Ахиллесова пята

Был ещё один запах, сладкий, щекочущий нос, слабо пробивающийся сквозь сирень. Настолько слабо, что его предпочитали не замечать и в слух о нём не говорить. Студенты молчали, лишь изредка перебрасываясь черной шуткой и отвечая на неё нервным смешком.

Надя подобрала веточку и отдирала от нее мягкую, тонкую кору, обнажая липкий, мокрый ствол. Страшно не было, организм отключил эту функцию. Не избавился насовсем, а будто на оголенный нерв шлёпнули пломбу, надеясь, что и так сойдет. Но не сойдет, разболеется ещё хуже, чем было. А пока ты сидишь, ждешь, как дурак, ощупывая языком, и гадаешь: когда же пломба вывалится, когда снова станет больно, и моментом покоя насладиться не можешь.

Профессор Сазонов, худой как жердь старикан, не спеша, направлялся к ним, попутно осматривая сирень и березки, шелестящие на ветру. За ним нога за ногу шёл Юра, огибая большие лужи. Позицию водителя они оба разделяли.

– Идемте, время уже восемь часов. Нас ждут.

Надя не отрывалась ни на шаг от профессора и не заметила, как оказалась самой первой у входа в морг. Коридорчик был узким и тёмным, вся группа позади сбилась в кучу. Девчонки пищали и держались друг за друга. Надя оказалась в западне. Анестезия прошла, и страх накатил с удвоенной силой.

– Если кому-то будет плохо говорите, – монотонно проинструктировал профессор и приоткрыл дверь. Повеяло холодом, в нос ударил сладковатый запах формалина. Толпа толкнула Надю вперёд.

В просторном сером помещении стояло семь тележек, на которых лежали еще одетые трупы. Кроме них стояли две заполненные холодильные камеры, словно у них в городе у людей было только одно занятие – умирать.

– Ой, зырьте, – прошептала из-за спины Света Матвиенко.

Шепот у курившей Светы вышел баском, её подруги, стоявшие рядом, хмыкнули. Профессор недовольно шикнул на них, а Надя посмотрела направо. Дверь в соседнее помещение была приоткрыта и крепкий мужчина в фартуке, словно мясник на рынке, ловко орудовал скальпелем.

Надя понеслась назад.

– Куда ты лезешь?!

Её одногруппники столпились у выхода и отпихивали Надю локтями, но она шла напролом. Она не сможет этого вытерпеть. Запах забивался в поры, жалкий завтрак грозился выйти из горла. Там будет она сама через пару недель, когда скажут, что опухоль злокачественная, а патологоанатом будет вскрывать черепную коробку так, чтобы швы не бросались в глаза родным на похоронах. Надя нос к носу столкнулась с Юрой, и страх смешался со стыдом и беспомощностью.

– Дай пройти, – бросила она дрожащим голосом. Юра отступил.

Надя сползла по стене в коридоре и села на пол, пытаясь нащупать опору. Сердце долбило глухо, а рука никак не могла нащупать нашатырь и ватку. Мозг с бешеной скоростью начал сканировать тело и задавать вопросы с дотошностью сыщика. Ей становилось всё хуже и хуже, один страх подпитывал другой, и вот она снова очутилась в замкнутом круге. Хотелось сложить руки домиком как в детстве и исчезнуть, но вряд ли бы это решило все проблемы. Можно было сбежать из морга, но было непонятно, как сбежать от себя.

Рядом с ней кто-то присел. Надя не сразу поняла, что это профессор.

– Вы в порядке? – он безучастно поинтересовался у неё. – Соберитесь, практику нужно закрыть в любом случае.

Надя оперлась на его руку и медленно поднялась. Коридор кружился.

– Да-да. Я…

– Идёмте, – профессор не стал дослушивать и повёл обратно.

