Невры

– я что, велела тебе останавливаться? – она смотрела с торжеством и улыбалась, мелкие заострённые зубы сияли фаянсовой белизной в лунном свете, и Борис ощутил прилив энергии и понял, что ему это понравилось. Он задвигался с новой силой и вновь впился в прохладные влажные губы. Раздвоенный змеиный язык выплясывал тарантеллу во рту мужчины, а острые ногти беспощадно полосовали спину. Вода вокруг них бурлила и закипала, будто стая пираний рвала под водой случайную жертву. Борис содрогнулся в сладостной судороге, живот его напрягся раз, другой, третий, четвёртый, пятый… Стало уже неприятно и больно, по лицу хлестнуло.

– Боря, Боря, проснись! Ты задрал икать уже! Дом трясется от тебя! – он приподнял тяжёлые веки и увидел над собой Юрика, – сейчас обратно на речку занесëм, иди воды попей, что ли!

Борис поднялся с дивана и тут же упал обратно. Тяжёлый металлический шар перекатился от макушки к затылку и больно стукнул, разнося боль по черепу и дальше по всему организму. Желудок свело и Бориса резко замутило, кишки начали сжиматься в узел, во рту появилась кислая слюна. Он оттолкнул Юрика и, пригнувшись, выбежал из дома. Его вывернуло на ходу. Испуганные куры в панике разбежались по двору, закудахтав и захлопав пёстрыми крыльями. Желудок Бориса извергал из себя зелёную вязкую массу вперемешку с какими-то водорослями и мелкой ряской. Он упал на колени и продолжил блевать. Вскоре он успокоился и тяжело с подвыванием задышал, с его нижней губы свисала тягучая зеленая нитка, соединяясь с лужей посреди двора.

– фу! Боря, ну ты и свинья! – сказал вышедший Денис, – так нажраться! Может хоть бухать перестанешь, что ты пил такое?

Борис, услышав про выпивку, вновь скрутился в судороге, но из него уже ничего не выходило, кроме истошного утробного звука. Он медленно поднялся с колен и тыльной стороной ладони вытер рот, после упёрся руками в бока и с минуту смотрел в небо, тяжело дыша.

– меня до обеда не трогать и ничего не спрашивать, – Борис поплëлся обратно в дом и завалился на диван, скрипнув старыми пружинами. Некоторое время он ворочался, пытаясь поймать равновесие для чугунного шара, катающегося внутри головы, потом, видимо поймав, затих и замер в неподвижном положении на пару часов. Несколько раз он проваливался в тревожный рваный сон, и тогда ему снилась огромная жаба, которая прыгала ему навстречу, всё ближе и ближе, и, когда она приближалась вплотную и прыгала ему в лицо, Борис дëргался всем телом и просыпался. «Не думал, что когда-нибудь ещё это произнесу, но пить больше никогда не буду», – подумал он после очередного пробуждения и снова начал искать взглядом точку в комнате, которая не причиняла бы боли.

Глава 4

Денис проснулся в шесть утра, и его сознание тут же полностью заполнила Злата. Посмотрев на часы, он понял, что идти к ней ещё рано и снова лёг, глядя в потолок. Вскоре в комнату зашла баба Нюра и рассказала, что возле речки спит Борис, и неплохо было бы его отнести домой. Денис растолкал спящего Юрика, и они вместе притащили домой бесчувственное тело несвязно бормочущего и постоянно улыбающегося товарища. Дождавшись вполне приличных девяти часов утра Денис собрал разрядившиеся телефоны и бодрым шагом отправился к усадьбе Чаровских. У пирса он остановился и всмотрелся в большие окна старого маëнтка. За шторами было ничего не разглядеть, но Злата, видимо, его уже ждала и сразу вышла из дому и направилась к плоту. Когда Денис ступил на причаливший к берегу паром, Злата поздоровалась и поцеловала его в щеку. Он было подался ей навстречу, но она уже отпрянула и нажимала кнопку включения буксира. Денис любовался Златой, не таясь и не скрываясь, зачарованно, как картиной в музее. Весёлый, с озорными чертенятами взгляд полыхал из-под фигурно очерченных щедрой природой тонких бровей. Денис будто растворился в ослепительной улыбке, слился с ней, стал её частью, распахнулся навстречу себе и той таинственной, неведомой силе, что звала его, тянула и манила, влекла за собой, в пропасть, в рай, или куда угодно, только с ней рядом, рядом с мечтой, рядом со Златой, рядом с идеалом. Её образ заполнил собой всё вздрогнувшее сознание Дениса, перевернул и вывернул наизнанку дрожащую душу, пронзил и победоносно водрузил табличку с потёртой надписью «Любовь» на молодом, живом, бьющем тамтамами сердце. Ускорил его ход, поглотил и наполнил его перекатывающимися ртутью комками, терзающими и влекущими, волнующими и тянущими, такими, казалось, знакомыми, но, вместе с тем, неизвестными и задевающими тонкие струны души, играя на них завораживающую и торжественную мелодию.

