Полная версия
Всё началось с грифона
Прежде всего я чувствовала яростную упрямую волю: казалось, будто меня поддерживал сильный ветер. Еще была меланхоличная тоска, заставившая меня взглянуть в одно из окон и поискать взглядом небо. Также появилось горькое нечеткое разочарование, словно в мире было слишком много препятствий, а сам он внезапно стал чересчур маленьким.
Но в основном я чувствовала боль.
Она была в легких, в желудке, в каждом ударе сердца. Что-то плотное и давящее прижималось к ребрам и змеей обвивалось вокруг позвоночника, рот обжигал едкий привкус. Я чувствовала себя безнадежно больной и слишком слабой, чтобы продолжать борьбу. Каждое ощущение, звук, вдох и прикосновение приносили боль.
Я отдернула руку, и все чувства испарились. Еще мгновение я была в ярком тесном помещении – слишком ярком и слишком тесном. Все вокруг застыло без движения и одновременно разлетелось на куски. А после я не чувствовала уже ничего, и мир перевернулся.
Саймон поймал меня, не давая упасть, и опустил на пол. Мгновение спустя кто-то осторожно вложил в мои руки стакан воды. Из-под копны каштановых кудрей на меня сверху вниз с беспокойством и заботой смотрели голубые глаза, намного моложе, чем у Саймона.
– Себастьян? – произнес Саймон откуда-то из зыбкого пространства позади меня. – Что ты здесь делаешь?
На секунду взгляд голубых глаз скользнул наверх, куда-то за мое плечо, а потом вернулся ко мне.
– Тетя Челси сказала, что он заболел, – пояснил Себастьян.
– Ну разумеется, – не удивился Саймон.
– Так и есть?
– Это мы и пытаемся выяснить.
– Ты как?
Не сразу стало понятно, что тот, кого назвали Себастьяном, обращается теперь ко мне. Я попыталась ответить, но у меня пересохло в горле. Я начала пить слишком быстро, словно пыталась заполнить пустоту, образовавшуюся недавно внутри меня, и поперхнулась.
– Полегче, – сказал Себастьян.
Он продолжил говорить, но в этот момент я потеряла сознание.
Однажды утром мы поссорились, папа и я. Он только что вернулся домой и был не в настроении. Видимо, поездка прошла не очень хорошо. Мне тогда было тринадцать.
Все началось с вафель из тостера, которые были холодными.
– Ну и гадость, – сказала я и отодвинула тарелку.
– Тогда можешь приготовить сама, – предложил папа и сделал большой глоток кофе из кружки. – Или возьми что-то у меня.
На его тарелке лежали сыр фета, редиска и лепешки, и он, наверное, заранее знал, каким будет мой ответ.
– Фу, – прокомментировала я. – Кто ест на завтрак редиску?
Можно было на этом и остановиться, но я слишком рассердилась.
– Почему ты никогда не готовишь настоящую еду?
– Это настоящая еда, – ответил папа.
Он помолчал немного, а затем добавил: «Это твоя культура, Маржан».
Моя мама, американка, всегда относилась к иранской культуре с куда большим энтузиазмом, чем отец. С тех пор как она умерла, папа почти никогда не поднимал эту тему, а когда все же подобное случалось, мне всегда казалось, что на самом деле он общается не со мной. Мысленно папа говорил с кем-то другим. Думаю, так было с того самого дня, как ее не стало. Кажется, это происходило всегда. Ему, как правило, удавалось сдерживаться, но иногда что-то вырывалось наружу.
В такие моменты папин голос слегка менялся, и я чувствовала, как у меня в груди что-то сжимается. Словно я оказалась там, где мне быть не следовало, подслушивая неприятный разговор двух взрослых, но в то же время уйти не могла. Мне будто не оставляли выбора. И это всегда выводило меня из себя.
– Моя культура – вафли, – буркнула я. – Поджаренные, а не холодные. А это, – я кивнула на его завтрак, – не более чем пародия на твою культуру, Джим.
В такие моменты папа не то чтобы злился – он не терял самообладания, не начинал кричать. Вместо этого тон его становился резким, холодным и бесстрастным, словно кончик иглы для подкожных инъекций, прокалывающей кожу в поисках вены. Мне было больно, и в то же время хотелось пожалеть его. В такие моменты я видела отца насквозь и еще отчетливее понимала, насколько он на самом деле сломлен.
– Ради наших чувств, Маржан, мир не замирает на месте, – произнес он.
