Без пощады-2

Нортис не успел отдать крысе приказ прекратить преследование и сумел исправить свой промах только после краткой передышки в поединке человека против робота. И судя по срывающимся с синеватых губ яростным шипящим ругательствам, калека не был доволен его исходом. Враг жив, крыса пусть и уцелела, но его верный дрон потерял скорость. Превратился в хромающий и дергающийся механизм готовый отказать в любой момент.

Крыса продолжала двигаться по коридору, оставляя за собой капли чужой крови. Сломя голову бежавший прочь окровавленный человек едва не наткнулся на дрона и чудом извернувшись, с испуганным визгом бросился прочь. Он узнал чудовищное создание и вовсе не горел желанием находиться поблизости от страшной твари.

21

Приостановившись на несколько мгновений Клык осмотрелся, до рези в глазах вглядываясь в полумрак пройденного коридора. Засек движение и дернулся всем телом, но тут же зло и облегченно выругался – да, в его поле зрения промелькнула крыса, но совсем маленькая. Грызун остановился и опустив острую мордочку, принялся жадно вылизывать кровавое пятно оставленное израненным качком. До Клыка донеслось жадное попискивание, и он вновь выругался, поднося к губам браском. Воспользовавшись голосовым интерфейсом, он назвал номер связи, дождался по соединение установится и глухо рыча велел:

– Двадцать бойцов! Со всем оружием что имеется! Через полчаса чтобы были у лекаря! Понял, дерьмоед? Если через десять минут вас там не окажется, я из тебя кишки вырву и тебе же на шею намотаю!

– Ок! – торопливо отозвались на той стороне, и Клык прервал соединение.

Пошатнулся, протяжно застонал от терзающей его боли и вновь двинулся вперед. Прошел десяток шагов и круто свернул в боковой проход, на ходу пытаясь соорудить на руке подобие жгута из поясного ремня. Марафон на выживание по темным коридорам «внешнего» сектора волей судьбы привел бандита именно туда куда и требовалось. Еще несколько минут, и он окажется у лечебницы доктора Люмбери, где ему окажут необходимую помощь. И сделают переливание – ноги Клыка подкашивались, руки стали ватными, голова клонилась на грудь. Он потерял слишком много крови. И ему не помешает живительная сила нескольких особых уколов.

Клык оставлял за собой цепочку кровавых пятен. Все больше крыс появлялось из ниоткуда. Грызуны следовали за качающимся человеком, устраивая ожесточенные драки за его пролившуюся кровь. Жадно елозили белесые языки по полу, скребли клыки. Крысы надеялись вскоре вкусить не только кровь, но и плоть еще живого человека. Через пару минут Клык «вел» за собой больше двух десятков огромных крыс. Если в ближайшее время он не доберется до укрытия, его ждет бесславный и кошмарный конец. Ведь чем больше крыс – тем они смелее.

22

– Зрелищно – бесстрастно заметил старший дознаватель Такаши, заложивший руки за спину и стоящий перед огромным экраном, выдающим изображение одного из перекрестков «внешнего» сектора.

Находящиеся в зале младшие дознаватели и технический персонал сдержанным гулом голосов выразили полное согласие с выводом старшего дознавателя.

Кровь. Много крови. Лужи крови. Жестоко измочаленные трупы со сплющенными бесформенными головами. Стоящая посреди хаоса тощая раскачивающаяся фигура, исступленно выкрикивающая почти бессвязные слова, гневно указывающая на мертвые тела у своих ног.

– Кто этот… проповедник? – задал вопрос Такаши.

В зале началось небольшое и быстро закончившееся оживление. Вскоре Фергюсон с некоторым смущением доложил:

– Занимаемся опознанием. Считаете, что этот… индивидуум имеет отношение к объекту «Мститель»?

– Наш мстительный психопат защищал его. Посмотрите на общую картинку. С какого ракурса не глянь, сразу становится ясно, что имела место попытка захватить или ликвидировать выкрикивающего проклятья мужчину. Он стоит посреди кровавого месива и воспринимает это как должное. В его словах очень часто упоминаются «нули». Причем упоминаются с крайне негативным оттенком.

– Новый файл создан, разрабатывается – донесся тихий доклад.

