Записки из палаты

И так, в один из приездов к своему давнему знакомому я открыл секрет гениальности и получения домика в живописном лесном массиве, в самом лоне природы и оазисе чистого елового воздуха и витающих в нём остроконечных идей. Впивающихся в твое сознание и озаряющих ум невероятными, яркими открытиями.

Мы шли с товарищем по обочине просёлочной дороги, и тут нам навстречу попался велосипедист. И что в этом такого гениального? – удивленно и разочарованно спросите вы. В том-то и дело, что в самом велосипеде ничего гениального уже нет. Его изобрели давно. И надолго. А вот его лихой наездник, мужчина за средних лет с седоватой бородкой, не спеша крутящий педали, произвел на меня самое первое и самое неизгладимое впечатление! Всё дело было в его обуви. Вернее в разности слагаемых её суммы – на одной ноге у него был кроссовок, а на второй шлёпка, которой он совершенно невозмутимо шлёпал по педале велосипеда и катил в какую-то, одному ему известную, сторону. Заметив моё удивление, мой спутник совершенно невозмутимо пояснил мне, что удивляться, в общем-то, тут и здесь, совершенно нечему и что здесь много таких вот чудаковатых и рассеянных и даже не обращающих внимание, в чём и как они выходят из дома. Городок-то научный. И жители его все мыслями где-то там и совершенно не здесь. И не удивительно даже, что проехав пару-тройку километров, этот задумчивый велосипедист, вдруг, сообразит, что он едет вообще не в ту сторону. А в какую ему сторону надо и зачем он поехал – вообще не вспомнит. Главное, чтоб не заблудился и нашел дорогу домой. И то хорошо.

Эврика!!! Альфа и Омега сложились в этот момент в моей голове и цепная реакция рассыпала пазлы, как хаотично выстроенные фигурки домино и сложила их вновь, ярким, всё проясняющим узором, не оставив в моём восприятии и понимании ни тёмных, ни белых пятен неизвестности и неопределённости. Я решил стать гениальным, пройдя весь путь самой короткой и простой дорогой. Я решил стать рассеянным. Что с учётом переставки местами слагаемых было равносильно и суммарно одинаково и параллельно, как пифагоровы штаны 45 размера и приводило, по моим расчётам, к желаемому мне в сумме итога результату.

И я стал умышленно-рассеянным, чудил, как только мог, и насколько хватило моей буйной фантазии, потерпел некоторые издержки, вследствие "потерянных и забытых" вещей, не выключенных электрических лампочек, уходя из дома, и разных прочих других мелочей. Я был очень старательно-рассеян, пока это не вошло в мою привычку и не стало самим образом моей повседневной жизни, потому, как считал, что игра стоит свеч. И пряников. Не знаю, в какой момент и что пошло не так, но вместо уютного дома в живописующем уголке жизни, я вдруг оказался здесь. На какой-то неизвестной мне, но, судя по всему, важной работе, с дополнительным пайком в виде кружки разбавленного водой молока. Не знаю, что я пропустил и не учёл в первоначальных своих расчётах, видимо, на пути к моей заветной цели есть ещё один, дополнительный этап, животрепещущий и загадочный квест, который я должен пройти сам, до конца, ведомый вперед своими желаниями и охраняющими меня санитарами…

Часть 4.

– Йай! Больно…!

Простите, это была торпеда. Женщина-торпеда. Моя торпеда. Медсестра. Она всегда врывается в мой отсек, в мою альма-матер, в мою тихую гавань и мирную обитель, и такую беззащитную перед ней и перед санитарами палату-каюту. Без стука, широко и резко распахивая дверь, будто, как консервным ножом легко и просто вспарывая брюхо корабля, и врывается в его чрево нагло, совершенно без разрешения и приглашения. Одно слово: "Женщинаторпеда". Так мало того, что врывается всегда резко и внезапно, так она ещё и несёт на себе боевую часть: парочку фугасно-подкалиберных шприцев, которые с каким-то остервенелым удовольствием всаживает мне в ягодицы по самое и-го-го. Вот просто врывается, хватает меня с ходу, как Тузик грелку, швыряет на кровать, как тряпку какую, и лицом вниз притом… и всаживает два осколочно-фееричных укола, от которых потом неприятно болит, и сидеть не хочется. Я всё же думаю: она манкирует своими обязанностями. А когда у неё издевательски хорошее настроение, то она может сначала, перед этим, более плавно, но от того не менее как-то резко и уверенно приоткрыть дверь, просунуть в щель голову и ехидно-издевательски сладким голоском произнести, будто пропеть: "Ку-ку, мой мальчик. Ты здесь? (а где ж мне ещё быть-то?) А вот и я." И при этом так гадко улыбнуться, что у меня аж скулы сводит и возражение по всему телу пробегает. А после её такого вот вступительного представления, дверь всё равно резко отлетает в сторону, ударяясь об стену и громыхая, затем следует дзюдоический, вернее: дзюдоистский – более грубый и резкий, бросок меня на татами… простите, на кровать-кушетку и мне снова, без разговора всаживают, как проигравшему в схватке, пару уколов. После чего она с невозмутимым и победоносным видом, преисполненным гордости за себя и удовлетворенная вновь моим проигрышем, моим малодушием и беззащитностью перед ней, уходит, ни сказав ни слова, гордо задрав голову и чеканя каждый свой шаг, словно звонкую монету. Разве что иногда, она  оборачивается у самой двери, и в её очках-иллюминаторах я снова вижу её красивые, блестящие оба-два рыбкоглаза и она, не скрывая своего ядовито-желчного сарказма, вдруг произносит: "Гудбай, мой мальчик. Пока-пока. До встречи…" Это ещё один укол мне с её стороны – психологически-контрольный. Как выстрел. Эффектная женщина. С этим (и с ней) не поспоришь. Ей бы в немецких фильмах сниматься. Дрессировщицей. А она тут со мной возится, с хлюпиком. Может полюбила? Черте её знает, что у неё там у руля… Не уверен.

Уйду я от неё… Правда. Навсегда. Пройду сквозь стену на улицу и уйду. В никуда. Разойдусь кругами по воде, залягу на дно, куда в себя глаза глядят, куда-нибудь подальше, пескарём залягу под корягу в мутном омуте (Заметьте: омут – уже "мут", а тут ещё и мутный) и адью: "Прощай, моя радость. Наша встреча не повторится. Никогда". Уйду и даже перископ над водой не подниму. Буду сидеть инкогнито.

А я ведь ей верен был… Никого больше к себе не подпускал. По своей воле и в меру собственных сил. Помню, как-то приходила одна… пиявка, тоже с уколами. С виду симпатичная такая, ласковая, заискивающая. Хорошенькая. Но я ей не дался. Не поверил. Я вообще считаю, что каждый эсминец должен быть верен только одной своей единственной торпеде и не крутить шашни налево и направо со всеми торпедами подряд, плавающими в акватории…

Часть 5. "Cogito ergo sum, – Мыслю, следовательно, существую". Рене Декарт. Латынь.

Сегодня праздник… День рождения Деда Мороза. Надо будет попросить, чтобы мне вторую капельницу поставили, дополнительную. Праздничную. Полежу, побалдею. Столько праздников пропадает. Календаря то у меня здесь нет. Отобрали. Но некоторые я помню. Вот сегодняшний, например. И не важно, какой сегодня день на улице, за окном, у меня тут своё летоисчисление. Как-нибудь потом расскажу поподробнее. Сегодня некогда. Сегодня душа праздника требует. Оторваться по полной хочется. Под двумя капельницами. Ещё бы и таблеточку веселительную можно, но мне их не дают. Жмоты. Только снотворные. А я их не пью. Я их голубям в окно крошу и скармливаю. А они сидят на подоконнике и смотрят на меня своими большими, выпученными, удивлёнными глазами и ничего не понимают. А потом храпят во всю, тут же, на подоконнике. Пару раз даже санитары прибегали – думали, что у меня тут тигр завёлся. Ну, вот нормальные они, скажите? Откуда здесь тигры? Тигры же не летают. А у меня этаж-то не первый. В общем, решено – сегодня праздник, сегодня буду просить вторую капельницу. Главное, чтобы вместо праздничной капельницы меня на праздничную клизму не отправили. С них станется. Ещё те шутники. А мне не хотелось бы омрачать такой радостный день непредвиденными, удручающими событиями и обстоятельствами. "Per aspera ad astra" – Через тернии к звёздам. Я это конечно понимаю, но всё же терний (или терней? а может – тёрен?) хотелось бы поменьше. А вот ещё есть хороший праздник – "День гранёного стакана". Точно не помню, когда он, но это и не важно, такой праздник вообще можно отмечать, когда захочется. Что они, там, за дверью, и делают практически чуть ли не каждый день. Я это знаю. Слышу по звону стекла и их весёлым, возбуждённым голосам. А я сижу тут один, как дурак, без праздника и развлечений. А они там склянками – пробирками радостно звенят. Наберут нашей кровинки полные пробирки и звенят склянками. Радуются. На анализы они, типа, кровь берут. Ага, щаз… открыли новое месторождение, как бутылку шампанского. Кровопийцы. Уж и попили они моей кровушки. Я им после выписки счёт выставлю. Пускай оплачивают. Коллективно. Моя кровушка подороже, чем у мадам Клико будет. Я знаю. Сам цену назначал. А с этим не поспоришь.

А потом они курить начинают бегать на чердак, у выхода на крышу, к Карлсону. Там точно Карлсон есть. Я его вычислил. Там, наверху, постоянно пропеллер работает. Вентилятор. Жужжит с утра до вечера. А иной раз так и ночью. А где жужжит пропеллер на крыше, там что? Правильно – там Карлсон. Зачем бы они ещё туда бегали, как не на Карлсона посмотреть? Примотали его там скотчем к слуховому окну и слушают, смотрят, как у него вентилятор работает. Смотрят на него и курят. Дымят. А он им весь дым в окно вентилятором выветривает и выгоняет на улицу. Вентилирует помещение. Потому, что кроме Главного в помещениях никому курить не дозволено. Даже мне. Но я и так не курю. Берегу своё здоровье. Тем более что я подкоп решил сделать, а для этого силы нужны. Вот только пока не разобрался – как делаются подкопы с верхних этажей? Знаний инженерных не хватает. Как бы всё здание не рухнуло, а то вся работа насмарку. Ну, ничего, будет и на нашей улице праздник. Главное КАМАЗ подходящий найти и апельсинами его загрузить. Эх… широка страна, а апельсины не растут. Упустили как-то. Недосмотрели. "Цитрус эт нот". – то есть: "Апельсинов нет". Не завезли ещё. И когда будут – не говорят. Вот и сижу я здесь, грущу, жду своего праздника. А говорили, обещали, в уши мне пели, что мне сюда, в палату, будут апельсины приносить. А кто будет приносить  – не сказали. И никого не назначили. А потом и совсем про свои обещалки забыли…

Эх… Как там мои котики? Меня, когда сюда помещали, в приёмном покое и телефон отобрали, не говоря уже о верхней одежде и ботинках. Наверное, чтобы не убежал. На улице-то холодно. Куда ж я без ботинок? В одних тапочках и бахилах далеко не убежишь. Сразу догадаются и поймают. Не приёмный покой, а беспокойство какое-то. Назвали бы честно: Приёмное беспокойство. Или: Приёмный беспокой. Так нет же… Это они бдительность так усыпляют. Чтоб клиент успокоился и ни о чем не догадался, не нервничал. Женщина там, приятная такая. Округло-приятная. Голос нежный, ласковый, добрый: "Ваш телефончик…" Понравился я ей, наверное. Но не получилось у нас с ней ничего. Наш мимолетный роман был слишком мимолетен и непредсказуем. Потому, как меня два санитара под руки подхватили и унесли. Строго охраняют честь своей сестры милосердия. А мой телефон ей оставили зачем-то. Может, просто в спешке забыли взять с собой? Торопились очень. А там у меня ведь котики. Я их два года по разным соцсетям собирал. Вытаскивал из сетей и к себе в телефон. Пусть лучше у меня живут. У меня лучше. Они все такие милые. Забавные. Хорошие – прехорошенькие. И вот… Теперь я тут один, а они там без меня. Не смотренные и не глаженные. Сидят в темноте телефона и грустят. Ждут. Та женщина конечно очень хорошая, но когда ей заниматься моими котиками, она же на работе. И свои котики у неё, наверное, есть. Не может такого быть, чтоб не было. Котиков все любят. А она очень добрая. Да и не знает она про моих, не успел я ей сказать, чтоб за ними присмотрела. Зато все на месте будут. Не разбегутся, и никто не заберёт их себе. А, уж, сколько у них радости будет от нашей встречи после долгой разлуки. Когда меня отсюда выпишут, я непременно и обязательно вернусь к ней в приёмный беспокой и покажу ей всех своих котиков. Думаю, она это оценит и будет в восторге.

Вы, наверное, уже не раз подумали, и сейчас тоже: Как же это я отправляю свои записки, если у меня нет телефона? Пишу-то как понятно, это вы уже знаете. А вот как отправляю… Не о том думаете. Лучше подумайте о том, как вы эти самые мои записки умудряетесь получать и как читаете? Вот о чём задуматься надо. Вас ничего не смущает, не настораживает в этом вопросе…?

"Sub rosa"....  – под розой… (о сказанном лучше молчать)

Часть 6. Мир велик. А банан ещё больше.

Вчера не писал ничего. Отдыхал. Вчера был выходной. Нет, не суббота. Воскресение. Я это понял уже утром, когда мне принесли завтрак и успешно про меня забыли. И даже пустую тарелку не забрали. Это хорошо. Она мне пригодится. Да, и ещё моя Торпеда прилетала. Вчера несколько раньше, чем в обычные дни, практически утром ещё. И, всадив мне в борт, как обычно, парочку взрывных, уходя, пропела напоследок: "С воскресением тебя, мой Зайчик". Я сразу так и не догадался: к чему это она? Что со мной было? Меня реанимировали? Откачали? А я ничего не помню? Я заново родился и обрёл вторую жизнь? Что это было? Только потом сообразил, про что это она так. Когда за этим визитом больше не последовало никаких процедур, осмотров, наставлений, экспериментов… Тогда я и понял: Значит сегодня выходной. Эх, гулять, так гулять! Буду сегодня барствовать – ничего делать не стану. Завалюсь на кушетку, уставлюсь в потолок и предамся сладким мечтам и грёзам. Главное – крепко не уснуть, а то было у меня разок такое…

Как-то раз, давно уже, раскумарило меня после обеда. Да ещё и под таблеточку. Так и рубит ко сну. Обволакивает доброй негой и спать укладывает. Зачем, думаю, сопротивляться и противиться естеству? Организм своё знает. Мозг почивать хочет, так надо его уложить и убаюкать. Ну, и мне с ним вместе, заодно. Разве ж я своему уму, своей голове, не друг, не товарищ? Чай одних не брошу. В общем, прилёг я на кушетку, повернулся на бочок и сладко задремал. Вырубился. Только, вдруг, спустя какое-то время, слышу сквозь сон голос за спиной. Один санитар кому-то там ещё другому, рядом, говорит: "Спит, что ли? Или нет? Живой – не живой? Ткни его вилкой". Тут по мне сразу резкая дрожь пробежала. Один раз, сразу и резко, и потом ещё, будто затихающим эхом, несколько раз туда-сюда-обратно. Не люблю, когда в меня вилкой тыкают. Даже слышать об этом не хочу. В общем, проснулся я…

С тех пор взял себе за правило, привил, как фикус на грушу: спать в пол уха. Вернее в одно ухо. Одним ухом спать, другим наблюдать за происходящим вокруг. Как дельфин: Когда у него одна половина мозга спит, то другая бодрствует, работает. Думает и наблюдает. Потом меняются местами.

Потому, даже вчера, ничего не делая, я переменно бодрствовал и бороздил  своим пытливым сознанием бескрайние просторы Вселенной и мироздания, стараясь ухватить, изучить и препарировать ещё не замусоленные наукой и прогрессом  тайны, события и явления. Я уже давно научился так делать. Оглядывая Вселенную сверху, я обволакивал её своим умом, своим рассудком и тащил, тянул к себе, как невод, набитый диковинным уловом и впихивал её в свою авоську, чтобы раз и навсегда унести всё с собой. С тех пор Вселенная всегда при мне, в моём сознании. И мне не надо никуда бежать, чтобы соприкоснуться с ней. Достаточно открыть авоську и покопаться там, побарабать рукой, как женщина в своей дамской сумочке, чтобы среди всего разного и прочего, вдруг, ухватиться за нужный предмет. А можно вообще окунуться в "авоську" с головой и пропасть, застрять там надолго целиком, потеряв ощущение времени и материального пространства. И никакие стены, преграды и заборы не могут этому помешать.

"Мир велик. А банан ещё больше". К этому открытию я пришёл только вчера, а шёл я к нему давно и целенаправленно. Сейчас расскажу.

В давние прогрессивные времена, когда просторы материков бороздили тяжёлые паровозы, по морям бродили, ходили, плавали и курсировали угольные лайнеры, а наука, словно динамитом, взрывала каменные пласты неведения и извлекала на свет всё новые и новые открытия, расщепляла одну за другой скорлупки тайн мироздания, вот тогда-то американский физик Роберт Вуд, проведя на себе ряд довольно сложных и опасных для жизни и здоровья экспериментов, установил, что "Банан велик, а кожура ещё больше…" Но он, опасаясь за своё здоровье, остановился на этом, не пошёл дальше, не раскрыл конечной сути начатого им открытия. Скажу даже больше: Он ушёл в сторону от самой сути, не дав математически выверенного определения величины банана, не вывел его в геометрическую прогрессию, приемлемую для вычисления величины, и логического восприятия. Он словно ухватил сачком верхушку айсберга, но не смог достать его, подтянуть к себе, поднять из глубин, и в результате сам остался плавать на поверхности, как резиновый утёнок, боясь уколоться об острые грани подплывшего так близко к нему великого, краеугольного открытия.

И вот вчера я, вытащив снова из авоськи свою Вселенную и пошарив в ней мозгами, подсвечивая, как в сумочку, фонариком разума, наконец-то вытянул за хвост на свет божий ответ на столь сложный и так долго занимавший мой пытливый ум вопрос: "Насколько велик банан. И что он есть такое в сложной системе мироисчисления, мировосприятия и мироощущения?" Проведя ряд умственных заключений, и суммируя слагаемые различных определений и выводов, я наконец-то пришёл к единственно верному и неопровержимому результату: "Мир велик. А банан ещё больше". Вы только вдумайтесь, как следует, в неимоверно потрясающий смысл этого утверждения и вы постигнете всё величие и открывающуюся перед вами перспективу, глубину этого грандиозного по своим масштабам и сверхмегаразмерам удивительного открытия…

Ну, а к вечеру у меня был спиритический сеанс. Я давно ждал такого случая, когда в моём распоряжении будет тарелка и не только на время приёма пищи, но и потом, полностью в моём распоряжении. Первым делом я решил вызвать дух Склифосовского и задать ему парочку вопросов. Вернее, посетовать на некоторые условия моего здесь пребывания и отсутствие у меня бумаги и чернил. Только, видимо, я переусердствовал, набравшись наглости и попросив, вдобавок ко всему прочему, ещё и маленький бутербродик с красной икоркой, потому, что практически сразу же после этого пришла кухарка, отобрала у меня тарелку и дала мне леща. Бойтесь своих желаний…

Часть 7.

Всё-таки хорошо, когда Торпеда прилетает в одно и то же время. Хорошо было бы… Моя не такая. (А куда ей торопиться? Я тут как корабль в бухте, привязанный на якорь. Куда я денусь?)  Моя непредсказуема и всегда неожиданна. Экспансивна в своих проявлениях. Должно быть, она хочет мне казаться загадочной, таинственной и неуловимой. Как лёгкий морской ветерок, в недрах которого скрывается девятый вал. Роковая женщина. Я это давно уже заметил и всей своей кормой прочувствовал, ниже ватерлинии, после таких её внезапных атак. Всё-таки, несмотря на создаваемую ей видимую холодность, отчуждённость и твердокаменность, она внутренне, судя по всему, в душе, неуверенное, робкое и беззащитное существо. Создание, высеченное из ребра, расположенного под самым сердцем (отсюда и твердокаменность, и чувственность, сплавленные вместе). Строящая вокруг себя каменную стену отчуждения, боясь чрезмерного приближения к себе кого бы то ни было. А меня тем более и особенно. Могла бы и задержаться в палате со мной, поговорить, мы бы все моменты и прояснили. Но она боится быть отвергнутой и поэтому бросает меня лихо через бедро на кровать, всаживает мне два фугасных заряда шприцем и быстро уходит, пока я не опомнился и не успел, вдруг, к её страху и разочарованию, сказать ей что-либо для неё нелицеприятное. Что-нибудь такое, что может вмиг разбить на мелкие осколочки и без того все её хрупкие и эфемерные надежды ко мне. Она даже не подозревает, что с момента её появления здесь, в моей  жизни, всё вокруг для меня изменилось и заиграло яркими красками, будто тогда, в первый раз, с ней вместе в палату приходили маляры и выкрасили тусклые стены моей каморки в самые яркие и восторженные цвета. Постепенно – постепенно я привязался к ней и уже как-то даже привык. В моих длинных, бесконечных мечтах мы гуляли вместе в зелёных гущах Ботанического сада, целовались на скамейках, смеясь и радуясь, как дети, лакомились мороженым, и наша совместная жизнь с ней была беспросветно игриста и лучезарна. Счастье ходило всюду вслед за нами попятам и не оставляло нас одних ни на миг. Вслед за летним теплом приплывали, вернее: вплывали в дом, наши длинные, зимние счастливые вечера, наполненные уютом и уединением от суеты и перетряски дневных тревог. Приходя с работы, она в прихожей скидывала сапоги, быстрыми, маленькими шажочками пробегала в комнату, так, что я даже не успевал подняться ей навстречу, а после совсем оставил эти попытки, зная её желания. Она запрыгивала ко мне на диван, подгибая под себя свои красивые ноги, прижималась ко мне всем телом плотнее, обнимала и, целуя моё лицо бессчётно, произносила: "На улице так холодно. Согрей меня скорее… Я замёрзла. Я твоя…" Всё это было…  есть только в моих мечтах. Но не между нами. А всё потому, что Торпеда очень не пунктуальна и скоролётна. Я даже приготовиться не успеваю. Как бы поймать её сачком? Остановить, задержать в палате, хоть на время, на миг. Разговорить, чтобы между нами, наконец-то наступила цепная реакция, и произошёл пожар, разжигающий всеобъемлющее и всепоглощающее пламя любви. Всплеск чувств и эмоций, порождающих истинную любовь и разрушающий оковы ложного непонимания и предосудительного отчуждения.

Приходя ко мне каждый день, почти, она уже практически приручила меня. Ах, если бы только она была ещё и пунктуальна. Приведись случай, я бы рассказал ей, напомнил, а в руководстве, наставлении для медсестер отдельной главой прописал историю Экзюпери про Лисёнка и Маленького принца. «Приходи всегда в один и тот же час. И я тогда заранее начну волноваться и тревожиться». О, как это про мою Торпеду – «волноваться и тревожиться». Держать в напряжении она умеет. Моя экспансивная…

Размечтался я тут снова не на шутку, а меня, между тем, на зарядку позвали. Не пойду. Пускай сами несут. Я на них обижен. Как тот водовоз, которому сказали, что его вода "не фонтан".

Есть у нас тут спортзал. Стены окрашены в нежно-нежно розовые, умиротворяющие тона. Это чтоб успокаивать подпрыгивающее во всех направлениях во время занятий давление и утихомиривать скачущий, как сайгак по кенгуру, пульс. Так вот там, в этом храме физической культуры, устраивают групповые занятия с бесцельно пролёживающими свои бока пациентами. Чтоб не пролёживались. Режим щадящий, скромный, ничего не скажу. Безгантельный и не силовой. Практически полностью лежачий, на ковриках, чтобы страждущие (или страдающие) не развалились на запчасти раньше времени. Я называю это "йога для начинающих". Хотя, правильнее было бы сказать: "для очень начинающих" или "для совсем ещё только немного начинающих".

И вот, на одном из занятий я чем-то там не понравился нашему инструктору. Милой и красивой женщине, владеющей, как и положено настоящему гуру, всеми тайнами и секретами лечебно-оздоровительной физкультуры. То ли она посчитала, что я ленюсь и намеренно делаю всё кое-как, спустя рукава, то ли подумала, что я кривляюсь и паясничаю, изображаю пародию… В общем, выбесил я её, совсем к тому не стремясь и не желая. Вспылила в чистейше вымытом  и стерильном зале. В какой-то момент она не вытерпела, подошла ко мне целенаправленным, уверенным шагом и…  завязала меня в узел. И притом, кажется, в морской, так, что где-то там внутри меня что-то хрустнуло и затихло. Настоящий профессионал. Затем, положила получившийся из меня кулёк-узелок в угол зала, рядом с зеркалом, где я и пролежал успешно до конца занятий. После того, как все разошлись (или расползлись – кто как мог), она развязала меня, встряхнула, как запылившийся под ногами коврик, и выставила за дверь. Ну, не совсем, чтоб выставила – передала на руки поджидавшим меня за дверью двум санитарам без кожаных плащей и моя преданная мне охрана принесла моё исстрадавшееся тело в палату. А следом за ним и душа подлетела и заняла положенное ей место.

А знали бы вы, какие есть мячики в этом спортзале… Разные! И большие и маленькие и разных таких спортивных цветов. Но они все заперты на стеллажах за металлической сеткой и нам их не дают, говорят: "Убьётесь". Потому как мячик – это уже тяжёлая атлетика. Для продвинутых. А мы чего? Мы ничего. Мы соглашаемся и не спорим. Потому, что спорить здесь вредно.

 А мне бы всего-то только один мячик. Самый маленький – малюсенький, как котёнок. Можно же держать дома кота? Почему бы и здесь не разрешили завести себе домашний мячик? Я бы с ним играл. Он бы и спал со мной, у меня в ногах, уютно устроившись, чтоб ночью во сне не свалиться с постели на пол. Хоть какая-то живая душа была бы рядом. Я бы его приручил постепенно к себе, как Маленький Принц лисёнка. А там, смотришь, и Торпеда бы подтянулась…