Под небом русского цвета. Не игра в города

Я поклянусь СПБГУшным Вестником, что разольётся музыка во дворы.

2017

Петроградка

На Петроградку скоро придёт апрель. Выйдешь из дома, свет не забудь в глазах. Виски с колотым льдом разлит в декабре пару десятков тысяч шагов назад. Как же зовёт старинный убитый дом, тихие тайны всех подвесных мостов, выезд в Кронштадт, отложенный на потом, как бы суметь, чтоб сессию без хвостов. Не сигарету у встречного, а секрет стрельнуть и сохранить его под стеклом замерших глаз, бирюзовей которых нет, в зимнюю пору сданных в металлолом. Пусть будет так: обид с собой не берём, а человек человеку – зелёный чай с мёдом, лимонной долькой и имбирём. Пусть я стучусь в твои двери, а ты встречай. С каждой секундой ближе и ближе лес. Вылинявшим солнцеклёшем по шпалам вдаль. В невесомости только слово имеет вес, так что не лги, не злорадствуй, не зубоскаль. В мире, где жители разных материков чаще соседей встречаются на ветру, весна – это нить моста для двух берегов, золотом расцветающая к утру. Нить многократно надёжнее, чем цемент и оргстекло и на что магазин готов. Так на счастливый дороги меняют цвет. Самый неповторимый из всех цветов. Нас обовьёт любовь, как сарсапарель, будем – линейка, симфония или спектр… На Петроградку скоро придёт апрель, словно в кровать, упав на Большой проспект.

Бинты

Меня всегда так много было тут, с тобой и без тебя меня так много: самой себе не подвести черту, и всё равно до жути одиноко. Мне верилось, что я – тот самый свет, и, если лампы все перегорели, я темноте придумаю ответ и вычеркну все ночи из недели. Как ни прискорбно, но – мне поделом: я эгоист, удел мне эгоистов. Я не громоотвод, не волнолом, я небо не умею делать чистым.

Твои глаза утратили рассвет, что я тебе в начале подарила, и не соревноваться в мастерстве любви ни акварели, ни акрилу. Теперь они горят огнём иным, в котором силуэт мой так нерезок. Протёрлись пифагоровы штаны, и треугольник в точку и отрезок себя разлил чернильною водой, и эту геометрию приму я.

Не факт, что точка станет запятой или отрезок вырастет в прямую.

Я оберну Санкт-Петербург в бинты, пока они не растворятся сами – в туманном свете новой красоты под ослепительными небесами. Я знаю: за резервом есть резерв, и есть предел за крайним из пределов. И рыжина, от боли обрусев, иной чертой впечатается в тело.

Когда в «мы были счастливы» акцент заменится со «счастливы» на «были», то боль пятидесятый свой процент перешагнёт не к сказке и не к были, а к финишу, в котором белизна, боль есть вассал не моего вассала. За летом вместо осени – весна, весна, весна, и всё.

Я так сказала.

2017

Слоновьи ноги

Сегодня шла по Фонтанке, вмёрзшей в себя саму.А мысли мои тонули в черёмуховом дыму,подсовывали мне кадры из прошлого – на, гляди!Всё это во мне. Всё это – не позади.Мне незачем – Эвридикой. Я знаю, что за спиноймост имени человека, которого нет со мной,почти как слоновьи ноги – четыре больших трубы.И даже если ослепну, всё это продолжит быть.Я с прошлого лета где-то замёрзшей рекой иду.И это мой пеший танец на солнцем залитом льду.А смерть моя, если надо, пожалуйста, под ногой —удар посильней – и вот он, какой-то там мир другой,где те же слоновьи ноги. И тот же проклятый мост,где мы стоим на общей фото не в полный рост,и сброшенный с безымянных ненужный металлолом —сегодня всё стало детским секретиком под стеклом.Ни кома, ни амнезия, ни время, ни слепотане сбросят два силуэта в ладони реки с моста.Пройду мимо них – и точка. И дело бы да с концом,но страшно встречать в прохожей кого-то с моим лицом.2017

