Детство босоногое моё

Детство босоногое моё

Александр Алгаринский

Редактор Алевтина Ивановна Чудакова

Составитель Ирина Александровна Калюжная (Чудакова)

© Александр Алгаринский, 2024

ISBN 978-5-0062-7800-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОБ АВТОРЕ

Автор представленных здесь произведений – Чудаков Александр Александрович.

Он мечтал оформить свои воспоминания и наблюдения в настоящую книгу, но не успел. Мы – его семья – воплощаем эту мечту в жизнь.

Этот сборник – дань памяти, любви и благодарности прекрасному Человеку и талантливому Писателю, который всегда будет жить в наших сердцах.

Автор книги – Чудаков Александр Александрович, Астрахань, 2016 г

СИЛЬВА

Я тогда ещё не ходил в школу. Отец как-то принёс жёлтенького кутёнка. Он был такой хорошенький! Кормил его молоком с блюдечка только я. Кутёнок маленько подрос и стал Сильвой. Мама часто подсовывала Сильву в мою постель. Она прижималась ко мне тёпленьким комочком и сопела вместе со мной.

У неё были маленькие коготочки, маленькие ушки. Она была жёлтая, походила на лису с большим пушистым хвостом. Красивая была собака!

Повзрослев, Сильва оказалась озорной, лёгкого поведения собакой, и её похождения стали несносными. Кобели весной таскали её по всему селу и прыгали к ней через забор на наш двор, где была её конура. Скоро Сильва оказалась, образно говоря, «в положении». Появились несколько слепеньких щенков. Ощенилась она под домом. Я и мои друзья, Юрка и Толька, лазили под дом и смотрели на щенков, кормили Сильву. С большим трудом раздали потом щенят по сельчанам. Но не топили и не продавали, как часто делают сейчас. В нашем селе это считалось грехом.

На другой год и на следующий сучья свадьба повторилась.

В один из жарких дней начала лета отец позвал меня:

– Сынок, сегодня в ночь караван прорезей пойдёт в город. Привяжи Сильву на одну из прорезей, а её потом отпустят в каком-нибудь другом селе, подальше от нашего. А ты заведи себе кобеля. А то с этой Сильвой и перед людями уже неудобно.

Вечером я отвёз Сильву на лодке к прорези. Привязал за шею верёвкой к кнехту прорези. Оставил еду. До воды она сама дотягивалась. Сильва не понимала, что я с ней делаю, и лизала мне руки, лицо.

Мои переживания передать трудно…

Наконец я вернулся домой.

Прорезь стояла как раз против нашего дома. Ужин был невесёлый. Родители видели моё состояние. Стемнело. Тогда спать ложились рано, так как электричества не было. Сильва чуть поскуливала на прорези.

Никто в доме не спал. И вдруг неожиданно подул сильный ветер, пошёл дождь, разыгралась гроза.

Я в своей жизни никогда больше таких резких изменений в погоде не видел. Творилось страшное: в доме темно, идёт дождь, гремит гром, сверкает молния и освещает прорезь на реке с Сильвой. Так сейчас делают спецэффекты с лазерной графикой на эстрадных сценах. Сильва мечется на верёвке, воет на всё село. Я лежу и плачу про себя…

Тут подходят к моей постели мать и отец и говорят:

– Сынок, езжай за своей Сильвой! Хватит издеваться! Вези её назад. Пускай живёт, как жила.

Я накинул рубашку и в одних трусах бросился к лодке. Небо рвало на части, на реке были большие волны. Грести было трудно.

Когда Сильва увидела меня на лодке, то перестала выть, а стала радостно скулить. Сильва лизала мне руки, мешала развязывать узлы привязи. Наконец оба, я и Сильва, промокшие до нитки, но безмерно счастливые, добрались до дома.

Мама плакала, отец отвернулся. А моя сестра безмятежно спала, её миновали такие бурные страсти в нашей семье…

ДРУЖОК

После Сильвы у меня появился новый щенок. Назвал его Дружком. Породы-никакой, дворняга. Вырос он в необыкновенно верного пса.

Раньше на летние каникулы всех школьников поголовно отправляли отдыхать в пионерские лагеря. Бесплатно. Однажды в наше отдалённое село позвонили по телефону из района:

– Есть одна горящая путёвка в международный пионерский лагерь «Артек», срочно дайте кандидатуру.