– я уже всё приготовила, – сказала Злата, открывая входную дверь, – ты же помнишь, что мы сегодня хлеб печь будем?

Денис пробормотал в ответ что-то неразборчиво-утвердительное, так как восхищённо вращал головой, глядя по сторонам. Он будто попал в другую реальность – внутреннее убранство усадьбы резко контрастировало с потëртым внешним видом. За тёмно-красными дубовыми дверями, щедро покрытыми лаком, лежала ковровая дорожка, поднимающаяся по гладким гранитным ступеням на площадку гостиной, пол у дверей блестел чёрной и белая плиткой, разбросанной в шахматном порядке. Два высоких узких окна украшали витражи с зелёными, красными и фиолетовыми элементами. Пол круглой гостиной сиял натëртым до блеска паркетом, а в его центре находилось большое изображение восьмиконечной звезды. Над окнами, дверями и на идущем каскадами потолке, была выполнена искусная лепнина, но больше всего поражало, что во всех декоративных элементах были частички янтаря. Им были украшены и балясины лестницы, и изогнутые широкими дугами рожки массивных люстр, свисающих с потолка на золочёных цепях, и камин, и даже резные стулья из тёмного, практически чёрного дерева. Повсюду в широких кадках стояли папоротники, монстеры и другие неизвестные Денису растения. На стенах гостиной располагались высокие узкие зеркала в рамах с золотыми вензелями.

– что, отличается от внешнего вида? – с лёгкой улыбкой спросила Злата.

– о-фи-геть, – Денис перевёл распахнутые глаза на Злату, – так вот, что значит хозяйка янтарного дома?

– ладно, успеешь осмотреться, пойдём на кухню, ты обязательно должен мне помочь с хлебом.

Кухня в доме была вполне современная, лишь фасады кухонного гарнитура были выполнены в классическом стиле. На столе уже ожидали все необходимые ингредиенты: мука, соль и ячменные дрожжи, на разделочной доске стояла специальная форма для выпечки. Выполняя указания Златы Денис смешал всё в необходимой пропорции и, вооружившись мешалкой, стал болтать получившуюся массу.

– так зачем ужу хлеб? Ты так и не объяснила, – спросил Денис, замешивая тесто.

– если он примет дар, то может оставить нам золотые чешуйки со своей короны, а они волшебные.

– прямо волшебные? – с легкой иронией переспросил Денис.

– с их помощью можно «папараць-кветку» найти в купаловскую ночь.

– а разве она существует? Насколько я знаю, никто до сих пор её не находил, это миф, папоротники голосеменные растения, они не цветут.

– конечно миф, – с усмешкой ответила девушка, – папоротники, на самом деле, не голосеменные, они папоротниковые, но да, цветов у них не бывает. Однако, предание про папараць-кветку понимают неправильно – это не цветок папоротника в прямом смысле, это то, что ты хочешь больше всего и то, что ты можешь найти именно в купальскую ночь. Например клад с золотом, или любовь, или…

– или цветок папоротника, – перебил её Денис, – вдруг ты хочешь больше всего именно его.

Злата рассмеялась и испачкала Денису нос мукой.

– а как змеиные чешуйки подскажут, где искать то, что ты хочешь?

– каждому они подскажут свой путь, по крайней мере так говорится в преданиях.

– как компас Джека Воробья?

– ну.. – Злата на мгновение задумалась, – наверное, что-то в этом роде.

– и многие находили?

– а все ищут не в то время.

– а мы в то будем искать?

– а мы в то будем искать, – подтвердила Злата и снова обворожительно улыбнулась, отчего Денис тоже расплылся в ответной улыбке.

– знаешь, – задумчиво сказал он, – мне кажется, что я свою папараць-кветку уже нашёл.

