Возвращение

Я тут, между прочим, ещё и писателем заделался. Правда, в итоге пришлось ограничиться парой книг и потрёпанными нервами. После выхода «Экспансии» журналисты устроили настоящую охоту на её таинственного автора, но успеха не добились. Моё инкогнито было выгодно и редактору издательства Harper amp; Brothers, потому что подогревало интерес к роману и заставляло раз за разом увеличивать тираж переиздания. Даже в Германии, на территории которой уже шла война, умудрились выпустить «Экспансию» на немецком языке. Мало того, экземпляр книги обнаружили в бункере Гитлера, причём с пометками на полях, сделанными рукой самого фюрера. Однако книга тут же исчезла, наверняка осев в какой-нибудь частной коллекции.

Грэг Малкович несколько раз обращался ко мне по поводу того, не готов ли я им предложить ещё что-нибудь. А я не раз и не два думал над тем, стоит ли браться за «Код да Винчи»? В общем-то книгу Дэна Брауна я перечитывал трижды, сюжет помнил если не досконально, то вполне сносно, и по долгом размышлении, загодя не ставя в известность Малковича, взялся понемногу кропать рукопись.

Естественно, действие было перенесено в настоящее время, якобы послевоенное, так что сотовые телефоны, компьютеры и прочие приметы будущего пошли лесом. Закрывшись в кабинете, чтобы ни жена, ни дочь не отвлекали, я по два часа в день работал над рукописью. Несколько раз переписывал некоторые куски текста, по какой-либо причине мне не нравившиеся, несколько раз хотел всё бросить к чёртовой матери. В итоге книга выжала из меня все соки, но окончательный вариант меня всё же не совсем устраивал, и я, минуя машинистку, отправил рукопись Малковичу с просьбой напрячь литредактора, дабы тот облёк мой конспирологический полуфабрикат в нормальное литературное произведение. Оплатить дополнительную работу я обещал сам, что и сделал, а после выхода книги сразу стотысячным тиражом под авторством всё того же Джима Моррисона я всё равно оказался в приличном плюсе.

А вот святые отцы, не успел роман «Код да Винчи» выйти в свет, сразу же потребовали изъять весь тираж, так как книга, по мнению обитателей Ватикана, подрывает устои не только христианской церкви, но и других религиозных конфессий. Это они, конечно, замахнулись на все конфессии, все убийства в моей книге на счету «Опус деи» – организации, почти двадцать лет реально существующей на момент выхода романа в свет. Да я ещё масонов приплёл, изначально тамплиеров. Помимо прочего добавил от себя полудетективную историю с выявлением тринадцатого апостола, то бишь Савла Тарсянина, впоследствии принявшего имя Павел. Якобы в его саркофаге, находящемся под алтарём римского храма Сан-Паоло-фуори-ле-Мура, хранился свиток, проливающий свет на настоящую историю Христа и которым удалось завладеть профессору Лэнгдону. Понятно, никаких свитков в саркофаге на самом деле нет, что и подтвердила экскурсовод, когда мне довелось побывать в базилике спустя три года после вскрытия саркофага учёными. Но сейчас этого никто не знает, поэтому я писал, не ограничивая свою фантазию никакими рамками.

Гораздо интереснее, как мне кажется, получилась моя придумка с зашифрованным в книге посланием, оставленным мной для читателей помимо того, что оставил по сюжету Соньер разгадывать Лэнгдону. Это послание было столь глубоко зашифровано, что ни редактор издательства, ни цензура никакого подвоха не заметили. Однако нашёлся дотошный умник, который всё же добрался до разгадки, а то я уже подумывал, как обнародовать эту информацию, чтобы самому при этом остаться в стороне. Молодой математик из Висконсина сам побежал в редакцию местной газеты, потрясая исчёрканным карандашом листом бумаги. А послание это гласило ни много ни мало, что вся властная и экономическая верхушка Британии и США повязана участием в мировом заговоре, по сравнению с которым масоны со своими театральными сборищами – просто детский сад. Публикацию принялись перепечатывать другие издания, подключились радио и телевидение, и, естественно, мои тоже. В итоге шумиха охватила чуть ли не весь мир. Отдельно стоит отметить, что Ротшильды с Рокфеллерами в этом контексте тоже мелькали, как и якобы контролируемая ими ФРС. Неудивительно, что их представителям тут же пришлось оправдываться, заявляя, что все намёки в адрес семейств – гнусная ложь.