Его английский был бы безупречен, если бы не акцент, из-за которого гласная «у» в слове «чувств» звучала дольше и протяжнее, а буква «р» в слове «мир» не была такой звучной.
– Мир ничего тебе не должен. И меньше всего – объяснений.
Договорив, он снова отпил кофе и не сказал больше ни слова. Я попробовала дожарить вафли и сожгла их. На вкус вышло ужасно, и я весь день злилась.
После школы я раздраженно покрутила педали велосипеда в сторону клиники. Я всегда бывала там после уроков, независимо от настроения, – даже злясь на отца, я все равно любила проводить время с животными. Зайдя внутрь, я увидела, что вестибюль был полон людей, смотровые пустовали, а процедурный кабинет погрузился в хаос бурной деятельности.
– Немецкий боксер наелся крысиного яда, – сообщила одна из фельдшеров, проходя мимо меня со стопкой только что продезинфицированных полотенец.
Я заперлась в пустующем отцовском кабинете и начала делать домашнее задание. Через некоторое время туда вошел одетый в белый халат папа. Его волосы растрепались чуть сильнее обычного, сам он выглядел немного более измученным, чем всегда.
– Пошли со мной, – произнес он.
Папа провел меня по коридору и остановился у дверей третьей смотровой.
– Открывай дверь медленно, – тихо сказал он. – И закрой ее за нами.
Свет внутри был тусклым, со смотрового стола донесся тяжелый вздох: «Уф». Мгновение спустя он повторился. На столе лежала сука немецкого боксера, глаза ее были полузакрыты, язык свисал изо рта. Она была подключена к капельнице.
Папа, стараясь не издавать ни звука, выдвинул стул и поставил его рядом со столом. Он осторожно присел и кивнул мне, чтобы я принесла еще один стул и присоединилась к нему.
– Она отравилась стрихнином, – прошептал папа, когда я села рядом с ним. Он бросил на меня взгляд, удостоверяясь, что я слушаю. – Мы вызвали у нее рвоту, дали ей активированный уголь и седативный препарат. Итак, – папа на секунду замолк, не сводя глаз со спящей собаки, – каковы наши дальнейшие действия?
Он меня проверял.
Я задумалась на мгновение. Отравление стрихнином вызывает у собак мучительные судороги, которые без своевременной медицинской помощи становятся смертельными. Папа сделал все, что мог, пытаясь помочь отравленной собаке. Теперь нам нужно было…
– Теперь мы наблюдаем, – сказала я. – Ждем, не появятся ли судороги.
– Хорошо, – одобрил он. – А если начнется припадок?
Я на минуту задумалась.
– Увеличим дозу седативного средства? – предположила я.
– Очень хорошо, – похвалил папа. – А зачем тут темно и мы шепчемся?
– Потому что… – начала я, надеясь, что ответ найдется сам.
Когда этого не произошло, отец закончил мысль за меня.
– Потому что яркий свет и громкие звуки могут спровоцировать приступ.
– С ней… – начала я.
– Мы приехали вовремя, – ответил папа, и казалось, что в его голосе слышится облегчение.
Потом мы сидели, прислушиваясь к дыханию собаки, наблюдая, как поднимается и опускается ее грудь.
Уф.
Уф.
Уф.
– Мир не должен тебе никаких объяснений. В отличие от меня. Когда ты будешь готова, я все тебе расскажу.
– Может быть, для этого нужно просто побольше практики.
Мы находились в кабинете дальше по коридору от большого зала. Я лежала на узкой кушетке, чувствуя, как ко мне возвращаются сознание, силы и равновесие. Парень по имени Себастьян, на вид мой ровесник, стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел на сад. Я предположила, что он помогал нести меня в кабинет, но постеснялась спросить. Саймона нигде не было видно.
– Я могла бы согласиться, – произнесла я, – если бы знала, что вообще имеется в виду.
– Тебе получше?
– Немного. Где Саймон?
– Думаю, разговаривает с начальством моей школы. Надеюсь, он подтвердит то, что сказал им я.
– Саймон тебе…
– Дядя, – закончил он. – Я учусь в школе-пансионе, но когда услышал, что Киплинг болен, то… не мог не приехать.
Себастьян вскинулся, словно только что вспомнил что-то, затем быстро пересек комнату, подошел к столу, на котором стоял кувшин, налил воды в стакан и протянул его мне. На этот раз я пила медленно и, закончив, поняла, что могу сесть.