– не могу проверить своим ушам, – Злата картинно удивилась, – какой тонкий подкат!

– какой толстый троллинг, – обиженно ответил Денис и деланно надулся. Злата снова быстрым движением мазнула его по носу мучной ладонью.

– слушай, – перевёл тему раскрасневшийся парень, – а это действительно уж переросток, или другой вид змеи?

– сейчас, подожди, – Злата вымыла руки под краном, тщательно их вытерла и вышла из кухни, – пойдём со мной, – бросила она Денису, и он послушно последовал за ней.

Пройдя через круглую гостиную они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в комнату с массивными книжными шкафами, под завязку набитыми потрёпанными фолиантами и сериями русской и зарубежной классики. Потолок в комнате был скомпонован из тёмно-коричневых деревянных стропил с фигурным теснением, между которыми пестрили яркие узоры с включением янтарных капель. Злата подошла к одной из полок и достала большую толстую книгу. Посмотрев на обложку она кивнула и сказала:

– то, что надо! Вот почитай, покуда тесто подходит, а я пока нам корзину для пикника подготовлю, – и девушка вышла из комнаты, оставив Дениса одного. Осмотревшись он сел в кожаное кресло напротив огромного плоского телевизора, висящего на стене. Книга приятной тяжестью легла на колени, и Денис прочитал название: «Мифы и легенды Беларуси». Пробежавшись глазами по оглавлению он нашёл главу «царь ужей» и перекинул большую часть страниц, в поисках нужной. Вот пошли главы на букву «ц», и взгляд зацепился за слово в оглавлении – «Цмок». Денис остановился и стал Читать.

Цмок (польск. Smok) – дракон в белорусской и польской мифологии. В отличии от европейского дракона, цмок не враждебен человеку.

«И волк помощник, и дракон не враждебен», – мысленно хмыкнул Денис, – «да, действительно, у нас разные с европейцами представления об окружающем мире», – подумал он и продолжил читать.

Сохранившееся на Беларуси слово «Цмок» в противовес «Змею», делающему акцент на «земляной» природе дракона, указывает на водную стихию. В некоторых белорусских диалектах словом «цмок» называют вясëлку-радугу, которая как бы «выцмактывает» воду из реки или озера. «Цмактаць» означает «высасывать, осушать, лишать воды, влаги».

Денис пробежался взглядом по странице, пропуская этимологию названия и остановился на описании животного.

Видом тот змей был как зверь фока, такой же лоснистый, в складках, только без клыков. И серый, как фока. Но длиннее, чем тот, весьма. Потому что длины в нём было семь с половиной логойских саженей, а если поинтересуется немец, то восемь и одна пятая фадена, а если, может, ангелец, то сорок девять футов и ещё двадцать два дюйма.

– Фока?, – спросил сам у себя Денис, – какой ещё Фока? Да уж, – констатировал он, – чем дальше в лес, тем толще партизаны, – но читать продолжил.

Туловище имели эти змеи широкое и немного сплюснутое, и имели они плавники – не такие, как у рыбы, а такие точно, как у фоки, толстомясые, широкие, но не очень длинные. Шею имели, к туловищу, так тонкую и слишком длинную. А на шее сидела голова, одновременно похожая и на голову змеи, и на голову лани.

И видит Бог, смеялась та голова. Может, просто зубы скалила, а может, потешалась над нашими бедами. И зубы были величиной с конские, но острые, и много их было на такую голову, даже слишком.

Глаза огромные, как блюдца, мутно-синие в зелень, остекленелые. И страшно было смотреть в эти глаза, и мурашки по спине, будто Евиного змея увидел, и неудобно как-то, и будто в чём-то виноват.

К тексту прилагалась иллюстрация, на которой был изображён зверь, похожий на плезиозавра. Денис внимательно всмотрелся в картинку и вспомнил вчерашнее купание в Волке, от мысли про цмока его передёрнуло. Он пролистал книгу назад до главы «Царь ужей» И стал читать.