Эти слова означали многое. Вскоре незнакомца сыплющего проклятья и предвещающего скорое пришествие апокалипсиса опознают, соберут о нем все официальные данные, для начала воспользовавшись доступными базами данных – внутренние социальные сети, полицейские и медицинские банки данных. Затем начнут копать еще глубже, собирая по крупице такие сведения, о которых возможно и сам объект не подозревал. Из потока информации сделают выжимку и передадут самые важные данные главному дознавателю.

– Как близко полицейская группа скорого реагирования?

– Судя по нашим данным силы правопорядка получили сигнал о вооруженном нападении и имеющихся жертвах. Но ближайший к месту преступления полицейский участок остается безучастным – их электрокары по-прежнему на стоянках, персонал на местах, те полицейские, что заняты штатным патрулированием, не изменили свои маршруты.

– Вот как – бесстрастно произнес дознаватель Такаши – Что ж, это ненадолго. Скоро все изменится, как только до руководства дойдет информация о присутствии во внешнем секторе наших пауков-скаутов.

– Пауков видели многие – подтвердил старший техник, стоящий за спинами застывших перед пультами управления операторов роботехники – И многие делали фото и видео бегущих по потолкам роботов.

– Эти данные уже во внутренней сети – добавил Фергюсон – Количество просмотров растет в геометрической прогрессии.

– Как только частная служба безопасности, гордо именуемая здесь «силами правопорядка», поймет, что незваные гости первыми прибыли на место еще не закончившегося преступления, они поспешат исправить ошибку и пришлют сюда настоящий парад – слова Такаши, внешне бесстрастные, несли в себе огромный заряд насмешливой презрительности направленной к руководящей верхушке айсберга с названием Астероид-сити.

23

Эти двери никогда не должны были находиться в закрытом положении. Официально имелась лишь одна причина, по которой тяжелые шлюзовые створки в стене разделяющей два сектора, могли быть закрыты – аварийное состояние, бедствие, великая беда, одним словом. То есть, если в одном из секторов произошла массовая разгерметизация, большой пожар, отравление воздуха, обнаружился очаг заразной болезни и требуется жесткий карантин. В таком случае вполне оправданы действия по обеспечению безопасности другого сектора. Но это официально. Ибо в Астероид-сити стихийным бедствием и постоянной угрозой считался крайний двенадцатый сектор, находящийся на постоянном карантинном положении. Глупо держать двери нараспашку, если твоими соседями являются вечно голодные изгои, преступники, уродливые мутанты, наркоманы, сумасшедшие и прочие никчемные существа представляющие опасность.

Но все же двойные двери между двумя секторами открывались довольно часто, не меньше пары раз в неделю, хотя делалось все, чтобы дверные механизмы работали как можно реже. Твердая и полностью негласная политика Астероид-сити гласила следующее – пусть «внешники» варятся в своем собственном соку. Пусть грызутся и умирают на своей территории, в темных грязных коридорах. Им нечего делать в более безопасном и защищенном от радиации одиннадцатом секторе. Им там не место.

Даже если они просто хотят прогуляться в другом секторе им этого не позволят. Ни к чему. Стоит разрешить – и прокатится волна воровства и убийства, милые детки тут же испортятся, начнут пить и принимать наркотики. Школы превратятся в рассадник преступности. Этому не бывать. «Внешники» должны оставаться на своей территории.

И, несмотря на всю чудовищность подобной политики, несмотря на всю ее безжалостность, все прочие сектора – кроме двенадцатого – тихо приветствовали ее. Внешнее кольцевое гетто всегда представляло угрозу для остальных. В сознании многих крайний сектор представлял собой этакую корку из грязи и гноя, налипшую на в целом крепкий и свежий фруктовый плод. Соответственным было и отношение к «внешникам».

Более того – существовал в корне безумный план, яро поддерживаемый особо фанатично настроенными жителями, заключающийся в том, чтобы полностью изолироваться от двенадцатого сектора, наглухо и навсегда перекрыть двери, отключить даже связь. Но исправно поставлять им «вслепую» достаточное количество кислорода и питьевой воды. И лет на пять полностью забыть про сектор № 12. Или на еще больший срок. За это время, если верить плану, чей текст легко можно найти во внутренней инфо-сети, двенадцатый сектор либо самоочистится от переполняющей его скверны, либо же вымрет полностью, лишенный подпитки лекарствами и продовольствием. Итог плана будет следующим – либо уцелеют достойные, хотящие и умеющие работать, не принимающие наркотиков, при этом вымрут все прочие бесполезные и опасные трутни, либо же сектор полностью превратится в могильник, который надо будет капитально вычистить, а затем на освободившемся пространстве начать все с нуля.

