Солнце Эльгомайзы

– Ты говорил, остальные такие же, как ты. А они другие, — набатом звучало в голове. — Ты говорил, что веришь им как себе, я впустил твою команду, позволил войти, а они…

– Что стоишь, ворон считаешь? Бери, тащи!

Биолог машинально взял протянутый ему баллон.

– Что в нём? Ты хоть знаешь, что это?!

– По ходу разберёмся. Сжиженный газ, наверное. Может, горючее? Эта штука клубится как туман. И светится! Мы закачали в баллоны всё что осталось…

Всё, что осталось, стало добычей. На звездолёт набросились всей стаей. Как звери. Возражать было бессмысленно, но Юозас возражал. Его не слушали. Он пытался объяснить, остановить. Его оттолкнули:

– Не путайся под ногами, не мешай!

Контакт – это не радость, которая не умещается в сердце. Не слияние цивилизаций. Не торжество разума. Контакт – это израненные чувства и обманутые надежды. Нож в спину.

Юозас чувствовал, как рвали на куски, резали, жгли огнём – то, что было живым и две тысячи лет верило, что ему помогут, прилетят и помогут. Так же как мы, земляне, до сих пор верим в светлое и доброе, как ни выбивали из нас эту веру, как ни искажали представление о самих себе – гибельными эпидемиями, голодомором, кровавыми революциями и озверелыми войнами. Людям свойственно хвататься за соломинку, надеяться на чудо, верить в хорошее, и те же качества приписывать иному разуму, в существование которого человечество верило уже четвёртое тысячелетие. Эта вера сильнее религии, она заложена в нас изначально – тоска по братьям по разуму.

Фантастическая литература с её лихо закрученными сюжетами о галактическом содружестве планет так и осталась фантастикой. Желание убивать, спавшее в генах землян, проснулось после долгого сна и праздновало встречу.

***

Напоследок они вырезали автогеном кусок внутренней обшивки.

– Осторожно! Она…вязкая! Жидкая!

– Чёрт! Она мне в глаза плеснула, я еле увернулся!

– Кто – она?

– Она. Обшивка. Две тыщи лет под землёй пролежала, а теперь проснулась, завозилась-заворочалась! Хэ-хэ. Чуть без глаз не оставила.

– Идиот! Кто ж без шлема лазертагом…

– Был шлем, теперь нет. Зато идиот остался живой и с глазами, – хохотнул Берни, и Риото с ужасом увидел оплавленное металлостекло, бывшее раньше шлемом навигатора.

– Оно ж не плавится! Его ни резак, ни биоцар не берёт, а эта штука запросто, вот так, взяла и расплавила. Плеснула, говоришь?

– А у тебя и биоцар с собой? – вопросом на вопрос ответил Берни. – Они же Инструкцией запрещены, биологическое оружие!

– Запрещены, запрещены, не боись. Если бы мы с Бэргеном соблюдали Инструкцию, вас бы не было уже. А так – все живы-здоровы, и на Землю вернётесь все, с руками, с ногами и с глазами. Это на Земле они запрещены, а на Аква Марине законов нет. – улыбнулся Риото. И вмиг посерьёзнел. – Смотри, капитану не проболтайся.

– Ну, ты что! Я могила. Кэп будет спать спокойно до самой Земли, – заверил Барнс боевого оператора, не думая, что его слова сбудутся очень скоро.

Серая вязкая субстанция внутренней обшивки чужого звездолёта, остывая, превратилась в подобие мягкого льда, и неожиданно затвердела. На Земле расколоть «лёд» не получилось. Он не плавился в Солнечной короне, при температуре в миллион Кельвинов, не растворялся в царской водке (смесь азотной и соляной концентрированных кислот, растворяющая золото) и не изменял кристаллической структуры под сверхвысоким давлением в восемь миллионов атмосфер. У него не было кристаллической структуры, то есть вообще ничего похожего. Мёртвая материя не раскрыла свою тайну, словно мстила за что-то.