Черника

За медпунктом растёт черника. Тускнеет солнце.Приболевшая зелень клонится к октябрю,перепрыгнув сентябрь. На свечку заката созванмотыльковый оркестр. Я больше не говорю,заглушив исступлённую нежность официозом,изумрудное сердце прикрыв неживым экрю.От предательства до предательства полминуты.Тридцать три волоска целованы серебром.Я служу для людей необыкновенным чудом,а хочу – одному, верой, правдой, плечом, добром.И по-детски клянусь, больше так никогда не буду:притворяться твоим или чьим там ещё ребром,на чужой земле быть не более, чем травинкой,оживать от касаний сжатой в кулак руки,распаять самоцельность на части и половинки,шестерёнки, куски, молекулы, черепки……но смотрю на тебя – и я пауза и заминка,и мои слова не малы и не велики,ты такое не носишь. Или не переносишь.Между нами так много… сотен чужих людейи вступающая в шатёр золотая осеньс громогласных, объятых заревом площадей.Загорелых восходов очень и очень проситпустота моя, преисполненная идей.Пишем с красной строки. За медпунктом растёт черникас терпким запахом валерьянки и трёх простуд.Первобытная речь, расплывчатые чернила,теневой менуэт на качающемся мосту,всё, что я про тебя и меня не досочинила.Очень страшно, что я всё это перерасту,кроме сияния собственных глаз бесстыжих.Завтра крепко обнимут четыре родных стены,материнские руки, кошачьи девятистишья…Почему Петербург обширней любой страны?Я в нём знаю все переулки, подвалы, крыши,церкви, шпили, кофейни.Но тебе они не нужны.2017

Потому что

А быть может, нужны – церкви, кофейни, шпили,переулки, подвалы, крыши, мосты, дома.Потому что взрывает штормом бездумность штиля.Потому что и радость случается от ума,от случайного смысла, отсутствия книжной пыли,компромиссы на раз превращаются в компромат.Пусть всё будет не так, как было не раз, не дваждыи не трижды. Пусть всё пойдёт не так,не к чертям, не в раздел непрошенных и неважных,непрочтённых и неотвеченных спам-атак.Пусть всё будет как будет. Идёт как идёт. Не страшно,даже в чём-то красиво: в небе летит чердак.Потому что дорога ложится перед глазамив трёхсотлетние неизвестные города.Потому что мы оба летом готовим сани,а телегу зимой. А осенью – поезда.Потому что мы скрытые смыслы находим самидаже там, где их нет и не было никогда.2017

Шестнадцатый дом

Ей казалось, что можно состаритьсяпрямо здесь и срастись с этим льдом.Ударение-молния ставитсяна старинный шестнадцатый дом.Крест метафорой сумки с продуктамиоттянул ей плечо в сколиоз.Ведьмы, девочка, были в роду твоём,полюбуйся на пламя волос.Нынче – грустным неправильным выдохом,искажением букв непростых.Хиромант отшатнулся от вывихалиний жизни, что были – мосты,стали – бог чертыхнётся, и взмолитсядьявол сам от таких новостей.Ей уже не коснуться его лицаи костям не коснуться костей.Заворачивать в арку сутулуюда раскладывать зелень и сыр,видя, как вырастает из стуласемилетний не названный сын.Не бывать ей уже верноподданной.И любимой – тем более не.Ключ в почтовый. Такси уже поданов корвалольном немом полусне.Будет с кем – и детей, и состариться,и продукты – куда же без них,входят крупные слёзы в состав лица,а в рюкзак – пара-троечка книг.Заживёт – не до свадьбы собачьей, ногде-то к осени шрам, побелев,станет просто ответом в задачникешколы жизни на этой Земле.Ведьмы, девочка, против старенияс теми, кто темнотой по глазамбил по собственным и прежде времениотчего-то состарился сам.Ей казалось, что мир есть безмолвие,и казалось иначе потом.Ни при чём здесь корявая молнияна треклятый шестнадцатый дом.2017

