На поле танки грохотали

Михаил Зарубин

На поле танки грохотали

Часть первая. О песне, войне и мире

На поле танки грохотали,

Солдаты шли в последний бой,

А молодого командира

Несли с пробитой головой…

Песня «На поле танки грохотали» переделана из старой шахтерской песни «Коногон», и впервые была исполнена в кинофильме Леонида Лукова «Большая жизнь». Фильм вышел в прокат в предвоенном 1940 году. Повторно песня прозвучала в фильме Виктора Трегубовича «На войне как на войне», снятому по одноименной повести писателя-фронтовика В. А. Курочкина. Песня про танкистов настолько полюбилась, что слова ее переделывали для себя артиллеристы, моряки, летчики, а в некоторых танковых частях она стала полуофициальным гимном. Песня стала поистине народной.

Помню, как во все горло эту замечательную песню орали мы, послевоенные пацаны, бегая по деревне и до изнеможения играя в войну. О танке, как о сложной боевой машине, мы тогда имели весьма смутное представление. Нас волновала романтика победы, суть подвига русских солдат, о чем мы узнавали из рассказов о войне самих ее участников, а также из воспоминаний земляков, отслуживших в танковых войсках послевоенной Советской Армии.

По танку вдарила болванка,Прощай, родимый экипаж,Четыре трупа возле танкаДополнят утренний пейзаж.Машина пламенем объята,Вот-вот рванет боекомплект.А жить так хочется, ребята,И вылезать уж мочи нет.Нас извлекут из-под обломков,Поднимут на руки каркас,И залпы башенных орудийВ последний путь проводят нас.И полетят тут телеграммыРодных и близких известить,Что сын ваш больше не вернется,И не приедет погостить.В углу заплачет мать – старушка,Смахнет слезу старик-отец,И молодая не узнает,Какой танкиста был конец.И будет карточка пылиться,На полке пожелтевших книг,В военной форме, при погонах,И о ней больше не жених…

Сейчас, оглядываясь на свою долгую жизнь я удивляюсь тому, что мое детство, прошедшее в глухом, действительно медвежьем углу на севере Иркутской области, по невероятному стечению обстоятельств было связано… с танками.

Нет, танковой дивизии вблизи моей деревни Погодаевой не было, и «вживую» ни одного танка мимо нашей деревни не проходило. Однако мальчишки – народ любопытный и вездесущий, они умудрялись добывать интересующую их информацию буквально из воздуха. Что-то мы вычитывали из книг, из газет, но основные знания получали от пришедших с военной службы парней. Не знаю почему, но большинство юношей, уходящих служить в армию из нашей деревни, попадали именно в танковые части. Что это? Возникшая на наших глазах сибирская традиция? Или случайность? Однако мы немало знали о своих героях-земляках, это знание сидело в нашей крови. Сибиряк – значит героический, непобедимый воин. В битвах Первой мировой, в сражениях Великой Отечественной войн сибиряки занимали особое место. Сибирские дивизии и полки сражались на всех участках громадного советско-германского фронта, участвовали в Московской, Сталинградской, Курской и других важнейших операциях.

И в послевоенной армии они отличались выдающимися воинскими способностями. И все-таки, почему в большинстве своем именно в танковые части направляли моих земляков? Скорей всего, причиной были физические и психологические особенности потомков илимских «чалдонов». Небольшого роста, коренастые, крепкорукие, обладающие исконными древними знаниями и навыками, сообразительные и выносливые – они умело управлялись с технически сложной и трудно «дрессируемой» машиной.

Мы, подростки, заслушивались рассказами о танках. Нам была известна не только знаменитая тридцатьчетверка. Мы знали марки и других танков, и не только отечественного производства. Подними любого из нас ночью и спроси:

– Отчего зависит броне пробиваемость танкового снаряда?

И каждый юнец без запинки мог ответить:

– От скорости снаряда, с которой он летит в цель, от его веса и качества металла.

При этом на школьных уроках ни в разделе истории, ни по программе физики о танках нам почти ничего не рассказывали. Тогда о войне, которая жила в душе у каждого фронтовика, говорили мало, уж очень тяжелыми и больными были эти воспоминания.

Наступала пора атомного противостояния. Понятно, что танк и атомная бомба – вещи несопоставимые. Однако мы знали, что танки Т-55, созданные после войны, могли работать и в зонах радиоактивного заражения.