Надя вдохнула поглубже и задержала дыхание. Никакого сочувствия она не ждала, сколько их было на его веку, таких трясущихся студенток. Хотя бы мысль о том, что не она одна боится до ужаса поддерживала Надю и не давала расклеиться окончательно.

Толпа собралась вокруг стола. На нем лежала женщина средних лет со вскрытой брюшиной. Инструментом орудовал санитар, патологоанатом отрезал кусочки органов и складывал в баночку, похожую на упаковку от сметаны. Перед глазами снова всё поплыло. Надя впилась ногтями в ладони, надеясь, что боль опять поможет и не даст упасть. Она перевела взгляд на лицо женщины. Надя знала, чтобы проститься с человеком, накладывают грим, но сами трупы обычно обезображены смертью. Но лицо было спокойным и, как бы это ни звучало, очень живым. Даже её брови были волосок к волоску, словно незнакомка забежала на минутку из салона красоты, и её вдруг сморил сон. Но это, конечно, было не так. Человек жил, ничего не подозревая, но мойры уже заточили ножницы и занесли их над нитью жизни.

И, подтверждая ее мысли, патологоанатом сказал:

– Бывает болезнь прячется, врачи ничего не находят, говорят – лечите нервы и не накручивайте себя. А потом раз и нет человека.

Последнее, что Надя видела это то, что её стошнило кому-то на ноги.

Виски щипало. Знакомый терпкий запах возвращал к жизни, а картинка понемногу оживала: она сидела на стульчике в коридоре, рядом стоял профессор и незнакомая санитарка. Она была загорелая и крепкая, с темными кудрявыми волосами, выбивающимися из-под шапочки и в розовых шлепанцах. В руке девушка держала разломанную ампулу. Надя коснулась пальцами кожи, на подушечках осталось красное пятнышко. Мелкая стекольная крошка попала на вату, которой ей натёрли виски.

– С боевым крещением тебя.

Во рту было кисло.

– На кого меня…? – Надя смутилась и не договорила.

– Не важно, – успокоила её санитарка. – Не бери в голову. Доедешь до дома?

Надя кивнула.

Она нашла туалет и закрылась в кабинке. Сейчас можно было нареветься вдоволь, но слезы не шли. Она уставилась на ручку кабинки. Вместо щеколды здесь была ненадёжная вертушка. Когда дверь захлопывалась, дед просовывал в замочную скважину тонкий кухонный нож и аккуратно проворачивал. Почему-то они не меняли его, пока бабушка не заболела – тогда стало страшно, что она окажется взаперти.

Окажется взаперти.

Надя выскочила из кабинки и бросилась к умывальнику. Она выдавила побольше вязкого антисептика на руки и начала растирать между ладонями. Из зеркала на нее смотрела совершенно обезумевшая тётка: волосы слиплись и спутались, в уголке рта засохла рвота. Если она и доживет до старости, то ценой полного лишения рассудка.

Надя выглянула в коридор и огляделась. Встречаться с одногруппниками не было никаких сил. В коридоре было тихо, только жужжал рециркулятор, и резина шлепок скрипела на влажном полу. Мыла его санитарка, которая привела её в чувство. Она широко махала ветошью, не сильно переживая о гигиене. Убедившись, что никого из старших нет, девушка вытащила из кармана телефон и подавилась от смеха, увидев что-то на экране.

– Подскажите, на сегодня занятия у практикантов в морге закончены?

Девушка испуганно сжалась и усердно завозила тряпкой по полу.

– Извините, я наверно отвлекаю…

– А, это вы, – санитарка узнала её и успокоилась. – Ещё не ушли? Думаю, ваши одногруппники уже дома.