На вопрос, чем они её резали, звездолётчики пожимали плечами: «Чем,_чем, резаком лазерным, чем же ещё?» Но лазерный луч отскакивал ото «льда» как солнечный зайчик, и рикошетом «лабораторию разнёс к чертям, как лягушка прыгал, порезал нахрен всё что там было», по словам чудом уцелевших экспериментаторов.

***

Когда металлопластовые ящики с мэзами стали грузить в земной звездолёт, Сущность предположила, что ксеноморфы собираются их оживить. Если это случится, она исчезнет, вернув энергетическое поле его носителям. Они будут жить ещё долго, очень долго. Гуманоиды помогут мэзам починить звездолёт, улететь домой… Домой! А когда придёт их срок, это случится на Кэймэзе, и звёздное пламя будет сиять в родной галактике, наблюдая за живущими и вместе с ними провожая столетие за столетием…

Вся живая материя во Вселенной имеет начало и конец, даже звёздная. Спутник Эльгомайзы, белый карлик Процион Бэта с его низкой светимостью – не что иное, как обнажившееся ядро звезды, которая потеряла верхний слой звёздной материи. Кусок металла с чудовищным гравитационным сжатием и температурой всего пятьдесят тысяч градусов Кельвина. Холодный. Когда-то он был горячим, таким же, как солнце Кэймэза в галактике Большое Магелланово Облако.

В приятные рассуждения отчаянным воплем врезались биотоки Юозаса. Земляне вовсе не собирались оживлять мэзов. Тела они увезут с собой, все сто сорок. А через два местных года (шесть земных лет) сюда прилетят беспилотные грузотранспортники и заберут звездолёт.

Сущность останется одна. Ей больше не к кому будет приходить, не о ком вспоминать, не с кем разговаривать в мёртвой тишине корабля – мёртвой, но для Неё живой, потому что здесь были те, кем когда-то была Она.

Через тысячи лет одиночества она рассеется во Вселенной. Но сначала она расправится с пришельцами. С ксеноморфами, которых она приняла за гуманоидов, но которые не были таковыми. А значит, не имели права на жизнь, решила Сущность.

Ярость Её была безгранична, и безграничным было Её милосердие.

Голубое пламя окружало людей широким полукольцом, медленно приближаясь. Оно вообще всё делало медленно: зачем торопиться, когда у тебя впереди вечность? Экипаж «Сайпана» не замечал голубых далёких всполохов, занятый погрузкой и сладко мечтая о волокушинских миллионах. Осталось четыре-пять месяцев полёта и полгода карантина в клинике. И жизнь превратится в праздник.

Окрылённые невиданной удачей, запыхавшиеся, уставшие, они не обратили внимание на пляшущие над головой искорки… И теперь с ужасом смотрели, как неистовствовало голубое пламя, выжигая голубую траву, настигая юрких ящерок, которые не могли убежать и, сгорая заживо, пронзительно верещали. Люди впервые слышали, как они кричат. Никто не пытался спастись, не пытался применить оружие, хотя парализаторы были у всех. Да какие, нахрен, парализаторы, когда перед тобой живой костёр…

Бэрген знал эту человеческую реакцию на близкую смерть. Ему хватило двух минут, чтобы добежать до оружейного отсека и раскопать надёжно спрятанные под грудой парализаторов и морозок ката-ускорители… Тяжёлый, собака. Два ему не дотащить, второй возьмёт Риото. Только где же он?

***

– Подождите! Дайте мне время! Я объясню, я уговорю его…

– Биолога в медблок, с ним что-то не так.

Мягкие сильные руки обняли за плечи, куда-то повлекли, повели… в медблок? Он объяснял этим рукам, что сейчас не может, он придёт позже, а сейчас ему надо поговорить с Гинтари… В руку вонзилась игла. Последнее, что он слышал, – Надин голос, встревоженный, вибрирующий на низких нотах, очень красивый… Разобрать слов биолог уже не мог.

***

Ката-ускоритель расшифровывался как катализатор процессов, ускоряя с чудовищной силой природные явления. Лёгкий ветерок он превращал в торнадо, комфортное тепло – в удушающую жару, а содержащиеся в воздухе малочисленные молекулы воды после продолжительной обработки ката-ускорителем напоминали влажноэкваториальные леса полуострова Малакка. Ката-ускорители, если их установить достаточно много, изменяли климат, осушали реки и болота, то есть действовали с противоположным эффектом. Но и среди изобретателей бывают шутники. Кто-то додумался их назвать катализаторами, в просторечии катами.

