявятся, наберут капиталы в мутной воде переброски ничьих ценностей. Но никакого производства они еще затевать не будут. Пока-то на соблазн зарабатывать деньги поднимутся крестьяне и рабочие! А пока все идет по-ленински: право наций на отделение – и во главе с коммунистами, которые теперь – националисты. И шахтеры – право на забастовки. Все негативные процессы. Не производительные…»

Вернемся, однако, к иллюстрации украинской ментальности, теперь – на примере содержания некоторых песен и стихов.

Украинские мелодии в большинстве своем чарующие и хорошо запоминающиеся вместе с их текстом. К примеру, многим любителям украинских песен (мне, в том числе) на всю жизнь запала в душу песня, начальный куплет которой такой:

Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!

Видно, хоч голки збирай.

Вийди, коханая, працею зморена,

Хоч на хвилиночку в гай.

Но вот – другой сюжет.

В песне «Ой не ходи, Грицю» ее героиня приревновала возлюбленного Грыця к сопернице и решила ему отомстить. Месть осуществлялась «по плану»: в воскресенье она накопала зiлля (отраву), в понедельник прополоскала, во вторник сварила, в среду отравила Грыця, который в четверг умер, и в пятницу его похоронили:

«У недiлю рано зiллячко копала,

А у понедiлок переполоскала,

Прийшов вiвторок – зiллячко варила,

А в середу рано Гриця отруïла.

Як прийшов четвер – та вже Гриць помер.

Прийшла п’ятниця – поховали Гриця.»

Мать отравительницу била и допытывалась – зачем она Грыця отравила. А та ей в ответ:

«Ой мамо, мамо. Гриць жалю не маϵ

Нащо ж Гриць, мамо, разом двох кохаϵ!

Нехай же вiн не буде нi ïй, нi менi,

Нехай достанеться Гриць сирiй землi!»

Битье это вызвало у коварной дочки лишь ожесточение, и она, отравив Грыця, торжествует, приговаривая:

«Оце тобi, Грицю, я так iзробила,

Що через тебе мене мати била!

Оце ж тобi, Грицю, за теϵ заплата —

Iз чотирьох дощок дубовая хата!»

Авторство этой песни приписывают Марусе Чурай, жившей в Полтаве (1625—1653). Ее сюжет лег в основу около десяти повестей, романов, нескольких драм и поэм. Маруся была дочерью казацкого урядника Гордея Чурая, казненного в 1638 году поляками. В основу песни положено трагическое событие ее жизни: казак Полтавского полка Григорий Бобренко пообещал взять ее в жены, но женился на другой, и Маруся, знакомая с химией, вполне профессионально отравила Грыця. От казни отравительницу спас сам Богдан Хмельницкий, помиловавший ее в память о ее покойном отце. Прожила она после этой трагедии недолго и умерла в покаянии.

Считают, что украинскому народу присущи высокая эмоциональность, чуткость и лиризм, которые проявляются в эстетизме народной жизни и обрядах, а также в песенности и мягком юморе. Всё это определяет, казалось бы, высокую человечность народа. Тем более поражает сочетание этих качеств с жестокостью, характерной не только для времен «гетманщины», но и последующих столетий. Откуда это параноидальное стремление посадить «москалей на ножи» и «утопить жидов в крови москалей»?! Впрочем, если обратиться к поэзии «великого Кобзаря» Тараса Шевченко, то истоки жестокости, как ни парадоксально, вытекают из украинской ментальности. Приведу в качестве примера строчки из его поэмы «Гайдамаки»:

«Максим рiже, а Ярема

Не рiже – лютує:

З ножем в руках, на пожарах

І днює й ночує.

Не милує, не минає

Нiгде нi одного…»

Поэт рисует обезображенный ненавистью облик Ивана Гонты:

«Кровi менi, кровi!Шляхетської кровi, бо хочеться пить,Хочеться дивитись, як вона чорнiє,Хочеться напитись…»

Эти кровожадные строки наш современник Олесь Бузина, назвавший из-за них Тараса Шевченко вурдалаком, приписал плодам его подсознания, иначе – его ментальности. При этом он напомнил, что поэт, никогда не бывший на войне, их написал в двадцатипятилетнем возрасте, недавно перед этим получив вольную.