Повелитель всех ужей и пресмыкающихся вообще. Охранник всех сокровищ и подземных кладов. Отличается очень крупными размерами и наличием золотой «короны». Чаще всего описывалась как имеющая вид сросшихся концами листочков с размежеванными по окружности золотыми рожками. Увидеть ужиного короля можно было чаще всего на рассвете, когда он предводительствует всеми гадами, отправляющимися на зиму, в так называемый «уласны вырай» (собственный ирий/рай). Корона ужиного короля наделялась особенными волшебными свойствами. Кто мог заиметь ее или хотя бы 1-2 рожка с нее, обретал способности понимать язык зверей, птиц и растений, читать чужие мысли, справляться с различными сложными ситуациями, тому человеку всегда везло (например, в охоте на диких животных). На владельца ужиной короны или ее части не действовал никакой яд. Вору она позволяла беспрепятственно проходить все замки и запоры. Иногда обладателю короны приписывалась способность видеть спрятанные клады.

Добыть фрагмент короны можно было так: на пути короля ужей и его подданных постелить скатерть или белый рушник, на него положить хлеб-соль и низко, до земли, поклониться ужу. Тот, переползая через рушник, в знак благодарности сбросит на него свою корону или несколько рожков с нее.

Согласно западно-белорусским преданиям, великий король ужей, родной брат Акопирнаса. Имеет на голове большую золотую корону, мог ходить стоя на хвосте. Все ужи были либо его детьми либо подданными, которых он призывал используя богатырский свист, разносящийся по всей округе. Представления про Жалгуина-Каралюса являлись продолжением обычая держать ужа опекуна, распространенного в Литве и Беларуси – до начала 19го века во многих домах вместо кошки держали ужа, об чем писали многочисленные путешественники и послы (Сигизмунд Гербейнштейн). Ужиный король следит за тем, что бы никто не обидел хозяина, у которого жил или живет уж-домовик. Что бы призвать Ужиного Короля на помощь, нужно зажечь свечку, сделанную из жира умершего домашнего ужа – свет этой свечки мог осветить все околицы. Увидев его, Ужиный Король собирал всю свою ужиную силу и мстил обидчику. Знал где хранятся подземные клады, мог помочь с деньгами.

Дальше шла информация о похожих преданиях о ужином царе у других народов, разные названия на других языках, после был напечатан небольшой рассказ о парне, который случайно встретил ужиного царя, ведущего за собой всех своих подданных. Когда змеи стали купаться, парень украл у царя его корону, оставленную на берегу, и убежал. И гнались ужи за ним, пока не выбросил он корону, только благодаря этому и выжил.

В конце главы был как-то по-детски нарисован огромный уж с короной на голове, стоящий вертикально, опираясь на хвост.

Денис пролистал книгу в случайном порядке. Перед глазами мелькали главы: «озеро Свитязь», «поморак», «девушка и змей»…и вдруг Дениса осенило, он пролистал до буквы «Н» и довольно улыбнулся, вот оно! Глава называлась «Неврида, легенда о неврах», он устроился поудобнее и стал читать…

Из-за отсутствия дошедших до нас письменных источников ранняя история славян очень туманна . В последнее время независимо друг от друга археологи, лингвисты и генетики приходят к выводу, что колыбелью славян было Полесье, а также юг современной Польши. Поэтому с протославянами можно отождествлять описанных античными авторами невров.

Неврида! Таинственная страна первобытных лесов, непроходимых болот и синих озер. В начале II тысячелетия до н.э. именно здесь забился один из древнейших, если не самый первый, родник славянской жизни. Медленно, величаво несут свои воды Западный Буг, Припять, Нарев, Горынь, Стырь, Случь, Ясельда, Стоход, Турья, Цна, Волка, Ствига, Лань и еще сотни рек и речушек и тысячи ручейков. Всех и не перечислишь. Также неторопливо текли столетие за столетием в этом нетронутом краю.

Нетронутым потому, что исконно обитавшие здесь праславяне будто слились с природой, растворились в ней. Пуще того – сроднились. Недаром у рек Невриды такие глубоко славянские названия. Для чужеземца тамошние пущи – беспросветная темень и непролазный бурелом. Для невра же, жителя Невриды (Волыни и Западного Полесья), – родной дом с множеством троп и тропинок. И не спутаны эти дорожки в безнадежный клубок. Каждая из них ведет то к небольшому деревянному граду, то к укрытым среди ив речным челнам, то к засеянной злаками лесной поляне, а то к медвежьему логову или волчьей норе.