С болотами земляне перестарались. По просьбе Бразильского правительства было осушено болото Пантанал в бассейне реки Парагвай. Самое крупное болото мира, площадью двести тысяч квадратных километров, исчезло с лица земли. Вместе с ним исчезли три тысячи видов растений, тысяча видов животных, шестьсот пятьдесят видов птиц, двести тридцать видов рыб…

Пока бразильцы чесали в затылках и подсчитывали убытки, россияне с энтузиазмом метростроителей второго тысячелетия взялись за Васюганские болота. Пятьдесят три тысячи километров Западной Сибири – лакомый кусок, можно построить города, заложить природные парки, заповедники заселить зверьём… А болота – да кому они нужны? Какая от них польза? Одни комары да лягушки. Напрягал и тот факт, что болото год от года увеличивалось в размерах: пятьсот лет назад оно имело в четыре раза меньшую площадь.

За болото взялись всерьёз, сотни ката-ускорителей функционировали уже три года, когда сибиряки спохватились, как когда-то бразильцы, но было уже поздно что-то предпринимать: каты поработали на совесть. Васюганские болота – это заболоченная низменность с огромным количеством небольших озёр (около восьмисот тысяч). Отсюда берут своё начало десятки крупных рек и огромное количество мелких. На месте болот посадили леса, они быстро росли, но ещё быстрей сгорали от лесных пожаров вместе со всеми обитателями: на тысячи километров вокруг не осталось ни одного озера, ни одной речушки! Васюганские болота, являющиеся ценным источником пресной воды, прекратили своё существование.

Местные жители собирали на болотах голубику, морошку и клюкву, ловили в озёрах жирных карасей, в реках промышляли ценную рыбу, поставляя её элитным ресторанам. И жили припеваючи. Через три года они с удивлением поняли, что остались не у дел. Исчезла не только клюква и не только рыба, исчезли лоси, соболя, белки, рябчики, куропатки…

Большие запасы торфа, разлагаясь, связывали огромное количество углекислого газа, уменьшая парниковый эффект. С уничтожением крупнейших болот на планете нарушился экологический баланс. Наступило глобальное потепление. Восстановить болота не представлялось возможным. Ката-ускорители были запрещены к применению Общеземной Федерацией Природозащиты.

Всё это Бэрген знал, но что значила природозащита Земли в сравнении с защитой человеческих жизней? Ката-ускоритель, запущенный на полную мощность, втягивал всё, что в него попадало, а тянул он здорово. Как пылесос, ухмыльнулся Бэрген. Направил раструб на синий огонь.

– Иди ко мне, милашка, пообщаемся.

Синее пламя аккуратно обогнуло людей и рванулось к «пылесосу», пожалуй, слишком быстро. Гуманоиды (полугуманоиды, низкая ступень развития, недочеловеки, полуживотные) решили поделиться энергией. Неоценимый подарок, если учесть опустошённые землянами баки со скудными остатками энергии Кэймэзийского корабля.

Ката вобрала в себя Сущность и умножила её на самоё себя в десятки тысяч раз. Сущность не протестовала, радостно ввинтилась в жерло, ката загудела, «переваривая» добычу. Бэрген не успел сообразить, что произошло, когда ката взорвалась.

В мозгу билась чужая радость, чужое злое торжество, чужое сожаление и непреклонность – всё разом, сливаясь в горячую лаву эмоций.

***

Как же долго она жила полуголодной жизнью! Солнце Эльгомайзы слишком тусклое, не могло напитать энергией досыта, голод ослаблял мыслительный процесс, и заставлял думать о еде… о белом солнце Кэймэза… Поглощённая Сущностью энергия ката-ускорителя разбудила мозг, если можно назвать мозгом живую плазму.