Был и еще более безумный план – попросту на пару дней отключить приток кислорода и воды. Пусть умрут все. К чему жалеть наркоманов, воров, убийц, мутов и калек, что ради выживания и глотка самогона продали собственные конечности и внутренние органы. Они не люди. Они безмозглые грязные твари недостойные называться людьми. Пусть умрут…

Хорошо, что все это оставалось лишь злобными фантазиями добропорядочных фанатиков, ратующих за полную изолированность от внешнего сектора. И потому смежные бронированные двери все же открывались пару раз за неделю, пропуская туда и обратно жидкий поток людей, большей частью облаченных в оранжевые комбинезоны – тех, кто работал по несколько дней в одиннадцатом секторе, выполняя там самую грязную и тяжелую работу, живя в тесных клетушках служебных помещений, а затем возвращающихся домой. Они считали себя счастливчиками. И по меркам двенадцатого сектора были ими – теми, кто имел постоянную оплачиваемую работу. Они настоящие счастливчики…

Этим днем серые створки не должны были открываться. Граница между двумя мирами не должна была быть нарушена. Но случилось неожиданное – желтым светом полыхнули забранные частой сеткой лампы у потолка, дернулись на сервоприводах камеры наблюдения, с воем включившихся механизмов створки начали тяжело расходиться в стороны. На полу были прочерчены четкие границы. Для пропуска людей двери приоткрывались на полтора метра – достаточно, чтобы пропустить одну группу туда и одну обратно. Для пропуска грузов – открывались на три метра, иногда четыре. Но уже очень долго створки не открывались во всю ширь коридора, на все шесть метров. А сейчас это произошло…

Надрывно гудящие двери расползались все шире, замерший посреди коридора грязный старик с тележкой, подслеповато щурился, в шоке взирая на невиданное зрелище. Послышался дробный шум тяжелых шагов. Опомнившийся старик вздрогнул, поспешил убраться с дороги, но левая нога, оканчивающаяся не работающим и навеки застывшим дешевым протезом подвела, бродяга рухнул на пол. Дребезжащая тележка откатилась, старик с перепуганным птичьим криком потянулся к ней, попытался встать. Шум ног приближался, коридор ярко осветился, донеслись резкие властные голоса. Над распростертым на полу человека нависла громадная широкоплечая тень. Инстинктивно скрутившись в клубок, старик сдавленно всхлипнул:

– Простите! Простите!

Он понимал, что невольно закрыл дорогу тем, кому дорогу закрывать нельзя. Сейчас последует жуткий по силе удар, что отбросит его к стене как грязную тряпку и попутно отобьет те органы, что еще кое-как работают. Вот и все…

Ведь это копы. С одиннадцатого сектора. И старик прекрасно знал с какой жестокостью и презрением они относятся к «внешникам». В прошлые годы ему случалось попадать под их удары, и он часто видел как то же самое происходило с другими. Они безжалостны. Вот и все, сейчас придет ослепляющая боль… на этот раз ему не выдержать…

На его плечо удивительно мягко опустилась синяя защитная перчатка, нависшее над ним лицо, скрытое за прозрачным щитком шлема, подплыло еще ближе, хриплый голос с неумелой заботливостью произнес:

– Вы упали, гражданин? Вставайте осторожней. Позвольте я помогу вам, сэр.

Старик, которого впервые в жизни назвали «сэр», снизу-вверх изумленно и неверяще взглянул на произнесшего эти слова, дернул безвольно отвисшей нижней челюстью, попытался что-то сказать. Сомкнувшиеся на его плечах чужие руки заботливо приподняли тощее дряхлое тело, утвердили на ногах. В его дрожащие пальцы втиснули ручку тележки, затем старика мягко оттеснили ближе к стене.

Поднесший ладонь к шлему полицейский улыбнулся старику – улыбнулся! – отдал ему честь – отдал ему честь! – после чего вся группа полицейский в защитном снаряжении продолжила свой путь дальше, наполняя коридоры грозным сильным эхом.

Привалившийся к стене старик проводил удаляющихся копов взглядом, медленно сполз на пол и умер.