Как бы там ни было, к тому времени уже увидел свет второй, полумиллионный тираж издания, не считая проданных прав на переводы за границей.

Однажды вечером Малкович позвонил мне в Вегас и чуть ли не плачущим голосом сообщил, что не ожидал от меня такой подставы и что буквально час назад к нему приходили люди из ФБР.

– Откуда вы звоните?

– Из бара напротив издательства.

– Правильно, ваш телефон может стоять на прослушке. Так что им было нужно? – спросил я, уже заранее зная ответ.

– Как что?! Они хотели узнать, кто настоящий автор этой книги! Я сослался на обещание не разглашать имени писателя. Тогда мне пригрозили жёсткими санкциями, вплоть до закрытия издательства. Дали неделю на размышление.

– Неделю? Хм, что ж, попробуем за это время что-то придумать. Вы пока держите язык за зубами. И ваши люди пусть молчат. А бухгалтерские документы, где фигурирует моё настоящее имя, уничтожьте.

Так, думал я, Малкович рано или поздно расколется. Что же предпринять?… И тут мне очень кстати на глаза попалась заметка в разделе «Криминальная хроника», где сообщалось, что в съёмной нью-йоркской квартире был найдет мёртвым малоизвестный писатель Алекс Гринуэй. Судмедэксперт дал предварительное заключение, что смерть наступила в результате передозировки наркотиков. Как сообщалось, у Гринуэя из всей родни имелась только воспитывавшаяся в приюте племянница, которую он не видел три последних года, ведя исключительно замкнутый образ жизни. На что он жил и приобретал наркотики, установить пока не удалось.

В этот момент меня и озарило. А что, если автором моих книг представить несчастного наркомана? Сам он уже ничего не оспорит и не ответит на вопрос, на что тратил гонорары.

Я предпринял кипучую деятельность, первым делом разузнав подробности жизни бедолаги. Оказалось, действительно жил уединённо, употреблял морфий, который приобретал в больнице через знакомую санитарку. Когда-то у него вышла одна детективная книжонка, не имевшая успеха, после этого издательства его рукописи уже не принимали. Он пытался вести в газете криминальную колонку, но после очередного морфийного загула окончательно испортил себе репутацию.

Я позвонил Малковичу и предложил встретиться в уединённом месте, и захватил чистые бланки бухгалтерской отчётности. Сначала я разъяснил Малковичу, что Джим Моррисон – не кто иной, как Алекс Гринуэй, и тут же расписался на бланках почерком покойного. Как он подписывался, я, само собой, заранее выяснил. Для этого пришлось нанять человека с полукриминальным прошлым, бравшего за свою работу немалые деньги. Но он оказался настоящим профессионалом. Проник в комнату писателя и раздобыл мне несколько квитанций с автографом Гринуэя, а также рукописные листы с образцами его почерка.

Я не упоминал, что умею подделывать чужой почерк и автографы? Да, имеется у меня такой талант, которому наконец-то нашлось применение. Потренировавшись, я исписал с десяток листов, представив их черновиками романа «Код да Винчи», благо пишущей машинки в доме наркомана не имелось. Эти листы тем же профи были подброшены в квартиру усопшего и найдены там спустя несколько дней одним пронырливым писакой из «Нью-Йорк Таймс». Перед тем, как проникнуть в опечатанное жилище (куда мой человек как-то пробирался), репортёр получил анонимное сообщение, что в квартире Гринуэя может храниться рукопись романа. Естественно, он свой шанс прославиться не упустил, хотя и получил от копов на пряники. Надеюсь, графологи в Бюро не слишком придирчивы, иначе при всём моём старании смогут обнаружить отличия, сравнив почерк настоящего Гринуэя и мою подделку.

Ну а подписи были проставлены на бланках, которые я сейчас протягивал Малковичу.

– Ваш бухгалтер может вписать нужную сумму. Тут бланков с запасом, так что имеете право на ошибку.

Малкович заметил, что легенда шита белыми нитками, на что я возразил: мол, лучше такая, чем вообще ничего. Потому что ФБР из него душу вытрясет, и он им меня сдаст, а мне не очень хочется оказаться в центре этого скандала. И повторил просьбу всех причастных держать язык за зубами. Это же ранее я ещё раз сказал машинистке, печатавшей мой первый роман. Спокойно так сказал, мило улыбаясь, отчего девушка вдруг побледнела и часто-часто закивала.