Предложили её и мне. Но, к удивлению всех и несмотря на уговоры моей матери, я отказался ехать в это лето в любой пионерский лагерь, даже в Артек. Причиной тому был мой чёрненький с жёлтыми пятами около глаз кутёнок. Дружок. Он тогда был очень маленьким и требовал ухода. И, разумеется, это ответственное дело я не мог доверить никому. За это мой Дружок отплатил мне преданностью на всю свою собачью жизнь.

Через год я всё же поехал в пионерский лагерь, в обычный пионерский лагерь в нашей области, на две смены подряд. Наше село располагалось на обеих сторонах речки, через которую ходил паром для людей.

Это большая лодка со скамьями по бортам и с веслами. Когда через два месяца я пришёл к парому, к моему удивлению и радости, мой Дружок сидел на противоположном берегу и ждал меня. Когда я сошёл с лодки на берег, то Дружок подбежал поближе, остановился шагах в десяти от меня и пополз ко мне на животе и уже около меня подпрыгнул и лизнул в лицо. Вот это друг человека! Как это он мог учуять меня за три девять земель и рек? Или он каждый день приходил на паром?

Где бы он ни мотался по селу, стоило мне свистнуть, он прибегал ко мне!

Наступил переломный момент в жизни нашей семьи. Я закончил семь классов в нашем селе, восьмой – в райцентре, в интернате. Родители решили перебираться в город. Хотя оба родителя бросали приличные работы. Но чего не сделаешь ради детей!

Когда наступил день переезда, стали грузить вещи, скарб в бортовую машину ГА3—51. На семейном совете решили: собаку в город не брать. Едем на съёмную квартиру. Здесь бы с людьми разобраться, не то что с собакой! Поехали. Дружок следом. Шофёр прибавил газ, Дружок – тоже. Бежал долго, высунув язык до земли. Его прогоняли, но он не отставал. Наконец мать остановила машину и сказала:

– Сынок, забирай его в кузов. Пусть с нами едет, а там видно будет.

На новом месте, в городе, мы занимали половину хозяйского дома. Клетушки с холодным коридором. Для Дружка я сделал новую конуру. Он жил во дворе, без цепи. Охранял двор.

Воли в городе стало меньше не только собаке, но и человеку. Сельского жителя поначалу это гнетёт. В селе захотел купаться – вот она, речка, в двух шагах! А город… Это надо идти пешком или на велосипеде несколько километров до реки! А там ещё милиционер остановит:

– Где номера на велосипед? Нет? – и спустит колесо…

Потом, правда, ко всему привыкаешь и постепенно забываешь про село и уже привыкаешь к новым благам цивилизации- электричество круглые сутки, кино – несколько сеансов каждый день, в магазине – хлеб любой, на выбор и т. д. и т.п…

Мой Дружок на новом месте тоже обжился. Хозяйские дети его полюбили. Но однажды прихожу со школы, а мой Дружок сидит на цепи. Спрашиваю у матери:

– В чём дело? Он чего-нибудь натворил?

– Твой Дружок у хозяйской курицы съел яйцо. И хозяин, дядя Володя, посадил его на цепь.

Мы не привыкли держать собаку на цепи. Что же делать?

– Сынок, может ты отдашь Дружка своему другу? Не съезжать же с квартиры из-за собаки!

Был такой друг у меня. Он хромал по математике и приходил иногда ко мне делать домашние задания. И Дружка он знал. У них был свой дом, недалеко от школы. Я предложил ему взять Дружка, хотя бы на время. Он согласился, тем более у него собаки не было. На следующий день я взвалил конуру на велосипед и отправился на новое местожительство Дружка. По запутанным городским улочкам, через мост.

Прошло несколько дней… Вечером сидим в беседке, пьём чай. Вдруг резко открывается калитка двора и что-то чёрное бросается в беседку и на меня! Мы еле опомнились! Это мой Дружок! За ним волочились вожжи, проще говоря, ремни из брезентовой ткани, метров двадцать длиной. Он перегрыз вожжи и сбежал от моего друга ко мне. Но как он нашёл наш дом, в городе, через несколько дней? Как не запутался вожжами за что-нибудь? За его преданность хозяин, перед которым провинился Дружок, простил его. И Дружок стал жить свободно, без цепи, исправно исполняя свои собачьи обязанности.

ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ

Моё детство пришлось на послевоенные 50-е годы. В нашей семилетке все молодые учителя были из города. После окончания педагогических техникумов и институтов их направляли по распределению на обязательную отработку трёх лет после получения диплома в сельскую местность.