Она безошибочно вычислила лидера. Того, кто отдавал приказы. Он когда-то предал четыреста шестьдесят колонистов, и других, не имеющих разума, но любящих жизнь и вскармливающих потомство молоком. Они погибли по его вине. Это сидело в его L-составляющей, но Сущность, ослабевшая от тысячелетнего голода, не могла разобраться в сумбурных чужих биотоках.

После ката-ускорителя она «читала» ксеноморфа-лидера как книгу. Волокушин ошибся, назначив Балабанова капитаном. Предавший однажды предаст второй раз. Обрёкший на смерть своих соплеменников и бросив их умирать под чужим далёким солнцем, теперь он собирался препарировать тела погибших мэзов, не имея на то права. Но лидер считал, что – имеет.

Она, Сущность, тоже имеет право. Белый шар целился в голову: там клубилась чужая подлость, подсчитывалась сумма вознаграждения за останки мэзов, которых экипаж продаст компании «Flying Star»… Да как он смеет?! Кто они, эти пришельцы, которые вместо помощи занялись мародёрством? С одним оказался возможным Контакт, но другие изолировали контактёра и выключили его поле: Сущность больше не чувствовала Юозаса, связь прервалась. Устранили? Она тоже умеет – устранять.

– Кэп, смотри! Шаровая! У них тут бывают грозы.

– Да нет, шаровая быстро летит, а эта еле тащится.

– Говорят же тебе, шаровая молния! А что тащится, это так кажется, из-за атмосферы. Беги кэп, она… сейчас шарахнет! Беги!

Белый шар стал розовым. Свет клубился, переливался, гипнотизировал…

«Бросил шар свой пурпуровый

Златовласый Эрот в меня,

И зовёт позабавиться

С девой пёстрообутой».

Анакреонт, перевод Вересаева, откуда Анакреонт знал об Эльгомайзе, ведь в его времена люди не летали к звёздам, не умирали в чужих Вселенных…

– Андрей, беги!

Смерть была светом – шипящим, раскалённым, невыносимым. Глаза пекло от близкого жара. Андрей машинально закрыл лицо руками и услышал вскрик Леоны – последний, по-детски жалобный.

Леона не колеблясь встала между ним и смертью.

Андрей никогда не назовёт её любимой, хоть и смотрит так странно… У неё нет ни единого шанса: Андрей знает, кто она. Биоформа. Не человек. Если так, зачем вообще жить? Он будет меня помнить. Он будет жить. Это всё, что я могу для него сделать.

Боли она почти не чувствовала. Вскрикнуть заставило сожаление – об Андрее, которого она больше не увидит. О мире, в котором её больше не будет. О Кэли, которая останется одна, совсем одна! Почему так? Почему те, кто растил их в ласковой заботе и тепле (Леона готова была поклясться, что их с Кэли любили) – почему они их отвергли, не приняли в свой мир? Кэли! У неё не будет ни семьи, ни детей, ни друзей. Люди не знают, как страшно – когда некому рассказать, не с кем поделиться. Кто же поверит андроморфу? Андрей! Он мог бы поверить, почти поверил, он так на меня смотрел… А я не успела сказать ему, что умею любить, и теперь не скажу, уже не скажу…

Леона не знала, что Кэли погибнет, не успеет войти в шлюзовую камеру, пропуская людей, которые двигались слишком медленно, волоча за собой награбленное и под угрозой смерти не желая расстаться со своей добычей.

***

– Матка боска! (польск.: Матерь божья) – Золтовски бросил ящик, в котором что-то зазвенело, да чёрт с ним, с ящиком, капитана надо спасать. Лех взвалил Андрея на плечо и, перепрыгивая через ступеньки, побежал по трапу к шлюзовой камере «Сайпана», повторяя самому себе: «Шибче, проше, шибче!» (польск.: быстрее, пожалуйста, быстрее!) Спасибо Катеринке, заставляла заниматься, мышцы накачал.

***

Сущность умела мстить, и ярость её была безгранична. Следующим будет навигатор, самый опытный, профессионал экстра-класса.

