Полная версия
Сумеречный Сад
Трейси Хигли
Сумеречный Сад
Tracy Higley
NIGHTFALL IN THE GARDEN OF DEEP TIME
© 2022 Stonewater Books LLC
© Беккерман А., перевод, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Оформление обложки Екатерины Климовой
* * *Пролог
МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ: С УЛИЦЫ
Заброшенный участок, скрытый за кирпичной стеной. Пустующий, если не считать сорняков, выросших размером с деревья, и занесенный ветром мусор, скопившийся от нескольких равнодушных поколений. Посреди стоят кованые железные ворота. Они проржавели, и сложно вообразить, что они когда-то гостеприимно распахивались навстречу человеку.
За воротами стебли растений тянутся к небу, к соседним домам, к железным прутьям, оплетая ворота густым зеленым покровом, из-под которого выглядывает ржавчина, и никого не пропуская внутрь.
Пустой участок. Запущенный, заброшенный, забытый.
ВНУТРИ – НЕЗРИМО:
Жизнь.
Музыка и живопись.
Поэзия и История.
Истина, Красота и Добро.
Ждут, пока их откроют, увидят.
Пока их получат как благословение – и как упрек.
Как средство или, возможно, как цель.
Ждут зрячих, чтобы те увидели, слышащих, чтобы те услышали.
Ждут Келси, пока она бежит к книжному магазину, держа в одной руке стакан с горячим кофе, а в другой – пакет печенья, мысленно сочиняя…
Глава 1
Если увидеть город на грани весны глазами воображения, то кажется, что он держит в своих асфальтовых ладонях обещание и возможности. Он вызывает стужу отыграться за последнее поражение и расставляет своих солдат – пешеходов, снявших куртки, и водителей, открывающих окна в машинах, – готовясь к битве за тепло, листья, птичье пение…
Нет, не пойдет.
Начинать текст с погоды. Что может быть ленивее.
И на сколько же я опаздываю?
Я отвлекаюсь от опасных хребтов и долин покрытого трещинами тротуара и поворачиваю запястье, чтобы посмотреть на часы.
Кофе вот-вот прольется, хотя дисплей даже не загорелся. Должно быть, скоро три. В любой момент придут ученики, а у подростков терпение короткое. Мне очень нужны эти встречи с ними, сегодня – особенно. На час, что мы проведем вместе, я могу перестать думать о своей дилемме.
Как водится, в кафе я потеряла счет времени, пока запасалась печеньем для прилавка книжного и обсуждала с Анамарией свою новую маркетинговую идею, плод отчаяния. К тому же по дороге домой я поддалась порыву сочинить нелепую оду весне и замедлилась.
«Ворон считаешь», – так бы Ба назвала мои видения города, который вместе со своими жителями идет в бой, чтобы вернуть в мир весну. Она бы улыбнулась и подмигнула, но все равно. Слишком много проблем нужно решать в реальности, нет времени спускаться по затейливым тропинкам сознания.
Воображение на хлеб не намажешь.
От кафе Анамарии я прошла уже три квартала сквозь милый сердцу район Линкольн Виллидж. Прохожу мимо музыкального магазина «Ритм и чудо», потом мимо пустой кирпично-красной стены рядом с магазином – и наконец я у Книжной лавки на Каштановой улице… бывшей когда-то Театром на Каштановой улице. Скульптурный фасад, уложенный завитками в карниз над резными дверьми – отзвук первого предназначения здания. Мускулистый Дионис лежит, развалившись, над головами прохожих и поднимает кубок за бурное веселье театра.
Я перехватываю бумажный пакет с печеньем в зубы, а освободившейся рукой открываю дверь, задевая колокольчик над головой.
– Келси, ты что, скотчтерьер какой-то? – Гнусавый голос Лизы пронзает весеннее тепло, а затем она подхватывает у меня печенье.
– Который час? Они уже здесь? – Я забираю у нее пакет и ставлю печенье и свой кофе на прилавок из полированного красного дерева.
– Всего лишь 14:30, – щурится Лиза. Кивком она указывает на мое запястье: – Почему бы тебе не посмотреть на свою игрушку?
«Игрушка»! Говорит, как будто ей семьдесят лет, но на самом деле ей около сорока, хотя годы и не были к ней благосклонны. Рваная прямая стрижка неровно обрамляет глубоко посаженные глаза и рот. На ней сегодня желтый шарф, только подчеркивающий нездоровый цвет кожи. Она выглядит так, будто не выспалась.
