Ледяная птица

Подплывший к Лере Панама удивленно оглянулся. Что это с ней? Куда смотрит? И вдруг почувствовал, что вода в озере поднимается. Ее стало больше!

– К берегу! Быстрее к берегу! – Курбан, еще не понимая до конца, что происходит, показал рукой в сторону черной дыры в серой стене. – Туда, в ту галерею! Быстро!

Ни Панаму, ни Валерию дважды приглашать не пришлось. Они что было сил зашлепали по воде руками.

– Эй, давай теперь ты! – Курбан повернулся к Кокаколе. – Давай, прыгай!

– Я?!!! – Сериков отвел испуганные глаза от черной бурлящей воды. – Я?!! Ни за что!

– Давай быстрее…

Договорить Курбан не успел. Из‑за поворота появился спецназовец. Это подоспело первое отделение.

Услышав стрельбу, солдаты во главе с Моховым сразу же включились в преследование, но тоже не слишком успешно.

Гарун открыл пальбу первый. Делал он это так, как видел в американских кинобоевиках – держа пистолет обеими руками и корректируя прицел по ходу ведения огня, благо запас патронов в обойме это позволял.

Пуля попала точно в глаз спецназовцу, и тот упал, выронив гранату, из которой собирался выдернуть кольцо. Курбан на долю мгновения замешкался, но не его сын! Он молнией прыгнул вперед, схватил гранату и, перекатываясь, швырнул ее за угол, туда, откуда должны были появиться остальные преследователи.

– Быстро прыгай! – крикнул он отцу.

– Кольцо? – выкрикнул Курбан и, увидев его на раскрытой ладони, удовлетворенно кивнул. Он снова повернулся к Кокаколе: – Давай, сын ишака! Прыгай, пока я тебя не пристрелил!

Горец хотел еще что-то сказать, но в этот момент в коридоре ухнул взрыв и ураганный ветер чуть не сбросил всю троицу с карниза. А следом прокатился визг Леры. Что она кричала, расслышать было невозможно из-за многократного эха, но от него всем стало еще тревожнее.

– Даю три секунды! – Курбан направил ствол в лицо директора ФАЗМО.

Сериков, увидев перед своим носом дымящийся ствол автомата, вздохнул, повернулся лицом к краю карниза и сделал шаг вперед. И в этот момент, как назло, снова завизжала Лера. Сериков отпрянул в сторону и, брякнувшись на колени, молитвенно сложил Руки.

– Я не могу! – По лицу Кокаколы катились слезы. – Я боюсь!

– Прыгай, дурак, попадешь в руки солдат, они же на тебе опыты ставить будут!

– Папа, да брось ты его! – Гарун подбежал к отцу и потянул его за рукав. – Пойдем!

Они опоздали ровно на одну секунду. В коридоре появился Куликов.

Увидев спорящих беглецов, он мгновенно вскинул автомат и дал очередь. Лейтенант целился в старшего Алиева, но младший оказался быстрее. Его тело стрелой пролетело в воздухе и, столкнувшись с телом отца, отшвырнуло его в сторону. Пули, предназначавшиеся Курбану, прошли мимо. Кроме одной, той, что пробила грудь сына. Ответ горца был молниеносен. Нож, брошенный умелой рукой, вонзился в горло Сашки Куликова.

Держа автомат наизготовку, Курбан кинулся к сыну.

– Гарун, мальчик мой, как ты? – спросил он, пряча слезы.

– Папа… уход… – Гарун на полуслове потерял сознание.

Глаза Курбана заметались по подземелью. Нужно было срочно решать, что делать, сдаваться этим палачам или рискнуть и прыгнуть? Если он прыгнет, то у Гаруна шансов выжить практически не остается. А если не прыгнет, если попадет в лапы разъяренной солдатни, то этих же шансов не будет не только практически, но и даже теоретически.

– Помоги! – Не отводя ствол автомата от входа в галерею, Курбан повернулся к Серикову. – Помоги поднять сына.