История с неудавшимся писакой, на удивление, прокатила, хотя гонорар за второе издание был переведён на пока ещё замороженный в силу её юного возраста счёт племянницы «автора». Я не сильно горевал, мне и так неплохо перепало, а оставшейся без родителей девочке, надеюсь, столь внушительная сумма поможет встать на ноги.

Тем временем эпопея с мнимым автором книги просочилась в прессу, и издательства принялись публиковать прежде отвергнутые рукописи Гринуэя. Прочитал я одну такую книжонку – и впрямь слабоват сюжет. При этом журналисты задавались вопросом, почему, имея такие гонорары после двух удачных книг, Алекс Гринуэй вёл такое нищенское существование? В итоге пришли к выводу, что все деньги уходили на морфий, хотя, на мой взгляд, имея сотни тысяч долларов, можно обеспечить морфием десяток больниц.

В общем, скандал после выхода книги поднялся невиданный, а под банковскими системами Рокфеллеров и Ротшильдов начала проседать почва. На их фоне резко подскочили акции Bank of America и начали раздаваться голоса, что книга была проплачена семейством Джаннини, дабы насолить конкурентам. Президент Bank of America Лоренс Джаннини заявил, что подаст в суд на клеветников, однако это нисколько не снизило количество нападок. Тем более акции его банка росли с каждым днём. М-да, кабы я знал, что итальяшки окажутся в таком выигрыше, может, и подкатил бы к ним с предложением принять посильное участие в проекте, естественно, спонсируя автора. Пусть и вполне самодостаточного в финансовом плане, но, как известно, денег много не бывает.

Что ещё… Ах да, Абрам Моисеевич отдал богу душу. Жаль старика, он мне нравился, помог на первых порах освоиться в Нью-Йорке. Теперь его антикварным магазинчиком заправляла та самая, приехавшая из Европы, родня. Надеюсь, они не пустят наследие Лейбовица по ветру, пока, во всяком случае, насколько я знал, лавка принимала посетителей.

Ко всему прочему можно отметить, что Филумена встретила своего единственного. Им оказался владелец компании по торговле мясом, решивший прокутить немного денег в моём казино. Вдовец сорока трёх лет заглянул в пиццерию и был моментально наповал сражён красотой грудастой итальянки. К счастью, Филумена успела подготовить подмастерьев, так что наше с ней полюбовное расставание получилось не критичным.

А у меня между делом возникла идея сунуть нос в кинобизнес. Не как раньше, в качестве сценариста, режиссёра или даже актёра, а как владельца собственной кинокомпании. Причём и название я для неё моментально придумал – Barbara Films.

От идеи создания киностудии до её открытия прошло всего полтора года, а в её реализацию были вложены масса сил и денег. Наша с Варей свадьба проходила как раз на фоне этого события.

Заглянувший как-то на строительный объект Уорнер искренне удивился:

– Фил, зачем вам это надо? Рынок киноиндустрии уже давно поделён, вы прогорите. Послушайте мой совет – прекращайте это дело, так вы сохраните хотя бы часть денег.

Но я был свято уверен, что уж с моими-то организаторскими талантами киностудия начнёт приносить прибыль уже с первым отснятым фильмом. А ещё можно и телесериалы шлёпать. Актёров в Лас-Вегас всё ещё трудно заманить, а здесь, «по месту жительства», процесс пойдёт куда веселее.

Практически у всех звёзд имелись контракты с той или иной киностудией, а первый мой фильм должен привлекать внимание уже одними именами, не говоря уж о блестящем – в чём я был уверен – сюжете.

Между делом у меня лежали в столе три сценария под названиями «Тутси», «Молчание ягнят» в двух частях и также в двух частях «Спасти рядового Райана». Такой вот я выбор сделал для начала, постаравшись выдать три разных по жанру бестселлера.