Надя поблагодарила за ответ и направилась к остановке. Она мерила её шагами. Четыре больших или шесть маленьких туда и обратно на небольшом клочке асфальта. Старухи, ожидающие автобус, забились под крышу и уставили полусгнившую исписанную лавочку своими сумками и пакетами. Остановку у больницы ещё не успели заменить на новенькую, с прозрачной крышей и актуальным расписанием под стеклом. Это была синяя консервная банка, оплёванная, с валяющимися проспиртованными ватками и использованными бахилами. Листку, обещавшему, что нужны автобус приедет через семь минут и не секундой позже никто не верил – он висел здесь уже не первый год.

Небо ещё с утра ясное и голубое, на глазах серело и темнело. Крупная капля упала Наде на макушку, а затем ещё одна. Стало легче.

– Чего мокнешь, иди сюда, – заволновались женщины.

Залезать к ним не хотелось, но пусть лучше они, чем кто-то из знакомых. Надя нырнула под остановку. Дождь застучал по крыше, сначала медленно и отчетливо, а потом быстро, и стук капель слился в один гул.

– А я знала, что дождь будет, не зря колени ломит, – похвасталась одна из них.

– Все льёт и льёт. Думала распогодилось с утра, ан нет. Урожая не будет.

Все почтили невызревшие огурцы и помидоры минутой молчания. Вдруг послышался рёв и скрежет. Из-за угла вылетел черный покоцанный седан и помчался по лужам, разбрызгивая грязь во все стороны.

– Вот дает, это кто ж так гонит?!

Словно услышав их, машина остановилась рядом с остановкой. Столб воды окатил тех, кто стоял ближе к дороге, счастливицы, устроившиеся на лавке между сумками, просто поджали ноги. Машина дёрнулась и заглохла, а потом опять затарахтела. Стекло опустилось, и водитель прокричал.

– Надя, садись быстрее, тут нельзя останавливаться.

Водитель был в полном замешательстве. Его руки крепко сжимали руль, а глаза поглядывали на коробку передач. Он будто сидел за рулём впервые. Но хуже всего, что она знала, кто это. За рулём был Юра.

– Твой паренек обрызгал, да? – женщина решила выплеснуть гнев на Надю. Она грозно надвигалась на неё, и раскат грома вдалеке подтвердил её возмущение. – А ничего, что у меня иммунитет слабый? Я и так из врачей не вылезаю.

– Не мой. Простите! – Надя подскочила и влезла на заднее сидение. Не успела она закрыть дверь, как машина рванула в сторону шоссе.

В салоне пахло сладко и тошно, словно она и не выходила из морга. Надя огляделась, ёлочки нигде не висело.

Она потянулась за ремнем безопасности, но замка для него не было. Надя провела рукой по сидению, потом запустила руку в щель между сидением и спинкой. Она нащупала жёсткую плашку – вероятно замок, который никто не удосужился достать. Юра смотрел на Надю в зеркало заднего вида.

– Что ты там делаешь?

– Я не могу пристегнуться.

– Зачем тебе? – удивился Юра. – Ты все равно умираешь

Надя отпустила ремень, он вернулся на место и повис на сидении. Всё-таки успел прочитать.

– Не понимаю, о чем ты, – пробормотала Надя.

– О твоей тетрадке. Как там невус поживает? Растёт потихоньку? —поинтересовался он словно речь идёт о каком-то племяннике. – Если симметричный, не болит и не кровоточит, то волноваться не чему.

Надя покраснела, а Юра продолжил.

– Это у многих бывает, переживать по этому поводу не нужно.

– Пожалуйста, хватит.

Юра, казалось, не услышал. Он развел руками:

– Я бы посоветовал тебе…

Машина вильнула на скользкой дороге, и Юра снова схватился за руль. Надя почувствовала, как подмышками растеклись мокрые круги, а по телу пробежала волна жара. В висках застучало от злости.

– Смотри на дорогу!

– Я не привык ещё к машине, – примиряющим тоном произнес Юра. – Забавно, что ты принимаешь всё так близко к сердцу.

– Тебя не учили не рыться в чужих вещах? – огрызнулась Надя и прильнула к тонированному стеклу. – Мне у магазина останови.