Кокакола подскочил к неподвижному Гаруну, легко поднял его на руки и передал отцу.

– Идешь со мной? – Мрачно спросил Курбан и тут же поправился: – С нами. Сериков замотал головой.

– Ну, как знаешь.

Курбан не глядя шагнул в пустоту. Он не успел еще долететь до воды, когда по ушам ударил еще один вопль Леры. Отчаянный, дикий вопль женщины, объятой ужасом.

Глава 17

Женский крик эхом пронесся по подземелью. Герман и Анатолий переглянулись.

– Женщина, – сказал Герман. – Откуда здесь взялась женщина?

– А кто его знает! – Анатолий пожал плечами. – Кажется, это там.

Он показал рукой в сторону правого поворота.

– Пошли, вдруг удастся помочь ей?! – Герман не оглядываясь быстро зашагал по коридору. – Давай настраивай свои уши, нам нужно точно выйти, без ошибок!

– Ну, это уже не от меня зависит! – Толик догнал Германа и пошел рядом. – Если крик повторится, тогда другое дело. А пока…

Послышался вопль, еще более страшный, чем прежний.

– Боже, да она, – Герман побоялся сказать вслух, о чем он подумал. – Господи, только бы успеть! Только бы она не наткнулась…

– На чудовище! – закончил за него Анатолий и перешел на бег. – Черт, неужели так и есть, это же големы! Это они выпускают ублюдка.

Герман не слышал, что бормочет его товарищ. Он мчался сломя голову, замедляя бег лишь на поворотах и моля бога не дать ему поскользнуться и упасть, потому что на счету каждая секунда и каждый миг. Герман не думал о том, что он будет делать, когда добежит до озера, как будет сражаться с монстром. Главными его противниками сейчас были время и расстояние – вот с ними он и боролся. А что будет потом, там как бог решит, все в его воле.

– Налево! – крикнул Толик. Герман, словно робот, тут же повернул в открывшийся поворот.

– Вот! Вот оно, это озеро! – закричал он, увидев впереди площадку, а за ней огромную, вздыбившуюся голову монстра. – Толик, вот он!

– Вижу! – Рык привычно, так, как это делал в Москве, сконцентрировался. Ему нужно было заставить живущих в нем нанороботов перестроить голосовые связки хозяина на работу в ультразвуковом диапазоне. Что удалось без проблем.

– Господи, да быстрее ты! – Герман выскочил на площадку-балкон и увидел барахтающихся в воде людей. – Сволочь, он опять на охоту вышел! Смотри, там в воде! Там, кажется, раненый! Это же Гарун! И Лера?!!!

Герман повернул посеревшее лицо к Анатолию. А тот стоял неподвижно и смотрел перед собой невидящими глазами.

– Да что же ты! Это же, – Видя, что от спутника мало толку, Герман не выдержал и бросился в воду. – Лера, ребята, держитесь, я сейчас!

Александров плыл кролем, самым быстрым стилем, который знал, и все равно видел, что не успеет. Огромная, неправдоподобно большая голова ушастого и глазастого монстра уже нависла над тем местом, где, по его расчетам, находились его друзья. Вот он уже разинул свою пасть…

– Стоять! – приказал Рыков чудовищу. – Стоять!

Монстр вздрогнул. Его желтые, с черным щелевидным зрачком, глаза‑блюдца медленно развернулись в сторону Толика, и тот почувствовал вдруг такой приступ голода, что у него даже голова закружилась.

– Стоять! – повторил Рык. К голоду прибавилось накатившее волной чувство обиды и разочарования. – Пошел отсюда! Кому сказал? Прочь!

Для пущей убедительности Анатолий резко, так, как он подсмотрел у големов, ударил ультразвуком. «Хлыст» вызвал у чудовища бурю негодования, он зарычал так, что, казалось, задрожали стены. Рыку пришлось «закрыть» свой слух, чтобы не оглохнуть. Он снова пустил в ход «хлыст», еще жестче. По подземелью прокатился тяжелый стон. Но Анатолий не чувствовал жалости. Он представил, сколько людей погубила эта тварь. Тварь, которая олицетворяла собой всех врагов и мучителей! А потому Толик не собирался щадить отвратительное создание.

