Бег по взлетной полосе

Только Кит молча сидит рядом – я улавливаю его присутствие каждым волоском на коже и погружаюсь в опьяняющие волны нового, никем еще не открытого моря… Чувствую, как по мне скользит взгляд серых глаз.

Знаю: это просто химическая реакция. Феромоны и прочая лабуда. Если быть до конца честной, Кит всегда нравился девчонкам. А в меня вселял ужас и смущал до одури, потому что казался существом из другого измерения, где не работают законы физики и все перевернуто вверх дном.

Резко выпрямляюсь – так и есть. Кит пристально смотрит на меня.

– Ну что еще? Мне не до разговоров, неужели непонятно? Просто уйди! – взвиваюсь.

Получается вполне правдоподобно, но, вместо того чтобы отвалить, Кит щелкает пальцами и радостно сообщает:

– Все, я понял, кто ты! Ты – тот ангелок из «Б»! Все время бегала от меня, как от заразного. Постой, сейчас вспомню…

Он сосредоточенно хмурится, а я включаюсь в игру: неужели он действительно назовет мое имя? Заправляю за уши непослушное каре и скептически сжимаю губы – я и сама иногда забываю, как зовут среднестатистическую серость в моем зеркале, а уж этот раздолбай и подавно не может знать.

– Яна! – выдает Кит, и я удивленно моргаю. – Попал? – Он снова щелкает пальцами, встает со скамейки и нависает надо мной. – А я – Синицын. Кит. Я в «А» учился. Хотя ты, наверное, уже не помнишь такого…

Парень нагнетает драматизма. Прикидывается, будто реально страдает из-за того, что какая-то моль из бывшей школы могла его забыть. Набивает себе цену?

Терпеть не могу, когда поступают так.

– Помню! – отрезаю я, чтобы прекратить балаган, но Кит пораженно застывает, и искренняя радость озаряет его чертовски симпатичное лицо:

– Серьезно? Ну надо же… Представляю, каким дурнем ты меня считала!

Я снова изучаю его. Непохоже, чтобы он лукавил. Эмоции напоказ, душа нараспашку.

От него исходит надежность, спокойствие и тепло. Нестерпимое тепло, которое опаляет.

Легкое головокружение искажает картинку, не хватает воздуха, хотя я изо всех сил пытаюсь дышать.

И тут он делает самый нелогичный и неожиданный поступок, на который только может быть способен человек: наклоняется и крепко обнимает меня.

– Рад тебя видеть!

На один короткий миг я расслабляюсь – доверяю, засыпаю, теряю сознание. Хочется разреветься на этом плече и рассказать обо всем, что давит и гложет… Но объятия размыкаются, и порыв ветра продувает толстовку насквозь.

– Я тоже рада видеть тебя! – пищу в ответ, вцепившись в скамейку, чтобы та не уплыла из-под меня. Самое интересное, что сейчас я даже не вру.

Кит отводит взгляд, достает из кармана жилета пачку и зубами вытягивает сигарету. Щелкает зажигалкой, прикрыв ладонью огонек, прикуривает и быстро произносит:

– Извини, если напугал. Знаешь, иногда так долбит ностальгия по прошлому, по школе. Единственное место, где ко мне нормально относились. Единственное место, где… – Он вздыхает и прикрывает глаза. – Неважно. Увидел тебя и словно в другой жизни побывал.

– Понимаю. – Потираю локти и ощущаю в них отголосок боли.

Вдалеке зарождается негромкий гул, нарастает с каждой секундой и поглощает все другие звуки. Кроны сосен приходят в движение, испуганные птицы срываются с проводов. Над растрепанной шевелюрой Кита, сияя сталью, пролетает самолет.

Запрокинув головы, мы оба провожаем его за облака.

– Чем собираешься заниматься? – интересуется Кит, так и не затянувшись, отщелкивает сигарету в урну и ждет ответа.

Ждет с нескрываемой надеждой, или же я сошла с ума.