Машина промчалась мимо супермаркета и свернула на выезд из города.

– Останови, – зашипела Надя.

Юра со вздохом дал по тормозам. Седан с визгом затормозил и съехал на обочину. Надя впечаталась в переднее сидение. Её рюкзак перелетел вперёд и часть тетрадей вывалилась. Юра отстегнулся и начал собирать все обратно.

– Давай сюда, – Надя выдрала рюкзак. – Чтобы я ещё раз к тебе села.

Она вылезла и застонала. Нога сразу провалилась в лужу, и холодная вода обожгла до кости. Надя со всей силы хлопнула дверью. Седан, мигнув ей аварийкой, покатился дальше. Надя открыла рюкзак и пересчитала тетради. Оранжевой не было.

Глава 5

Она стояла на парковке задолго до начала занятия. Потихоньку плац у больницы начали заполнять машины. Из них вылезали будущие коллеги – заранее уставшие и с судочками в руках. Они не обращали на Надю никакого внимания. Она в сотый раз вспоминала записи в тетради. За пару лет их накопилось предостаточно. Некоторые были вычеркнуты за утратой актуальности, некоторые висели камнем на душе. Тетрадка не только давала возможность призрачного контроля, но и являлась успокоительным: вычеркнутого в ней все же было не мало. Надя смирилась с тем, что Юра успел узнать о её болячках. В конце концов, он был умным парнем, и минуты в перерыве ему хватило чтобы сложить два плюс два. В тетради было нечто большее, чем страх за тело. Строки в конце тетради, написанные в порыве злости и боли, были не о ней, а о её семье. Оранжевая, яркая тетрадь ни при каких обстоятельствах не могла затеряться в тёмном салоне. Юра должен был её заметить.

Вчерашний черный седан остановился в теньке от берез, росших по краю плаца. Из машины никто вылезать не спешил. Надя направилась к ней сама. Тетрадка лежала рядом с лобовым стеклом и была видна издалека. Надя дернула ручку и села на переднее сидение. Юра выжидал.

– Читал?

– Листал, – уклончиво, как ученик у доски ответил Юра.

Надя стащила тетрадку, но Юра схватил её за кончик.

– И давно ты так?

– Это не то, о чем ты думаешь. Все не так. Всё по серьёзному, – забормотала Надя.

Записи вдруг оказались дурацкими, болезни выдуманными, а переживания бредом сивой кобылы. Она выдернула тетрадь у Юры и собралась выйти.

– Ты боишься умереть, – неслось ей вслед.

Надя вздохнула и села обратно, предусмотрительно убрав тетрадь в рюкзак.

– Что ты от меня хочешь? Чистосердечного признания в этом? Все боятся умереть.

– Но не все так ждут смерти. Надя, ты сама читала, что там написано? Это не нормально. Тебе нужна помощь.

– Я не хочу обсуждать это с тобой, – выдавила из себя Надя.

– Но я хочу тебе помочь, – Юра замолчал. – Я видел записи про свою семью.

Страх перед Юрой исчез. Мышцы напряглись, а в тело кто-то вдохнул сил: так бывало, когда злость приходила на смену тревоге. Она почувствовала, как в машине стало невыносимо тесно. Словно как Алиса в Стране Чудес, Надя росла со страшной скоростью. Вытянулись её руки, стали длинными и тощими как плети. Ступни уперлись в пол, а резиновый коврик плавился, и клейкая тягучая масса удерживала, не давай двинуться. По стеклу паутиной расходилась трещина – дунь на него, и оно рассыпится.

Надя накинула на себя узду, затылок сдавило так, что затрещал череп.

– Спасибо за предложение, – она нашла в себе силы поблагодарить Юру. – Мы поссорились, и я выплеснула эмоции на бумагу. Мне не нужна твоя помощь.