Сгорал ноябрь

Сгорал ноябрь. И поднимался снегс колен разбитых к звёздам и планетам,скрывающимся в криогенном снеот всех вопросов, жаждущих ответа.И кто-то пел: «Гори, но не сгорай», —и сердце останавливал по кругу.А мы проговорили до утра,забыв устать от голосов друг друга.Закончилось. Вздохнуло. Началось.Отложен суицид на послезавтра.И чашу переполнившая злостьна этот мир – уже не мой соавтор.Потеря и находка в ногу шлии за руку пересекали финиш.И с подожжённых краешков Землиодин мотив звучал в прямом эфире:что суть пунктира – хитрости прямой,проложенной подводно и воздушно.Уйти из дома можно лишь домой,как правило, по терниям и лужам.Горел сентябрь. И мы горели в нёмна улице Отчаянного Жеста,объятые чуть больше, чем огнём.И был тот миг неистов и торжествен.А утро, обратив водой вино,очаровало лёгким разговороми предпочло открытое окноэстетике таблеток и конфорок.Гори, октябрь, ноябрь, декабрь, январь,февраль и март и далее по списку,обугливая вечный календарьзакатом, падшим необычно низкои вместе с тем возвысившимся надсбежавшей из-под сердца нервной дрожью,печалью петербургских колоннади тем, что называлосьневозможным.2017

Этот город

Этот город тебя покинет быстрее, чем ты его.Он устал от тебя.До сломанных крыш устал.Ты один бесконечный в душу его плевок.Позвоночная грыжа Обуховского моста.Я найду тебя в новом городе и рвану,как ни в чём не бывало.«Здравствуй. Чего не спишь?»А потом вид на жительство ты обретёшь в страну,где я буду легко улыбаться тебе с афиш.А потом ты сменишь галактику,как носки.Но гранитное сердце не загрызёт тоска.Через хохот Творца, сапфировые пески,мириады звёзд я снова пойду искать.Этот город меня не бросит на ужин псам,электричкам,бродячей лирикеи толпе.Он поднимет меня к заштопанным небесам,чтобы я упала дождями в лицо тебе.2017

Лекарство от урбанистики

Я прописан в свинцовом городе, населённом детьми приёмными,и карману, и сердцу дорого расставаться с его районами.Курит старая бакалейщица, первоклассники ходят с тройками.…замка грозного шпиль мерещится за клишейными новостройками…По дорогам, покрытым наледью, очень страшно ходить без музыки:постоянно выносят на люди содержимое личной мусорки.Мало хвойных и мало лиственных, абоненты всё время заняты.…отчего же мне сад таинственный в дряхлом видится палисаднике?…Обстригают сосульки коротко представители журналистики.Я прописан родному городу как лекарство от урбанистики,я ввожу ледовитым улицам внутривенное равноденствие…город кашляет и сутулится…Это значит, что я не действую.2017

Памяти бабушки

Под моими ногами дрожит позвоночник трапа.У гештальтов есть когти, щупальца и хвосты,каждый древен и голоден хлеще, чем трицератопс,от оставленных ими травм не спасут бинты,только им самолётовы крылья не оцарапать,не достать меня из солнечной пустоты.Говорят, здесь в потере учат искать находку,и потерянный станет найденным сам собой.Верить им однозначно лучше, чем гробить водкойто, что когда-то гордо звалось тобой.Я по-прежнему я, но кириллица смотрит волком,а санскрит вместо «промолчи» говорит «пропой».В Петербурге сугробы замещены печальюи сквозняком из морга, в котором яоставляла ту, чьи руки меня качали,выносили из колыбели небытия.А теперь на моих руках она вновь в начале,так свой хвост до конца проглатывает змея.Здесь она на меня глядит из любого храма,даже если не знала, что выстроен храм такой.Иногда «никогда» лучше «поздно» и лучше «рано»,если речь об уходе той, что хранит покой.Так четвёртая комната стала открытой раной,порталом, отправляющим далеко.Здесь я пыль, я лежу на земле, я лечу по ветру,и во что-то помельче это не растолочь.Я умею молиться, наматывать километрыи смотреть, как мои города накрывает ночь.Мои новые платья ведического размераиз всех социальных ролей оставляют дочь.Мне не страшно, что я никогда не вернусь отсюда.Страшно, если вернусь такой же, какой была.Неподвластна кому бы то ни было, неподсуднаДо финала этих шестнадцати дней тепла.Я надеюсь, что никогда не наступит утро,где я поверю в то, что ты умерла.2018