Перед нашей странной встречей я собиралась просидеть на лавочке до самого вечера. Или до следующего утра. А в идеале я собиралась прожить тут всю оставшуюся жизнь – окаменеть и превратиться в истукана, с которым могли бы фотографироваться счастливые посетители парка.

Едва ли возможность потусоваться с Китом хуже, чем эти шикарные планы.

– Ничем! – вздыхаю в шоке от себя самой.

– Тогда пойдем! – Кит без всяких церемоний берет меня за руку и заставляет подняться.

Глава 5

Его прикосновение сродни удару током, я теряюсь и мешкаю, земля уезжает из-под ног.

Я ведь сплю? Такого не может происходить наяву.

Пробую высвободиться, но Кит в недоумении оглядывается:

– Эй, ты чего?

– Не уверена, что могу пойти с тобой… У меня еще дел полно!

– Да брось, тут рядом! Не пожалеешь! – заверяет он тоном, не терпящим возражений, еще крепче сжимает мое запястье и напролом, через кусты и газон, тащит меня в неизвестность.

Я не вижу впереди ничего, кроме его спины и широких плеч, яркого жилета поверх серой толстовки и закатанных до локтей рукавов.

На ходу он кричит рыжему:

– Присмотри за имуществом! По стольнику, но розовая закончилась!

И рыжий, скучавший возле всеми забытых ружей и мишеней, обреченно плетется к аппарату, превращающему сахар в облака.

Прибавляю шаг и, поравнявшись с Китом, осторожно спрашиваю:

– У тебя не будет из-за этого проблем?

– Нет. У меня никогда не бывает проблем!

Кит беззаботно улыбается, и я сконфуженно опускаю лицо.

Зеленая трава под подошвами сменяется серым асфальтом. Впереди раскинулась громадная металлическая конструкция: рельсы, кардиограммой парящие в воздухе, и тонкие стальные спицы, чудесным образом удерживающие их на высоте. «Полет дракона» – наш аналог американских горок.

– Жди здесь! Я быстро, – бросает Кит и наконец отпускает меня.

Брошенную руку покалывает электричество, под ребрами зудит, будто стаи бабочек трепещут и бьются внутри.

Поглубже вдыхаю, оцениваю размеры аттракциона, и дурные предчувствия мутью поднимаются со дна души.

Я с тревогой наблюдаю за сценой, разворачивающейся поодаль: этот дурень Кит тихонько крадется к грузной женщине, важно восседающей на складном стуле, выпрыгивает из-за спины и накрывает ее глаза своими клешнями. Та охает, сбрасывает их, резко вскакивает, а Кит ржет, словно конь. Ему тут же прилетает подзатыльник, глухой звук удара по пустой голове разносится по округе, и я не могу сдержать смех.

Кит потирает башку, с обидой глядит на тетку, настойчиво просит о чем-то, но та лишь хмурится.

И тогда Кит мгновенно преображается. Он становится милашкой. Я даже прищуриваюсь, чтобы ничего не упустить…

Это зрелище воистину невыносимо – сердце сжимается от нежности и сладкой боли, когда я вижу столь невинное прекрасное существо. Он сводит ладони в умоляющем жесте, и, могу поклясться, на глазах у суровой женщины сами собой выступают слезы.

Она капитулирует – быстро кивает, и Кит, сияя, как новый пятак, летящей походкой направляется ко мне.

Озираюсь в поисках путей к отступлению, но ноги подводят. Кит, уже не милый, а обычный – дурной и загадочный – радостно сообщает:

– Она разрешила. Прошу! – И раскланивается, указывая на огороженный заборчиком ход к аттракциону.

Последняя надежда на спасение меркнет: женщина скрывается в будке, ее фигура в оранжевом жилете маячит в окне и склоняется над пультом.

Кит терпеливо ждет, пока я устроюсь на не слишком удобном сиденье, усаживается рядом, опускает крепления и защелкивает их на мне и на себе.