С трудом подняв тяжелые ноги, Надя вышла из машины. После темного салона глаза не могли привыкнуть к яркому солнечному свету. Она направилась к остановке и впервые пропустила занятие.

Надя плелась к подъезду, когда услышала знакомый голос, звучащий во дворе. Она вздрогнула, подумав, что ей показалось, но через секунду голос послышался вновь. Чистый, светлый и такой родной. Мамин.

Мама сидела на качелях, подложив пакет, и покачивалась, отталкиваясь носком туфли. Она смеялась с кем-то по телефону, оживленно прерывая чужую речь своими комментариями.

– Ку-ку, – Надя тихонько подобралась и тронула её за плечо.

Мама ойкнула и обернулась.

– С кем ты болтаешь? – Надя рассмеялась. – Не узнала меня?

Мама ничего не говорила, растерянная и словно пойманная с поличным. Надя поняла – нет, как раз-таки узнала. И то, что она видит и слышит, не предназначено для неё. Улыбка сползла с лица Нади.

– Мам?

Голос в трубке не замолкал. Мама вдохнула поглубже, собираясь с мыслями.

– С кем ты говоришь? – повторила она, уже зная ответ.

– Надюш, ты уже вернулась?

– Мам, кто это?

– Как занятие прошло? Устала?

Надя прислушалась и, не раздумывая, направилась домой Отец! Из всех людей на свете… Отец! Если она останется здесь хотя бы на секундочку, то злость вырвется наружу и поглотит их с мамой целиком. Пусть мама останется там на качелях в своем глупом счастье и забвении.

– Вернись.

Надя замотала головой. Сейчас она хотела спрятаться в комнате, закрыться от всех и просто переждать.

– Я сказала, вернись!

Холод в голосе сковал её тело. Надя подчинилась и вернулась. Мама оттолкнулась и взлетела на качелях, а потом спрыгнула и приземлилась новыми туфлями на влажный песок. Она крутанулась как влюбленная девчонка и стиснула Надю в крепких объятиях. Та брезгливо скривилась. Мама заметила это и посерьезнела.

– Послушай, дедушка не молодеет…

Мама против её воли начала вываливать на неё оправдания. Надя внимательно пропускала через себя каждое слово словно слушала аудирование на уроке английского. «Дедушка не молодеет» – правда, «Может быть папа сможет нам помочь» – ложь, «Они раньше хорошо общались» – ложь, «Знаю, что между вами не всё так гладко» – правда, «мы случайно встретились» – нет информации.

– Когда вы встретились?

– Пару дней… недель назад. Мы встретились рядом с офисом. Я спешила с парковки и каблук сломался. Кто-то подхватил меня под руку и притянул к себе, – мама больше не могла сдерживать себя, чтобы скрыть охватившую её радость. Она затараторила. – Он был неподалеку по работе. Сказал подождать мне в вестибюле, а сам сходил в магазин и купил мне туфли.

– Не было никакого аврала, правда?

– О чём ты?

Надя кивнула на дорогие кожаные туфли, на которые теперь налипли песчинки.

– Аврала, из-за которого ты задерживалась на работе. Его не было.

– Пойдем домой, – примиряюще сказала мама.

В квартире мама снова бросилась наводить порядок, приводя в беспорядок их существующий уклад жизни. Вдруг среди запаха моющего средства и диетического овощного супа затрещала на сковороде запрещенная картошка. Отец еще не переступил порог их дома, но все кричало о том, что скоро он тут появится.

Надя наблюдала за тем, как мама прошла в её комнату. Она громко вздохнула, смела все тетради и учебники в одну стопку и сунула в ящик стола. В одной куче оказались и доклад по гигиене, и учебник по общей хирургии, ежедневник, и старый читательский дневник, найденный недавно среди вещей.

Тогда Надя решила не отставать от неё. Она завесила все крючки в прихожей вещами. Достала из шкафа свои ботинки и поставила их на пустующее место на полке с обувью.