Фрунзенско-Приморская линия

Подустали от соборов, укатили летом в горы,заплетали разговоры в косы до утра.Было весело до жути, тот поёт, а этот шутит,мы плывём на парашюте, машем комарам,Тили-тили, трали-вали, смех дождями разливали,сохрани в Живом Журнале тени панорам.Повидаемся, возможно, внутривенно и подкожно,если железнодорожно будет не в напряг.Не осталось в наше лето ни единого билета,вот бы прыгнуть в сандалетах вон из декабря,белокаменного склепа. На меня глядело небополуслабо, полуслепо, как на дикаря.Не грози мне снегом палым, не стреляй из самопала,мне не много и не мало видится во сне:Мы стояли на вершине, Харе Кришна Рама Шива,были есть и будем живы, смерти нет как нет.Стали горы все холмами. Можно мне обратно к маме?Как обратно станем нами, если выпал снег?Трали-вали, тили-тили, нас с тобою распустили,как косичку в афростиле, по чужим домам.Приземлится птичья детка на сиреневую ветку,песни в золотую клетку спрятав, как в туман,до костей ветра пронижут, опуская солнце ниже,и, освобождая нишу, жизнь сойдёт с ума.Мы с тобой теперь не вместе, говорит жених невесте.Поищи в газете «Вести» тех, кому легко.Тили-тили, как там дальше? Маша, Саша или Даша?Убежала с плитки каша вслед за молоком.Без меня умчится поезд в недописанную повесть.Остывает в горле голос сброшенным звонком.2018

Не мне тебя хоронить

И если бы письма все к тебе долетели,ты бы прочёл их утром в своей постели,в свежезаваренный чай сухари макая,и, может быть, даже вспомнил, кто я такая.Я не займусь этим завтра и послезавтра.Письмо начинается лишь после смерти автора.Хоть располагает Северная Пальмирамостами и крышами, я пока не планирую.Душа бы давно взлетела, как шарик с гелием,а есть ли она – пусть это решают гении.Самоубийство не близко мне, как искусство,где выдохлись и расстановка, и толк, и чувство.Шквал писем летит по-прежнему к адресатаммаршрутом, что отправителями был задан.Смотреться в Неву и мёрзнуть – моя профессия,и верх мастерства – дожить до бедняцкой пенсии.Любого, которого внутренне исковеркало,Нева отразить умеет правдивей зеркала.А я, как назло, жива. Ни одной царапины.И папа мой мёртв, но живы привычки папины,а наше с тобой – не знаю, мертво ли, живо ли,когда все негласные истины стали лживыми.С другими легко оказалось делиться травмами,но дом не построить и чая не выпить с травами.Сказали, что я при жизни себе как статуя.Что крепко стою на ногах. Но на деле падаю.Печаль по тебе ношу, говорят, как титулы.Я видела человека в тебе, не идола.Бывает, ударит мысль кулаком по морде:«Не мне тебя хоронить в этом странном городе,наполненном безработными и поэтами».Я ничего не знаю страшнее этого.2018

Семь нот, три слова

Найти подвох, открыть гештальты надо бы:без этого я – вымерший подвид.Передо мной-патологоанатомомлежат мои семь книг о нелюбви.Но я – так вышло – больше не в профессии.Я в деле, в Петроградке и в себе.И надо мне как следует пропеть себя,а не вверять продюсеру-судьбе.Свалить бы всё на химию, но как же – тымой адресат, что текстом был рождён?И мне б перекреститься, но не кажется:мы есть под солнцем, снегом и дождём,весь двор-колодец смехом перепачкали,слегка молчим, скрываемся, таим.Семь нот, три слова, пять замёрзших пальчиков,согретые дыханием твоим.2018

Восьмибуквенным именам

Мы стояли у самой кромкицвета наших с тобой волос.Свыше голос был самый громкий,но ни слова не произнёс.Переход оказался лёгким.В нём ни боли, ни страха нет.Ты прекрасным моим далёкомбыл в сентябрьском святом окнеи стал близок мне. Чем достигласвета этого, не пойму —у мороза сточились иглыв жарком красном свечном дыму.Мы мертвы с тобой и свободны.Продолжается всё как встарьи над пепельницей-Обводнымточно так же горит фонарь,только этого быть не можетв жизни, где невозможно всё,что хоть как-нибудь подытожити кого-нибудь да спасёт.И вода говорит: «Не страшно», —

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.