Он все бил и бил, монстр уже перестал кричать, он сжался в комок и, закрыв глаза и опустив голову к самой воде, терпеливо переносил наказание, а Рык все никак не мог остановиться. Он, может быть, так бы и забил ушастого до смерти, но в это время в дело вступил еще один персонаж.

Это был Мохов. Пробегав целый день по подземелью, он несколько отстал от своих бойцов и поспел к месту событий лишь сейчас. Увидев, или скорее, услышав, как избивают Хранителя, ротный решил поначалу, что это кто-то из своих, из големов.

– Остановись! – закричал он. – Прекрати, ты же убьешь Хранителя!

– А ты кто такой? – гневно спросил Толик. Он даже не заметил, что общается с капитаном на ультразвуке.

– Я? – удивился Мохов. – Я глиняный, Командир роты! А вот ты кто? Постой, ты Рыков? Мой…

– Да, твой пленник. Бывший пленник. – Толик почувствовал, что волна охватившего его бешенства не только не схлынула, но поднимается все выше и выше, застилая глаза туманом. – Ты это хотел сказать?

– Я хотел предложить тебе сдаться. – Рука Мохова сделала неуловимое движение, и в ней блеснул ствол «грача». – Давай кончай спектакль!

– Спектакль? Ты сказал, спектакль? – Ярость, переполнявшая душу Толика, требовала немедленного выхода. Она перехватывала ему горло и грозила вот-вот задушить его самого.

– А ну на колени, урод! – Спецназовец видел трупы своих ребят, видел, как страдает Хранитель, и еле сдерживался, чтобы не пристрелить трансформера. – Я приказываю тебе, на колени!

Зеленый, с синими прожилками, светящийся шар разорвал темноту зала. Заряд, вырвавшийся откуда-то чуть выше глаз Рыка, молнией ударил прямо в карниз. Тело Мохова, в последний момент успевшего отпрянуть вглубь коридора, отшвырнуло назад и, протащив кувырком по телам мертвых спецназовцев, прижало к стене. А в галерею влетел еще один заряд. Еще большей силы. Пучок прозрачной голубой энергии ударил в потолок и, рассыпавшись мелким дождем искр, накрыл теряющего сознание ротного.

– Убью! – продолжал рычать Анатолий. – Убью!

Его светящиеся адским зеленым огнем глаза искали, кого бы еще покарать, но никого не было. Даже безмозглый, ведомый одними лишь инстинктами Хранитель и тот додумался скрыться. Сражаться с Рыковым больше никто не хотел.

* * *

Поблескивая в ярком свете полной луны лоснящимся боком, плавно покачиваясь на неровностях горной дороги, «додж» въехал в расположение роты и остановился возле дома, претендующего на название штабного. Если бы прапорщик Тараненко заранее не предупредил стоявшего на вышке часового о прибытии важных гостей, спецназовец мог бы подумать, что всё происходящее ему снится. Ночь, горы, тишина, выключенные фары бесшумно движущегося мощного микроавтобуса с непрозрачными стеклами, все как в голливудском боевике!

Впрочем, нет, как только машина остановилась, тишина была нарушена. Из упомянутого дома выскочил Тараненко и, топая тяжелыми башмаками, подбежал к машине. Он попытался отдать рапорт вышедшему из «доджа» бородачу, потом метнулся к высокому белокурому Свенсону, но тот остановил его взмахом руки, и он повел высокое руководство в дом. Уж прапорщик, в отличие от часового, прекрасно знал, кого сподобился принимать.

– Мохов вернулся? – спросил Махмудов.

– Никак нет! – Рука прапорщика дернулась, чтобы отдать честь. – Он внизу.

