У лжи есть имя

– Мне пора, – прерывая мои размышления, произносит Маэль. – Не волнуйся за меня, ладно? – Подойдя ближе, брат обнимает меня одной рукой за плечи.

– Мне просто важно знать, что с тобой всё в порядке, – глядя на него снизу вверх, говорю я. – Будь осторожен, Маэль.

– Хорошо, сестрёнка. – Подмигнув мне, он направляется к выходу, играючи подкидывая в воздух ключи от своего нового спорткара. – И подумай насчёт того, что это, – остановившись в проходе, Маэль бросает взгляд на скульптуру, – всë-таки кораллы.

Расплываясь в ехидной улыбке, брат быстро тянется к ручке и выходит из мастерской, закрывая за собой дверь.

С лёгкой улыбкой на лице я направляю взгляд в угол зала, где расположена фигура балерины. Улыбка в ту же секунду сходит с моего лица, когда я вспоминаю в мельчайших деталях вечер, в который я воочию наблюдала за девушкой, закованной в цепи. Телефон, лежащий на полу, вновь оживает и начинает вибрировать, медленно скользя по бетонному покрытию. Проигнорировав очередной звонок от Дженны, щёлкаю выключатель и покидаю мастерскую, направляясь в свою комнату, чтобы принять душ и привести себя в порядок перед обедом.

Переодевшись, спускаюсь вниз и уже на лестнице слышу голоса мамы и отца, беседующих о чём-то. Громкие возгласы, принадлежащие матери, в какой-то степени даже удивляют меня, заставляя с интересом прислушаться к их разговору. После того, как отца забрали, мать практически ни с кем не разговаривала, пропадая за стенами своей спальни. Лишь изредка её можно было встретить за завтраком, но весь её вид кричал о том, что она не расположена к беседе. Только пару дней назад Клара начала приходить в себя, постепенно собирая по кусочкам свой превосходный вид с налётом прежней невозмутимости.

Ускорив шаг, миную холл и оказываюсь в гостиной, где вижу родителей, сидящих за круглым столом.

– О, милая! – восклицает мама, отвлекаясь от разговора с папой. – Присаживайся, пожалуйста. С минуты на минуту подадут печёную утку.

Мягкая улыбка трогает её губы, а на моём лице появляется тень смятения.

– А Маэль, он ведь спустится? – с осторожностью в голосе интересуется она.

Я замедляю шаг и стараюсь как можно мягче сказать о том, что брат в очередной раз избегает встречи с отцом.

– Он… – подбирая слова, замечаю пристальный взгляд отца, и мне становится неловко.

– Ясно… – подытоживает папа с оттенком горечи в голосе. – Не объясняй, Эванджелина.

– Бастиан, вот увидишь, через пару дней он остынет и поймёт, как был неправ… – наспех щебечет мать, нежно накрывая своей ладонью его руку.

– Не будем об этом, Клара. – Отец молча отпивает воду из стеклянного стакана, вдумчиво смотря перед собой. – Как продвигается твоя работа, Эванджелина? – меняет тему папа, нарушая повисшее напряжение. – Вижу, ты стала проводить много времени в мастерской.

– Я говорила с Рафаэлем Дюбуа вчерашним утром. – Присаживаясь за стол, двигаю стул ближе, чтобы не сутулиться. – Он предложил мне помещение для выставки в Париже. Но…

– Да? – вступает мама, подняв удивлённо брови. – То есть, – замявшись, она мельком бросает взгляд на отца и улыбается одним уголком, – это великолепная новость!

Её улыбка выглядит неестественной, но я списываю это на то, что мамино эмоциональное состояние всё ещё нестабильно.

– Молодец, дочь, – вступает в разговор папа. – И когда будет открытие?

– Дата ещё не назначена. Я сказала, что подумаю, – быстро отвечаю, замечая, как мама едва заметно одобрительно кивает. – Ведь… В свете последних событий, – уточняю я, – планы могут поменяться в корне. Я не хочу подводить людей, которые на меня рассчитывают.

– Что ты имеешь в виду? – оба родителя с удивлением смотрят на меня.

– В приоритете для меня то, что происходит сейчас, – произношу я на выдохе. – Выставка – дело второстепенное.

– Эванджелина, то, что случилось, не должно помешать твоим планам, – спокойным тоном отвечает отец. – Я со всем непременно разберусь. Вопрос лишь времени. Не переживай, пожалуйста, за это. Ответственность за это лежит на моих плечах.