Но танки ведь не с неба падали, их кто-то придумывал, собирал, вел в бой. Становясь постарше, мы с интересом узнавали о выдающихся людях, создававших эти легендарные машины.

Это сейчас просто: сел за стол, включил компьютер, и все, что тебя интересует, высветится на экране. А тогда в нашем деревенском доме – керосиновая лампа, и под ее сумеречный свет – рассказы бывалых людей. Рассказы не только о танках, об их мощи, скорости, скорострельности, но и об их знаменитых конструкторах.

Тогда-то впервые прозвучали для меня имена Кошкина, Кучеренко и Морозова – авторов легендарного танка «Т-34», ставшего самой популярной в мире бронемашиной. А Михаил Черемных, мой деревенский сосед, придя из армии, рассказал нам о работе с Котиным и Духовым. Работа эта заключалась в «прогоне» танков в различных режимах. Но главное, он видел и слышал Главного конструктора, что для сибирского паренька было пределом счастья. Говорил он о Котине восторженно, с придыханием, что то придумывал, конечно, для поднятия своего авторитета в глазах односельчан. Но для нас, подростков, важен был факт существования таких людей, как конструкторы советских танков, а также всевозможные технические подробности уникальной машины.

Разумеется, все мальчишки мечтали о службе в армии. И это была не просто розовая мечта, мы готовились к призыву серьезно, закалялись, приобретали минимальные технические навыки в колхозной бригаде механизаторов. Малышня крутилась возле колхозной техники, намереваясь самовольно влезть в кабину трактора, но кое-кому все-таки повезло посидеть за рычагами «почти что танка!», и, хотя бы отдаленно, но все-таки ощутить неописуемый восторг, посетивший души будущих деревенских танкистов.

Разумеется, не все были влюблены в танки. Кто-то мечтал о небе и летном шлеме, кто то о штурвале морского корабля, но все-таки большинство моих деревенских сверстников видели себя танкистами.

Мальчишеские игры всегда были играми в войну. Мы горланили военные песни, цитировали фразы из военных фильмов. В деревне было много мужчин, покалеченных войной. Их увечья напоминали об ужасах войны, но мы гордились тем, что эти люди наши земляки, что они – солдаты Великой Победы. И радовались миру, в котором нам предстояло жить в светлом, как тогда утверждали, будущем.

Главным для нас была, конечно, школа. Она стояла в центре села, окруженная садом, М. ЗАРУБИН за которым любовно ухаживали несколько поколений учеников. В школе мы получали крепкие знания по основным наукам: арифметике, физике, русскому языку и литературе. Но о танках и главных конструкторах боевых машин узнавали сами, как сейчас говорят, самообучением. И это было нелегко, так как литературы на эту тему было мало, да еще и повышенная секретность не позволяла распространять сведения о новых машинах.

Танк – машина умная, крепкая, напористая, но без человека это просто устрашающая груда металла. Танкист – душа и сердце танка, характер которого зависит от характера и мастерства командира и каждого члена экипажа. В детстве мы знали некоторые имена прославленных танкистов, героев Великой Отечественной войны. Немного нам рассказывали в школе, мы встречались с ветеранами, которые смущенно вспоминали о войне, стесняясь говорить о своих личных успехах. Сегодня многие фамилии знакомых нам фронтовиков забылись, но некоторые военные подвиги, которые они совершили, еще помнятся.

Как же мы, послевоенные мальчишки, гордились своими соотечественниками, играя в войну! До драки доходило, когда решался вопрос, кому из нас быть танкистом Королевым, кому быть Хорошиловым, но более всего в нашей лихой компании набиралось Колобановых. И уж как беспощадно и победно, всей своей детской силой мы били условных фашистов, за которых никто из нас играть не хотел. Фашистов нам заменяли сосны и ели, растущие на опушке леса. Но наши то герои воевали против реальной немецкой силы, которую страшно представить даже сегодня, в век модернизированной армии и новых способов ведения войны.

Если бы жива была мама, я бы жил в деревне, и дождался того счастливого часа, когда в деревенском клубе весело, с шутками-прибаутками, с песнями и добрыми пожеланиями меня проводили бы на службу в Советскую Армию. И, без сомнения, я бы попал в танковую часть.