– Плохо, – проворчал бронзовый. – Груз прибывает через два часа. Поднять всех по тревоге!

– Дык и так подняты! – растерянно сообщил Тараненко. – Капитан как вернулся…

– Так он все же возвращался? – удивился Свенсон.

– Да, товарищ капитан взял с собой первый взвод…

– Что-о?! – Круглые глаза бронзового стали еще круглее. – Взвод? Под землю? Что произошло?

– Там чужие! – Прапорщик виновато развел руками. – Товарищ капитан считает, будто видел в подземелье посторонних!

– Считает? Или видел? – Махмудов навис над съежившимся Тараненко. – Кого он видел?

– Не могу знать, товарищ… Ваха! – Голос прапорщика дрожал. – Он прибежал, поднял людей…

– Сколько у тебя здесь бойцов? – Свенсон мягко взял Тараненко за плечо и, ограждая его от Махмудова, отвел в сторону. – Нам очень нужны люди. Верные люди, преданные! Ты меня понимаешь?

– Конечно!

– Вот и ладно! Кого мы можем поставить в оцепление?

– Что оцепляем? Весь район? Или гору? – озадаченно спросил Тараненко.

– Гору? – Мартин посмотрел в окно. – Нет, гору не надо. Только озеро и подходы к нему.

– Если только дороги, то хватит одного отделения, – приободрился прапорщик. – Мы уже тренировались. А если все выходы из подземелья… То тогда только если по одному бойцу ставить. Кое-где выйдет и по два, но этого все равно мало.

– Раз тренировались, хорошо, молодец Мохов! Тогда действуй по вашему плану! Расставляй людей, организовывай связь! Есть индивидуальные радиостанции?

– В НЗ есть такие, каких даже у американских спецназовцев нет! – Похвастался прапорщик. Снабжение лежало не на нем, но все равно, почему бы не похвастаться, все ж таки он тоже не последний человек. – Вот только товарищ капитан брать не разрешает.

– Я разрешаю. – Свенсон оглядел себя. – Найдется комплект обмундирования для меня?

– Конечно, товарищ… генеральский комплект имеем! Наш капитан все предусмотрел! Он даже позывной себе взял «Второй», чтобы вам «Первый» достался.

– Ладно, неси! И знаешь что… Как тебя зовут?

– Виктор! Витя!

– Виктор, меня зовут Свенсон. Мартин Свенсон! А статус, звание, по-вашему, у меня чистильщик. А генералам не завидуй, скоро сам ими командовать будешь. – Швед подтолкнул Тараненко к пещере. – Ну, беги, времени нет! Да, постой, с транспортом как у вас?

– «Уазик» командирский и «газель»!

– Тогда давай сажай личный состав на борт и развози! – приказал чистильщик. – После этого подтягивайся к полосе! А мы с Вахой туда своим ходом подъедем. Сорока минут хватит?

– Маловато будет! – Тараненко, как и все прапорщики, не мог не запросить поблажки. По правде говоря, он и не собирался развозить бойцов по всем точкам. Метода давно отработана, выброска в район дежурства, а там бегом к посту. – Прям в обрез, могу не управиться! Вот час – как раз самое то!

– Не могу я тебе часа дать – Свенсон качнул головой и взглянул на прапорщика виноватыми глазами. Он привык доверять слову специалиста и не считал себя вправе заставлять его действовать так, как ему хочется. – Надо успеть, Виктор, надо!

– Ну, раз надо, значит, успеем! – сказал прапорщик, зная, что времени и так хватит с избытком. – Двигатель порву, а уложусь в срок!

Гордый от сознания своей значимости для общего дела, Тараненко побежал выполнять приказ.

* * *

Мохов с трудом разлепил веки. Голова гудела, обожженная кожа страшно саднила, но голем долго лежать не мог, он должен был предупредить Мартина, что враг сильнее, чем они могли предполагать. Что нужно срочно отменять прием груза и бросить все силы на преодоление кризиса.