Берни не успел понять, что умер. Смеялся, радуясь удаче, которая выпадает раз в жизни. Да что там – в жизни! Единственный раз – за всю историю человечества. Он, Берни Барнс, купит себе остров, как Волокушин. Бизнес замутит, парк адреналиново-экстремальных аттракционов, он даже название придумал, «Планета класса икс». Ему тридцать восемь, через пять лет его не возьмут ни в одну экспедицию. А на медкомиссии мягко предложат летать на солнечниках. Да лучше застрелиться! Уходить надо уметь, уходить надо красиво. Эльгомайза станет его последней звездой.

Желание Берни Барнса сбывалось на глазах. Сжимая в руках найденную на чужом звездолёте шкатулку, инкрустированную светящимися камешками, Катеринка с ужасом смотрела, как Берни превратился в факел – светло горящий, такой же, каким был он сам, душа компании, неисправимый оптимист, профессионал высшей категории, единственным недостатком которого было самолюбование. Нарциссизм. Говоря по-человечески, выпендрёж. Мама бы её отругала, хорошие девочки не знают таких слов. Для мамы Катеринка всегда была плохой, такой и осталась. Она любит Леха и капитана, а двоих любить нельзя. И Берни, которого больше нет, как им теперь без него… Как?!

Её сожаление уловила Сущность. К Катеринке покатился белый шар, становясь розовым, приковывая взгляд. На его пути неожиданно оказался Мишенька, заслонив девушку собой. Мишеньке было страшно. Ноги напряглись, со щёк исчез румянец, пальцы сжались в кулаки. Он стоял, уставясь на летящую к нему молнию как кролик на удава и отшвырнув в сторону бесценную «Fuji Y».

Мишенька. Он ничего не взял из чужого корабля, ни к чему не прикоснулся. Весь день не выпускал из рук фотокамеру, возвращая в реальную жизнь давно исчезнувшее и делая нужным забытое. Камера стрекотала в Мишенькиных руках, и призрачное становилось реальным, застывшее – живым, а потерявшее смысл – важным.

Он похож на меня, его энергия светлая, молодая, неиссякаемая, – подумала Сущность. Шаровая молния стала изумрудно-зелёной. Сущность умела чувствовать, и милосердие её было бесконечным.

Камеру подобрал Риото Ита – бережно, как драгоценность. Мишеньку он взял за шиворот комбинезона и втащил в шлюзовую камеру как мешок.

Выскочившего ему навстречу Петюню Риото молча втолкнул обратно: Берни нет, капитан полумёртвый, Лех, похоже, сошёл с ума, если так дальше пойдёт, у них не останется ни одного штурмана.

– Сиди, не рыпайся. Тебе корабль вести.

– Понял, сэнсей, – отрапортовал Коржик, пряча за спину руки, как провинившийся школьник. Вот придурок, шутки шутит…

Риото развернулся и побежал обратно. За ним, держась на расстоянии, бежал Коржик, сжимая в каждой руке по вакуум-зонатору.

Как ни странно, именно безобидные зонаторы остановили атаку. Сущность перепутала их с ката-ускорителями, и глотала вакуум, ошибочно принимая его за источник энергии. Высшие сущности тоже иногда ошибаются, ведь все они были когда-то людьми.

Люди воспользовались шансом и побежали к кораблю.

**

Лех плакал, обнимая шведскую стенку, которой касались Катины руки, когда в тренажёрный отсек ввалился Петюня с Катеринкой на руках…

– Люба, вшистко добже, естем з тоба… («Милая, всё хорошо, я с тобой»)

Тёплые руки обняли его за шею, в глазах мелькнуло узнавание. Лех с ужасом ждал, что руки разнимутся, и она отшатнётся.

– Лёшенька… не уходи…

– Как ты меня назвала? Катеринка ты моя! Кася.