Для них, городских жителей, условия жизни на селе казались жестокими. Действительно, маленькая комнатёнка в неказистом дощатом учительском домике отапливалась дровами или камышом. Здесь же и подобие кухни с керосинкой или керогазом, или примусом. Вода – с речки. Все удобства во дворе. Летом было полегче: тепло, топить печку не надо, речка под боком. Впрочем, в те времена и в городе у массы населения удобства были не лучше, почти что сельские, разве что электричество круглые сутки.

В селе-то, когда ещё работал рыбозавод, свет давали только вечером, часов до десяти. Когда завод ликвидировали, а ликвидировали натурально, т.е. ломали все здания, сооружения, в т.ч. и заводскую электростанцию, всё село окончательно перешло на керосиновые лампы.

Лично для меня такие условия жизни казались нормальными. И как показало время, эти условия жизни были и здоровыми: чтобы жить, надо было всё время двигаться! «Вертеться», как любил приговаривать мой отец! Не зря говорят: «Движение – это жизнь!». Надо было постоянно, изо дня в день, обеспечивать свой дом натуральными вещами: дровами, керосином, таскать воду с речки, по субботам самим топить баню. Кроме того, надо было содержать какой-никакой огородик, сажать картошку, держать домашнюю скотину: кур, гусей, чушок, коз, овец и прочую животину. Некоторые, наиболее зажиточные, держали своих коров. Зато в доме всегда были свежие тёплые яйца, парное молоко, зимой своё мясо. Зимой – потому что домашних холодильников не было, и хранить свежее мясо было негде. Но зато круглый год – и летом, и зимой – было полно разной, очень вкусной рыбы. Нет, не в магазине, а в реке-кормилице-поилице.

Помню, что в то время всё село ставило рыболовные сети в реку против своих дворов. Зимой сети ставили подо льдом. Почти каждая семья имела свою лодку, куласик. Удобно! А для зимы – чунки, т.е. простейшие сани из двух досок. На больших чунках с подрезами (т.е. подбитых железной полосой или круглой проволокой) можно было без особых усилий привезти по льду центнер-два рыбы, стожок сена, несколько снопов камыша.

Мы, пацанва, катались зимой на маленьких чунках собственного изготовления. Даже и мысли не было покупать эти изделия в магазине! Ведь нужны были только обрезки досок, пила, топор, молоток, да несколько старых ржавых гвоздей, выдернутых из каких-нибудь ненужных деревяшек.

Всё своё! Никому кланяться не надо!

Но так жили мы, постоянные жители села. А приехавшие на отработку, как в ссылку, молодые, холостые-неженатые-незамужние учителя своего собственного гнезда не имели, чувствовали себя временщиками, чтобы при первом удобном случае умотать в свой город.

Зато ёлку, т. е. Новый Год, мы, сельские школьники, праздновали два раза.

Первый раз в школе за неделю-полторы до календарного нового года, когда молодые городские учителя отпрашиваются в город к родителям. Школьная ёлка проходила организованно. Устраивался как бы новогодний карнавал. И мы, школьники и учителя, были и зрителями, и участниками этого действа одновременно.

Дома матери и бабушки шили маскарадные костюмы своим чадам. Ничего покупного!

А второй раз встречали Новый Год по-нормальному – в самый его канун, в нашей сельской маленькой избе-читальне. Когда построили новый клуб, то стали праздновать там. В огромном клубе было всё по-настоящему! И праздничный концерт силами местной молодёжи, и буфет с ситром и пивом в бутылках, и, конечно, нарядная ёлка в огромном фойе клуба! И были танцы под баян! Совсем непросто было узнать под маскарадным костюмом своего учителя или односельчанина.

Но дядю Лёню не узнать было нельзя! Никакой маскарад Деда Мороза не скроет его военную выправку, огромный рост, богатырское сложение и густой всегда с хитринкой голос! У дяди Лёни были настоящие деревянные сани с подрезами. Зимой он в сани запрягал лошадь, возил сено для коровы, камыш и дрова для печки, а потом катал нас, не своих ребятишек, на этой зимней дедморозовской повозке, навалив в сани несколько охапок свежего сена.

Особенно славно ехать на санях по снегу в ясный солнечный день! Воздух чистейший! Тепло, даже жарко! Детские щёки на морозе горят ярким румянцем! Мороз чуть пощипливает кончики ушей! Приятно пахнет сеном и лошадью! Снег скрипит под санными полозьями и похрумкивает под лошадиными копытами! От лошадиной морды и крупа валит пар!