Должен был сообщить, но не мог. Не мог, и все. Тело отказывалось слушаться. Оно было словно чужое. Удивительно, как это еще голова ворочается. Ну и силища же у этого трансформера!

Мохов впервые видел энергетический удар, до этого он лишь слышал о них. Ему рассказывали, что все големы могут испускать ударные пучки. Бронзовые – желтые, чистильщики – зеленые, а про Золотых говорили, будто те могут даже синие излучать. Ну если не синие, то голубые – без сомнения. И этого хватит, чтобы смести любую преграду. Оказалось, что излучать могут не только они!

Неожиданно капитан услышал невнятное бормотание. Негромкое, монотонное, оно шло откуда-то со стороны озера. Да-да, оттуда, откуда оно никак не могло доноситься. Там же Рыков! Нет, вряд ли! А может, это Хранитель?

Мохов осторожно приподнял голову и замер! Оп, тело как будто стало слушаться! А чего удивляться, нанороботы продолжали выполнять программу, зашитую в их постоянную память. Уж они-то свое дело знают туго! Это тебе не перезаписываемая, которую можно стереть, а можно и улучшить, апдейтить, так вроде бы говорят специалисты…

Чувствуя себя с каждой секундой все лучше, Мохов приподнялся, опершись на локти. Радость от того, что тело постепенно начинало подчиняться, тут же улетучилась. Его люди! Они все, или почти все, лежали рядом. Обугленные, обгорелые. Весь первый взвод! Мало того что их постреляли как куропаток, так теперь еще и пожег огнем этот чертов Рыков. Господи, и зачем он только послал их ловить трансформера? Да и беглецов тоже. Лучше бы плюнул на все это. Ребята бы живы остались.

Капитан, превозмогая боль – кожа еще не успела регенерироваться, – поднялся. Господи, вот так отшвырнуло! Почти в середину коридора. Мохов в раздумье посмотрел туда, где было озеро. Надо бы взглянуть, что с Хранителем, но страшновато – вдруг там все еще этот охреневший трансформер? Вот собака бешеная! Как же он силен!

С другой стороны, как он вернется, не выяснив все до конца? Тот же Свенсон… Нет, Свенсон, может быть, и поймет, а вот Ваха, тот не простит. Самое меньшее, назад в подземелье погонит. Скажет, сходи, посмотри и назад! Одна нога тут, другая там, чтобы не пришлось тебя ждать! Хотя, может, и… Нет, надо пойти посмотреть. Вдруг это бормочет кто-то из ребят?

Мохов, опираясь рукой о стену, сделал шаг и остановился, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Вроде бы идти может. Если не торопиться, то вполне и без опоры обойдется.

Нетвердой походкой, стараясь не слишком удаляться от стены и в то же время не приближаться к телам своих бойцов, Мохов осторожно двинулся к балкону. Будь что будет, пусть палит этот трансформер, а то, что положено сделать капитану, он сделает.

По мере приближения к озеру обожженная кожа стала ощущать холод. А бормотание становилось все громче и громче.

– Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар! – непрерывно повторял кто‑то.

Валентин опешил. Голос показался знакомым, но разум отказывался верить, что это тот, о ком он подумал.

Заинтригованный до того, что даже боль как будто отступила, Мохов сделал несколько быстрых шагов и вышел на полуразрушенный карниз.

Прямо перед ним качалась гигантская голова Хранителя. Его удивленные глаза – да-да, Валентин впервые видел их такими, но мог бы поклясться, что они именно удивленные, – смотрели куда-то в сторону. Вправо. Как раз откуда доносился гнусавый голос… Нет, все-таки это Кокакола!

– Аллах акбар! Аллах акбар!

Мохов сделал еще шаг и медленно повернулся. Так и есть, молится этот полоумный. Конечно, кто же, кроме идиота, мог уцелеть в этой бойне?! Не зря же говорят – против счастья дураков наука бессильна.