Однако переметнувшийся к гайдамакам уманский сотник (полковник) Иван Гонта – не плод воображения, это реальная личность, и с его «подвигами» поэт явно был знаком. Имя Гонты связано с уманской резней, произошедшей во времена Колиивщины в Умани в 1768 году, когда гайдамаками зверским образом было уничтожено 12 тысяч евреев и поляков. При этом они «случайно» истребили также свыше 2 тысяч православных, заподозренных в симпатиях или укрывательстве «ворогов». Вот фрагмент из описания очевидца этого события (www.vostlit.info):

«Началась ужасная резня. Со всех сторон текли ручьи крови; были слышны только раздирающие душу крики тех, которых резали и которые умирали, проклиная Гонту. Со времени основания Польши не было еще такого несчастья, причинявшего такую мучительную смерть стольким полякам и евреям. Прежде всего, они стали резать евреев, и никому не давали пощады. Несчастные дети умоляли разбойников дарить жизнь их родителям. Гонта велел умертвить их за это жесточайшим способом. Всех детей связали, колесовали и лошадьми их растоптали».

Гайдамаки проявляли выдающуюся изобретательность в своих зверствах: они топили польских детей в тазах, заполненных кровью их родителей. Не приходится сомневаться в том, что в распоряжении у Тараса Шевченко было достаточно литературы об этих событиях, чтобы не насиловать излишне свое воображение. Объективности ради, следует указать на другие источники информации, стремящиеся восстановить «человечный образ ненавистного для шляхтичей уманского сотника» (Шумейко, 2009). Так, в своем войске Гонта старался поддерживать бодрость духа и даже веселье: он разделил между казаками богатую добычу, заботился о правильном снабжении лагеря провиантом и по временам устраивал пиры с музыкой и танцами, на которые приглашал без различия всех недобитых гайдамаками жителей города, включая уцелевших дам шляхетского сословия.

А для того, чтобы представить себе способы лишения жизни в муках, применявшихся бандеровцами к мирным детям, женщинам и мужчинам, воображения вообще не требуется: они неоднократно описывались свидетелями преступлений и даже «систематизированы» (Смыслов, 2014). В адвокатах же, стремящихся «облагородить» этих головорезов, недостатка сейчас нет (Частий, 2007).

От строк Великого Кобзаря вернемся к новейшей истории и убедимся, что описанные им вурдалаки наверняка примерно то же испытывали, когда началась Великая Отечественная война. 30 июня, день провозглашения бандеровцами «независимости Украины», стал трагическим днем для еврейского и польского населения города Львова.

Во Львове были замордованы 22 профессора высших учебных заведений (40 человек вместе с семьями) и около 100 польских академиков. Среди жертв оказались ректор Львовского университета Роман Ремский, писательница Галина Гурская вместе с тремя ее сыновьями, профессор Бой-Желенский. Перед тем, как убить, этих людей долго мучили и унижали. К примеру, группу интеллигентов, в которой были 4 профессора и 5 женщин, заставляли вылизывать ступеньки в семи подъездах четырехэтажного дома. Евреев убивали особенно цинично и при этом над ними издевались. Их заставляли лизать мостовую, носить ртом мусор, без всяких средств мыть и чистить дороги. Эти дни положили начало планомерному уничтожению немецкими и украинскими нацистами евреев и поляков, и вскоре счет жертв превысил сотни тысяч…

Зверские убийства львовских ученых, а также массовые убийства евреев в период с 30 июня по 7 июля 1941 года осуществлялись местным населением при активном участии украинских солдат батальона «Нахтигаль». К слову, нахтигаль в переводе с немецкого – это соловей. Головорезы этого диверсионного подразделения хорошо пели, их хор был довольно известен, отсюда название. Существенно, что сведения об участии военнослужащих «Нахтигаля» в расстрелах львовских евреев были получены западногерманским судом, а также подтверждаются показаниями некоторых оуновцев, свидетелей этих преступлений. Так что, стремление иных современных украинских историков выгородить своих кровожадных земляков выглядит неубедительно.