Его речь прерывается с появлением в столовой персонала, несущего на большом подносе приготовленную утку. Поставив блюдо в центре стола, женщины режут птицу и обновляют воду с лимоном в стаканах, затем быстро уходят, оставляя нас вновь наедине.

– Я как раз хотела сообщить, что с этого дня мы живём так, как раньше, – неожиданно заявляет мать, отрезая небольшой кусочек томлёной утки.

Отложив вилку в сторону, поднимаю глаза на неё, пытаясь понять смысл сказанного.

– Клара, – обращается отец к ней, – мы не принимаем поспешных решений, тем более за обеденным столом, – отрезает он.

– Бастиан, – аккуратно произносит она, – я считаю, нам следует вести себя как и прежде, чтобы не давать поводов людям обсуждать нас в негативном свете. Тем более, что вскоре все вопросы решатся… – она затихает, видя, как отцу тяжело об этом говорить.

– Клара… – более серьёзным тоном вновь повторяет отец, – сейчас не время об этом размышлять. Как только я со всем разберусь, тогда и поговорим.

– Я не стала отменять благотворительный вечер.

Ещё одна внезапная новость, окончательно отбивающая весь аппетит.

– Мама, что? – бросив приборы, я ошарашенно смотрю на неё.

– Все почётные гости оповещены о событии, – продолжает она, невзирая на нашу с отцом реакцию. – И твои коллеги тоже, Бастиан, – констатирует она, нервно царапая вилкой по тарелке.

Отец поднимает глаза на мать, откладывая вилку в сторону.

– У меня будет только один вопрос к тебе, Клара, – говорит ей отец ровным тоном. – Почему ты принимаешь решение самостоятельно, не советуясь со мной и другими членами нашей семьи?

– Бастиан… – вздыхает она. – Но ведь я хотела, как лучше…

– Спасибо за ответ. Я закончил, буду в своём кабинете, – резко сообщает отец и, вытирая губы, бросает салфетку на стол.

Широкими шагами он пересекает гостиную и исчезает за поворотом, оставляя за собой шлейф недосказанности.

Мне становится тесно в просторном помещении, хочется выбежать и глотать ртом воздух, чтобы справиться с волной безразличия, исходящей от матери.

– Мама, пару дней назад ты места себе не находила, не разговаривала с нами, не обсуждала нашу общую проблему. А что изменилось сейчас? – Стараюсь сдержать волнение изо всех сил, чтобы губы не дрожали во время тяжёлого для меня разговора.

– Меня тогда держали в неведении несколько дней, – сообщает она ледяным тоном. – Зато сейчас я в курсе всего процесса. И, как сказал отец, в скором времени всё закончится. Мы не должны давать людям повод думать о нас в негативном свете.

– Я не хочу делать вид, будто всё в порядке, – отрицаю я, тяжело выдыхая.

– Надо держать лицо, Эванджелина. И как можно чаще улыбаться. Особенно, когда будет благотворительный вечер, – улыбается она. – Ты красивая, молодая девушка, тебе давно пора начать присматриваться к мужчинам, – с долей романтизма в голосе произносит Клара. – А на мероприятии будет много достойных и щедрых ухажёров, готовых расстаться с холостой жизнью.

Боже, это уже слишком. За скоростью перемен настроения матери не уследить даже профессиональным психологам. С каких пор Клару Ришар стал волновать мой девичий статус? Всё это мне кажется сплошным сюром, взятым под контроль матери, решающей вопросы по собственному методу для своей же выгоды. Что будет с Маэлем, она подумала? С отцом? Со мной? Не представляю, какую реакцию выдаст брат, узнав, что отец уже празднует, как ни в чëм не бывало.

– Мероприятие в пятницу, – её голос звучит эхом где-то рядом. – И, милая, – окликает она меня, когда, не выдержав её рассуждений, я встаю из-за стола, собираясь покинуть её общество, – в приоритете для тебя – найти крепкую опору. – Её слова бьют похлеще мокрого хлыста по щекам. – Во всем остальном это забота моя и твоего отца. Мы хотим вам с Маэлем только самого лучшего… – произносит Клара мне вслед, когда я торопливо выхожу из кухни с желанием разрыдаться от тяжёлого чувства непонимания.

Я поднимаюсь наверх и прохожу по коридору, останавливаясь у кабинета своего отца. Подняв руку, тихонько стучусь и жду ответа. Спустя пару минут дверь передо мной открывается.

– Проходи, – произносит отец, направляясь в сторону небольшого столика у стены, где стоит заваренный в фарфоровой посудине чай. – Хочешь?