Дядя Лёня улыбается, глядя на довольные рожицы мальчишек, и ещё сильнее подстёгивает лошадь вожжами:

– Э-эй! Японский городовой! Но-но-оо! Берегись! Нам хорошо! Кто хочет, прыгай к нам в сани! Не боись!

К новогодним праздникам и в нашем скромном сельмаге появлялся кое-какой дефицит. Пастила, грецкие орехи, ириски, ситро – это для детей. А для взрослых – пиво в бутылках, колбаса, сатин и какие-то другие текстильные материалы, «отрезы», как говорила мать, для всевозможных пошивок. В условиях острейшего дефицита во всём взрослые втайне готовили новогодние подарки детям. И мы в подарочных кульках в это трудное послевоенное время всегда находили и несколько мандаринчиков, и шоколадку, и кусочек самого настоящего с дырками сказочного сыру.

В нашем безлесом селе откуда-то появлялись настоящие свежесрубленные ёлки. От них пахло настоящим лесом и зимой.

А ещё дядя Ваня-кузнец перед Новым Годом устанавливал на замёрзшей речке, против клуба карусель. Для этого он, дядя Ваня, вмораживал в лёд кусок трубы, на которую потом надевал старое колесо от телеги. К колесу привязывал длинную жердь. Всё! Карусель готова! Ну и народу всегда было у этой забавы! Карусель крутилась до самой весенней оттепели, когда хозяйственный дядя Ваня загодя разбирал её и убирал в свою кузницу до следующего Нового Года.

Даже дядя Джингурбай, чёрный от природы и вдобавок прокалённый насквозь нашим нещадным жгучим солнцем, на свою хлебную повозку прибивал ёлочные ветки, напоминая всем о приближающемся Новом Годе.

Так что, всё село было задействовано на новогодние празднества. Я не помню, чтобы надо было покупать какие-то билеты или на ёлку, или на карусель.

Почему же сейчас надо за всё платить?.. Даже за детские забавы! Просто тогда было время другое. Люди тоже были другими – замечательными!

В ДЖУНГЛЯХ ТАРЗАНА

В послевоенные годы наша семья жила в селе. С дровами было плохо. Вернее, никак: топились чем попало, в основном камышом, чаканом, жидовильником. Жидовильник – это такой кустарник. Из него мы, мальчишки, делали луки для стрел. Древесина очень упругая, жарко горит. А ещё у корня жидовильника был закис – такая коричневая жвачка, очень тягучая и липкая. Закис, видимо, очень полезен для зубов, так как у многих наших сельчан до старости неплохо сохранялись зубы, и все они выглядят моложе своих лет.

Некоторые семьи, которые держали скотину, топились кизяком. Несколько семей, отцы или матери которых работали в рыбкоопе, упросили своего председателя выписать дров на предстоящую зиму. Кто не знает: рыбкооп – это рыболовецкая потребительская кооперация. В описываемые годы она имела большое значение в жизни села – обеспечивала продуктами питания, товарами первой необходимости жителей рыболовецких сёл. После некоторой волокиты дрова всё же были выписаны. Был выписан валежник – поваленные высохшие на корню деревья в дельте реки. Была названа предварительная дата выезда. Сельские ребятишки всегда в курсе всех дел. Я сразу же стал канючить:

– Папа! Возьми меня в лес за дровами. Обязательно возьми. Я буду тебя слушаться и помогать.

Отец отделывался:

– Возьму, у меня комар носа не подточит. Возьму, если ты не проспишь. Выезжать будем в 3—4 часа ночи. Я могу тебя и не поднять такую рань.

– Пап, да я эту ночь совсем спать не буду, ты только возьми меня с собой в лес.

Отъезд всё оттягивался. На мои просьбы о поездке отец ставил всё новые и новые условия: слушаться мать и бабушку, хорошо учиться, не задерживаться допоздна в сельском клубе, обеспечивать постоянное снабжение дома водой – воду носили с реки на руках, вовремя кормить чушок (по-культурному – свиней), не сломать себе чего-нибудь и т. д. и т. п.

Наконец наступила долгожданная ночь отъезда. Я заранее, с вечера, лёг спать, в клуб не ходил. Лежал, не смыкая глаз. Но сон всё же меня сморил. Сквозь сон слышу:

– Мать, может не брать его? Ведь как хорошо спит.

С меня сон как рукой сняло:

– Папа, мама! Я не сплю. Уже встаю.