Николай Николаевич стоял на коленях и, истово крестясь, повторял как заведенный:

– Аллах акбар! Аллах акбар!

При этом он не забывал периодически биться лбом о каменный пол.

Картина была столь фантастической, столь нелепой, что Мохову показалось, будто это он, а не Сериков, потерял разум.

– Ты чего это? – сбивчиво заговорил он. – Чего делаешь?

– Аллах акбар! – Рука кандидата в големы совершила еще одно крестоподобное путешествие, после которого лоб прижался к каменному полу. – Аллах акбар!

Капитан перевел взгляд на Хранителя. А тот, зачарованный действиями странного человечка, начал раскачиваться в легком трансе. Амплитуда этих колебаний становилась все больше и больше, и вскоре его небольшой кожистый рог, торчавший на самом кончике носа и делавший его похожим на носорога‑уродца, стал проноситься в непосредственной близости от острой кромки балкона.

– А тебе, козлу ушастому, что нужно? – раздраженно спросил Валентин. – Ты-то какого черта торчишь здесь? Потанцевать решил? Змей зачарованный!

– Аллах акбар! Аллах акбар!

– Заткнись, не с тобой разговаривают, факир московский! – бросил Валентин, не оглядываясь на Серикова. – Тебе на Арбате с дудкой сидеть, а ты в серьезные дела суешься! И чего тебе дома не сиделось, чего сюда полез?

– Аллах акбар! – Кокакола, не видя ничего, стукнулся головой об пол.

– Мать вашу… вот два придурка. Вы что, сговорились, что ли? Я тебя, урода, спрашиваю, какого черта тебе надо? Чего вылупился? – Капитан, поняв, что от Кокаколы он ничего не добьется, переключился на Хранителя. – Эй, тварь, проснись, тебе говорю!

– Аллах акбар! – Стук об пол. – Аллах акбар!

– Блин, да заткнешься ты? Вот зараза, ничего его не берет! Даже Хранитель и то жрать отказывается! – Мохов вдруг вспомнил, что говорит с монстром в обычном диапазоне, а тот слышит только в ультразвуке.

– Эй, ушастый! – крикнул он, перестроив глотку. – Ты чего мышей не ловишь? Посторонние в подземелье!

Хранитель, загипнотизированный монотонным пением Кокаколы, вздрогнул, выходя из оцепенения. Его взгляд стал приобретать осмысленность. Голова поднялась еще выше, пасть приоткрылась, и показались клыки.

– Аллах акбар! – Удар лбом об пол. – Аллах акбар!

Мохов неожиданно почувствовал укол в сердце. Вообще-то он слышал, что это несвойственно големам, обычные чувства у них притупляются, но, видимо, в нем что-то изменилось.

– Эй, Папа Римский, сейчас тобой обедать будут! – Мохов бросил взгляд на монстра.

Тот наклонил голову, примериваясь, как бы ему схватить человека и не задеть голема.

– Эй, ушастый! Ну-ка, пошел отсюда! – Неожиданно для самого себя закричал Мохов. – Брысь… козззел! И чтобы людей больше не трогал! Рыбу жри, гусь-переросток!

Проводив глазами мгновенно исчезнувшего Хранителя, капитан повернулся к Серикову.

Тот, не видя ничего, продолжал молиться.

– Эй, апостол, вставай! – Мохов схватил Кока‑колу за шиворот и рванул вверх. – Я не знаю, какому Богу ты молишься, но скажу тебе одно – вали отсюда поскорее! Уходи из комплекса как можно дальше и не возвращайся больше никогда.

Глава 18

– Гарун, сынок, держись! – Курбан с тоской смотрел в гаснущие глаза юноши, на которого возлагал столько надежд, того, кто, спасая отца, подставил свою грудь под пулю врага и показал, что он настоящий мужчина. Нет, он должен жить несмотря ни на что! – Гарун, послушай меня! Ты должен, обязан меня услышать!