Первые два фильма, само собой, учитывали поправку на время действия. Однако тот факт, что главный герой в образе актрисы пробуется на роль в телесериале, был сохранён. Как-никак телевидение не без моей помощи успело завладеть умами не только среднего класса Северной Америки. Телеприёмники, которые мы выпускали, были рассчитаны на самую разную аудиторию, а самый дешёвый (что не значит «самый плохой») за пятьдесят долларов могла позволить себе практически каждая семья. Соответственно, и телесериалы, особенно на двух из трёх моих каналов, приобрели невиданную популярность. Значит, сюжет, когда актёр пытается получить роль в телесериале под видом актрисы, не такой уж и опередивший своё время. Хотя опять же, повторюсь, пришлось делать некоторые поправки на то, что фильм снимается на тридцать с лишним лет раньше оригинала. Плюс сам сюжет я помнил отнюдь не досконально, поэтому местами позволил себе кое-какие вольности. Например, я не помнил, как назывался сериал, в который пробился герой Дастина Хоффмана, что-то о госпитале. Не помнил имени героя и его женского альтер-эго, конечно же, не помнил имени и медсестры, в которую влюбляется главный герой… Так что пришлось такие нюансы выдумать самому. Сериал назвал «Госпиталь Сент-Джеймс», героя – Винсом Фонтекой, перевоплотившимся в Саманту Фокс. Такая вот шутка автора. А медсестра получила имя Кэтрин Хоффман. Тоже шутка, которую могли бы оценить наши потомки… Главное, как мне казалось, должно получиться не менее смешно, чем в оригинальной версии.

Режиссёром я пригласил уже дважды оскароносного и неплохо себя ценящего Уильяма Уайлера. На роль главного героя он выбрал Генри Фонду, чей контракт со студией 20th Century Fox уже истёк. Генри решил посвятить себя театру, но мы на пару с режиссёром сумели уговорить его вернуться в Голливуд хотя бы на один фильм. Он сначала сомневался, что сможет сыграть женщину, но эти сомнения были развеяны после первых же кинопроб. Не понадобилось даже приглашать травести-актёра из Нью-Йорка, как хотел было Уайлер, чтобы тот помог Фонде вжиться в роль.

На роль медсестры Уайлер мечтал пригласить саму Вивьен Ли, но та, прочитав сценарий, почему-то отвергла его предложение. Видно, жанр картины посчитала несерьёзным. Тогда я посоветовал обратить внимание на Лану Тёрнер, в прошлом году выскочившую за миллионера Генри Топпинга. Она с удовольствием согласилась принять участие в картине. Так что пазлы понемногу складывались.

Что касается «Молчания ягнят», то здесь на роль Ганнибала Лектера я планировал подтянуть не кого-нибудь, а оскароносного Хамфри Богарта, выкупить которого на один фильм у студии Warner Bros. обошлось бы в 100 тысяч. На дружбу, если наши отношения с Джеком Уорнером можно было обозначить этим словом, я не особо рассчитывал, прекрасно понимая, что «это бизнес, парень, ничего личного».

На Энтони Хопкинса мой протеже походил мало, но обладал такой харизмой и так умел перевоплощаться, что я ни секунды не сомневался в своём выборе, в чём убедился уже на первых же кинопробах.

Однако Богарт меня тут же удивил. Прочитав сценарий, он без обиняков заявил, что в роли Кларисы Старлинг видит исключительно свою молодую супругу Лорен Бэколл, за плечами которой к тому моменту было всего три киноработы. Я тоже хотел было встать в позу, но, подумав, сообразил, что факт съёмок в одной картине суперзвезды и его молодой жены может сыграть положительную роль. Тем более они играют не возлюбленных, а двух антиподов – маньяка и агента ФБР, хотя и заключивших что-то вроде временного союза.

Тут, впрочем, имелся один момент, на который мне указал режиссёр фильма, одноглазый Фриц Ланг, которому я первому показал сценарий. Оказывается, в это время женщины в силовых структурах встречались разве что в качестве секретарш и бухгалтеров, но никак не детективов. М-да, логично, как я вообще такой факт упустил из виду… Называется – заработался. Но я на это заявил:

– Так мы создадим прецедент, может, это подтолкнёт общество к равноправию полов.

Хотя в душе я всё же оставался половым шовинистом, к своему стыду считая, что прав был Адольф, когда говорил о социальной роли женщины: «Kinder, Küche, Kirche».

Через Стетсона попросил передать Гуверу, что хорошо бы ФБР выделило для картины консультанта. Типа – и ведомству лишняя реклама не помешает, и мы не опростоволосимся.