– Я просто… Кофе… – Я качаю головой. Спорить с Лизой бессмысленно. К тому же она не очень пунктуальна и мой единственный подчиненный, поэтому я не хочу ее раздражать.
Вместо этого я разрываю пакет, достаю из него печенье и, открыв витрину, раскладываю печенье на верхнем ярусе, как черепицу на крыше, для толпы голодных после школы подростков.
Лиза возвращается к работе (или избеганию ее) в комнате за кассой.
Пользуясь случаем, я вгрызаюсь в шоколадное печенье, делаю глоток кофе и, опершись на прилавок, позволяю себе оглядеть книжный, залитый лучами медового послеобеденного солнца сквозь витражные окна, расположенные высоко на правой от меня стене, над фресками с портретами знаменитых писателей. Пылинки танцуют в воздухе под нежные ноты Вивальди, словно крошечные феи Динь-Динь летают по Нетландии.
Несмотря на все, что происходит, я наслаждаюсь этой минутой в моем уютном гнездышке и чувствую благодарность за этот книжный – здесь все, что я люблю, разложено по стопкам, перевязано и расставлено на полки в огромном помещении со множеством таинственных укромных уголков. Для девушки с генеалогическим деревом, состоящим из одних пробелов, этот магазин – дом, и семья, и жизнь.
Любому, кто знает историю этого места или кто задержался на входе и прочитал подписи под пожелтевшими фотографиями, очевидно, что раньше это был общественный театр. Возвышения раньше были сценой, над моей головой – театральный балкон, а в задних комнатах еще стоят подсвеченные зеркала и вешалки с костюмами вместо книжных шкафов с подписями «ИСТОРИЯ ИСКУССТВА» или «ЗАРУБЕЖНАЯ ФИЛОСОФИЯ».
Уже больше шестидесяти лет прошло с тех пор, как Ба связала воедино свою любовь к театру и любовь к книгам и выкупила это обреченное место, чтобы сделать из него книжный рай.
И обожаю я здесь не театр, а книги. От невыветрившегося запаха чернил свежих изданий до пыльного аромата подержанных кожаных переплетов, ждущих своего читателя, который бы оживил их любовью, от каждой книги веет ностальгией и радостью. Я всегда провожу пальцами по острым обрезам новых поступлений или поглаживаю бархатно-мягкие букинистические находки в потрепанных текстильных обложках с золотым тиснением.
Книга – это тысячи и тысячи порталов в другие миры между страницами… слова любви и тоски, счастья и печали, вопросы, тайны, судьба. Стопки книг обнимают стены здания и дни моей жизни, одновременно утешая и удушая.
Шестьдесят лет любители книг посещают Книжную лавку на Каштановой улице…
Все это скоро пойдет ко дну из-за моей невероятной некомпетентности.
Вместо печенья чувствую во рту привкус пепла и, обогнув прилавок, кладу его внутрь, рядом с книжкой по маркетингу. Вечером я возьму ее домой – пролистать в поисках вдохновения.
Колокольчик над дверью снова звенит.
Я оборачиваюсь на звук, ожидая увидеть группу ребят, которые приходят по вторникам и четвергам – я радостно назвала их «Писатели будущего».
Но от вида нашего посетителя моя улыбка скрывается в глубине горла, а кофе становится горьким и кислым.
Я молчу и жду, когда он скажет, зачем пришел.
Будто бы я не знаю.
Он смотрит на меня с высоты своего носа сквозь очки со слоновьей оправой. Наверное, ему кажется, что в них он выглядит умнее. За стеклами его зеленые глаза отливают золотом – пугающие глаза кошки, спрятавшейся в тенях.
– Мисс Уиллоби.
Я демонстративно киваю.
– Чарльз Даймонд Блэкбёрн.
В награду за мой сарказм я получаю злую складку между бровей. Но человек, настаивающий на помпезном обращении, заслушивает такое же по отношению к себе. И почему Даймонд? Мама подарила такое имечко? Или он сам так назвался, желая впечатлить кого-то?
Я смотрю на часы. 14:57. Лиза, как водится, ошиблась со временем. Сердце бьется в такт цифровой секундной стрелке. У меня есть три минуты, чтобы убедить Блэкбёрна уйти. Ему нельзя быть здесь, когда придут дети.
Я обхожу прилавок, рукой показывая на дверь.
– К сожалению, сейчас не время. У меня скоро занятие…
– Я не займу у вас много времени.