Великая Отечественная война ставила подчас людей перед страшным выбором. Среди 19 тысяч не-евреев, которым в Израиле присвоено звание «праведник народов мира» за спасение евреев в период Холокоста, – несколько тысяч граждан СССР. Известны уникальные случаи, когда в спасении евреев участвовали все жители поселка. Так, в селе Яруга в Подолии местные жители во главе со старостой (бывшим председателем колхоза Ф. Крыжавским), рискуя жизнью, спасли не только своих соседей-евреев, но и беженцев. В селе Раковец Львовской области крестьяне укрывали 33 еврейские семьи. Задокументированы и другие, противоположные, случаи. Вот одно из потрясающих свидетельств, вошедших в «Черную книгу»:

«В местечке Сорочинцы жила врач-гинеколог Любовь Михайловна Лангман. Она пользовалась любовью населения, и крестьянки ее прятали от немцев. С нею была ее дочь одиннадцати лет. Однажды к ней пришли и сказали, что у жены старосты трудные роды. Любовь Михайловна спасла роженицу и младенца. Староста ее поблагодарил, но донес на нее немцам. Когда ее с дочкой вели на расстрел, она просила: «Не убивайте ребенка…» Но потом прижала дочь к себе со словами: «Стреляйте! Не хочу, чтобы она жила с вами…».

Еще пару слов относительно самосознания «величайшего из украинцев», как его называют, – Тараса Шевченко. Украинскую нацию он называл «нацией гречкосеев», сопровождая этот приговор еще и таким жестоким обличением:

«Рабы, холопы, грязь Москвы,

Варшавский мусор ваши паны, —

И гетманы и атаманы!»

Поэт, однако, искренне любил свой народ, частицей которого себя ощущал. Иначе не написал бы такие строки:

«Та не однаково менi,

Що Украïну злii люди

Присплять, лукавi, i в огнi

Ïï, окраденую, збудять.

Ох, неоднаково менi».

Любопытные мысли относительно украинской ментальности содержатся в мемуарах искреннего украинофила Павла Скоропадского:

«У украинцев ужасная черта – нетерпимость и желание добиться всего сразу. В этом отношении меня не удивит, если они решительно провалятся. Кто желает все сразу, тот, в конце концов, ничего не получает. Мне постоянно приходилось говорить им об этом, но это для них неприемлемо. Например, с языком: они считают, что русский язык необходимо совершенно вытеснить.

…Когда я говорил украинцам: «Подождите, не торопитесь, создавайте свою интеллигенцию, своих специалистов по всем отраслям государственного управления», они сейчас же вставали на дыбы и говорили: «Це неможливо».

…Затем есть еще одна черта, но это уже касается многих деятелей, – беспринципность, полное отсутствие благородства. Жаловались, что при старом режиме было воровство, но нельзя себе представить, во сколько раз оно увеличилось теперь, за время революции».

Насколько актуальны эти мысли и сейчас, сто лет спустя, когда Украина организовала очередную свою «революцию»!

Мнимые и подлинные парадоксы языка и культуры

Ряд лет назад мне в преддверии командировки в Польшу захотелось освоить элементы польского языка. Сделать это оказалось довольно просто, поскольку я наряду с родным русским свободно владел украинским языком. Этим я был обязан замечательным учителям, с которыми мне повезло при изучении обоих языков во время учебы в киевской школе. Изучая польский язык, я был приятно удивлен обилием слов, совпадающих с украинскими словами. Уже гораздо позже я узнал, что в украинском языке имеется порядка двух тысяч слов, практически одинаковых с польскими, и что своими существенными отличиями от русского языка украинский язык обязан именно полонизмам. В работе А. Железного (Железный, 1998), к примеру, приведено свыше 500 подобных полонизмов. Стремление к полонизмам, как ни парадоксально, обнаружилось и в наше время, и основными энтузиастами в этом процессе выступили лингвисты из Западной Украины (Галиции), язык которых гораздо ближе к польскому, чем в Восточной Украине. Ими наверняка движет стремление как можно больше отдалить государственный язык от русского, на котором говорит большая часть населения Украины.