Но человек, как говорится, предполагает, а Господь располагает. И расположение это оказалось не в мою пользу. Мама умерла, когда мне было четырнадцать лет. Одновременно окончились мое детство и моя деревенская жизнь. Переезд к старшему брату в шахтерский городок, трудная жизнь среди заводской копоти и дыма, среди чужих для меня людей, надолго отогнали прежние мечты, воспоминания и, тем более, мысли о танках. Не до техники мне было со своим сиротством.

Но неожиданно этот интерес возобновился еще при моей допризывной жизни. Мне трудно представить, как сейчас готовят молодых людей к службе в армии. Не знаю этой стороны современной жизни. А в мое время этим делом активно занимался ДОСААФ, серьезная, огромная организация, государственная структура, подконтрольная Министерству обороны.

В ДОСААФ культивировались военно-технические виды спорта: прыжки с парашютом, планеры, самолетный спорт, радиодело, спортивное ориентирование. В стрелковых кружках учились поражать мишени не только из спортивного, но и из боевого оружия. Группы автодела являлись самым простым и распространенным способом получения прав на управление автомобилем.

Каждый год с января по март юноши семнадцатилетнего возраста проходили регистрацию в военных комиссариатах. Заводились личные дела. Иногда в них отмечалось, в каких войсках хотел бы служить допризывник. Так было и со мной.

Майор, внимательно просмотрев мои документы и сделав какие-то отметки, спросил:

– В каких войсках, Михаил, ты хотел бы служить?

Мне сразу вспомнилась родная деревня, мое детство, танковые игры, и, недолго думая, я бойко ответил:

– В танковых войсках!

– Где? – удивился майор.

– В танковых войсках, – повторил я, слегка выпятив грудь.

Майор удивился до такой степени, что, сняв очки, встал из-за стола и подошел ко мне, улыбаясь.

– Ты сейчас это придумал? Почему тебе туда захотелось? – спросил он меня с отцовскими интонациями в голосе.

– Нет, давно туда хотел, еще с детства.

– А почему сразу не сказал?

– Меня об этом никто не спрашивал. А сам попроситься я постеснялся. У нас в деревне почти всех отправляли служить в танковые. Я думал, и меня тоже отправят…

– Да, – протянул майор, вновь сел за стол и захлопнул мою папку. – Ну да ладно, танки от нас не убегут, а пока мы запишем тебя как пригодного для службы на флоте. Это высшая категория годности.

Потом посуровел и, не глядя на меня, назидательно добавил:

– Иногда наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями. Согласен?

– Согласен, товарищ майор – отрапортовал я бодрым голосом.

– Кстати, танковые подразделения у нас имеются в любой армейской группировке. И потому «хочу в танковые войска» – слишком общее пожелание.

– Я знаю об этом. Ноу нас в вооруженных силах шесть танковых армий. Майор с любопытством взглянул на меня.

– Откуда тебе это известно?

– Это не тайна, в специальной литературе написано, – мне казалось, что я на равных разговариваю с военным профессионалом.

– Ты читаешь специальную литературу?

– Про танки читаю, – осмелев, я решил блеснуть своими знаниями.

– Что, поди, отец воевал на танке?

– Нет, отец был снайпером.

– Так откуда такая страсть к танкам?

– Много читал, много слушал рассказов, вот и полюбилось.

– А кто рассказывал?

– Наши деревенские, они почти все служили и служат в танковых войсках.

– Да, дела. – неуверенно произнес майор и добавил смягченным тоном – Ничего обещать не буду; получится – отправлю в танковую часть, так и быть. Ты меня убедил. Молодец, парень. Люблю упорных и грамотных.

Часть вторая. Расскажи мне о Сталинграде

Рассказ

Деревня просыпалась медленно, хотя солнце уже давно вырвалось из колких объятий высоких елей, окунулось в бодрящие воды таежной речки и, сияющее и радостное, собралось одарить окрестности своими извечными солнечными милостями. Пусть еще лето, вернее, последние его августовские дни, но чувствуется приближение новой битвы времен года. Где-то за горами облаков и туч зима копит силы, точит свои морозные когти. А ее прислужница осень уже намерилась проложить путь владычице мертвого царства. То лужу льдом скует, то охапку листьев сорвет с макушки дерева и рассыплет по ветру. А сегодня поутру напустила ватный туман, окутавший и сияющее солнце, и искристую речку. Но все равно – по календарю еще лето. И в школу идти не надо, и Мишка, двенадцатилетний мальчишка, нежится на лежанке русской печки.