Все в нем раздражает меня. Его седеющие волосы и невероятно дорогая стрижка, подстриженная в салоне бородка, белый треугольничек платка, выглядывающий из кармана пиджака.
Я выпрямляю спину, вздрагивая, будто у меня по спине ползут насекомые.
– На самом деле вы нисколько не займете, потому что разговаривать нам не о чем.
– О, боюсь, что это не так. На днях я узнал удивительные новости от городской налоговой службы.
Я поджимаю губы, стараясь унять пулеметную очередь, с которой его слова повторяются в моей голове.
Он хищно улыбается, и ряды зубных коронок блестят, как надгробия из слоновой кости.
– Я был очень удивлен, мисс Уиллоби, но поскольку я часто общаюсь с господами из налоговой, рано или поздно я бы узнал о вашем положении.
Словоохотливый. На моей ментальной доске с полароидами фотография Блэкбёрна подписана этим словом, по старой привычке я ищу для всех идеальное определение. Я не могла выбрать между «словоохотливый» и «многоречивый», но первое мне больше нравится по звучанию.
– Вижу по вашей реакции, мисс Уиллоби, что о ваших проблемах с налоговой вы осведомлены.
Я хватаю с прилавка тряпку, воняющую лимонным полиролем, и вдавливаю ее в деревянную поверхность, будто я леди Макбет, смывающая с рук вину. Ткань цепляется за царапину у выступа.
– Я справлюсь с магазином без вашей помощи. – Я вырываю нити из деревянного плена и провожу пальцем по трещине. Она становится больше? Неужели она будет расти как волшебное проклятие и расколет весь прилавок?
Блэкбёрн усмехается, как злодей из мультфильма, демонстрируя все свои коронки:
– Я пришел не для того, чтобы давать советы, и вам это прекрасно известно.
Это правда.
Я кидаю тряпку на прилавок и смотрю прямо на пепельно-серый пиджак в тонкую полоску, как заключенный на расстрельную команду.
– Я обещала Ба.
Я ее не подведу. Не после всего, что эта чудесная женщина для меня сделала, особенно не сейчас. Холод сковывает спину прямо.
Ба доверила мне свое наследие, как передают раненую птицу, просят позаботиться о ней, вылечить.
Если б я только знала, что делать.
Он смеется невесело и снисходительно.
– Вы молоды, мисс Уиллоби. Если бы здесь была Элизабет…
– Не говорите о ней так, будто знаете ее. Она бы ни за что не продала магазин.
Лиза появляется из комнаты, проскальзывает ко мне, поправляя черно-желтый шарф, и цвета внезапно напоминают мне полицейскую ленту.
– Мистер Блэкбёрн! Не заметила, что вы зашли. Какая приятная встреча. – Пальцы заправляют прядь волос за ухо.
Я вдыхаю сквозь сжатые зубы:
– Я справлюсь, Лиза.
Лиза проводит рукой по витрине.
– Не хотите печенье? Они только из печи, а вам не повредит перекусить.
– Нет, спасибо, дорогая, – Блэкбёрн похлопывает себя по пуговицам пиджака, – слежу за фигурой.
Лиза смеется – я не помню, чтобы она издавала такие трели по другому поводу.
– О, вам не о чем беспокоиться.
Я встаю между ними и смотрю прямо в кошачьи глаза Блэкбёрна – одно из явных преимуществ высокого роста.
– Окей, если вам больше ничего…
– Мисс Джонсон из налоговой милостиво сообщила мне во всех подробностях, что с вашего последнего уведомления истекло достаточно много времени.
Снова звенит колокольчик, и в магазин вваливается поток школьников, толкаясь и смеясь.
Я хватаю его под локоть и веду к двери:
– Благодарю вас за визит, Чарльз Даймонд Блэкбёрн, и за то великое множество сформулированных, составленных и произнесенных слов, которыми вы милостиво уведомили меня обо всем, что мне и так известно. Но, как видите, у меня дела.
Я выталкиваю его из еще открытой двери на тротуар. Ни в коем случае я не могу позволить ему сказать хоть словом больше в присутствии учеников. Я так старалась создать между нами хрупкое доверие, необходимое для творческого полета, а если они узнают правду, то я их больше не увижу. Не говоря уже о том, что мне нужна та небольшая сумма, которую школа платит за программу.