Стремление подлинных носителей украинской культуры противостоять искусственному внедрению в родной язык полонизмов наблюдалось давно, более 100 лет назад. Уместно проиллюстрировать это полемикой классика украинской литературы Ивана Нечуй-Левицкого. В своей работе «Кривое зеркало украинского языка», написанной в 1912 году, он возмущался тем, что украинский язык, сформировавшийся на основе приднепровских диалектов, засоряется галицкими говорами и полонизмами. Эта «засоренность» усилилось после переезда в Киев Михаила Грушевского после его 25-летнего проживания в Галиции. Примечательно, что вначале Грушевский обещал выправить именно «галицку мову» и со временем упростить путаное и чуднóе, по мнению Нечуй-Левицкого, ее правописание. Но, как говорят украинцы, «обiцянка-цяцянка» (обешание – игрушка), и ожидание обещанных исправлений не сбылось. Больше того, Грушевский стал, претворяя в жизнь совсем другой свой тайный замысел: «нахрапом» вводить «галицку мову и правопис» и «копать яму, в которой можно захоронить навеки украинскую литературу».

С точки зрения Грушевского, украинский язык требовал усовершенствования, поскольку он напоминал ему язык «бабки Мотри». На это ему аргументированно возразил Нечуй-Левицкий, ссылаясь на то, что великорусский язык «бабки Акулины» не мешал писать на родном и чисто народном языке таким исследователям, как Бєлинский, Добролюбов и Писарев. Те же ученые, которые, с его точки зрения, пользуются научными работами немецких авторов, пишут тяжелым языком, поскольку «немцы любят закручивать простую мысль в мудреные абстракции и длиннющие фразы».

Нечуй-Левицкий довольно иронически отнесся к предсказанию о том, что, по мнению кое-каких «добродетелей», Галиция в будущем станет Пьемонтом для Украины (Пьемонт – район в королевстве Сардиния, вокруг которого в 1859—1860 годах произошло объединение Италии). Писатель дал иной прогноз:

«Что касается литературного и научного языка, то я должен сказать, что ни Галиция, ни Буковина никогда не будут и не должны быть украинским Пьемонтом, а им была и должна быть российская Украина».

К слову, насчет аналогий. Когда в 1943 году Пьемонт был оккупирован немецкими войсками, он стал одним из важнейших центров Движения Сопротивления, силы которого и освободили этот район в апреле 1945 года. Украинский же «Пьемонт» освободили от немецкой оккупации советские войска, в то время как сформированная в этих краях УПА (Украинская Повстанческая Армия) боролась, в основном, с советскими партизанами и красноармейцами, имитируя тем самым в этой «борьбе с оккупантами» свой «патриотизм».

Высмеивая надуманные нововведения, предлагаемые Грушевским, Нечуй-Левицкий пишет:

«Сто лет прошло, как начала развиваться новая украинская литература на Украине, и она представила много талантливых писателей и одного гения-поэта. Сто лет прошло с тех пор, как Иван Котляревский расстался со старосветским давним книжным языком украинских писателей 18 века Дмитрия Ростовского, Феофана Прокоповича, Моргульца, Сковороды и т. д. и основал новую украинскую литературу, введя чистый народный язык, и за ним пошел длинный ряд писателей. А теперь в последнее время галичане с профессором Грушевским во главе… хотят повернуть назад почти на сто лет наш уже сформированный и упорядоченный книжный язык. Это просто-таки смешно, а не то, что неестественно. Это все равно, как если бы в Великороссии появились столь бездумные попытки заставить великорусских писателей бросить писать современным своим языком и писать старым ломоносовским языком или языком Державина и Тредьяковского, от которого отказались еще Пушкин и Крылов».