На дворе было ещё темно, но почти все отъезжающие собрались на берегу. Помимо взрослых было несколько ребятишек моего возраста. Были и мои друзья: Юрка и Толька, а также сын дяди Коли – Васька, самый вредный в нашем селе пацан. Видимо, как и я, умоляли несколько дней своих отцов взять их с собой в эту поездку. Все сонные, ёжатся от ночной прохлады. Погрузились на плашкоут – широкое плоскодонное деревянное судно с трюмами, верхней палубой и кубриком – жилым помещением для кормщика на корме.

К плашкоуту прицепили верёвками две большие деревянные просмолённые лодки с закроем, закрытой сверху частью лодки, – бударки и кулас. Шестисильный баркас «Соколёнок», где мотористом был дядя Миша, Юркин отец, зацепил тросом – «геркулесом» плашкоут и мы наконец тронулись в путь. Все как-то устроились на палубе. Часть ребятишек отправили в кубрик – досыпать. Взрослые начали готовиться к предстоящим работам. Дядя Саша, Юркин дедушка, правил трёхгранным напильником двухручные пилы. Другие мужики наводили топоры наждачными брусками или просто курили. Отец мой готовил рыболовную сеть. Ехали всю ночь. Ближе к рассвету «Соколёнок» тащил плашкоут с лодками по узкой протоке, берега которой сплошь заросли камышом и мелким лесом, и ветки деревьев цеплялись за наш караван.

Ярко раскрашенный маленький петушок нырнул с ветки прямо в воду и исчез. Видимо, это был кашкалдак. Бывалые охотники рассказывали, что эта водяная курица, единственная из всех птиц строит два гнезда – одно для семьи, а второе – вдали от первого – для личного отдыха самого кашкалдака. В нашем селе мужиков, которые жили на два дома или хапали в два горла, тоже прозывали кашкалдаками. Видимо, с этого гнезда, гнезда для единоличного отдыха супруга, мы и спугнули этого красавца. Мне вся эта обстановка казалась джунглями. О джунглях я имел представление по кинофильму «Тарзан», который смотрело всё село, а мы, мальчишки, по нескольку раз. Хотелось так же, как Тарзан, зацепиться одной рукой за ветку, как за лиану, качнуться иии…, но тогда я вылетел бы с плашкоута. Мои друзья, Юрка и Толька, да и этот Васька стояли рядом, молча наблюдали за лесом и, видимо, тоже представляли себя Тарзанами…

…

В селе мы уже играли в Тарзана. И эта игра для меня не прошла бесследно. Около сельского магазина был построен пивной ларёк. Перед ларьком был навес, но то ли он был не достроен, то ли покрытие навеса просто растащили, короче, от навеса осталась только обрешётка. Вот на рейках этой обрешётки, вместо лиан, мы, пацаны, и раскачивались, перелетая от одной рейки к другой. Получалось совсем неплохо. Так мы изображали Тарзана дотемна. Как говорится, на последнем вираже, я неудачно сделал «тарзаний» перелёт и почувствовал боль в руке.

Наутро рука распухла. Я был маленьким школьником и не знал, что надо делать. В это время родителей не было дома – они уехали в город по делам, и нас с сестрой поручили под надзор соседской старушке. Я ей ничего не сказал, а она не заметила.

С распухшей рукой я в школе вместе со всеми делал утреннюю физзарядку. Но на первом же уроке я не смог самостоятельно открыть деревянный пенал – надо было большим пальцем руки зацепить углубление в крышке пенала. С больной рукой этого невозможно было сделать. Учительница заметила мои напрасные усилия, увидела распухшую руку и немедленно отправила меня домой. Медпункта в школе не было. Тут как раз приехали мои родители. Мать сразу же начала меня пороть. Это её обычный метод.

Отец, человек фронтовой, имел ранения, лежал в госпиталях, сразу остановил мать:

– Раньше надо было пороть, когда это кино только собирались привезти. А теперь поздно, теперь лечить надо. Пойдём, сынок, в больницу.

В нашем селе ещё была больница. Вернулся я домой в гипсе…

…

Наш путь ещё долго продолжался в зарослях реки, в этих джунглях Тарзана. Наконец, когда солнце уже заметно поднялось над горизонтом, наш караван прибыл на место.

Стали разгружаться. Отец сразу поставил рыболовную сетку. Сетку ставили на лодке вдвоём – я и отец. Там было неглубоко и сетку поставили на двух кольях. Валежник – это засохшие на корню небольшие деревья. Многие из них валились сами или от толчка рукой взрослого человека. Мы – я, Юрка и Толька – наладились валить их втроём. Но нам дали другую работу – небольшие сучья, ветки, лёгкие жердины таскать к плашкоуту. Там уже взрослые сортировали дрова, чтобы плотнее уложить в плашкоут.