Невридой назвал этот волшебный край древнегреческий историк Геродот. Сам он до столь северных широт не добрался. Но много наслышался о чудесах, творившихся в земле невров. Например, скифы Северного Причерноморья взахлёб рассказывали ему о том, что один раз в год каждый невр превращается на несколько дней в волка, а потом снова принимает человеческий облик. Серый волк, верный друг Ивана-царевича, пришел в наши сказки из таинственной Невриды. Случайно ли воображение скифов и греческих торговцев рисовало картины фантастических превращений тамошних праславян в диких зверей? Или за красивой легендой скрывается нечто большее? Вот послушайте повесть о борьбе лесных невров со скифскими набегами, тогда узнаете.

Невры, или племена милоградской культуры, известны с рубежа II и I тысячелетий до н.э. Когда-то из заселëнного ими Полесья вышел прародитель всех славян Таргитай и привел своих людей на Средний Днепр. От него пошли чернолесские племена, что смело двинулись из лесных чащ на юг и освоили плодородную лесостепь Восточной Европы. Вскоре там возникли сколотские «царства». Одновременно с продвижением в полуденные страны другая часть праславянских племен продолжала расселяться на закат солнца от Полесья. И в конце концов достигла Янтарного берега.

Так самые сильные праславянские племена ушли на запад и на юг, расширив пределы своей древней прародины. А другие роды, у которых сильных мужчин-воинов было поменьше числом, да медного и бронзового оружия не хватало(все больше каменные топоры), остались на берегах Западного Буга, Нарева и Припяти с ее притоками. Вот этот край Геродот и назвал позже Невридой.

В I тысячелетии до н.э. Неврида была мостом, связывающим воедино две могучие ветви славянской прародины – лужицкие племена и сколотов (скифов-пахарей по Геродоту). Недаром некоторые ученые связывали с неврами смешанную скифо-лужицкую (высоцкую) культуру. Попасть из сколотских «царств» на Янтарный берег можно было лишь через Невриду или перевалы в Карпатских горах.

Зная, что проходы в Карпатах сторожат горные крепости лужицких племен, кочевые орды Северного Причерноморья (киммерийцы, а после них скифы) частенько пытались пробраться на Вистулу и Одру через Волынь и Западное Полесье. В результате нападению подвергались не только лужицкие, но и милоградские праславяне – обитатели Невриды.

Неврида была северным соседом сколотских царств.

Не раз лесные воины-невры приходили на выручку сколотским дружинникам, охранявшим общую степную границу славянской прародины на «Змиевых валах». Ведали жители Невриды: погубит враг лесостепь – и до их градов доберется. И вот однажды, чтобы одолеть мужественное сопротивление сколотских богатырей, скифские цари задумали разорить их прочный тыл – край лесных праславян.

Наконец, была еще одна причина, вызывавшая степные набеги на милоградскую землю. Конечно, не было в ней золота или серебра. Но, как и все люди праславянского языка, невры были живучими и привычными к труду. А именно такие рабы ценились на рынках Понта. Как пастбищные, земли лесного края и интересовали царских скифов – обладателей бесчисленных стад скота. Зато скифская знать была готова хоть всех невров переловить и надеть на них невольничьи ошейники.

Могущественнейший из скифских царей VI века до н.э. Арианта, занятый сперва борьбой со сколотами, а затем долгими походами на Вистулу и Одру, не мог одновременно напасть и на Невриду. Но вот последнее нашествие царских скифов на лужицкие земли было отражено легендарным Бодричем. Степные набеги на запад стали затихать, Сколотские же богатыри – Светозар и его братья – вели бесконечную борьбу с многочисленными ордами, что натравливал на них Арианта. Так степной владыка получил возможность вторгнуться в Невриду всей силою царских скифов.

Что представляла собою Неврида перед вторжением Арианты? То был действительно волшебный край, в точности воспроизводивший картину русских народных сказок. Всë происходившее в Невриде было окружено тайной. Чужеземные торговцы не доходили до берегов Западного Буга и Нарева, устрашëнные слухами о леших, водяных нимфах и лесных чудовищах. Даже соседи невров мало что о них слыхивали.

Обитатели Полесья жили скудно по сравнению с родственниками – сколотами лесостепи. Куда беднее тясминских теремов были их квадратные жилища, чуть углубленные в почву, Нe было у невров огромных городищ-крепостей с мощными валами и башнями. Да и где их ставить-то? Среди лесных дебрей не разгонишься. То же и с землицей. Не выращивали невры хлеб на продажу. Самим бы прокормиться. И большие стада не продержишь на малых лужках, что разбросаны по речным берегам, словно окошки в необъятном лесном океане. Зато для охоты и рыбной ловли – раздолье. Самые удалые да ловкие на медведя и вепря ходят, добывают лося и зубра – хозяина лесных пущ. Бывает, всем родом загоняют в засаду к обрыву небольшие стада диких лошадей – тарпанов.