Дребезжит звонок, тележка приходит в движение.

– Это очень доставляющая вещь! – торжественно втирает мне Кит, в предвкушении становясь похожим на маньяка. – Ты сейчас все проблемы забудешь! Я клянусь тебе! Я знаю, о чем говорю!

Я не слушаю – заранее зажмуриваюсь и мертвой хваткой сжимаю теплый металл, отгородивший меня от пропасти и верной смерти.

Тележка разгоняется, карабкается вверх и ухает вниз вместе с моим желудком. Центробежные и центростремительные силы швыряют меня в разные стороны, вдавливают в кресло и вырывают из него, я проклинаю все на свете и этого придурка Кита.

По левую руку он орет во все горло:

– Юх-ху! – И визжит как девчонка.

В ушах завывает ветер, каре давно превратилось в воронье гнездо, под опущенными веками вспыхивают и гаснут красные сполохи.

Вокруг творится ад и хаос, моя никчемная жизнь вот-вот оборвется.

Снаряд взлетает почти вертикально и замирает.

– Сейчас будет круто! – пытается отдышаться Кит. – На счет «три» открой глаза и не держись! Ладно?

В ужасе мотаю головой и еще крепче зажмуриваюсь.

Адская карусель срывается в пике, Кит хрипит диким сорванным голосом:

– Ну, давай! Раз, два… Три!!!

И я, вопреки здравому смыслу, распахиваю глаза.

Расслабляю онемевшие пальцы, осторожно развожу в стороны затекшие руки.

Отпускаю страхи и тревоги и… Лечу.

Время остановилось, лучи солнца и теплый ветер гладят лицо, я касаюсь ладонью мягкого неба, пробегаю резиновыми подошвами по густым кронам сосен, ловлю облака, вижу сверху каждую мелочь этого мира, и он прекрасен.

Огромное счастье не вмещается внутри, раскрываю рот, и оно вырывается наружу звонким криком.

– Я лечу, вашу мать!!! – дерет глотку Кит, в порыве единения душ я присоединяюсь к его воплю:

– Я тоже лечу!!! Я лечу-у-у-у!!!

На нас смотрят, а мы хохочем, проваливаемся в яму и снова устремляемся к неведомым вершинам.

Скорость снижается, постепенно сходит на нет, карусель тормозит. Впечатываюсь в тишину и несколько секунд прихожу в себя.

Кит первым проявляет признаки жизни – щелкает креплением и безо всяких церемоний избавляет от оков и меня.

– Ну как? – шепчет он, уставившись в упор.

Чтобы прийти в сознание, мне сейчас необходимо не отпускать его взгляд. Серый, бездонный и спокойный, так похожий на взгляд старого друга.

И я держусь за него.

– У меня нет слов… – шепчу в ответ.

Кит улыбается так, что заходится сердце.

– Закругляйся, Никита! – зовет женщина у будки, он вздрагивает, обреченно возводит очи к небесам и ловко выпрыгивает из тележки.

Я тоже выбираюсь наружу, и мы бок о бок медленно бредем назад – земное притяжение кажется непреодолимым для тех, кто сумел взлететь.

– Спасибо! Это было незабываемо! – признаюсь, и горло саднит.

Кит набрасывает на растрепанные волосы капюшон, замедляет шаг и прячет руки в карманы жилета:

– Всегда пожалуйста.

Мы вновь играем в бессмысленные гляделки, а я задыхаюсь от ужаса: через какую-то пару минут мы расстанемся. Дойдем до его рабочего места и попрощаемся – у меня нет больше повода задерживаться тут.

Поток пьяных мыслей не дает сосредоточиться, но я все же придумываю гениальное решение: а если мне тоже что-нибудь для него сделать? Просто так, как ответный жест. В этом ведь нет ничего такого…

Даже если этот парень – не кто иной, как придурок Кит.