Ну и, наконец, «Спасти рядового Райана»… Фильм обещал быть самым высокобюджетным из всех готовящихся проектов, учитывая обилие батальных сцен. Нормандская операция в этой реальности тоже случилась, хотя и наверняка что-то проходило по-другому. Не будучи большим специалистом по военной истории, я пообщался с недавно демобилизованным ветераном боевых действий при высадке в Нормандии, который помог мне добавить в сюжет логики и правдоподобности.

В оригинале постаревший Райан с детьми и внуками стоит у могилы своего спасителя, капитана Джона Миллера. Я долго думал, стоит ли засылать героя так далеко в будущее, в итоге решил ограничиться десятилетним отрезком. Пусть это будет конец 50-х, а Райан придёт на могилу капитана пока лишь с детьми.

Прерогативу выбора актёров я отдал режиссёру картины Джону Форду, который с удовольствием согласился отвлечься от бесконечной череды вестернов ради столь патриотичной постановки. Правда, обошлось без звёзд, Форд решил вывести на орбиту малоизвестных, но, по его мнению, талантливых актёров. Я дал добро, в конце концов, фамилия режиссёра уже сама по себе должна привлечь критиков и зрителей.

Все эти проекты должны были стартовать один за другим практически сразу после открытия киностудии, которое с некоторой долей помпезности было запланировано на завтра в полдень. И сейчас я грустно пялился на эту вывеску из двенадцати латинских букв, одна из которых – а именно буква f – висела чуть косо.

– Саймон, – повернулся я к своему «вечному» помощнику, – только я вижу, что одна буква висит криво?

– Нет, мистер Бёрд, я тоже это вижу. Сейчас мы этот вопрос решим… Эй, кто у вас крепил буквы? Ты? Крепил-то по-трезвому? А то вон буква f словно винных паров надышалась. У тебя пять… ладно, десять минут, чтобы привести всё в порядок.

Когда надо, Стетсон умеет быть жёстким. А размазню я на такую должность и не принял бы. И пусть он работает на Гувера, регулярно «постукивая» на меня, но дело своё знает, а это качество я привык ценить в людях.

На торжественное открытие киностудии приглашены несколько знаменитых актёров и актрис, включая тех, кто готовится сниматься в моих фильмах, пара продюсеров, пресса, и я лично должен проверить готовность моего нового детища к приёму столь важных гостей, каждый закоулочек, руководствуясь правилом «доверяй, но проверяй». И недаром, раз уже с вывески начинаются неполадки. Надеюсь, буквы к завтрашнему дню будут прикручены надёжно, и какая-нибудь из них не спланирует на головы нашим гостям. Каждая высотой в метр и весит, наверное, килограммов пятнадцать-двадцать, такая и пришибить может.

Киностудия занимала три огромных, разделённых на десятки секций ангара плюс двухэтажное административное здание. Учитывая, что Стетсону и так хватает работы, директором я назначил некоего Раймонда Дж. Куливана. Человек к своим пятидесяти пяти годам имел многолетний опыт работы на Голливудских холмах, пройдя путь от помощника осветителя до главного администратора киностудии Paramount Pictures, откуда уволился после того, как повздорил с Адольфом Цукером. Естественно, по моей просьбе ещё до моего разговора с Куливаном мне доложили, в чём была причина размолвки. Оказалось, обладающий жёстким характером Цукер был недоволен критикой в свой адрес, причём критикой по делу, за то, что запускал в производство явно провальный проект. В итоге фильм и провалился в прокате, но к тому времени Куливан уже пребывал на вольных хлебах, с которых я его и подобрал.

Несчастную букву всё-таки прикрутили прямо на наших глазах, после чего я в сопровождении Стетсона потратил больше двух часов на осмотр территории и съёмочных павильонов. М-да, тут на одни только кинокамеры столько денег ушло… Лучше не вспоминать. Дороже всего обошлась земля, она здесь буквально на вес золота. Потратился, считай, под «ноль», но всё же сумел избежать займов и возможных долговых ям. Если дело не пойдёт, киностудию или имущество частями можно продать с молотка. Но по миру мы с Верой и маленькой Софией не пойдём – нас кормили другие проекты: отель с казино, фабрика теле- и радиотехнических изделий, телерадиокомпания, газеты… Не считая моих писательских потуг, прибыли от игрушек и исполняемых Армстронгом песен, доли в компании Gibson… Может, и забыл что-то, вспоминаю, только когда мне главбухи предприятий (постаревший, но всё ещё убегающий от деменции Самсон Израилевич тащил на себе основной груз в лице Bird Inc) предоставляют ежемесячные отчёты о доходах. За всем реально не уследишь, даже Стетсон при его талантах не в состоянии всё контролировать, а люди, через чьи руки текли финансовые ручейки и реки, боялись разве что аудиторских проверок. Единственный, в ком я был стопроцентно уверен, – это Лившиц. Надеюсь, если кто-то и ворует мои деньги, то края он всё-таки видит. Иначе – рано или поздно тайное становится явным, а мстя моя будет жестокой.