Много испытавшее сердце не выдержало такого шока. Если бы старика ударили – он бы выдержал. Если бы оскорбили – он бы даже не заметил. Но улыбки и добрых слов его сердце не выдержало. Старик умер, в нелепой позе замерев на полу рядом с тележкой набитой грязным тряпьем.

24

Лежащие на столе металлические ноги одновременно вздрогнули. Звон металла о металл, искусственные конечности мелко задрожали, заерзали по операционному столу. Из мест где металл соединялся с живой плотью брызнула кровь, глубоко вошедшие в кости и мясо культей щупы ворочались в своих новых гнездах без малейшей церемонности, нащупывая нервные окончания, вгрызаясь в мясо, оплетая кости. Нортиса выгнуло дугой, он начал биться головой, захрипел от страшной боли. Доктор Люмбери не имел настолько сильного обезболивающего, способного купировать исходящую от искалеченных ног боль. Тут мог помочь только полный наркоз, но безумный подросток с искусственными глазами более чем категорично запретил использовать подобные медикаменты. И доктор подчинился, понимая, что едва лежащий на его столе пациент смежит веки, как застывшая крыса-киборг мгновенно атакует и прикончит его.

Одной рукой прижимая бьющегося в судорогах Нортиса к столу, другой рукой Люмбери вколол себе в шею еще одну дозу химического зелья. И все страхи тотчас отхлынули… посеревшие губы доктора растянулись в широченной усмешке, он испустил глубокий выдох, перестав бояться. Накачанное наркотой сердце стучало как бешеное – он использовал особый солдатский коктейль, применяемый в боевых ситуациях. Бесстрашность и бодрость – вот девиз этой химии. И плевать на воющую в агонии печень и зашкаливающий уровень сердцебиения. Коктейль фирменный – вопреки всем инструкциям его часто использовали люди работающие несколько смен подряд в доках или открытом космосе. Иначе не выдержать психической и физической нагрузки. Обычная наркота не подходит – она клонит в сон, вгоняет в ступор, заставляет свернуться комочком и начать блаженно пускать слюни. А от этого дерьма сон не в клонит! О нет!

Трясущийся доктор – уже от химии, а не от страха – понимал, что никогда прежде он не был так близок к смерти. Либо его прикончит булькающая в едва не кипящей крови химическая мешанина, либо же его удавит безумный паренек-обрубок.

– Приживление проходит в штатном режиме – проскрежетал Люмбери, наклонившись над истекающим потом и кровью подростком – Будьте терпеливы, мистер Нортис.

Калека не ответил. Он был занят преодолением боли. В его полыхающем красными вспышками сознании одно за другим появлялись хохочущие лица оставшихся безнаказанными насильников. И в каждом новом ударе безжалостной боли, он винил именно их – ублюдков отнявших семью, лишивших его всего. Он перекладывал на них и вину за боль в культях ног, он винил их за жестокую боль, что причиняли ожившие протезы, завершающие приживление. И это помогало ему держаться…

Охнув, Нортис приподнял голову, прохрипел что-то невнятное. Еще не до конца лишившийся связи с реальностью Люмбери прекратил хихикать и поспешно поднес к губам юноши пластиковую тубу с прохладной водой.

– Эта рука – более внятно произнес Вертинский, поворачивая голову в сторону левой «живой» руки из плоти и крови.

– С ней все в порядке. Мелкие порезы и ссадины не в счет – заверил Люмбери.

– Я не сумел ею защитить своих родных – в лицо доктору уставились визоры искусственных глаз – Она слишком слаба. Найди ей замену, доктор.

Сначала доктор решил, что переборщил с химией и ему уже начало чудиться. Потребовался десяток секунд, чтобы он понял – калека не шутит. Он на полном серьезе требует подыскать ему замену для нормальной и полностью функциональной живой руки – руки обычного худого подростка. Калека просит отрезать ему живую руку и установить вместо нее протез.

– Я… я сделаю все возможное, мистер Нортис – произнес Люмбери, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не начать хохотать в голос. Сегодняшняя череда событий не пройдет бесследно для его мозга – это уж точно.

– Сделай… замени плоть металлом.

– Мне потребуется время. Нужно подыскать подходящий протез. С артианитовым напылением? – уточнил док, стоя над трясущимся в болевой судороге окончательно спятившим пареньком.

– Да… да…

– Для вас я сделаю все возможное – заверил Люмбери, понимая, что подобный заказ означает для него лично – шанс выйти из операционной живым.