Блэкбёрн с шумом втягивает воздух и поднимает выщипанные брови в ответ на оскорбление – то, что я выставила его на улицу. Сомневаюсь, что он понял мою насмешку над его стилем речи. Он встает на тротуаре.
– Мисс Уиллоби, возможно, вам стоит меньше времени уделять книжкам и детям и больше – вашему бедственному положению. Даю вам последний шанс принять мое предложение. Боюсь, вы скоро пожалеете, что не поспешили извлечь возможную выгоду из вашей безнадежной ситуации. Это место – не святыня, и потом, продажа – не самый плохой вариант.
Неужели я слышу завуалированную угрозу?
Скрестив руки на груди, я не свожу с него глаз:
– Для меня – нет.
– От того, что вы игнорируете правду, она никуда не исчезнет, мисс Уиллоби.
– Возможно. А если игнорировать вас, вы исчезнете?
Я не дожидаюсь ответа. Едва сдерживаю порыв саркастически взмахнуть своими длинными волосами ему в лицо. Ба бы ужаснулась моей «вздорности», но с этим человеком, кажется, по-другому нельзя.
На самом деле моя бравада – фальшивка. Строительные леса, пожирающие магазинчики на Каштановой улице, кричат о его правоте. Мне нужно заняться практической пользой, а не витать в облаках, думая о книжках, и красоте, и весне.
Даже если писатель-любитель внутри меня шепчет, что все знают, как заканчивается история противостояния большим и страшным застройщикам.
Дыши глубже, Келси.
Скажи этому голосу убираться обратно в тени.
Сосредоточься на важном.
Глава 2
Я предполагаю, что история одного из нас в какой-то степени является историей всех нас.
Фредерик БегбедерНе обращать внимания на уходящего Блэкбёрна, налепить на лицо бодрую улыбку для семи «писателей будущего», вернуться в книжный и обнаружить, что они уже ждут меня.
– Готовы повеселиться?
Некоторые закатывают глаза.
Однако я всегда напоминаю им, что наше время вместе должно быть в удовольствие. Больше всего я хочу, чтобы в своих текстах они не боялись играть, хочу облегчить ношу стремления к совершенству.
Если бы только кто-то так помог мне.
Так что сегодня я засовываю подальше все мысли о Чарльзе Даймонде Блэкбёрне и о его угрозах и все внимание уделяю моим талантливым ученикам, а потом вновь спущусь вниз по кроличьей норе.
Я подхватываю кофе и подталкиваю их внутрь магазинчика, мимо вращающихся стоек и сквозь столы, расставленные, как стеганое одеяло, заваленные книгами и подписанные «НОВИНКИ», «ЛУЧШИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ КНИГИ ГОДА» и «ЛЮБИМЫЕ ИСТОРИИ».
Я медлю у стены с застекленными винтажными туристическими плакатами из двадцатых и тридцатых годов, поддаваясь любимой фантазии. Плакаты зовут меня «провести лето изящно!» на Амальфитанском побережье Италии рядом с модной брюнеткой – в одной руке она балансирует мундштук, в другой – бокал мартини. Или они обещают убежище в бронзовом песке с точками верблюдов, направляющихся к пирамиде Гиза, «загадочному чуду света!».
Что такого в других местах, что так отчаянно зовет нас исследовать их?
Сколько раз я представляла себе, как увольняюсь и отправляюсь в кругосветное путешествие, чтобы набраться достаточно опыта и вдохновения и, возможно, написать что-то стоящее самой?
Лиза как-то посмеялась надо мной из-за любви к плакатам, сказала, что мне не хватит смелости. Насмешка меня задела. Но я не могу оставить магазин. И я не оставлю Ба. Сейчас мне достаточно путешествовать по страницам чужих книг.
Почти.
Внутри меня живет дурное желание откликнуться на зов, вскочить в самолет и забыть о своих обязанностях, но я только киваю роскошным путешественникам, признавая их превосходство и свою тоску.
Жизнь – это череда выборов, как я поняла, и каждый выбор – это голос со своим ритмом и очарованием. Иногда те, что шепчут рьянее всего и говорят с сокровенными глубинами нашей души, – самые опасные.
После плакатов меня подзывает пустыми обещаниями дерево «Туда и обратно» из папье-маше.
Прошлый выпуск писателей помог мне сделать эту скульптуру, оммаж[1] «Хоббиту». Вдохновленные Широм ствол и ветви слеплены из любимых страниц, вырванных из подержанной книги в бумажной обложке, вымоченных в крепком кофе и замазанных клеем. Пальцами провожу по неровной поверхности моей любимой цитаты – она слишком длинная, и прочитать я ее не успею, но мне и не нужно, чтобы понять насмешку.