Так и жили милоградцы. Плужное земледелие от сколотов мало еще кто перенял в Невриде. Грады свои среди болот ставили, в низинах. Чтобы захлебнулся в трясине враг, до них добираясь. Появились, правда, и другие грады, на высоких береговых мысах ставленые. Их, как и болотные поселения, старались земляным валом и прочным деревянным тыном окружить. Помнили о прошлых налетах киммерийского Огненного Змея. Там же в градах плавили железную и медную руду. Не бросали и каменное да костяное оружие, равно как и орудия труда.

Не было в милоградских племенах обособленных дружин. Не выделилась еще знать. Признавали и слушались старейших – у них мудрости больше. Всеми делами вершил род. Воинами считались каждый, мужчина и юноша племени. Лошадь редко использовалась для верховой езды, а для боя тем паче.

Почитали в лесной Невриде самых древних праславянских богов, а также, и в особенности, Рода и Рожаницу. Они помогали сохранить жизнь славянскому корню и вырастить малых детишек, поставить на ноги. Нелегко это было в краю дремучих лесов и туманных болот. Чтили еще лесных и водяных нимф. А было их множество. В каждом дубе, грабе, буке, ясени, в каждой сосне и березе жил по поверьям невров свой лесной дух. То же и в зверях диких, коих было изобилие.

В Невриде люди и звери жили вперемежку. Проедешь мимо деревянного града – не заметишь. Весь укрыт еловым лапником и ветками, а вал выложен дерном. Не град – лесок на холме, да и только. Ходили невры в волчьих и медвежьих шкурах, оттого сами на них были похожи, да еще заросшие густыми бородами.

Их воины носили доспехи из кожи зубра и укрывались деревянными щитами, обтянутыми кожей. Из оружия в особой чести была железная секира – и для боя, и для работы хороша. Но их не хватало. Зато в избытке в родовых градах хранились для нечаянного случая деревянные булавы да палицы, каменные топоры, кремневые копья и дротики, железные да костяные стрелы, медные чеканы.

Такой была девственная земля Невриды в злую годину нашествия Арианты. Три орды царских скифов выступили с ним в поход. Пока скифы-кочевники, исполняя волю Арианты, бились со Светозаром и другими богатырями сколотов на «Змиевых валах», полчища степного владыки ураганом прошли по междуречью Пиретоса (Прута) и Тираса (Днестра). Разорили порубежье траспиев и агафирсов. Досталось и тем, и другим. Ожидали захватчиков на карпатских перевалах. Но от Тираса по Збручу и Серету скифская конница вышла к истокам Западного Буга и Горыни. Густые леса окружили всадников. Царские скифы вступили в волшебное царство Невриды.

Никто не встретил скифов на краю милоградской земли. Ни праславянское войско для боя, ни седобородые старейшины с дарами для изъявления покорности. Просто закончились просторные пашни траспиев и встали перед скифской конницей густые бесконечные леса Невриды. Передовые отряды кочевников обшарили ближние боры и рощи. Ничего: ни людей, ни селений, ни укрытых коровьих стад. Словно заколдовал кто-то неведомый весь лесной край и превратил его жителей в невидимок.

Нахмурился Арианта и велел произвести глубокую разведку. Среди холмистых дубрав и смешанных лесов обнаружили скифы истоки трех рек. То были Западный Буг, Стырь и Горынь. И каждой из трех орд назначена была дорога по одному из водных путей. Скифская конница скрылась под зеленым покрывалом, наброшенным на землю Невриды.

Чудеса начались сразу по вступлению в неведомый край. Ни один человек по-прежнему не попадался на глаза скифам. Зато диких зверей повидали великое множество. Но все больше мельком. Доносили Арианте, что на ехавшую впереди дозорную пару передового отряда спрыгнули с раскидистых деревьев две рыси. Скакавшие позади заметили только, как сбили звери всадников с коней и утащили в чащу. Поиск исчезнувших ничего не дал. Недоумевали бывалые воины: иные из них встречались с хищной рысью на Висле и на Северном Кавказе. Злой зверь, ничего не скажешь. Но откуда у него силы, чтобы человека в кусты затащить? Да так, что следов не найти. Странно…