– Начальное приживление протезов успешно завершено – добавил он, не скрывая звучащую в голосе радость – Щупы и крепы обоих ножных протезов заняли свои места.

– Прекрасная новость, доктор – прохрипел Нортис, опираясь искусственной рукой о стол и медленно садясь.

– Еще рано! – всполошился Люмбери.

Вертинский не ответил. Калека внимательно изучал свои новые ноги. Запачканные кровью протезы плотно соединялись с живой плотью культей бедер. Пальцы и стопы медленно шевелились сами собой – тестирование продолжалось. Боль несколько ослабла и стала приемлемой. Такую боль он умел терпеть. К такой боли он давно привык. Нортис повернулся и свесил свои новые ноги с края операционного стола.

– Нет! – Люмбери попытался уложить безумца обратно, но тычок руки-протеза в грудь оттолкнул его на шаг назад – Еще рано! Мы должны следовать процедурам! А печеночный имплантат? Он только вставлен! Толком не протестирован! Ведь мы же не хотим повторения недавней печальной истории, верно?

– Сейчас, сейчас – кивнул Нортис – Я только попробую. Я только сделаю шаг… ШАГ! – крик парня ударил доктора сильнее чем недавний тычок и Люмбери отступил дальше. Психопатам лучше не мешать, лучше не вставать у них на пути.

С тихим стуком металлические ступни коснулись пола. Вертинский невольно вскрикнул от новой вспышки боли, на пол полетели брызги крови, она же заструилась по ножным протезам.

– Я стою… – всхлипнул Нортис, раскачиваясь из стороны в стороны, держась руками за стол – Я стою-ю-ю…

– Да-да – согласился Люмбери, пытающийся решить, стоит ли вколоть себе еще одну дозу «успокоительного» или его сердце не выдержит новой порции. В его руке похрустывал крепко сжимаемый пластиковый дозер.

– Ш-шаг… – дернувшаяся правая нога продвинулась вперед.

Вертинский шагнул. Впервые за долгие годы жестоко искалеченный парень смог встать во весь рост и сделать пусть неверный, слабый, небольшой, но все же шаг! Он стоял на своих ногах! Бледные до синевы губы растянулись в безумной ухмылке. Комнату огласил лающий хохот взахлеб. Нормальный человек не может так смеяться. Просто не может…

Решившийся доктор выдавил себе в шею еще одну дозу. Она ему нужна. Очень нужна… слишком уж все безумно вокруг. Стоящий на протезах хохочущий психопат, яркие лампы отражаются в лужицах и брызгах разлитой по полу крови… ему нужна еще одна доза. Только чтобы успокоиться, это сбережет его мозги…

Резкий сигнал домашней системы для обоих стал неожиданностью. Хохот Вертинского оборвался. И доктор и калека взглянули на дверь. Установленный рядом с ней экран ожил, на нем появилась картинка окровавленного лица, яростно орущего в микрофон:

– Док! Открывай! Это я – Клык! Мне нужна штопка! Открывай!

– Какие гости – губы Нортиса опять расплылись в широченной улыбке – Это же наш любитель калечить людей. Что сегодня за день… что за день! Неужто наступило рождество?

– Господи! Это Клык! – всхлипнул в припадке химического веселья Люмбери – Из «нулей»!

– Док! Открывай! Живо!

– Не заставляйте дорогих гостей ждать на пороге – прорычал Нортис, берясь за рукоять мачете и вместе с ним неловко опускаясь на стальные колени, а затем ложась ничком и начиная ползти к двери – Проявите вежливость! Впустите его… по моему сигналу…

25

– Док! Хватай иглу! Да чтобы шрамы были аккуратными! – Клык с ходу начал командовать, широко шагнув к сжавшемуся в пугливой комок доктору Люмбери и сунув ему под нос израненную ладонь – Что-то же можно сделать? Вернуть пальцы? Эй, док! Очнись мать твою! Эй! – жесткая пощечина изуродованной ладонью оставили на щеке доктора смазанный кровавый отпечаток, Клык взвыл от боли, схватился за запястье – А мать твою! Мать твою! Мать твою! Гребанный Мика! Гребанные крысы! Гребаный ты Люмбери! Очнись!