– Не отказалась бы, спасибо.

– Тогда присаживайся, сейчас я налью нам чай.

После его слов я усаживаюсь в кожаное кресло и подбираю ноги под себя. Папа ставит на маленький столик, расположенный между нами, чашки с блюдцами и усаживается напротив.

– Я совершенно не понимаю её… – произношу на тяжёлом выдохе, словно силы сдерживать свои эмоции не осталось.

Отец молча кивает и закидывает одну ногу на другую.

– Неужели она не осознает, что это абсолютно неуместно сейчас? – поднимаю брови в недоумении. – Она так страдала несколько дней, с ума сходила, я переживала за неё, а потом… – я затихаю, переводя сбившееся от нервов дыхание.

– Я хорошо понимаю твои чувства, дочка, – отвечает отец, медленно отпивая чай. – И даже вполне солидарен с ними. Но сейчас я не обладаю огромным количеством времени, чтобы вступать с твоей матерью в дискуссии.

Поднимаю на него глаза, слушая его меланхоличный голос.

– Но она совершенно не думает о твоих чувствах, отец, – вновь опускаю глаза, качая головой. – Иногда мне кажется, что вы из разных миров, отец.

Папа тяжело вздыхает.

– Так и есть. Я встретил Клару, когда строил свой первый дом, – произносит неожиданно он.

Так странно, но я не припомню, чтобы он или мама рассказывали нам с Маэлем историю их знакомства.

– Отец Клары был строителем, и она постоянно навещала его на работе, приносила еду. А когда приходил я, она часто украдкой улыбалась мне, хотя в присутствии своего отца боялась даже посмотреть в мою сторону. Меня её голубые большие глаза сразу покорили. А ещё изящная легкость и простота в ней, которая читалась в каждом её слове и действии. Я тогда смотрел на неё и думал, что она совсем другая. Совсем не похожа на тех девиц, что находились в моём окружении. Те были избалованными принцессами, которым были интересны лишь материальные блага противоположного пола и его семьи, чтобы можно было приумножать капиталы и иметь больше связей и власти, а мне… – отец громко усмехается, – это было не интересно. Скучно! Я был пресыщен, совершенно избалован такой жизнью. Мне хотелось приключений, чего-то нового, пускай даже ради забавы. Тогда, в свои восемнадцать лет, я начал ходить по клубам, много выпивать и знакомиться с разными людьми, чем очень сильно раздражал своего отца, который не принимал подобного рода действий. В Лондоне его знали и уважали, а я был грязным пятном на его блестящей репутации. – Папа отпивает чай и с улыбкой на лице продолжает. – Как-то одним летним вечером, когда я ещё раз приехал проверить, как идут дела по строительству, я вновь увидел Клару. Она сидела на стуле подле входа в ещё неготовый дом и что-то читала. Она меня не видела, и я тогда остановился, чтобы подольше посмотреть на неё. На ней, как сейчас помню, был белый летний сарафан-сорочка. А волосы цвета белого шоколада были распущены и вились маленькими кудрями, закрывая тонкие плечи. Её красоту было сложно назвать стандартной, она была очень необычной, привлекающей внимание. И в тот же день я взял себя в руки и решил с ней заговорить. Не так, как раньше. А с намерением узнать больше о ней. Я был не из скромных молодых людей, но почему-то в этот момент был нерешителен. Хотя и был завидным женихом. – Он начинает смеяться, и я вместе с ним. – Уже в восемнадцать у меня было несколько машин, своя конюшня с десятью чемпионами-жеребцами и трёхэтажный особняк на берегу озера. А чего только стоила моя родословная. Я был мальчиком из аристократической семьи, но смущался подойти к простой девчонке, у которой ничего не было, кроме ангельской красоты. И вот… – подытоживает он, – с того самого дня, как я заговорил с ней…

Я подалась вперёд, желая услышать продолжение.

– И что же было дальше? – Моргаю несколько раз, с интересом заглядывая папе в глаза. – Расскажи!

Я была удивлена, что мама – девушка из обычной семьи. Она никогда не рассказывала об этом. И более того, в это сложно было поверить. Благородству и грации, какими обладала Клара, могли позавидовать многие женщины, родившиеся в элитных семьях и воспитанные по всем правилам этикета.