Мои нервы все еще звенели от удивления, смятения и боли. То, что я чувствовала, уже прошло, но в костях осталось гулкое эхо этих ощущений. Прислушавшись к себе, я поняла, что дышу осторожно, ожидая, что в любой момент меня охватит знакомый жар.
Себастьян сел напротив меня. Он был высок, и выбранное кресло оказалось ему мало. У него были ужасно длинные ноги, поэтому колени задирались чересчур высоко, мешая спокойно положить руки. В общем и целом Себастьян напоминал вялый веснушчатый крендель с неряшливой рыжеватой стрижкой, как будто собрался в первый класс. Он, должно быть, всегда был слегка неловок, но это лишь добавляло ему очарования. Себастьян как будто весь состоял из локтей и коленей, но лицо его было таким выразительным и живым, что забирало все внимание на себя, словно луч прожектора. Таким я увидела Себастьяна в первый раз.
– Что именно там произошло? – спросил он. – Если ты не против ответить.
– Точно не знаю что… – ответила я.
Глупо было рассказывать о своих ощущениях.
Я почувствовала Киплинга.
В этот момент вошел Саймон.
– А, вы очнулись, – сказал он. – И уже познакомились с моим непутевым племянником.
Он бросил на Себастьяна укоризненный взгляд.
– И я бы поступил так же еще раз, – вызывающе сказал он, вставая. – Ради Киплинга.
– В этом я не сомневаюсь, – согласился Саймон. – Но в следующий раз тебе понадобится оправдание получше. Больные бабушки вызывают слишком много вопросов. Нам нужно стараться не привлекать внимания такого рода.
– Что ты им сказал? – поинтересовался Себастьян.
– Что ты нагло соврал, – ответил Саймон. – Что ты дрянной мальчишка, который уже завтра вернется в школу, и вся семья, включая твою совершенно здоровую бабушку, в ужасе от твоего поведения.
– Завтра? – с тревогой переспросил Себастьян.
– Скажи спасибо, что я не отправляю тебя назад сегодня вечером.
Он повернулся ко мне, и суровость на его лице сменилась надеждой и мольбой.
– Теперь расскажите мне о Киплинге.
Я сделала глубокий вдох, наслаждаясь отсутствием боли в легких. Этим папа и занимался? Это и была его работа?
– Он страдает, – произнесла я.
Лицо Саймона вытянулось. Я задумалась, как справился бы со всей этой болью мой отец. Я представила, как он подходит к Киплингу с иглой в руке, шепчет ему, чтобы тот не волновался; говорит, что еще немного нужно потерпеть, но потом агония и немощь отступят, исчезнут навсегда.
А потом…
Нет, это неправильно.
– Ему нужны обезболивающие, – сказала я. – А еще питательные вещества. Если он не может есть, поставьте капельницу. Сделайте рентген, МРТ, возьмите анализы крови и образцы кала. Потом нужно будет лечить все обнаруженные заболевания.
Слова казались пустыми: они извивались так, словно в моем желудке были угри и мне необходимо было выплюнуть их как можно скорее, не позволив себя укусить. Я ни разу не посмотрела на Саймона и Себастьяна, пока не закончила говорить и на ковре не оказались все скользкие слоги до последнего. Когда я наконец взглянула на них, то почти ждала увидеть на их лицах отвращение.
Увидев вместо этого облегчение, я тоже успокоилась.
– Значит, это излечимо, – вымолвил Саймон. – Получается, ему все-таки можно помочь.
– Возможно, ему станет лучше, – подтвердила я.
Снова угри.
– Вы сможете помочь? – спросил Саймон. – Сделать… то, что порекомендовали?
– Я все еще хожу в школу, – напомнила я.
Секунду Саймон хранил молчание.
– Разумеется, – сказал он. – В таком случае мне придется найти другого врача.
Саймон удовлетворенно кивнул.
– Пожалуй, мне стоит заняться делами.
Мужчина повернулся и вышел из комнаты.
Себастьян, оставшись стоять, смотрел на меня еще мгновение, а потом вышел вслед за дядей. Я услышала, как они вполголоса переговариваются в холле. С большим трудом я поднялась и подкралась к открытой двери, стараясь разобрать разговор.
– Позволь мне остаться еще хотя бы на одну ночь, – просил Себастьян. – Я хочу побыть с ним.
– Ему нужен отдых, – возразил Саймон. – Когда Киплингу станет лучше, ты сможешь проводить с ним столько времени, сколько захочешь. Может, мы даже соберемся всей семьей, чтобы отпраздновать его выздоровление.