– Какой крик – осклабился Люмбери, медленно стирая рукавом кровь с щеки – А он умеет терпеть боль… совсем пацан, но боль терпеть умеет – адскую боль! А ты такой большой… и плачешь как девчонка…

– А?! Ты охренел?! – здоровая ручища дернулась вперед и облапила горло доктора – Я из тебя твою сраную жизнь выдавлю! – разъяренный громила раскачивался в припадке бешенства, уже втором за последние десять минут. Первый настиг его у самой двери, заставил кататься на замусоренном полу и бить кулаком в стену, рыча от бессильной злости. «Нолей» сделали в ноль… какое позорное избиение. И все видели его бегство! Все видели, как Клык убегает в страхе! Черт!

Едва оклемавшись, Клык заявился к Люмбери и что он слышит от трусливого лекаришки? Что он плачет как девчонка?! Мир сошел с ума! Слизняки обзавелись хребтом?! Он искалечит доктора – сразу после того, как тот его подштопает.

– Кхр-р-р… – Люмбери начал синеть.

– Отпусти доброго доктора Люмбери – тихий голос донесся из-за спины и снизу.

Отреагировать Клык не успел. Он задрал голову и дико заорал от пронзившей его немыслимой боли. Да, такого он не ощущал никогда до этого. Но до этого момента никто не взрезал его подколенные ямки – обе одновременно и очень-очень глубоко…

Нортис не успел спрятаться. Он просто затаился в темном углу. Уровень детской игры в прятки. Не выше. Но этого хватило. Ярость, унижение, боль, испуг – когда человека одновременно обуревают столько эмоций и чувств, он редко смотрит по сторонам. А если и смотрит – ничего не видит. Так случилось и сейчас. Зашедший Клык бросил быстрый взгляд в темный угол. Он возможно даже увидел сжавшегося на полу окровавленного парня. Увидел глазами. Но разгоряченный мозг попросту не принял сигнала.

Тяжелый тесак в разозленных руках… Нортиса тоже обуревали чувства и эмоции. Ярость и боль. Этого хватило, чтобы в разы увеличить силу режущего удара. Лезвие прошлось по подколенным ямкам как коса. Брызнули струи крови перекачиваемой разгоряченным огромным сердцем стероидного качка. Из раскрытого клыкастого рта раздался вопль. Мускулистая ручища сжалась в спазме и разжалась. Но последнего усилия крепких пальцев хватило, чтобы в шее доктора Люмбери что-то жалобно хрустнуло. Накачанный наркотиками доктор отшагнул, ощупал скособоченную на левый бок шею и с веселым подвывающим смехом поспешил к закрепленному на стене зеркалу. Занятый странно искривившейся шеей доктор не обратил ни малейшего внимания на рухнувшего на пол воющего великана.

Следующие несколько ударов – кто считает? – Норис нанес по тыльной стороне громадных бедер, нанося рану за раной. Одной рукой бил – тесак зажат в стальных пальцах – на локте другой подтягивался дальше и дальше, помогая себе культями ног, еще не осознав до конца, что у него отныне почти полноценные ноги. Ползти удавалось недостаточно быстро – тело ослаблено проблемами с искусственной печенью. Тело отравлено. Потеря крови после операции. Снова жалкая плоть подводит его… тогда как едва слышно гудящий протез руки работал отменно.

Клык уже мало что мог противопоставить своему убийце. Он умирал. Слишком большая потеря крови породила ватную слабость, невероятно сильные руки, бугрящиеся от избытка мышц, бессильно подгибались. Изрубленные ноги едва шевелились. Но Клык был бойцом. Он начал подниматься, уже почти ничего не соображая, выдавливая из глотки натужные сипящие звуки, обрывки лающих слов, хрипы и всхлипы. Вокруг него расплывалась лужа крови. По луже полз извивающийся молчаливый калека.

В следующий и последний удар Нортис вложил все остатки сил. Он до предела подался вперед, приподнявшись на локте вытянулся сам и вытянул руку с тесаком. И ударил. Тяжелое острие не достало до затылка. Но ударило по удачно подставленной шее. И Клык обмяк. Рухнул на мокрый от крови пол и застыл в неподвижности. Тесак сделал что-то нехорошее с его шейными позвонками и спинным мозгом. Что-то очень нехорошее, раз Клык даже не мог пощупать внезапно онемевшими руками проблемное место. Он просто лежал и быстро умирал, обильно истекая кровью.