Разбудили его голоса. Разговор вели Мишкина мама и Павел Иванович. Павел Иванович, высокий крепкий мужик сорока лет, работал в колхозе трактористом. В деревне его, еще молодого, пришедшего с фронта в орденах и медалях, почти все уважительно величали Павлом Ивановичем. Исключением были одноклассники и близкие друзья, для которых он с детства был Пашкой, а сейчас стал Пашей или Павлом. Отчество опускали, дабы подчеркнуть льстившую им дружескую связь с фронтовиком-героем.

И Мишкина мама была из таковых – одноклассница Павла Ивановича.

– Анюта, буди Мишку, – не уменьшая силы голоса, пробасил Павел Иванович.

– Зачем, Паша? Что случилось-то? – взволнованно спросила Анна.

– Технику надо с Игнатьева перегнать сюда, на машинный двор.

– Так и гони. Причем здесь мой сын? Пошли во двор, поговорим, а то у тебя голос, как труба: батальон в атаку поднимет.

– Не пойду во двор. Буди, – настойчиво повторил гость.

– Паша, ему через несколько дней в школу, дай передохнуть мальцу. Пусть поспит. Он и так все лето у тебя прицепщиком отработал.

– Не у меня он работал, а в колхозе. Работал хорошо. Хорошо надо и закончить трудовую вахту. Осталось лишь технику перегнать. Не смогу я один это сделать.

– Так тебе же бригадир замену назначил, сама слышала.

– Назначил это точно: Витальку Седана. Только он сейчас на покосах в Дальней Тушаме, и когда вернется, никто не знает.

– Что он там делает?

– Он там не один, все покосное звено отправили.

– А что же так поздно?

– Да, зароды не огородили. Скошенное сено зверью подарили.

– Вот тебе и работники, – всплеснула руками Анна.

– Так ведь вся бригада – молодежь в основном. Бригадир Василий в конце сенокоса заболел, в район увезли, вот и получилось, что углядеть некому было.

Разговор затих. Анна, вздохнув и неодобрительно покачав головой, пошла к печке, отдернула ситцевую шторку и от неожиданности всем корпусом отпрянула назад. На нее в упор смотрел сын.

– Ты не спишь, Миша?

– Попробуй усни тут.

– Ты все слышал?

– Да, я встаю, Павел Иванович, – по-солдатски бодро отрапортовал мальчик.

– Молодец, Мишаня, встречаемся на берегу, у моей лодки, – скомандовал гость и стремительно вышел из дома.

– Хорошо – крикнул ему вслед Мишка. Мальчик как змейка соскользнул с лежанки, ловко натянул штаны и, на ходу обуваясь, выскочил в сени к умывальнику. Зябкий предосенний воздух сжал в своих объятьях жилистое мальчишечье тельце так крепко, что Мишке показалось, что он окунулся в холодную воду реки.

Вода из умывальника, оставшаяся там на ночь, обжигала тысячами ледяных игл. Бросив горсточку тающего ледка себе в лицо, фыркнув, как полагается мужику, он обтерся полотенцем и пулей влетел обратно в комнату.

– Миша, не торопись, я налью сейчас в умывальник теплой воды, – ласково-певуче сказала мама.

– Не надо, я уже умылся.

– Уже? – Мать, нахмурившись, выглянула из кути. – А зубы кто чистить будет?

– Мама, некогда, да и в сенях стоять невозможно, видимо, ночью заморозки были.

– Да, были, иди сюда, я тебе теплой водички дам и над тазиком почисти зубы.

Мишка вздохнул, но спорить не стал. Матери он повиновался всегда.

Улица встретила его клочками густого тумана, между которыми проглядывало ясное, как будто сопротивляющееся мутной напасти небо. А река сдалась без боя: туман через всю ее ныне невидимую зеркальную гладь раскатывался, как конькобежец по льду. От берега до берега – сплошная скользящая по реке белая масса тумана. Она плыла по течению, ударялась в лоб Красного Яра, поднималась вверх и, как ни в чем не бывало, плыла дальше, дальше.