В этом краю мира нет безопасных дорог. Помни, вы оказались на краю Диких Земель, и куда бы ни пошли, вас ждут всевозможные развлечения.
Может быть, однажды, Гэндальф. Может быть, однажды.
Будто бы в ответ на предупреждение Гэндальфа ребята подступают ко входу в детский отдел, моему величайшему достижению, с тех пор как несколько лет назад я взялась за дизайн магазина.
Подростки сначала сопротивлялись идее встречаться в детском отделе для их внеурочных занятий, но через пару недель мое изобретение их покорило.
Неиспользованное пространство театра в конце длинного тесного коридора годами простаивало в роли пыльного хранилища, но однажды в своих набегах на барахолки я нашла огромный деревянный шкаф.
С чужой помощью я донесла его до магазина, отпилила видавшие виды ножки и разместила так, чтобы он стоял на полу и закрывал собой вход в коридор, а в задней стенке вырубила отверстие. Двери шкафа всегда открыты, внутри висят разномастные шубы из фальшивой шерсти, напоминая вешалки с костюмами старого театра. Обычно шубы раздвинуты, так что проход видно сразу же. Но по вторникам и четвергам я задергиваю вешалки, заставляя идущего впереди подростка раздвигать их самостоятельно.
Я замыкаю шествие, сгибаясь пополам, чтобы пролезть внутрь.
Мы проходим в коридор, блестящий пурпурно-черным. Свет из комнаты в конце пути освещает рисунки местного художника по стенам.
Этот коридор – моя дань уважения тайным входам в неизведанное, всем местечкам за углом и как всем невинно выглядящим порталам, так и приглашающим заглянуть. Здесь безлиственные, похожие на тени деревья обрамляют зимний лес, костяные снежинки ложатся на погнутый уличный фонарь, а фавн с рыжеватым мехом в красном шарфе несет посылки и останавливается поговорить с маленькой девочкой.
Сложно было уговорить пожарных оставить эту конструкцию, несмотря на то, что с другой стороны детского отдела есть другая дверь, которая ведет в переулок между книжным и художественным музеем позади него. Инспектор позволил шкафу остаться только после того, как я закрепила дверцы в открытом положении.
Однако эффект, конечно… волшебный. Даже подростки соглашаются, что нет лучше способа раззадорить воображение, чем для начала уйти в Нарнию, сбежать из реальности и завернуться в магию.
Величайшая радость для меня – видеть, как оживает их творческая энергия. Здесь, вдалеке от посторонних голосов, они чувствуют себя в безопасности и могут свободно делиться своими мечтами.
Я отталкиваю тревогу, всплывающую каждый раз, когда я думаю, что могу их подвести.
Сказки – это для детей. Даже через двадцать лет воспоминание еще болит.
Едва я усадила детей за столы и раздала задания, Лиза зовет меня обратно.
– Сейчас вернусь, – говорю я семи будущим писателям прежде, чем встретиться с Лизой в конце коридора, уперев руки в бока. – Лиза, мы только начали…
– Да, ну, у меня тут готовенький. Нужна твоя волшебная рука.
Я оглядываю учеников, водящих ручками по бумаге. Без меня они быстро выдохнутся.
– Продолжайте, – говорю я им и следую за Лизой.
Я замечаю потертости на ее стоптанных бежевых туфлях и рваную кромку на радужном свитере.
«Волшебной рукой» Лиза называет способность найти подходящую книгу даже для самых требовательных клиентов. Ей кажется, что это своего рода талант, а вовсе не навык, необходимый для работы в книжном. Навык, которого Лизе ощутимо не хватает – вместе с пунктуальностью, организованностью и другими. Но я обещала Ба ее не увольнять, как обещала сохранить магазин – и я сдержу свое слово. Хотя в обоих случаях я никогда не понимала – почему.
– Чем я могу вам помочь?
«Готовенький» оказывается коренастым мужчиной в черном пальто и ярко-зеленом берете. Он бесцветно улыбается и пускается в описание необходимой ему книги – наполовину исторической, наполовину конспирологической – о том, построили ли пирамиды пришельцы.
Удивительно, я ведь только что рассматривала туристические плакаты о Египте.