– Но…
– Никаких «но», – прервал его Саймон. – Ты и так вызвал достаточно подозрений. Больная бабушка… Серьезно?
Я выглянула в холл. Себастьян опустил голову: казалось, он собирался уйти, но что-то его остановило.
– А если она ошибается? – спросил он. – Вдруг ему не станет лучше?
Угри, угри, угри.
– Не думай об этом, – сказал Саймон слишком поспешно. – Киплинг сильный. Он поправится. А мы пока должны продолжать жить своей жизнью – это единственный способ уберечь его.
– Мы могли бы сделать для него больше, если бы нам не приходилось держать все в тайне, – возразил Себастьян, в его голосе звучала безысходность.
– Ты расстроен, – произнес Саймон. – Киплинг много значит для всех нас. Мы проследим, чтобы у него было все необходимое.
Себастьян еще мгновение свирепо смотрел на дядю, а потом пошел обратно в комнату, где они оставили меня. Я прокралась обратно к кушетке и легла. Когда Себастьян вошел, в его глазах все еще горела ярость, но он сделал глубокий вдох, успокоился и сел в кресло.
– Киплинг не домашнее животное, – сказал Себастьян. – Он нам не принадлежит и мог бы уйти в любое время, но выбрал нас. Киплинг доверял нам на протяжении сотен лет. С ним все будет в порядке?
Мне не хотелось еще одной порции угрей, поэтому я просто беспомощно кивнула, надеясь, что смогу убедить его.
– А как дела у тебя? – спросил Себастьян через мгновение. – Ты в порядке?
Когда я посмотрела в его голубые глаза и не увидела там ничего, кроме сочувствия, что-то во мне сломалось.
Я не плакала, когда умер папа, ни на похоронах, ни после. Слезы так и не пришли. Но здесь и сейчас, в этом незнакомом месте, рыдания появились ниоткуда. Их было невозможно остановить, и я могла только сидеть и плакать, как маленькая и глупая девочка, совсем запутавшаяся в себе. Я даже не знала, о чем именно плакала: об отце, о странном и прекрасном звере в соседней комнате, о несправедливости всего происходящего, отдающейся бесконечным эхом из вереницы вопросов: «Почему, почему, почему».
– Бывало и лучше, – всхлипнула я, вытирая глаза и понемногу успокаиваясь.
Себастьян по-прежнему смотрел на меня, и, к моему удивлению, он, казалось, не испытывал отвращения к моим рыданиям.
– Не хочешь выйти немного подышать? – спросил он.
По всей территории поместья были проложены прогулочные дорожки. Себастьян повел меня через розовый сад и поле, предназначенное для какой-то неизвестной мне игры на газоне. Пока мы шли, он сыпал фактами из истории поместья: вот это крыло достроили в 1836 году, этот фонтан был подарком короля Георга, а эти витражи делали во Фландрии с использованием химикатов, которые сводили людей с ума.
– Откуда ты все знаешь? – спросила я.
– Моя семья очень серьезно относится к своей истории, – объяснил он. – Я думаю, отчасти потому, что один из ее членов видел все своими глазами.
– Я слышала, что ты сказал, – призналась я. – В холле.
Себастьян, казалось, смутился.
– Я не имел в виду…
– Все в порядке, – успокоила его я. – Я и правда не знаю, как со всем этим справляться. Вам нужно обратиться к кому-то еще.
– Он не согласится, – ответил Себастьян. – Саймон верит… во что-то. Когда дело касается Киплинга, он считает, что все нужно делать определенным образом, иначе договор будет нарушен.
– Какой договор?
Себастьян рассмеялся.
– По мнению некоторых членов семьи, именно Киплинг дал нам все, что у нас есть. Они считают, что он выбрал нас, потому что мы оказались этого достойны, поэтому нам нужно жить так, как и раньше, иначе он уйдет и заберет с собой всю нашу удачу.
– Но ты так не думаешь.
– Для меня, – сказал Себастьян, – Киплинг – это член семьи. Мы даем ему еду и пристанище, потому что он один из нас. Ничто иное не имеет значения.
В конце спортивного поля была старая каменная стена, похожая на те, которые я видела, когда мы подъезжали. По другую сторону начинался пологий зеленый склон, а за ним – густой лес c невысокими деревьями. Мы спустились по склону и вышли к журчащему ручью. В неглубокой заводи мелькали, то выплывая на свет, то прячась в тени, крошечные рыбки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.