Герман, с удрученным видом стоявший рядом, оглянулся. Ему не нравилось, что они расположились так близко от воды. В любой момент мог объявиться противник, но сейчас говорить об этом не хотелось. Он с тревогой посмотрел на Леру.

Летчику очень хотелось поговорить с девушкой, узнать, как она здесь оказалась, сообщить, как соскучился по ней, но время ли сейчас думать о своих чувствах, когда у людей такое горе. Герман перевел взгляд на Панаму.

Геннадий, мокрый, как и все они, не отрывал грустного взгляда от Курбана, к которому успел привязаться как к другу. Его горе он переживал, пожалуй, тяжелее всех. За время их совместных скитаний горец, с совсем не геройской наружностью и железным характером, завоевал его доверие, да что там доверие – восхищение! Спокойный, немногословный, этот человек, от зорких глаз которого не могло ускользнуть ничего, был неспособен на предательство. Такого не приведи господь иметь врагом и счастье – другом.

Невозмутимее всех был Рыков. Стремясь поспеть на выручку терпящим бедствие, он прыгнул в воду и добрался до них вплавь, потому что посуху переход из галереи в галерею мог занять много времени. Он успел как раз вовремя. Курбан, все это время державший сына на руках, был в таком изнеможении, что с трудом держался на воде, а Лера, так та вообще от страха забыла, что умеет плавать. Мало толку было и от растерянного Панамы. Хорошо, что подоспели спасатели в лице Толика и Германа, которые и помогли им выбраться на берег.

– Гарун, ты должен бороться, – тихо говорил Курбан, стоя на коленях рядом с сыном и глядя в его закрытые глаза. – Понимаешь, умирают те, кто сдается. А ты должен бороться, захочешь жить – будешь жить.

– Господи, был бы я волшебником, – прошептал Панама. – Все бы отдал за исполнение одного-единственного желания.

– Гарун, держись, слушай меня, – Курбан все говорил и говорил, не умолкая ни на мгновение. Он чувствовал: стоит ему только замолчать – и ниточка, соединяющая его с сыном, оборвется, душа Гаруна покинет тело и ее не вернуть обратно. – Держись, цепляйся за жизнь! Прогоняй свою слабость! Гони плохие мысли, думай только о том, что у тебя было хорошее! Будет хорошее! Повторяй: я хочу жить, я буду жить! Ты же мужчина, ты горец, ты не можешь сдаться!

Панама, не в силах смотреть на тягостную сцену, отвернулся. В его глазах стояли слезы. Лера с сухими глазами опустилась на колени по другую сторону неподвижного тела умирающего и молча погладила его по мокрым волосам.

– Гарун, ты видишь, сынок, все мы, я, твой папа, твои друзья, мама там, дома, все мы просим тебя остаться с нами! Борись сынок! Борись! Как отец прошу тебя, борись!

Герман почувствовал, как к горлу подступил комок. Он повернулся к Рыкову, словно надеясь найти у него сочувствие, как вдруг заметил, что тот делает ему какие-то знаки. Странно, чего он хочет? О чем сейчас можно говорить, когда такое горе? Хотя, с другой стороны, пора подумать и о живых, о том, что будет с ними. Такие мысли мелькали в голове Германа, пока он следил за непонятным поведением Толика.

Тот с невозмутимым видом опустился на колени рядом с Лерой, взял руку Гаруна и, оголив ее, стал нащупывать пульс.

Панама и Герман обменялись недоуменными взглядами.

«Кто это? – спрашивали глаза Геннадия. – Откуда он взялся?»

Герман сделал успокаивающий жест, дескать, свой, плохого не сделает.

Геннадий пожал плечами. То, что парень, которого привел Александров, далеко не прост, это ясно, все видели, как он стрельнул в преследователей. Если бы не он, еще неизвестно, остался бы кто в живых. А вот из чего он палил и где сейчас это необыкновенное оружие, непонятно. Ну да ладно, это можно выяснить и позже, а вот что он сейчас делает…