Мы проходим мимо полок с надписями «ПРИРОДА» и «ЯЗЫКИ» к узкому шкафу под окнами, где составлены книги по псевдоархеологии.
Шутки ради я оборачиваюсь к нему и закрываю глаза. «Посмотрим, смогу ли я ее найти» – провожу рукой вниз по шкафу, нахожу нужный ряд, затем пробегаюсь пальцами по корешкам, чтобы почувствовать их размер, материал обложки. Где-то на середине я останавливаюсь, выбираю книгу и открываю глаза.
– Как вы ее нашли? – Он явно удивлен.
Я пожимаю плечами и отдаю ему белую книгу в твердом переплете, на обложке – пирамида с всевидящим оком.
Он пробегается пальцами по обрезу.
– Вы ее, должно быть, читали?
– Боюсь, что эту – нет.
– Автор – гений, скажу я вам. Естественно, ученые хотят все замять.
– Конечно. – Я улыбаюсь, надеюсь, что не снисходительно. По правде говоря, я бы хотела, как этот мужчина, верить, что в мире больше чего-то загадочного, чем кредиторов и неоплаченных счетов. Лиза зовет меня «выдумщицей», от нее это не звучит как похвала. Несмотря на мою любовь к туристическим плакатам и Нарнии, сейчас я стараюсь быть более практичной.
Мне нужно вернуться к ученикам, но покупатель продолжает разговаривать, поэтому я перехожу на шаг, не прерывая дискуссии, и веду его к кассе.
– Я могу вам что-то еще подсказать?
Он с видом победителя трясет книгой.
– Нет, я уже нашел то, что искал!
– Отлично. Лиза вас рассчитает.
Он продолжает разговаривать с Лизой, доставая кожаный кошелек. Еще один болтливый.
Но у Лизы есть одно преимущество – она умеет ладить с людьми, и он уходит от нее с улыбкой, прежде чем я успеваю поправить пару сбитых с места экземпляров на столе «ДОСУГ».
Лиза тычет в спину уходящему мужчине:
– Вот такие книжки мы должны выставлять, чтобы у нас покупали. Спорные. Не эту скукотищу, – она взмахивает рукой в сторону «ЛУЧШИХ ИСТОРИЧЕСКИХ КНИГ ЗА ГОД». – Или сделать большой стенд с тем бестселлером, о котором все говорят – «Звездный фолиант». Я все еще не понимаю, почему ты не…
– Я не хочу видеть эту книгу в магазине, Лиза. Я тебе говорила.
– Да, но они разлетаются как горячие пирожки! Ты с ума сошла, если не хочешь ее продавать. Я знаю, ты тот еще литературный сноб, но все еще это не имеет…
– Я сказала, что не хочу продавать эту дурацкую книгу! – Я повышаю голос.
Секунду спустя слышен перезвон колокольчиков с двери.
– Какую дурацкую книгу?
Остин вваливается в магазин, одетый в серебристо-серый хлопковый костюм. Выглядит он идеально. В руках – два стаканчика кофе из «Старбакса», вопросительно поднята бровь.
– Не важно. Что ты тут делаешь? – Я чувствую, как к лицу приливает кровь.
Он подходит ближе и быстро целует меня в щеку.
– Тоже рад тебя видеть.
Остин милый, как и обещала моя бывшая соседка по колледжу, Аманда, когда она нас познакомила. Сказала: «Вы хорошо подходите друг другу». Он немного меня выше, а его светлые волосы и голубые глаза полная противоположность моим.
– Прости. – Я принимаю предложенный стаканчик. – Просто я тебя не ожидала. У меня сегодня занятие…
– Какое занятие?
Я вздыхаю. Сколько раз я говорила, что у меня заняты вторники и четверги? Мы, правда, встречаемся всего около месяца, но он уже зовет меня «своей девушкой», а это накладывает определенные обязательства – внимание к деталям, например.
– Мои юные писатели. Я должна к ним вернуться. Что такое? – Я бросаю взгляд на шкаф.
– Очевидно, кофе.
– Почему ты меня не спросил? Я уже выпила кофе сегодня.
– Если ты его брала в той забегаловке…
– Кафе «Глазунья» – не забегаловка, Остин. И кофе Анамария варит замечательный.
Он пожимает плечами.
– Как скажешь. Но я эти стаканчики пять кварталов нес, потому что рядом ни одной приличной кофейни нет.
Я вздыхаю еще раз и делаю глоток. После долгого пути кофе едва теплый.