За его плечом, в конце аллеи, белеет строение из стекла и пластика, желтая вывеска оповещает отдыхающих, что внутри находится кафе.

Молниеносная идея вспыхивает в мозгу и слетает словами с губ быстрее, чем я ее осознаю:

– Кит… Как насчет того, чтобы зайти во-о-он туда? Я угощаю!

Я готова с разбега убиться о стенку и исчезнуть от позора, потому что все это неправильно, и вообще…

Но Кит повергает меня в шок. Он соглашается.

– Почему нет? Я так хочу есть, что, наверное, тонну булок сожру!

Глава 6

Тихая музыка, запах кофе, ванили и жареного сладкого перца, приглушенный свет, падающий на столики через разноцветные витражи под крышей, – тут ничего не изменилось с тех пор, как мы приходили сюда с папой.

Я замираю в дверях.

– Только не говори, что передумала! – разочарованно тянет Кит и легонько пихает меня в бок.

– Не передумала! – заверяю, шагаю к стойке и, прищурившись, изучаю стандартное для подобных кафешек меню.

Папа заказывал здесь ту самую ужасную пиццу с курицей и ананасами – «Гавайскую» – и повторял с улыбкой, что нужно расширять горизонты, даже будучи прикованным к земле. Потому что в мире еще столько всего непознанного, и мы не знаем, в какой из дней все может внезапно закончиться… Я же, брезгливо морщась, выбирала для себя что-то более традиционное. Мы нагружали едой поднос, занимали столик в самом дальнем углу, за разлапистым искусственным цветком, и делились новостями прошедшей недели.

Папа тогда уже болел, но ни одна живая душа не знала о недуге.

Это потом я научилась есть эту жуткую пиццу. Жевала, часами сидя напротив папиного стула, опустевшего навсегда, и не чувствовала вкуса.

А спустя время поняла, что мне нравится необычное сочетание ингредиентов.

Подумать только, прошло целых два года с того вечера, когда бледный похудевший папа улыбался мне здесь в последний раз.

Я отступаю и налетаю спиной на чью-то твердую грудь. Поднимаю глаза, вижу Кита и тушуюсь.

– Что ты будешь?

Деловито тычу пальцем в изображения блюд на стенде, Кит сбрасывает капюшон и крепко задумывается – перекатываясь с носка на пятку, минут десять перебирает в уме варианты. Позади собралась небольшая очередь, девушка у кассы с раздражением поглядывает на нас.

– Нам, пожалуйста… – заслышав недовольный ропот, просыпается Кит, – вон ту пиццу для извращенцев. «Гавайскую». Четыре куска. И две колы.

Ловлю странное дежавю, моргаю и с удовлетворением наблюдаю, как меняются зеленые цифры на табло кассы – грязные денежки Игоря, с самого утра прожигающие толстовку, будут потрачены на благое дело.

Расстегиваю молнию и нащупываю хрустящие бумажки, однако Кит галантно оттесняет меня от стойки и расплачивается сам.

– Послушай! Мы так не договаривались! – пробую спорить, но Кит сражает меня неожиданно серьезным усталым взглядом и молча отходит к столику в самом дальнем углу.

Мы несколько часов болтаем ни о чем, моя третья порция неумолимо тает, в плоской фарфоровой тарелке остаются лишь крошки и румяные корочки. Запиваю пиццу очередным стаканом холодной колы и, не таясь, завороженно наблюдаю, как пальцы Кита отделяют от теста с начинкой края и складывают их на развернутую салфетку.

Он тоже не любит корочки. Я улыбаюсь.

А еще мне кажется, что пальцы Кита намного красивее тонких музыкальных пальцев Марика. Да и сам Кит… Ну… Намного красивее Марика.

И я вовсе не держу зла на Зою. Пусть встречается, гуляет и ходит в кино с кем угодно!

Я же гуляю сегодня с Китом, и мое сдуревшее от радости сердце то замирает, то пускается в галоп.