– Я в магазин за селедкой, – мама выплыла из её комнаты. – Папа с работы придёт голодный, а я купила только одну упаковку.

От мамины рук пахло луком и уксусом, наверно, пальцы были масляные, оставляющие жирные следы.

Теперь все намертво впитается и в вещи Нади.

Надя прошла на кухню. Нужно было помочь вымыть посуду, ведь мама достала третью тарелку, ложку и чашку. Она выдавила побольше моющего средства и держала тарелку двумя пальцами, наблюдая как медленно она выскальзывает из них. В конце концов тарелка ударилась об столешницу, но не разбилась, лишь откололся небольшой край. Надя поднесла её к себе, узор на окантовке заплясал перед глазами. Крак! Надя со всей силы бросила тарелку об пол, и она разлетелись на мелкие куски. Она аккуратно обошла их и отправилась за веником и совком.

Отца было слышно издалека. Сначала залился трелью домофон. Едва первые ноты мелодии зазвучали Надя прошла в комнату и села за учебник. Она медленно вчитывалась в каждое слово. Вскоре домофон затих. Было понятно, что он так просто не сдастся.

Зазвонил телефон – это была мама. Она звучала раздражённо.

– Надя, открой дверь папе.

– Я не слышала.

Надя ждала, что мама шутливо подколет её «Ага, как же не слышала» или попросит «Быть хорошей девочкой», но та повесила трубку.

Снова заголосил домофон.

– Это я, – сказали весело и считая пояснения излишними.

Явился. Дёрнул за ручку двери – не поддалась – хмыкнул на весь подъезд и издевательски вдавил до упора кнопку звонка. Стянул кроссовки просто нога об ногу и пошёл прямиком на кухню. Отец знал квартиру как свои пять пальцев и чувствовал себя полноправным хозяином. Мелочи, появившиеся после его ухода, его не смущали – он их просто не заметил.

Надя наблюдала за ним в дверях. Вот он заглянул под крышку сковороды и втянул широкими ноздрями запах картошки. Капли конденсата заляпали отдраенную плиту, а отец вместо того, чтобы вытереть, закрыл их, переставив на другую конфорку чайник. Подергал ручки шкафчиков, снисходительно улыбнулся, когда одна из них предательски зашаталась. Подцепил пальцем политый уксусом и маслом лук с тарелки, отправил в рот и сел на свое привычное место.

Она села за стол против него. Pазговор набирал оборот. Их слова цеплялись друг за друга и падали как домино, вызывая цепную реакцию. Разобрать, где заканчивались мысли и начинались слова было мучительно сложно. Рот отца с тонкими губами, то вытягивался в фигуры, то складывался в узкую линию. Надя поймала себя на том, что не хочет бежать, а желает остаться, досмотреть это кино. Нет, не просто досмотреть, а сыграть в нем главную роль. Осознание обожгло раскаленным железом и разлилось по телу жидким металлом.

Не подавая виду, она отодвинула стул и поднялась.

– Я к себе. Мама скоро придёт.

Надя вернулась за учебник. Она подперла лицо рукой, а пальцем начала водить по расплывающимся строкам, чтобы как в начальной школе, не сбиться с нужной. В коридоре послышались шаги, Надя втянула носом воздух и вытерла ладонями лицо. От улыбки свело скулы и щеки, зубы затрещали под нажимом челюстей.

На неё смотрел отец. На мгновение застыл как истукан, удивленный Надиной радостью, но тут же скучающе зевнул и пошел дальше к туалету. Мокрые дорожки снова побежали по её щекам. Слеза задержалась на подбородке и капнула на текст, разъев чернила. Надя захлопнула книгу.

– А вот и я-я-я, – протянул женский голос. Теперь не было сомнений, точно пришла мама.

Они стояли втроём в коридоре. Мама рукой сгребла развешанные по крючкам вещи и повесила всё на один.