Противоположного берега и домов было не видно за плотным молочным занавесом.

Мишка сел на весла сам, зная, что от ранения одна рука у Павла Ивановича покалечена.

– Мишаня, остановись, в таком тумане лучше мне грести, а ты на корму сядь, – приказал Павел Иванович.

– А рука?

– Ну чего рука? Перетерпит, не впервой.

– А вы думаете, что я по течению поплыву?

– Нет, я ничего не думаю, просто хочу, чтобы ты поберег силы, впереди дел невпроворот.

– Ладно, вы здесь командир, – не сильно огорчившись, повиновался паренек.

Лодка медленно и плавно скользит по зеркальной глади. Молочная пелена не сдается, присутствует как участник в любом деле. Сейчас она мягко обнимает и лодку, и сидящих в ней людей, умягчая все окрестные шумы. Только слышно, как поскрипывают уключины, да иногда хлестнет по воде рыба. Но солнце – воин умелый и непобедимый. Видно, как первые его лучи взрыхлили туман, он заволновался, задвигался, клочками отрывается от воды, поднимается вверх. Пелена меняет цвет, становится лимонно-желтой, потом оранжевой, потом появляются алые краски. И вдруг – ослепительная густая синева: это река освободилась от своего ночного одеяла. Вот уже видны и берега. Только макушки прибрежных сосен еще окутаны белоснежной пушистой шалью. Когда лодка ударилась носом о берег, туман совершенно исчез, и высоченные сосны примеряли ослепительную корону из солнечных лучей.

– Ну вот, Миша, мы точно прибыли в порт назначения.

– В порт? Ну, это вы скажете, Павел Иванович. Это уж слишком.

– Да нет, не слишком. Именно порт, ведь сюда приплывают баркасы из других деревень, даже с Ангары, здесь через Илим ходит паром. Ну чем не порт, Мишаня?

Мишка понял, что предмета спора нет, что Павел Иванович опять прав, и, улыбнувшись, махнул рукой.

– Ну, раз насчет порта согласен, давай покурим и вперед, нам нужно три версты отмахать. Хоть и на тракторе, но по бездорожью.

– Я не курю, Павел Иванович.

– Я тоже, а говорю так по привычке. То есть – передохнем.

К четырем часам пополудни Павел Иванович с Мишкой добрались со всем своим хозяйством до паромной переправы. К их удивлению паром все еще стоял на противоположной стороне, хотя должен был ждать их здесь.

– Это что за чудеса, – вылезая из кабины трактора, проворчал Павел Иванович, – в это время он же здесь должен быть, – и указал рукой на близкий берег. Мишка, привыкший к тому, что Павел Иванович всегда прав, промолчал, вразвалочку подошел к воде, снял сапоги и, подвернув штаны, пошлепал по реке босыми ступнями. Отхлебнув из ладошек несколько глотков холодной речной воды, обтер губы и залюбовался своей родной деревенькой, отделенной от него рекой. Дома, казалось, составляли разноцветное ожерелье, бок о бок они стояли вдоль берега, все были выкрашены и ухожены. У лавниц к большим корягам привязаны лодки, на угорах, почти у каждого дома, красовались баньки. На речной глади не видно было ни морщинки, не заметно течение, бездонная глубина покрыта иссиня-черной водой.

Павел Иванович заглушил свой видавший виды «ДТ-54», и нахлынула такая тишина, что Мишка слышал биение своего сердца. Постепенно эта тишина стала заполняться звуками: лай собак, хлопки калиток, с другого берега доносится мерный разговор мужиков. У парома они чинили блок. То ли лопнул, то ли замяло под него трос, этого Мишка не понял.

– Давай Мишаня, все-таки передохнем, – повалившись на траву, сказал Павел Иванович. – От воды-то отойди, она уже не летняя, уже холодом дышит.

Мишка послушался и присел рядом со своим командиром.

– Сколько же они копаться будут со своим блоком? – неожиданно спросил Мишка, неизвестно к кому обращаясь.

– Да кто ж их знает? А ты посмотри, у тебя глаза повострее, кто там сегодня за главного.

– Я по голосу слышу, что это Володька Куклин, Назаровский сын, – особо не вглядываясь, ответил Мишка.

– Если Володька, значит, быстро справятся, парень рукастый и «сельсовет» работает.