***

Андрей пришёл в себя, когда «Сайпан», включив грави-поле, удалялся от Проциона Эльгомайзы, с каждой секундой приближаясь к Земле. В штурманской рубке он обнаружил Петюню. Вдвоём с механиком они вели корабль, сменяясь через каждые восемь часов, не успевая выспаться и едва не падая от усталости. Андрей скользнул взглядом по приборам. Курс выверен, отклонение нулевое. Рабиновича, который пришёл сменить Коржика, Андрей вытолкал из рубки со словами: «Иди спи, механик. Под глазами мешки, бледный как Процион Бэта, вот скажи, на фига мне такой навигатор?». Сёма благодарно улыбнулся, соглашаясь: на фига…

***

Молния пощадила Леону, в последний момент распознав в ней андроморфа. Ярость Сущности была направлена лишь на людей, а она не совсем человек. Биометаллические компоненты. Другая структура. Другое сознание. Нет агрессии. Другой андроморф погиб случайно, схватил шаровую молнию голыми руками и держал, защищая полугуманоидов, которые его создали. Андроморф плавился, но держал шаровую смерть, пока не превратился в пепел. Зато люди успели подняться на корабль.

Леона не хотела жить без Кэли, в мире, который её отвергал. Лучше умереть. И когда Андрей пришёл к ней и предложил быть вместе, она ему не поверила.

– Ты шутишь? Ты же знаешь, кто я.

– Знаю. Я знаю. Но я люблю тебя, Лео, и ты меня любишь. Я знаю.

***

Кендалл, чёрный от горя, не смог вернуть в Мишенькино тело жизнь – по той простой причине, что её из него вычерпали до донышка. Мишеньки больше не было. Но остались отснятые им уникальные кадры, километры цифровой жизни, которая станет фильмом.

– Не дрейфь, студент, я тебя не брошу. Найду оператора, найду продюсера… Твой фильм увидит мир, я обещаю! Он будет только твоим, и в титрах будет твоё имя.

– Моё, моё, не сомневайся. И никаких операторов. Я никому не доверю монтаж, сделаю сам, – заявило «тело», приподнявшись на локтях, и с мальчишеским нагловатым прищуром уставилось на Джеймса.

Кендал охнул. И рухнул, где стоял.

– Эй, есть кто живой? Тут врачу плохо, а я встать не могу, помогите кто-нибудь…

***

В капитанскую каюту боком протиснулся Золтовски, держа за руку Катеринку. Леона вопросительно взглянула на визитёров. Лех улыбнулся:

– Мы вообще-то на минутку. Тут такое дело… До Земли четыре месяца, а мы не хотим ждать. Благословите нас, пан капитан…

***

Сущность, по здравом размышлении вернувшая Мишеньке его энергию, отдала, пожалуй, слишком много. Зато теперь ей будет о чём вспоминать. Сотворённое добро возвращается сторицей, даже вот так, в воспоминаниях, от которых тепло.

Когда-нибудь на Эльгомайзу прилетят те, кому можно верить, кто не оставит его в беде, поможет. Среди землян был один такой, только один. Он вступил в контакт, подарил величайшее благо, прекрасней которого нет ни в одном из существующих миров – возможность общения.

Сущность оставила ему подарок, от которого невозможно отказаться. А себе забрала его воспоминания, с которыми легче коротать вечность.

Эпилог

– Мама! Мамита! – на двух языках звал Айвидас. Надя поспешила на зов. Пухлые ручки схватили бутылочку, ротик жадно причмокивал, а глаза смотрели с признательностью, которой трудно ожидать от маленького человечка. Совсем ещё кроха, а глаза взрослые, словно малыш о чём-то думает. Надя – в который уже раз – удивилась. Он умеет думать?

Айвидас усмехнулся, не выпуская бутылочку изо рта. Иогурт, в который Надя добавляла ягоды земляники, пришёлся ему по вкусу. А думать он научился ещё до рождения.

В 163000 световых годах от Земли, между галактиками Столовой горы и Золотой Рыбы, в туманности Магелланово Облако светит звезда, которой земляне никогда не дадут название. Её жаркие лучи превратили бы Землю в пепел и развеяли по Вселенной. Они согревают живительным теплом планету мэзов. Он никогда её не увидит. Он изменился, слившись с земным существом, трогательно нежным, трогательно беззащитным. Он будет его любить, оберегать, заботиться, ведь он в какой-то мере его отец.

Прошлого для Айвидаса не существовало. Зато ему принадлежал целый мир, и в этом мире всходило солнце.