Глава 2

На рассвете следующего дня, 21 февраля 1949 года, я проснулся от ощущения, что по мне кто-то ползает. Ну, так и есть, это Софа вскочила ни свет ни заря и решила забраться в постельку к маме с папой. В Casa del Mar мы сняли номер люкс с видом на океан, с гостиной и двумя спальнями. Одну из спален заняли мы с Варей, во второй, поменьше, по-хозяйски со своими взятыми в поездку Кеном и Барби разместилась дочка.

– Папа, пливет! – во все свои молочные зубы улыбнулась дочь.

В семье мы разговаривали исключительно на русском, а в обществе, сплошь состоящем из англоязычных, естественно, на языке Шекспира, хотя, думаю, великий драматург вряд ли с ходу понял бы, что говорят американцы, настолько в этой стране искажён язык предков. При этом Соньке, наверное, в силу юного возраста, такие переходы давались легко, как само собой разумеющееся.

– Тихо, не разбуди маму, – прошептал я. – Ты чего так рано вскочила? Время-то ещё – начало седьмого.

– А я уже выспалась! – тоже переходя на шёпот, ответила егоза. – Папа, а мама сделает сегодня блины?

– Мы же не дома, какие блины… О, а вот и мама, кажется, проснулась.

Варюха, улыбаясь, сначала сладко потянулась, потом открыла глаза и сразу притянула к себе Соньку, принявшись её щекотать. Глядя на это, я тоже не удержался и присоединился к «пыткам», а Соня заливалась смехом, поднимая нам настроение.

Не раз и не два меня так и подмывало признаться Варе, кто я и откуда на самом деле, но я не мог этого сделать. Не потому, что когда-то Берия взял с меня расписку хранить молчание, просто я боялся, что моё признание может что-то разрушить в наших отношениях. Кто знает, как Варя отреагирует, а меня пока всё в нашей жизни устраивало.

Так бы и занимались ничегонеделанием, но пришлось готовиться к сегодняшнему открытию. А это значит, что к девяти часам должен подойти парикмахер-стилист, какой-то там Франческо, чтобы привести мою супругу в порядок. В нашем отеле тоже, между прочим, полный комплекс парикмахерских услуг, как для женщин, так и для мужчин. Сам туда захаживаю, естественно, в мужской зал. Вроде все клиенты и клиентки довольны. Кстати, жене не нравится, что я взял моду стричься коротко. А мне в самый раз, в нашем климате, особенно с весны по осень, чем меньше волос – тем меньше потеет голова.

– Соня, почему Барби и Кен под кроватью? Тебе приятно было бы, если бы тебя засунули под кровать? Ну-ка доставай их оттуда немедленно!

Это Варя уже в соседней спальне командует. Комсорг в ней так и живёт, изредка прорываясь наружу. Когда нужно, умеет быть жёсткой. С другим характером в немецком тылу она бы столько не продержалась. Так что Соньке ничего другого не остаётся, как лезть под кровать. Её причёской, к слову, Франческо тоже займётся, так что работы ему на пару часов хватит. Мои женщины должны быть сегодня самыми красивыми.

Ровно в одиннадцать выдвигаемся. Погода солнечная, а термометр за окном показывает девятнадцать градусов тепла. Для февраля нормально.

Я за рулём купленного в прошлом году «кадиллака» 62-й серии с открытым верхом. До Вегаса меньше четырёхсот километров по прямой, почему бы и не прокатиться? «Корд» служил мне верой и правдой не один год, но время берёт своё, да и не один я теперь, а для семейных поездок такой лимузин больше подходит. Нравятся мне машины этого времени своими плавными обводами, нравятся своей натуральностью. Никакого тебе пластика и прочей хрени из будущего. Металл, кожа, дерево и мощный двигатель – что ещё нужно для счастья настоящему автолюбителю?