– А дальше… – вдумчиво отвечает отец. – Спустя неделю нашего общения я позвал её на прогулку. Мы прошли пешком почти весь Лондон, беседуя обо всём на свете. Мне было интересно узнать больше о её мире, точно так же и ей было интересно узнать о моём. На второй такой же прогулке я порвал брюки о гвоздь, торчавший из здания, и Клара предложила мне помощь. Её мама, как оказалось, была швеёй. Тогда я впервые увидел, где и как они живут. Одноэтажный дом в скромном районе Лондона с небольшим садом, где почти ничего не росло. В тот день я познакомился с её матерью, Изабеллой – очень экстравагантной и разговорчивой женщиной с ярко-рыжими волосами. Я так и не понял, как её отец, будучи молчаливым и во всем сдержанным человеком, женился на ней. Они были абсолютно разными. Но у Изабеллы, как и у Виктора, были золотые руки. И когда мои брюки были спасены, мы с Кларой выбежали, как парочка влюблённых, из дома и отправились в ночной клуб. Танцевали до утра. Пили вино, пели караоке, катались по ночному городу на моем кабриолете, и тем же утром, когда я отвёз её домой, я отправился к отцу и со всей храбростью сообщил ему, что собираюсь жениться на Кларе. Эта новость была шокирующей для моих родителей, и отец сразу же запретил мне это делать. Но я был молод и упрям, хотел идти против системы, поэтому ежедневные скандалы не пугали меня. Я просто стал реже появляться дома, а когда мой дом достроили, мы с Кларой сразу же переехали туда и начали жить вместе. Да… – проговаривает еле слышно отец. – Мы были так молоды…

– Вот это да… – шепчу я, уставившись в одну точку перед собой. – Вы никогда не рассказывали об этом. В голове не укладывается!

– Не было повода, – с грустью улыбается отец. – Сейчас благодаря тебе я вспомнил многое из тех лет.

– Это очень романтичная история, – заключаю я, – о таких пишут в романах.

Папа смеётся.

– Мой отец бы заплатил сполна, чтобы эта книга не была ни на одной из книжных полок.

Мы хохочем вместе с ним, а затем я встаю с кресла и, приблизившись к нему, крепко обнимаю.

– Спасибо тебе.

– За что, дочка?

– За то, что ты есть, – вполголоса говорю я и, поцеловав его в щеку, выпрямляюсь. – Пойду проверю, как просохли мои эскизы, а завтра позвоню Дюбуа и соглашусь на его предложение.

– Правильное решение, – одобрительно кивает отец. – Иди, дорогая.

Помахав ему напоследок, выхожу в коридор и направляюсь в свою мастерскую уже в более приподнятом настроении.

Глава 9

Холодными, словно лёд, пальцами я прикасаюсь к атласной ткани платья-футляра и, сжимая застёжку в области рёбер, медленно поднимаю её вверх, превращаясь в идеальную фарфоровую куклу. Светские приёмы и благотворительные вечера всегда были неотъемлемой частью жизни для нашей семьи, и подготовка к ним, с выбором наряда, туфель и блюд на столе, обычно доставляла радость. Сейчас же все эти хлопоты меня только настораживают, вызывают неприятные ощущения в теле и мысленно возвращают на закрытую вечеринку. Которая закончилась не наилучшим образом.

Бросив усталый взгляд на лежащую на кровати чёрную матовую коробку с выгравированным золотистыми буквами логотипом «Louis Vuitton», медленно приближаюсь к ней и снимаю крышку, заглядывая внутрь. Стянув поочерёдно брендированные чехлы с туфель, аккуратно ставлю их на мраморный пол и надеваю. Ещё раз поворачиваюсь к своему отражению в зеркале и скольжу ладонями по талии, разглаживая малейшие складки на платье длиной до середины икры.

Навязчивые воспоминания вновь мелькают перед глазами. Вижу себя, стоящую перед зеркалом, одетую в короткий полупрозрачный пеньюар, а моё лицо наполовину скрыто под маской. Я замечаю, как в комнате тускнеет свет, а затем становится совсем темно. Настолько, что чернота в пространстве поглощает меня с головой, и я не могу ничего разглядеть вокруг. Затылок покрывается мурашками, когда кожу обдает горячий воздух. Тут кто-то есть? Я не успеваю сделать и шага, как чья-то сильная рука обвивает меня за талию сзади и крепко сдавливает рёбра. Внезапный стук в дверь вырывает меня из нахлынувших кошмаров, и я резко перевожу своё внимание на округлую ручку двери из жёлтого золота, которая начинает медленно проворачиваться.

– Эванджелина? – с тревогой в голосе окликает меня мама из коридора, а затем заглядывает ко мне.