Он мне нравится…

Побольнее щиплю себя за ногу и, чтобы окончательно не поплыть, фокусируюсь на его телефоне, лежащем у подставки для соусов.

Очень дорогой телефон, предпоследняя модель. Наверное, с его помощью он и ведет свои идиотские стримы. Мама не смогла купить мне такой, сколько я ни умоляла. Возможно, сейчас, когда она пошла на повышение, наше финансовое положение выправится и я заимею подобное чудо техники. Ну или… Игорь этому поспособствует.

Снова щиплю себя, чтобы отогнать плохие мысли.

Так или иначе, я – это я, а Кит – из другого мира.

Еще в начальной школе классная рассказывала нам, что семья Синицыных состоит из отца-алкоголика, Никиты и его старшего брата – ранее судимого бездельника.

Я и сама по дороге домой много раз видела его родственников под ржавым грибком детской площадки у общаг. Они день и ночь сидели на лавочках в компании местных алкашей, шумели, дрались и пили паленую водку.

Говорили, что Кит бесплатно питается в столовке и одевается в секонд-хенде. А еще говорили, что он ворует. Дети прятали ценные вещи, когда его заносило в нашу раздевалку, жаловались на него родителям, презирали и не хотели с ним дружить.

Лишь в девятом классе ситуация изменилась: больше никто не смел унижать его или оскорблять. От страха быть избитым.

Кит перехватывает мой взгляд, расправляется с колой и усмехается:

– Что? Задаешься вопросом, откуда это у такого нищеброда? – Он указывает на телефон. – Не бойся, я его не украл.

– Хочешь сказать, ты его купил? – Вытираю руки и прячу под стол.

Кит напрягается:

– Ты вообще хоть раз видела, чтобы я реально у кого-то что-то там крал?

Нет, такого действительно никогда не было. Во всяком случае я не могу припомнить ничего, кроме пустых разговоров и грандиозного скандала, однажды устроенного биологичкой из-за пропажи золотого кольца. Тогда нашу параллель выстроили в коридоре, Кита вывели в центр рекреации и при всех вывернули его рюкзак. Но кольца там не оказалось. И мне было мучительно стыдно за всех нас.

Густая краска заливает щеки, я присасываюсь к полосатой трубочке и умираю от собственной глупости. В конце концов, какое мне дело, как он зарабатывает деньги?

Чистые серые глаза держат меня на прицеле. Пауза затягивается.

Я сдаюсь:

– Прости!.. Сам знаешь, чего только о тебе не говорили!

– Забей! – Он мотает головой и указывает на остатки моей пиццы, мгновенно меняя тему: – Ты вообще собираешься это доедать?

– Нет, – честно признаюсь. – Я всегда оставляю краешки.

Кит кивает, забирает тарелку и вываливает содержимое на свою салфетку.

Аккуратно складывает ее, убирает в карман жилета и быстро поднимается:

– Тогда пойдем, поделимся ими кое с кем.

Мы стремительно покидаем кафе.

Воздух, наполненный пряными ароматами цветов, хвои, сырости, стоячей воды и летнего вечера, вливается в легкие, тени удлинились на закате и плывут далеко впереди – по бурой траве, аккуратно подстриженным кустам, алым стволам сосен.

Кит сворачивает к водоему, и я семеню рядом. Не задаю вопросов, но настороженно озираюсь по сторонам и теряюсь в догадках: может, где-то здесь окопались его голодные бездомные друзья или больные на голову поклонники?

Но Кит останавливается у бордюра, отделяющего берег паркового пруда от склона, долго и задумчиво смотрит вдаль, опускается на плиты, устилающие покатый спуск, и достает из кармана белый сверток. Разворачивает его и разламывает на кусочки остатки нашего обеда, плавно перетекшего в ужин.

Серые утки у берега ныряют в мутную воду, становятся почти вертикально, трясут острыми хвостиками, плывут, словно маленькие корабли, оставляя за собой зыбкий след.