– Что ж это мы, Сереж, твой заняли, – смущенно сказала она.

Отец великодушно махнул рукой и вдруг хлопнул себя по голове.

– Совсем забыл, я же с подарками.

Отец застегнул ветровку и сбежал вниз к машине. Он вернулся с пышным букетом длинных роз, перевязанных на конце алой лентой, и вручил его маме. Она подавила чих и виду не подала. Для Нади жестом фокусника отец вынул большую шоколадку с орехами и карамелью.

Конечно, не забыл, оттягивал момент, чтобы выслужиться. Помпезно, дорого и бессмысленно. Отец ничего не помнил: ни то, что у мамы аллергия, и в их доме никогда не было ни горшка, ни вазы с цветами, ни то, что Надя не любила сладкое. Надя убрала шоколадку в карман домашних штанов и забрала розы. Отец ущипнул маму за задницу убедившись, что Надя не видит. А та захихикала, меленько и с подтекстом, уверенная, что Надя не поймёт. Они разминулись: родители на кухню, она – в ванную.

Надя потянула за ленту, и длинная полоска атласа змеёй повисла у нее в руках. Она перехватила ей волосы, стянув их в хвост. Рука прошлась по голым толстым стеблям, их лишили жизни и характера, обкорнав шипы. Надя повернула вентиль горячей воды, запустив струю кипятка в ванную. Туда же она кинула розы. Надя открыла дверцы шкафчика и с раздумьем оглядела лежавшие ножницы. Взгляд упал на маленькие, острые и блестящие – для маникюра. Она пару раз щелкнула ими, разрезав воздух и вернулась к розам. Тонкие лепестки размякли, и головки роз распушились. Лезвия застряли в мясистых стеблях и не резали, а драли цветочную плоть. Концы стеблей повисли на нитях, и Надя отломала их руками, а затем сунула букет в пустую вазу. Она поставила её на подоконник к батарее и задернула штору.

Её мама, умная, начитанная, воспитанная мама, сидела, хлюпала пивом, прямо из банки. Отец с его сальными шутками и баней в субботу, с сушеной рыбой и нелепыми надписями на футболке решил вернуться. Как она могла двадцать три года назад привести его в дом, где жили писательница и химик. Где за чаем обсуждали Гёте, а раз в неделю выбирались в театр.

Надя знала, что внутри мама не изменилась. Она примет положенные витамины, закроется в комнате и будет под аккомпанемент Рахманинова растягивать своё всё менее и менее гибкое тело, но тайком, когда он уйдёт. При нём её речь, поставленная и стройная, спотыкалась о жаргон. Тачка, пацан, хата – из её уст звучало так, будто ребенок пытается казаться круче. Нотки ребёнка проскальзывали не только в словах, изменилось само звучание. Она не говорила, а лепетала: тихо, с придыханием. И всё для того, чтобы нескрываемое желание слепить из себя идиотку льстило его самолюбию. И для того, чтобы потом кто-то из друзей отца сказал ему: «Да ты, чё, Серег, Маринка классная баба, куда тебя на сторону потянуло?».

Она легко толкнула дверь, чтобы сквозь узкую щель лучше были слышны разговоры на кухне.

– Да я не понимаю, Марин, что она въелась. Радоваться должна, папка вернулся.

Голос отца стал ниже и простодушнее. Такому хочется верить. Сесть у костра в лесу и слушать, какие байки травит простой мужик. Но во всей этой простоте чувствовался какой-то подвох. Слишком внимательно, пусть и наивно звучали слова. Сладко тёк мёд, но застревал в горле.

Надя закрыла рот рукой, и закусив ладонь, лихорадочно соображала, что теперь делать.

Вскоре он ушёл, заглянув к ней лишь после выразительного шепота мамы «Попрощайся с Надей». Отец неловко заглянул и мужски протянул ей грубую широкую ладонь.