Павел Иванович, улыбнувшись, постукал себя по виску.

– А ты, Мишка, куда торопишься, или тебя кто-то ждет?

– Кто ждет? Кроме мамани некому, – со вздохом ответил мальчик, выражая этим вздохом свое глубокое, не имеющее словесного эквивалента, почтение к матери.

Разговор прервался. Первым тишину нарушил Мишка.

– Павел Иванович, а сейчас какое поле пахать будете?

– Наверное, погадаевское. Оно у нас под зябь пойдет.

– Погодаевское поле большое, справится ли наш трактор?

– Справится, да и куда деваться, сильнее этого трактора нет.

– Вот бы танк сюда, Павел Иванович, он бы вмиг все сделал.

– Танк, конечно, хорошо, но он ведь для других дел предназначен, – нехотя отвечал тракторист.

– Но сейчас ведьмы не воюем. И танк стоит без дела – не унимался мальчишка, радуясь своей наивной мысли.

– Не воюем, это правда, но пахать нужно не танками, – глубоко вздохнув, ответил Павел Иванович.

Они молчали, глядя на реку, на родную деревню, на качающийся паромный трос, соединяющий берега.

– Павел Иванович, – не выдержал Мишка, – вы никогда не рассказывали про войну.

– А чего про нее рассказывать, – отмахнулся собеседник, зябко передернув плечами, поморщившись, как от тяжелого воспоминания.

– Вы же танкистом были! – выкрикнул удивленно мальчишка. – Это так здорово, не разбирая дороги мчаться на тридцать четверке и давить фрицев!

– А я на тридцатьчетверке не воевал.

– Как так? Вы же танкист?

– Ты кроме Т-34 какие-нибудь другие танки знаешь, Мишаня?

– Нет. А разве были другие?

– Да, были. Вам в школе только о тридцатьчетверке рассказывали?

– В школе об этом ничего не рассказывали. Я кино люблю про войну, а там других машин не показывают. И книжки читаю про танки.

Павел Иванович, крутивший в пальцах сухую веточку, резко разломал ее на несколько частей и отшвырнул в сторону. Покачав головой, он начал свой рассказ.

– Я не люблю вспоминать и тем более рассказывать о войне, но учитывая, что ты мой напарник, что ты многого не знаешь, давай поговорим.

Призвали меня на войну в первый месяц, тогда я уже был женат. После школы решил остаться в родной деревне, курсы трактористов окончил. Поработать на тракторе не довелось. А повоевал вдоволь. Благополучно, то есть без раны-царапины почти до самого Берлина дошел. Там-то, в Германии, меня и хватануло.

Павел Иванович показал на руку. Мишка ничего не ответил, как будто замер, боясь вспугнуть рассказ солдата.

– Жив остался потому, что воевал на тяжелых танках. Сначала был «КВ» – Клим Ворошилов, а потом нас пересадили на «ИС» – Иосиф Сталин.

Тридцать четверкам всегда доставалось, они горели как свечки, так как все время в бою были, всегда под огнем. А наше дело было взламывать оборону немцев и штурмовать преграды. В экипаже нас пятеро. Я водителем всю войну прошел.

– Павел Иванович, а чем же танк «КВ» от «Т-34» отличался?

– О-хо-хо, отличался, говоришь? Проще сказать, чем похож был. Главное, броня, ее фашистские танки пробить не могли, это уже когда у них «Тигр» появился, полегче им стало. Ведь у «КВ» мощная пушка была, способная поражать любой тип немецких танков, ла и скорость неплохая. Правда, бед у нашего непробиваемого тоже хватало.

– Бед? У танка? Разве такое бывает? Он же не человек, – не понял техническую метафору Мишка.

– Как знать, Мишаня? Танк – конечно, не человек. Но он вместе с экипажем в бой идет, поэтому, можно сказать, оживает, приобретает человеческую душу, зоркость, смелость. А беды – это чисто технические характеристики. Ходовая. часть подводила, особенно на длинных маршах. Двигатель не выдерживал нагрузки и ломался. Помню, мне мешал плохой обзор и неудобное расположение люков для экипажа. С переправами также проблемы: тяжеловат был наш конь, иные мосты не выдерживали общего веса. Бывало, что своей машиной разваливали переправу и проваливались в воду.