Размахнувшись, Кит бросает им еду.

– Давай, присоединяйся! Эти чуваки скажут тебе спасибо! – широко улыбаясь, уверяет он, я наклоняюсь, отщипываю золотистую корочку и тоже забрасываю подальше. Селезень, вытянув зеленую шею, ловко ловит ее клювом.

Утки. Никаких пьяных блюющих упырей.

Мы с Китом кормим гребаных уток…

Меня сражает приступ смеха.

Кит хлопает ладонью по бордюру, приглашая меня сесть, и я осторожно устраиваюсь на теплых плитах.

Душа трепещет, мы почти соприкасаемся плечами. Весь этот день был похож на мое первое в жизни свидание. И пофиг, что в роли кавалера выступил придурок Кит, который сейчас, в сгущающихся сумерках, молча сидит рядом.

Секунда – и его рука могла бы лечь на мою талию… Жаль, что мы не на свидании.

Красные солнечные пятна вспыхивают на водной ряби и гаснут. Темнеет.

– А неплохо мы провели время, – нарушает тишину Кит, отряхивая ладони, – оказывается, ты нормальная.

Сомнительный комплимент, но его голос наполнен восхищением, словно я оправдала его давние тайные надежды.

– От тебя я тоже не ожидала такого!.. – отвечаю растерянно, и Кит по-дружески толкает меня локтем.

– Ага. Я могу быть нормальным. Если захочу. – Он встает, подает мне руку и помогает подняться.

– Тогда зачем ты сделал татуировку над бровью? – любопытствую я, раз уж сейчас можно все. – Разве это не усложняет тебе жизнь?

Кит пожимает плечами:

– Какой-то фанатик Джокера попросил за донат. Я пошел и сделал, и выложил в сеть видеоотчет. А вообще… Я просто расширяю горизонты. Живем один раз, а в мире столько всего… И никто не знает, какой из дней будет последним, верно?

Меня сражают его слова. Испуг, невозможная радость, разочарование, мутные подозрения и сотни вопросов парализуют ход мыслей, но Кит тяжко вздыхает:

– Ладно. Мне пора. Приходи как-нибудь на старые дачи у водонапорной башни. Устроим барбекю!

Я топчусь на затекших ногах, а внутри волнами поднимается паника.

Теперь все. Теперь уже точно все.

Концентрируюсь на прикосновении горячей руки, обхватившей мое холодное запястье, стараюсь навсегда запомнить этот миг и не расплакаться и пячусь.

– Ладно! Спасибо тебе! Мне тоже пора!

Приклеившись носом к пыльному стеклу автобуса, разглядываю вечернюю сказку – черные громады домов с добрыми желтыми глазищами, скрюченные ветви кленов, изумрудную зелень листвы в призрачном свете фонарей и белую луну над ними.

Я ощущаю нестерпимое томление и электричество в венах. Умиротворение, покой и радость.

Словно пообщалась с родной душой: без давления, без боли, без лишних бессмысленных слов. Словно обрела потерянного друга. Словно получила привет от папы.

Отлипаю от окна за остановку до нужной, покидаю нагретое место, подхожу к дверям и прислоняюсь к поручню. И внезапно понимаю, что телефон весь день молчал.

Судорожно нащупываю его в кармане, достаю и верчу в руках – так и есть. Он сдох!

Яркие огни слепят глаза, ночь укрывает город.

И ужас ударяет под дых.

После конечной автобус проследует в депо. А я впервые нарушила комендантский час, установленный «заботливым папочкой» Игорем.

Глава 7

Осторожно прикрываю за собой дверь, освобождаюсь от кедов и толстовки, напрягаю слух – в квартире полумрак, из гостиной доносится мурлыканье Игоря и бренчание гитары его кумира с коллекционной пластинки.

Замечаю белые лаковые туфли у порога и с облегчением вздыхаю: мама уже вернулась.