Несколько женщин с ребятишками поехали на лодке собирать чилим.

Чилим лежал полем на илистой отмели. Его прямо сгребали еланью от лодки в мешки. Мешки грузили в лодку и отвозили на плашкоут. Потом этот чилим варили в котле на костре. Костёр поддерживать поручили пацанам. Это было нетрудно: дров навалом, не забывай вовремя подкладывать, чтобы вода всё время кипела. При варке чуть добавили соли. В первую очередь попробовали варёный чилим ребятишки. Вкуснотища!

Мы привезли домой свой пай – полмешка чилима. Высушили его на солнце за несколько дней, пока чилиминки не стали стучать в мешке, как настоящие сухие орехи. В таком виде он может сохраняться очень долго. Такой чилим можно есть и без варки. Но сушёный чилим можно и варить, как пересохшую, давнишнюю воблу, он получатся мягким, зубы не сломаешь. Чилим можно есть и сырым. Голод он хорошо утоляет и, говорят, полезен как эликсир. Родители говорили, что во время войны чилим многих волжан спас от голода.

Наступило время обеденного перерыва. Отец сварганил отличную уху на всю артель. Рыбы в сетку напуталось очень много и разной: окуни, лещи, тарашки, судаки, сазан, сом. Много было линя. Запуталась и черепаха. Отец её выпутал и просто выпустил. А чего с ней делать? Есть мы её не умеем. Да и как её в рот возьмешь? Ведь у неё такая противная змееподобная голова! Брр!

Красной рыбы не было. Основная часть рыбы была засолена. Большие горячие куски рыбы выкладывались из котла на широкие строганные доски – для стечки. Уху разлили по эмалированным, алюминиевым мискам или просто в кружки, гранёные стаканы. Уха переливалась янтарём!

Ребятишки от такой вкуснятины торопились есть и обжигали себе губы. Взрослые придерживали аппетит детей:

– Ваня! Мой родной! Ну куда же ты так торопишься? Никто у тебя твою чашку не отнимет. Смотри, ещё осталось больше половины котла ухи. Да самой рыбы сколько лежит на досках! Да и место оставь для чилима и чая с ежевикой.

Все за ухой были весёлыми, добрыми, едиными, как одна семья. Но мне помнится, что особенно весёлыми и добрыми после ухи стали все мужики, особенно мой отец, дядя Миша – Юркин отец и дядя Коля – отец Васьки… В чём была причина такого повышенного веселья, можно было и не догадываться.

Потом пили чай с ежевикой. После небольшого отдыха продолжили работу. Надо было торопиться. Дотемна надо отчалить. А перед этим надо поужинать. Работа для всех была прежней. Мужчины начали загружать плашкоут и лодки дровами.

Ужинали после того, как всё было плотно погружено, закреплено, увязано. Для верности пересчитали ребятишек. Все были на месте, слава богу. Правда, все были в ссадинах, царапинах, занозах, но кости у всех целы. К ужину сварили новый чай, разогрели остатки ухи. Куски рыбы с досок ели холодными. Оказалось, что в жаркую погоду холодная рыба ещё вкуснее, особенно сом. Когда солнце зашло и стало заметно темнеть, тронулись в обратный путь. Ребятишек, сморённых жарой, вкусной едой, с переполненными сверх всякой меры желудками, уложили спать в кубрике и в пологе над кубриком. Я допоздна крутился около отца и его друзей, слушал бесконечные рацеи дяди Коли про Дальний Восток, где он работал на китобойной флотилии, воспоминания отца и его друзей о войне, Монголии, Халхин-Голе и незаметно уснул.

На следующее утро наш караван, нагруженный под завязку дровами, чилимом, рыбой, ягодами прибыл в наше село. Завтракали-пили чай («чайпили» – так говорили в нашем селе) все уже по своим домам. Но вскоре вернулись к каравану: разгружаться и делить дрова. При разгрузке разные по размерам дрова разносили по кучкам, которых было столько, сколько семей принимало участие в заготовке дров. Никто не знал до последнего момента, где его кучка. Поэтому кучки получились примерно равными. Начался делёж. Дядя Коля подходил к любой кучке и кричал моему отцу, стоящему спиной к кучкам со списком фамилий: