Друг

Виктория Любимова

Друг

Друг

Пролог

«…ситуация улучшается. В Москве и Лондоне уже заработали первые электростанции, Германия активно восстанавливает порядок в городах. Однако комитет ликвидаторов подчеркивает: вирус контактной лейкемии П-4, известный как Болезнь по-прежнему распространен на юге Европы. Если вы заметили у своих знакомых посинение под ногтями, постарайтесь изолировать зараженного и в срочном порядке вызовите охрану Авалона. Воздержитесь от поездок за наши стены и что особенно важно – от путешествий за южную границу Франции. Ваша безопасность – самое главное для нас».

Минутная стрелка передвинулась на «12», и Лесаж выключил радио. Скоро приведут клиента. Вора на этот раз.

Воры, дельцы, ювелиры, кухарки… кто только не пытался купить у него безопасность. Все это быстро бы надоело – если б не условие отбора, которым он втайне гордился. Каждый должен проявить себя в том, что умеет лучше всего. Забавно наблюдать, как кухарка пытается впечатлить его пирогом, ювелир сует под нос украшения… Дельцам приходилось хуже всего: Лесажа давно перестали впечатлять деньги, а порой это единственное, что они могут предложить. Ну а с ворами история была отдельная.

С такими работалось особенно приятно. Сам он в юности тоже воровал – много и часто, – так и добыл денег достаточно, чтобы построить Авалон. Все начиналось с коттеджного поселка – но цитаделью безопасности это место стало благодаря политике. Сценарий старый, как мир – две державы взаимно ждут нападения и разрабатывают секретное оружие. А потом «что-то выходит из-под контроля». Столько было написано книг да снято фильмов на эту тему, что Лесаж невольно почувствовал себя одним из персонажей, когда все случилось взаправду. Сейчас уже трудно сказать, чьим именно биологическим оружием была Болезнь – России или Америки – но это не имело значения. Правильное вложение – и вот он уже хозяин самого надежного убежища в мире.

Он снова обратил внимание на часы. «13:05». Что-то часто он стал погружаться в прошлое… Неужели боится? Лесаж сверился с календарем на стене и взял со стола таблетницу. Открыл ячейку с обозначением вторника.

Забавно, подумал он, пока весь мир борется с П-4, он воюет с собственной болезнью. В памяти остается все меньше и меньше… Когда-нибудь он перестанет справляться со своим бизнесом. Эмерли уже достает дорогие лекарства, мадам Кроули сортирует таблетки по дням недели. Летиция присматривает за его графиком.

Он запил порцию таблеток холодным чаем. Но все эти люди… Они заботятся лишь о том, что останется после. Он бы и рад, окажись эта идея старческой паранойей, но доказательства говорили сами за себя. Летиция вчера нашла яд в подарочном кофе от мадам Кроули, а кто-то пытался напоить охрану, чтобы попасть к нему в кабинет.

Ну пускай, пускай… Лесаж еще раз взглянул на часы и как мог гордо поднялся с кресла. Пшикнул в рот ментола из флакончика. Он постарается оставаться в своем уме так долго, как только сможет.

Клиента уже привели. В повязке на глазах, как и всегда. Лесаж заметил его еще из смежного с приемной окошка. Он усмехнулся про себя – опять он ждал кого-то в вычурном смокинге, а тут парень в джинсах и олимпийке.

Что ж, может, именно такой ему и нужен. Лесаж припомнил собранное на парнишку досье. Домушник, воровка-мать спилась. Из-за своего «ремесла» порвал с семьей. Да… такие на многое готовы, чтобы обеспечить себе комфортное существование.

Лесаж тихо прикрыл за собой дверь и протиснулся мимо охранников.

– Можете снять повязку, сэр. – Сэр. Никаких «мсье»… здесь уже не Франция. Авалон давно разросся и обзавелся своими стенами, чтобы это подчеркнуть.

Парень уставился в окно. Лесаж слышал, что там, снаружи, все по-другому. Зарастают и ржавеют целые города. Но позволять ему пожирать глазами свои улицы не собирался. Запретный плод тем слаще, чем недоступнее.

– Надеюсь, вы оценили преимущества. – Он дернул цепочку жалюзи, и пластиковые планки встали на место.

Парень повернулся. Спокойный, как будто ничего не произошло.

– Итак… в заявлении указано, что вы намерены приобрести один пропуск. Вы уверены? Семья, друзья…

– Уверен.

Лесаж улыбнулся своим мыслям.

– Что ж, отлично.

Иной раз задание для вора пришлось бы придумывать, но сегодня у него был конкретный запрос.

– Вы, должно быть, слышали о «Жаклин». Самый большой канареечный алмаз, который украли пять лет назад. У меня украли. А ведь милая была вещица, правда? – Он сделал вид, что ожидает ответа. И собеседник опять доказал, что не из болтливых. Лесаж удовлетворительно хмыкнул и стер несуществующую пылинку с лацкана пиджака. – Пару месяцев назад, как и вы, ко мне приходил один клиент… и как я был удивлен, когда увидел свой алмаз у него в медальоне. – Он невольно вспомнил. Жирный невежливый индюк, почему-то решивший, что достоин жить в Авалоне… с его первым трофеем в какой-то безвкусной безделушке. Лесаж сморгнул гневную мысль и обнаружил, что ходит по маленькой комнатке туда-сюда. – Здешняя политика предполагает отсутствие кхм… агрессии к живущим по ту сторону стен. А так как я человек, с законом дружащий… Увы, не смогу тронуть его и пальцем. Но вы… Вы не гражданин Авалона – пока еще нет. – Он остановился прямо напротив парня. Пристально посмотрел в серые глаза. – Медальон принесете мне. Все ясно?

– Сколько у меня есть времени? – Уместный вопрос. Лесаж посмотрел на окно – сквозь задернутые жалюзи все равно пробивались солнечные лучи. Сколько же дать ему времени? До следующего дня приема соискателей? Меньше?

– Два месяца. Думаю, этого будет даже более чем достаточно. Если мне не изменяет память, на нас вы вышли значительно быстрее, чем кто-либо до вас.

В серых глазах парня мелькнуло удивление. Всего лишь мелькнуло – но хоть Лесаж и не был молод, глаза его не подводили.

– Что-то хотите спросить? Спрашивайте, сэр.

– Если я не справлюсь…

– Тогда вам лучше избавиться от камня. Потому что тот, кто получит ваше задание, будет искать вас. И кто знает, какие у него будут методы… – Губы Лесажа тронула улыбка. Он мысленно поспорил с собой, что даже теперь его собеседник не откажется от сделки.

И парень протянул контракт за подписью. Кто-то из охраны подал ручку, Лесаж положил листы на стол и вывел свои каллиграфические «Л». Вручил бумаги назад.

– Можете идти. И не забудьте повязку, охрана вас проводит.

Когда они покинули приемную, Лесаж еще долго вслушивался в шаги по лестнице.

О лучшем кандидате он и не мечтал.

Глава 1

Месяц и семь дней спустя

Через забор и вперед по саду – до самой двери. Шагов сто, не больше. На пути – кусты шиповника, и та еще задачка пробраться через них, к тому же тихо. Но зато, когда добуду эту безделушку, я со смехом буду вспоминать все эти колючки в волосах.

На заднем дворе никого. Что ж, так и должно быть. Собака благополучно дрыхнет перед калиткой, там же и двое охранников – спасибо шприцу с самодельным «сонным коктейлем». Где-то в самом доме остались хозяева и еще несколько громил. Надеюсь, мы не встретимся. А если и встретимся – у меня припасены еще шприцы. Хочешь уйти живым и с добычей – не скупись делать запас.

А вот и дверь. Дверь, от которой лучше держаться подальше – на случай, если кто-нибудь из хозяев захочет подышать ночным воздухом. Отсчитываем от нее пять окон влево. Сюда.

Я много раз видел, когда наблюдал за домом, как господин де Бенуа со своими толстосумами-друзьями проходили за этим окном, а за следующим уже не появлялись – значит, там точно есть дверь. Дверь, за которой есть то, чем он хотел перед ними похвастаться. (Это уже судя по смеху и этому не сползающему с его рожи самодовольству). Совет: никогда не располагайте такие двери вблизи хорошо просматриваемых окон.

По счастью, в четверг вечером стояла жара, и это самое окно было открыто. И я на свой страх и риск проделал путь от забора – через чертов шиповник – до окна, и поломал защелку. Служанка даже не поняла, что на самом деле окно она так и не закрыла…

Осторожно открываю окно. Без скрипа: слава богу, у них хватает финансов держать стеклопакеты в надлежащем состоянии. Подтягиваюсь и перелезаю, (высота окна относительно земли – как у Шейлы в доме) – и я почти на месте.

Тихо. Свет выключен. Никаких намеков на охрану.

Собственно, как и на ту самую «волшебную дверь», за которой Бенуа и компания всегда исчезают. Только тупик и мраморный бюст… Черт… неужели ошибся? Исключено, если конечно Бенуа и впрямь не хвастается перед своей шайкой этим куском мрамора, который даже невозможно спереть.

Достаю фонарик (специально берег его для чего-то подобного; батарейки – штука дорогая) Итак, что мы имеем? Бюст бывшего президента Франции, подставка на которой он стоит и… гобелен.

Осторожно отвожу в сторону кусок материи. Ага… вот и наша волшебная дверь. Абсолютно серьезно – ни ручки, ни замка, ни даже какой-нибудь задвижки.

Хм… Рыться в потайном замке для него было бы слишком сложно. Переключатель? Оборачиваюсь и направляю фонарик на мраморного француза.

Вот и всё волшебство. Нажимаю на кнопку за мраморным воротником, и за гобеленом что-то громко открывается.

Слишком громко… Остается только надеяться, что спальня Бенуа далеко отсюда, и его прислуга и громилы тоже не здесь. Глупо оставлять много людей в том месте, которое ты хочешь спрятать.

Но пальцы все равно неосознанно стиснули фонарик.

Кажется, по-прежнему тихо. Мне очень даже везет… Пока. Достаю из бокового кармана рюкзака шприц и снимаю с него защитный колпачок.

Гобелен тихонько качается, как от сквозняка, и я отвожу его в сторону.

Хм… прямо как в средневековье. Дверь задвинулась в нишу в полу, а вниз ведут ступеньки. Оттуда веет сыростью и квашеньями. Погреб, очевидно.

С фонариком в одной руке и шприцем – в другой спускаюсь по лестнице. Запахи усиливаются. Не похоже это на позерское хранилище медальона, который Бенуа носит лишь за пределами дома и на который приглашает попялиться всех этих жирных богачей.

Лестнице пора бы уже закончиться, но впереди все еще только темнота. Наверное, дело в фонарике – далеко он не берет, иначе я был бы заметен, как Александрийский маяк. Свечу вверх: опутанный паутиной потолок тоже пропал из виду, а стены все такие же узкие, и эхо становится все сильнее. Сапоги на мягкой подошве делают свое дело, но кажется слишком уж громко я дышу.

Ступеньки кончаются неожиданно – я просто оказываюсь в комнате. Большой, судя по эху капающей вдалеке воды. Честно признаться, я уже успел подумать про бесконечные лестницы.

Осталось найти сейф. Или витрину, или что-нибудь такое, где Бенуа мог бы хранить свои драгоценности. Поднимаю фонарик повыше. Бочки, коробки, мешки… Да тут можно было бы неплохо разжиться одной только едой. Наверное, стоит зайти подальше – зная помпезность Бенуа, слишком неподходящая обстановка для золота.

Тридцать шагов. Сорок минут до того, как кончится действие «сонного коктейля». Пока ничего. Подвал, как и все в этом доме, большой. Черт, невероятно большой. В следующий раз – если когда-нибудь я решусь на подобное снова – надо будет получше обдумать зависимость «длина помещения/количество времени».

Постойте-ка. Там, у дальней стены, определенно есть что-то. Кажется, витрина – свет фонаря отражается в стекле. Я подбираюсь ближе и – вот он, медальон. Лежит на подушке за толстым стеклом и посверкивает алмазом в центре, как будто так и хочет, чтобы его забрали отсюда.

Кладу шприц на стекло, фонарик беру зубами, а в руках у меня оказываются отмычки. Пожалуй, это самое легкое: замки сейчас делают неважнецкие, мне удалось потренировался на более сложных запирающих устройствах, созданных еще до Авалона. Остается надеяться, что после моего визита Бенуа раскошелится на авалонские замки.

Готово. Осторожно поднимаю стеклянную крышку, стаскиваю со спины рюкзак и достаю оттуда кругляк металла со стекляшкой посередине – сделал эту штуковину сам, хотя на повод для гордости она, прямо скажем, не тянет. Забираю медальон и кладу на его место это ювелирное безобразие. Издалека сойдет. А когда они разберутся, в чем дело, я уже буду далеко.

Вот и всё. Крышка опущена на место, на подушке сверкает подделка. Смотрю на часы на запястье. Тридцать минут до того, как кончится действие «сонного коктейля».

Около сотни шагов до лестницы. Забираем вещи и сваливаем. Жаль, не смогу увидеть рожу Бенуа, когда он наткнется на мой самодельный «шедевр». Хотя, пожалуй, можно будет оценить масштаб моей кражи чуть позже, по слухам. Даже сейчас они расползаются, как…

Выключаю фонарик и замираю на месте.

Что-то или кто-то… Слева. Мыши? Крысы? Хоть бы так.

Но вряд ли у Бенуа их не потравили… Отступаю за башню из ящиков – кто бы это ни был, так он поймет, что я знаю о нем и сменит тактику. Не знаю, что он сделает, но я точно это услышу.

Звук повторяется, и…

Это всхлипы. Как будто… плачет девушка… Черт… Как я мог не заметить, что она тут?

Я ловлю себя на том, что смотрю в темноту между бочек и держу палец на кнопке включения фонарика. Она совсем близко, и точно уже меня видела. Но если это какая-нибудь служанка решила поплакаться от несчастной жизни, возможно я смогу уговорить ее сделать вид, что меня здесь не было. А если не получится… Что ж…

Я удобнее устраиваю большой палец на поршне шприца и выхожу из-за ящиков.

– Эй?.. Я знаю, что ты здесь.

Руки под перчатками становится влажными. Может все это просто фокус? Как с подставным медальоном, только с подставной девушкой, и я сам себя сейчас выдал.

Как бы там ни было, уже поздно.

Нажимаю на кнопку, и свет фонаря выхватывает из тени девичье личико. Очень худое и грязное, или это просто тени так ложатся. На меня она не смотрит – смотрит себе на коленки, поджатые к груди. И что она только тут делает?..

– Ты… меня не видела, хорошо?

Молчит. Крепче стискиваю в руке фонарик.

– Ты меня не видела, или мне придется… – В горле застревает комок. – Кивни, и я тебя не трону.

Не шевелится. Так и быть – некогда мне тут разглагольствовать. Все равно в капюшоне и с шарфом на пол-лица, да при таком-то свете она не сумеет меня опознать. Лучше просто уколоть ее и…

– Хм… не припомню, чтобы оставлял дверь открытой. Подожди-ка здесь.

Шприц чуть не вываливается у меня из пальцев.

Бенуа. Какого черта…

Я подношу к губам указательный палец и пытаюсь изобразить для девчушки многозначительный взгляд. Не реагирует. Не важно. Выключаю фонарик и отступаю обратно за ящики. Попробую уйти за ними прежде, чем они встретятся, благо он топает по лестнице, как слон.

Около пятнадцати шагов до лестницы. Где-то загудел генератор, моргнул и включился свет, и я обнаруживаю, что спина у меня под одеждой взмокла. В щели между ящиками показался Бенуа – грузный тип за пятьдесят, шея дряблая, подбородков не пересчитать – все это я уже видел раз тридцать, пока наблюдал за ним. Вот чего бы я видеть точно не хотел – он одет в одни только трусы и сланцы, как будто правда только что выполз из кровати.

Что ж, возможно, это мой шанс – сонные люди обычно не блещут внимательностью, и я рано начал паниковать. Как можно мягче переступаю наполовину заполненные мешки с консервами и поглядываю в щели между ящиками. Он идет к медальону. Идет небыстро – это хорошо. Но если подойдет слишком близко – сразу все поймет.

Вдруг его шаги стихают. Останавливаюсь тоже.

Смотрит в сторону медальона. Потом в сторону девушки – стоит он, кажется, как раз напротив нее. Черт…

– Хм… видимо, память подводит. Вот не припомнишь, я сегодня тебя уже любил?

Только не сболтни. Ничего ему не говори.

– Даже если и да… – его голос стал каким-то слащавым. – Как насчет повтора?

Всхлип.

В горле у меня пересыхает.

Нет-нет, это не мое дело. Крепче сжимаю фонарик и шприц и припадаю затылком к стене.

– Знаешь, Марта скоро уедет, и мы сможем вернуться на кровать. А пока…как тебе больше нравится?

Холодные камни. Горячий затылок. Скользкие руки в перчатках.

– Или выбор опять за мной? Мне это порядком наскучило, знаешь ли.

Всхлип и какой-то звон. Как будто…

Цепь.

Боже… Стискиваю зубы и заставляю себя оторваться от стены. Нужно уйти, прежде чем я ввяжусь в большие проблемы нужно уйти.

– Ну хорошо.

Крик. Плач…

Я… я не знаю, как все это случилось. Я стою прямо за ним, шприц торчит у него в шее, одной рукой вдавливаю поршень, второй – зажимаю ему рот. Он пытается кричать, чувствую через перчатку, как он слюнявит мне ладонь. Усни. Усни уже, скотина…

Его тело наконец обмякает. Мне еле удается уложить его на пол без шума, сердце стучит, как барабан. Черт… вот черт.

Она… так и смотрит на меня. То на меня, то на эту голую жирную тушу у меня под ногами. Беру его под мышки и оттаскиваю за коробки. Сажусь перед ней на корточки и снимаю капюшон и маску.

– Эй… Ты как?

Юная, лет шестнадцать. Теперь, при свете ламп мне хорошо видно ее лицо – острое и худое, все в пыли и мокрое от слез, а губы искусаны до крови.

– Всё… всё хорошо. Я… не трону. – В горле сухо, и шепот выходит хриплый. Она вжимается в стену и до меня доходит, что этой хрипотой наши с Бенуа голоса очень похожи.

Пытаюсь откашляться.

– Я… друг.

Она продолжает глядеть на меня. Немного снизу вверх, и на ее шее и чуть прикрытой одежкой груди я замечаю синяки от засосов. Твою же…

Нет, не могу я ее здесь оставить. Соображай. Приходи в себя.

Цепь.

Она идет от стены к ее руке, но наручника не видно – закрыт рукавом. Придется убедить ее дать мне руку, и побыстрее. Там, на входе, кто-то остался.

– Давай… я уберу это. – Киваю на цепь. Она бросает на нее быстрый взгляд и опять смотрит на меня. Глаза большие-большие. – Но… мне нужна твоя рука.

Она опускает руку ладонью на пол и подвигает ко мне. Совсем немного.

– Хорошо… – Мои пальцы находят молнию на барсетке.

Цепь звякает, я вздрагиваю и поднимаю голову. Девчушка вжалась в угол между ящиками. Бедра плотно сжаты, ладони прижимают к ним порванное платье. Дрожит. Смотрит на мои пальцы возле пояса.

Нет. На ширинку моих брюк.

Чувствую, как зубы сжимаются все крепче, я не могу заставить себя разомкнуть их и объяснить…

– Нет… Н-нет. – Мотаю головой. Не отводя от нее взгляда, медленно расстегиваю барсетку. Нашариваю набор отмычек. – Видишь?

Она глядит своими огромными глазами на отмычки. Потом на меня. Опять на отмычки и на меня. Нерешительно протягивает руку.

Подбираюсь ближе и закатываю порванный рукав. Черт… Больше на кандалы похоже. Железка так впивается ей в руку, что запястье распухло, хотя ручка совсем тонкая – я мог бы легко обхватить ее двумя пальцами. Сварено грубо, как будто прямо на запястье, остается надеяться, что тут вообще есть какой-то замок.

Всё-таки есть. Нужные отмычки быстро оказываются у меня в руке, но я ковыряюсь в замке долго – дольше, чем с тем, что на витрине. Может, потому что руки немного дрожат. Наконец замок щелкает, но мне все равно приходится разжимать чертову железку самому.

Девчушка всхлипывает и морщится от боли, и я чувствую, как спина начинает потеть по новой.

– Потерпи… Потерпи немного…

Получилось. Отлепляю – иначе и не скажешь – железо от ее кожи и сразу закрываю запястье рукавом.

– Не смотри.

И она смотрит только на меня. Теперь уже только мне в глаза.

– Так… идти можешь? – Молчит. – Давай мне руки, попробуем встать.

Не самый лучший способ, но вряд ли она захочет, чтобы я дотрагивался до нее как-то еще. Она протягивает мне руки – так же, как и до этого, с опаской, – и я беру ее ладони в свои. Они совсем маленькие, хрупкие, и я боюсь нечаянно сжать их слишком сильно.

Она приподнимается с колен, и кажется, я даже чувствую, как напрягаются ее ноги. Вдруг она вскрикивает и падает, и опять жмется к стене. По ее лицу льются слезы, в чем дело, я же не… Тут я обращаю внимание на ее ноги ниже колена, и мне делается дурно.

Ожоги. Вся кожа красная и в волдырях.

Она скулит, тихо скулит, и я поднимаю взгляд к ее глазам.

– Т-ш-ш… Всё будет хорошо. Я тебя вытащу.

Да… Только вот как?.. Там, наверху, стоит охранник, и я совсем забыл про время: те двое с собакой, наверняка, вот-вот проснутся.

Гляжу на часы. На то, чтобы вспомнить время отсчета уходит несколько долгих секунд. Хорошо… Пятнадцать минут у нас есть.

– Слушай… – Чуть наклоняюсь к ней. – Сейчас вернусь, хорошо? Надо освободить нам путь.

Я поднимаюсь с пола, и она начинает всхлипывать, по всему подвалу разносится эхо, и мое сердце делает сальто. Тот тип наверху…

Бросаюсь к лестнице. Так… выключатель… Бенуа где-то здесь им щелкнул, когда включился свет. Где же, где же? Она все плачет, я стараюсь не думать об этом, но в голове звенят ее всхлипы, да еще и охранник уже идет по лестнице.

– Все в порядке, мсье?

Откашливаюсь. Дерьмовая идея, но куда уж хуже.

– Стой, где сказано, не слышишь, мы развлекаемся?

Остается молиться, что наши с Бенуа голоса достаточно похожи.

– Простите?

Кретин… вот же кретин! Но пальцы наконец-то находят выключатель; вырубаю свет и достаю из кармана рюкзака новый шприц. Снимаю колпачок, и, пока этот тип идет, зажмуриваюсь, а потом опять вглядываюсь в темноту – чтобы заставить глаза к ней привыкнуть.

По звуку шагов он совсем близко. Еще ступенек двадцать из пятидесяти. Спускается быстро, но я уже различаю очертания бочек и коробок на фоне стены.

– Мсье?.. Кто здесь?

Не шевелюсь. Слышу, как он останавливается. Вижу, как рука тянется к выключателю…

Игла крепкая, легко входит ему под лопатку даже через футболку. Тихо укладываю его на пол, в проходе – нет времени на уборку. Запихиваю шприц в барсетку и ищу рукой закрепленный на ремне фонарик. Его нет – забыл где-то возле девчушки. Снова включать свет рискованно, возвращаюсь к ней вслепую – едва не задевая углы коробок и спотыкаясь о мешки. Но она до сих пор плачет, и по голосу я легко нахожу ее. Теперь найти фонарик. Опускаюсь на колени и шарю ладонями по полу – пока рука не натыкается на него.

Щелкаю кнопкой, и на меня опять смотрят эти большие глаза. Моргают от слез.

– Я… я унесу тебя отсюда. Возьму на руки, ладно?

Семь минут. Семь минут, а впереди еще окно, сад и забор, и на все это нет времени. Делаю глубокий вдох. Только бы она не закричала…

И беру ее на руки. Не кричит. Даже не шевелится, только дрожит – особенно колени. Только сейчас осознаю, что это платьице прикрывает ей только грудь и живот, и моя рука как раз касается ее голого тела.

– Всё хорошо… Не бойся… – то ли шепчу, то ли бормочу. Стараюсь идти быстрее – насколько это возможно с кем-то на руках и почти в полной темноте. Благо, она легкая, и у меня еще получается удерживать в одной руке фонарик. Но когда переступаю через охранника и начинаю подниматься по лестнице, становится тяжелее. Ступенек не видно, я плохо запомнил их, и приходится нащупывать их ногами. Стены узкие. Боюсь задеть ее головой стену или того хуже – обожженными ногами. Но она, кажется, все понимает: теперь она прижимается ко мне. Дышит мне в щеку, и еще я чувствую, как иногда судорожно стучат ее зубы.

Лестница, кончается, боком выхожу из-за гобелена. Ну вот и почти всё… В коридоре мы одни. Перехватываю девчушку поудобнее и ощупью пытаюсь вставить фонарик в крепление на ремне. Он проскальзывает мимо, стукается об пол где-то под ногами. Не важно. Пять минут.

Локтем открываю окно – тихо не получается, я уверен: кто-то да слышал. Сажаю ее на подоконник ногами на улицу, сам перемахиваю через окно.

– Спускайся, – хрипло шепчу. – Сейчас помогу.

Уж постарайся. Постарайся, чтобы она не оцарапала ноги о стену.

Встаю на цыпочки и протягиваю к ней руки.

– Давай! Я поймаю.

Она послушно соскальзывает мне в руки, опять прижимаю ее к себе и почти бегом пускаюсь через сад.

Шиповник. Черт…

– Возьми меня за шею и спрячь лицо.

Одной рукой держу ее, другой – расстегиваю свою олимпийку. (Надо будет поблагодарить Шейлу за то, что гоняла меня за километр за водой с десятилитровыми ведрами). Олимпийка свешивается с руки, ловлю ее край и укрываю голую спину.

– Ну ладно… – Плечом раздвигаю ветки. Они цепляются за волосы, царапают лицо – щиплет свежие следы от шипов на щеке. Под ногами что-то трещит – кажется, так громко, а я даже не вижу куда ступаю. Что-то попадает под кроссовку, я падаю, но хватаюсь рукой за крепкую ветку, и в ладонь через перчатку впиваются шипы. Кажется, слышу скрип своих зубов. Терпи. Терпи. Вот уже видно рабицу забора, а там дальше лес и машина, и больше никто никогда не увидит ни тебя, ни ее, ни медальона.

Руки устают. Пытаюсь опять перехватить ее получше, и чувствую, как маленькие ручки крепче обвивают меня за шею. Притихла. Или я дышу так громко, что не слышу ее дыхания? Голова кружится, ноги оступаются все чаще. Опять хватаюсь за ветки и уже не чувствую боли, не обращаю внимание на их хруст. Минута. Где-то с той стороны двора слышатся голоса. Главное – успеть до того, как проснется псина.