– Да, мама, – тихо отвечаю на тяжёлом выдохе и кивком даю своё согласие на её присутствие в моей комнате.

Она появляется в проёме, одетая в элегантное кофейное платье-макси с длинными рукавами.

– Ты должна быть уже готова, милая, – привычным спокойным тоном произносит мама, пока я подхожу к туалетному столику и наклоняюсь ближе, чтобы достать из шкатулки семейный браслет Cartier 1951 года. Я чувствую, как её взгляд скользит по моей спине, оценивая образ в поисках малейшего недостатка, но на этот раз это раздражает меня гораздо сильнее, чем обычно.

После того, как мама сообщила о проведении благотворительного вечера, в семье появились новые поводы для разногласий. И пока кто-то отрицал, злился, был в полном замешательстве, Клара выбирала посуду для сервировки столов, согласовывала меню и решала множество других не менее важных вопросов.

Для матери репутация семьи всегда была и будет на первом месте, поэтому независимо от ситуации держать гордо поднятую голову – её конёк. В какой-то степени я даже завидую самообладанию Клары, потому что я на протяжении всего времени испытываю только чувство непрерывного беспокойства.

Звук щелчка от браслета заставляет меня снова очнуться и выпутаться из собственных мыслей, которые захватывали моё сознание всю последнюю неделю. Бросаю острожный взгляд на дверной проём, в котором всё ещё стоит мама, и аккуратно приглаживаю волосы, чувствуя себя пойманной в самый уязвимый момент. Кротко взглянув на неё, поворачиваю глаза к зеркалу, вглядываясь в своё отражение. Я знакома с этой частью себя уже давно. Белоснежная кожа с лёгким румянцем на щеках, платиновые волосы и маска искусственной безупречности, так ценимая в мире, где я родилась.

– Le Parfum, Evangeline, – произносит на французском мама с мнимой осторожностью, заставляя меня ещё сильнее ощутить холод в комнате.

Конечно. Всё. До мельчайших деталей. Должно быть идеально. Нахожу глазами на туалетном столике красивый флакон и наспех распыляю сладкий аромат нишевого парфюма, который ласково оседает на моей коже и волосах, напоминая мне, что в нашем мире естественность – привилегия бедных.

Повернувшись обратно к маме, читаю в её взгляде одобрение с примесью благодарности.

– Прекрасно выглядишь, Эванджелина, – говорит она, подходя ближе, и берёт мою руку, покрывая её своей горячей ладонью. – Но не забывай иногда улыбаться, моя девочка, – произносит она елейным голосом, смотря на меня своим привычным, полным сдержанности и благородства взглядом. Без намёка на материнскую теплоту, которую я бы так хотела увидеть в её глазах. В ответ я выдавливаю что-то едва похожее на улыбку, и мама тут же удовлетворительно кивает. – Теперь нам пора, дорогая, – открывая дверь, мама пропускает меня вперёд и следует за мной по коридору, ведущему к главной лестнице особняка. Мои пальцы, сжатые в каменные узлы в области живота, медленно разжимаются, и я глубоко вздыхаю, пытаясь собрать остатки мужества. Всё будет хорошо, Эва. Ты можешь справиться.

В просторном холле уже собираются важные гости, занимая места вокруг высоких стеклянных столов с небольшими закусками и аперитивами. Каждый из них, увидев меня, рассматривает с ног до головы и широко улыбается, яро демонстрируя своё «одобрительное» отношение к моему появлению.

Мы проходим с мамой в главный зал особняка, где нас окружает атмосфера богемной роскоши. Кристальные люстры, излучающие золотистый свет, освещают высокие потолки и мебель с узорами и инкрустацией. В просторном помещении голоса гостей смешиваются, создавая обильный рокот, наполняющий весь зал. Женщины демонстрируют свои наряды, выражающие безупречный стиль и изысканность, в то время как мужчины в роскошных костюмах и смокингах добавляют обстановке аристократическую сдержанность.

– Помни о приоритетах, Эванджелина, – оказавшись рядом со мной, шёпотом произносит мать.

Ей удаётся пробудить внутри меня новую волну паники с примесью раздражения. Неужели она всегда была такой? Или я стала слишком чувствительной на фоне всех проблем, что так внезапно возникли. Оборачиваясь назад, замечаю, как мама замедляет шаг и присоединяется к кругу жён дипломатов, не сводя с меня своих светло-голубых глаз. Невольно поджав губы, я, наконец, отворачиваюсь, стараясь проглотить неприятное послевкусие, образовавшееся после её слов. Кажется, мне пора найти Маэля. Уверена, с ним мне станет чуточку спокойнее, ведь брат «рад» этому мероприятию не меньше, чем я.