Повезло. Вот бы еще незамеченной проскочить в свою комнату…

Робкой тенью крадусь через прихожую, бесшумно ступаю по ковру, но под потолком резко и во всю мощь вспыхивают голубоватые лампы.

– Яна, ты видела, который час? – Я вздрагиваю, натыкаюсь на укоризненный взгляд мамы, и язык прилипает к нёбу.

Игорь возникает в проеме позади нее и скрещивает на груди руки:

– Вообще-то, уже одиннадцать, подруга. Постарайся, чтобы твои оправдания прозвучали складно… И молись, чтобы мать простила тебя.

От его голоса просыпается изжога.

Хочется огрызнуться, выплеснуть все, что накипело, разораться, послать его подальше. Мы не друзья! И мама никогда не наказывала меня за проступки!

Забывшись, упрямо смотрю в его самодовольное, лоснящееся после бритья лицо и серые глаза – совсем не такие, как у Кита.

Они пустые, неподвижные, неживые… Точно у змеи.

И мама, стоящая возле нового мужа, кажется странно чужой, холодной и заторможенной, будто загипнотизированной. Потому что ее всегда яркие черные глаза теперь тоже пусты.

– Я знаю. Задержалась. А телефон сел, – спохватившись, начинаю умолять. – Извините меня, извините, хорошо?

– Где ты таскалась? Забыла, что Игорь просил не добавлять нам проблем и возвращаться пораньше? – кричит мама, и я отступаю назад.

Моя мама всегда безоговорочно доверяла мне, возможно, даже больше, чем следовало. Она не была «матерью года», но если я что-то и утаивала от нее, то из благих побуждений – ведь реальность не состоит лишь из счастливых моментов и поводов для гордости. Однако сейчас в ее тоне сквозит недоверие. Разочарование, усталость, раздражение… Мама не на моей стороне.

По коже пробегают мурашки, а горло сжимает спазм: я не смогу ничего доказать.

Потому что… У меня больше нет голоса.

Да и что я скажу ей? Что весь день промоталась с Китом – кошмарным сном всех матерей девочек-подростков? Что мы орали неприличные слова на весь парк, кормили уток и молча глазели друг на друга, и я из-за этого забыла обо всем на свете?

В выжидающем взгляде Игоря кипит злорадство.

Отворачиваюсь, вешаю толстовку на золоченый крючок, роюсь в карманах – как могу тяну время, сочиняя приемлемый ответ.

– Ну? – требует мама, и Игорь воркует:

– Аня, брось. Яночка сейчас в том возрасте, когда такие вот явления неизбежны. Мы должны быть готовы к новым исчезновениям и загулам и уметь принимать меры. Она может и что-то похлеще выкинуть: наркотики, алкоголь, залет от какого-нибудь безголового парня…

От его словесного поноса в висках зарождается ноющая боль. Я никогда не врала маме, но сейчас непроизвольно сжимаю кулаки и шиплю:

– Я гуляла с Зоей! Мы катались на аттракционах, заходили в кафе, болтали. Давно не виделись, поэтому и потеряли счет времени. Какие еще исчезновения? Какие загулы?!! Какой, вашу мать, залет???

По щекам текут потоки слез. Браво. Я сама себя удивляю.

Мама, стряхнув оцепенение, бросается ко мне, душит в объятиях и всхлипывает:

– Ох, Яна, не делай так больше. Я очень переживала!

– Телефон разрядился… Я не заметила… – бубню в ее плечо и с вызовом смотрю на Игоря.

Он бледнеет от ярости.

Недели идут своим чередом. По утрам перед работой Игорь давится черным кофе, гладит под обеденным столом мамины колени, и мама сияет, заливаясь нежным румянцем. А я своим никому не нужным присутствием дополняю идиллическую картину полной и счастливой семьи. В такие минуты мне кажется, что я старше, грустнее и мудрее этой наивной дурочки, и еда не лезет в глотку.