Следуя по залу, улавливаю звук моих цокающих шпилек, отбивающих монотонный ритм о мраморный пол. Мелодия сольной скрипки хоть и придаёт происходящему оттенок меланхолии, но есть среди этих нот что-то странное, витающее в пространстве полупрозрачной пеленой, заставляющее испытывать легкий мандраж в теле. Возможно, бокал белого вина сейчас был бы отнюдь не лишним. И взяв наспех с подноса у проходящего рядом официанта высокий бокал за тонкую хрустальную ножку, подношу его к губам и делаю небольшой глоток, оглядывая зал в поиске брата. Куда же он подевался…

Мой сосредоточенный взгляд находит отца, беседующего с двумя мужчинами, стоящими ко мне спиной. Сегодняшний гала-ужин, проходящий в рамках благотворительной акции, вновь собрал самых влиятельных представителей верхушки правительства. Дипломаты и политические деятели регулярно посещают наш дом, и когда один из мужчин в компании отца поворачивается ко мне в профиль, я сразу же узнаю его. Митчелл Барроуз – Генеральный прокурор Англии и Уэльса.

– Эванджелина, – увидев меня, обращается ко мне отец с нотками торжественности в голосе.

Послушно приближаюсь к ним и перевожу взгляд на рядом стоящего Митчелла, мужчину средних лет с проступающей сединой в волосах, и приветливо улыбаюсь ему. В его глубоком и любезном взгляде читается непомерная доброта и скрытая усталость.

– Только что я со всей нескромностью поведал своим приятелям об открытии твоей выставки в Париже, Эванджелина, – улыбаясь, сообщает отец. – Вот, появился ещё один повод сказать, как я горжусь тобой.

Мои щëки моментально начинают гореть от избытка смущения.

– Рад видеть вас, Эванджелина, – вступает в разговор Митчелл и, протянув мне руку, сжимает мои пальцы в своей шершавой ладони. – Примите мои поздравления. Великие дела начинаются с маленьких шагов, – изрекает мужчина. От проступившей мягкой улыбки на его лице в уголках карих глаз появляются очерченные глубокие морщинки. – Эванджелина, – спокойно произносит он, – позвольте представить вам моего приятеля. – Митчелл переводит взгляд на стоящего напротив меня незнакомца, одетого в пепельно-чëрный смокинг с шёлковой бабочкой, идеально контрастирующей с кристально-белой рубашкой под пиджаком. Скользнув глазами по его высокой и весьма атлетичной фигуре, я поднимаюсь выше и тут же встречаюсь с его темно-изумрудными глазами, в которых мелькает загадочный блеск. В области солнечного сплетения зажигается какой-то необъяснимый огонек трепета, и я сразу же, невзирая на манеры, стараюсь потушить его прохладным глотком белого вина.

– Артур Даймондхарт, мой коллега, а также искусный меценат-коллекционер редких картин и скульптур, – продолжает Митчелл, возвращая меня из мыслей обратно в разговор.

– Ну, мистер Барроуз, – с налётом официоза в голосе произносит Артур, – вы весьма лестно отзываетесь о моём вкладе в искусство. – Его идеально вылепленные губы трогает вежливая полуулыбка. – Рад познакомиться с вами лично, Эванджелина, – протяжно смакуя на языке моё имя, Артур выдерживает небольшую паузу, а затем протягивает мне руку, и я отвечаю взаимностью. Как только наши пальцы соприкасаются, я чувствую, как волна мелкой дрожи проходится по всему телу. Да что с тобой такое, в самом деле, Эванджелина? На глубоком выдохе мои губы непроизвольно приоткрываются, и Артур, будто заметив моё волнение, плавно опускает свои глаза на них. Кажется, мне необходим свежий воздух. Сейчас же.

Глава 10

– Господа, прошу прощения, – спешно произношу я. – Я обещала присоединиться к своему брату в саду, – лепечу извиняющимся тоном, ощущая неловкость от того, что говорю неправду. Тебе должно быть стыдно, Эванджелина. – Вероятно, Маэль меня уже заждался, – продолжаю, игнорируя голос совести. Взглянув на отца, замираю в ожидании его одобрения. Понимаю, понимаю. Я поступаю невежливо, уходя посередине диалога с почётными гостями вечера. Но мне необходимо привести себя в порядок, подышать и успокоиться.