Полная версия
Философия грусти
Философия грусти
Артур Олегович Сперанский
Иллюстратор Катерина Шервуд
© Артур Олегович Сперанский, 2024
© Катерина Шервуд, иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0062-8519-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Москва 2020 г.
Поздние переживания. 2024—2018
«Лучше, чем секс»
Ты похожа на сны,
Словно в кадрах зелено-бежевых,
Как поцелуи весны
Среди теплых песков прибрежных, и
Ты пахнешь как бриз,
Как пальмы, цветы средь осени.
И как анис,
Окруженный кустарной проседью.
Твои губы на мель
Посадят армаду.
Они как карамель
Под оберткой помады.
Твои волосы – ночь
Беззвездного космоса.
Загар твой точь в точь
Оливок из Родоса.
А глаза – карий лес
Утонул в изобилии.
Они лучше чем секс
Красивее лилий.
«Ozymandias»
Я встретил странника из древних берегов,
Который молвил, что в песочном море
Есть пара ног времён былых богов
От исполинской статуи в чьём взоре
Той головы, что рядом улеглась,
Полунакрытая песочным одеялом
Холодная ухмылкой власть
Свой ужас и приказ распространяла.
Творец скульптуры пережил однако
Всю тиранию зла людей-богов,
Средь пирамид, из книги мертвых знаков,
Беспрекословной веры и рабов.
И монумент тот надпись возвещал
Нам об ужасающих вещах:
«Мне имя Озимандия, я царь царей!
Узри мои деянья и дрожи!
Вокруг мертво всё, груды из камней,
Руины городов, лишь миражи
Былых веков, Некрополь без границы,
Где даже не летают птицы,
Где всё накрыло саваном песка,
Где боль, отчаянье, тоска.
Подумай и сомкни ресницы».
«Тридцатая зима»
Вот опять наступают морозы,
Провожаю тридцатую зиму.
У меня за окном две березы
И осина.
Потерялись в московском лесу
Среди «ПИКовских» башен окрестных
И роняют на землю слезу
Снегопады из бездны небесной.
Белокаменная Москва,
Припудренная снегом.
Я останусь навсегда
В твоем склепе.
«Письмо маме»
Мама, я в этом городе давно,
Завязан с ним я слишком прочно.
Мне не хватает многоточий,
Ломаю о письмо перо.
Здесь звезд не видно,
Крыши мокнут от плотности свинцовых туч.
Свобода гибнет, голос молкнет,
В замок не попадает ключ.
Пожалуй, всё это нормально,
Во тьме я отыщу тропу.
Её подсветит мне фонарь, но
Одного я не пойму:
Чем ближе подойдя к погосту,
Тем меньше значит слово мало.
Всё безразличней стало, просто,
И неизбежней, мама…
Не нужно доставать платочек,
Я пишу тебе, мама, опять многоточие.
Ведь я вырос достаточно сильным сыночком,
Ты прочтёшь и вслух скажешь:
Да, точно.
Я пишу тебе это не от бессилия,
Просто рифмы красивые, а я все же сильный, да.
Вдохновляют меня в парках осины
Со стволами прочными.
Да и всё же нормально,
Стукну оземь я посохом,
Теперь моя грудь наполнена воздухом.
И пускай мои волосы разбавлены проседью
Крахмальной,
Мне серые тучи опять улыбаются,
Я живу в этом городе, мам, и мне нравится.
«Гробы после вождя»
Как грибы после дождя,Усеяли погостГробы от действия вождяСреди осин, берез,Каштана, Ив и тополей,Неистовых борцов.Где слезы наших матерейО детях без отцовПролились бурною рекойПо переулкам дней.Здесь часто в сумерках, порой,Я думаю о ней.О жизни, Родине, жене,О дочери и снах,Которые не снятся мне,Но пишутся в стихах.Миграционная тоска,Мечтать я перестал.И смысл жизни здесь искатьУстал.Выйдешь ты одетым, иБез оклика «постой!»,Спускаясь вниз за сигаретами,Простишься со страной.«Новый 2023»
За окнами скрываются черты,
Их размывает в декабре капе́ль.
Бывает так тепло зимой, что ты
Напоминаешь мне апрель.
И этот город оживает впредь:
Воскреснет всё, когда нам не до сна.
Я многое из памяти стереть
Сумел, как с чистого листа
Влюбляюсь я в тебя который год,
И каждый Новый всё сильнее тех,
Что пролетели через дни забот,
А проползли через часы утех.
Мои прекрасные веселые года,
И милый возраст утекает вдаль.
Но может не сегодня, а когда
Переверну тридцатый календарь.
И, кажется, что всё это не вновь,
Я 28 проводил годов.
Моя к тебе вселенская любовь
Важнее слов.
За окнами скрываются черты,
Куранты скоро будут бить.
Мне Новый год сулит мечты
С тобою быть…
«Не вечен»
Сколиозы улиц дышат в спину
Домам, прохожим дамам и аптекам.
Я обнимаю в городе осину,
И не кажусь себе плохим я человеком
В этой крепости безумных и живых:
Крестьян, великих творческих умов,
Агентов ФСБ, но жизнь увы
Меня бросает в коридоры тех домов,
В которых я непрошеный чудак.
Судьба несёт все выше от земли,
В мечети Мекки, либо же в кабак,
Что затерялся в глубине Москвы.
Моя страна красна́, тут как ни понимай:
Красива, самодержавием жестока.
Я на Тверской до парка прыгаю в трамвай,
А мыслями же мчусь меж гор Востока.
Я в тюрьмах завсегдатай – не злодей,
А просто тот, кто лечит наше право
Не оказаться в череде людей,
Кого обидели бесчестием кровавым.
Я – Адвокат кремлевских красных стен,
И заточенный ими в лабиринте
Из формируемых веками тем:
«Кто наш сегодняшний правитель?»
Я – Адвокат в стране вождей,
Поэтов, инженеров, программистов.
Страны из серых туч и из дождей,
А также тёплых черноморских бризов.
И так тому и быть, хоть эфемерен миг,
На то ведь он и миг, что скоротечен.
В стихах своих себе я памятник воздвиг,
Ведь я как вы здесь далеко не вечен.
«О миграции»
Я давно писал о миграции:
Неистовое чувство фальшивого спазма.
Как женский акт имитации
Оргазма.
И давно мне снились дальние чуда,
Это прогноз разумного современника.
Не выбирал я роли иуды
Своего державного племени.
Не выбирал я роли буйного,
Либо бегливого.
Жизнь меня несла струями
Берегливыми.
Всё во мраке задуманном,
Высшим злом замеренным,
В сердце зимы дуют мне,
Но верю я…
Что спасётся отечество
От вождей узурпаторов.
Больше мне сказать нечего,
В этом миге патовом.
«Насмешка над истинной»
Философия – насмешка над истиной.
Религия – комиксы древности.
И казалось, что жить мне немыслимо
В этих державных окрестностях.
Я не читал Заратустры,
Всяких священных писаний.
Есть потолок и две люстры
В комнате взрослых скитаний.
В комнате детских отрывков,
Что несмываемым мелом
Запечатлели мне рифмы
На потолке и на стенах.
Так я и стал поэтом,
Наверное и все же.
Впрочем, поэтому
Подытожим:
Образует наше сознание
Пища из инфо сомнений,
Из памяти, прозы изданий,
Модных веяний,
Боли и сумасшествия,
Великих провалов,
В ожидании пришествия
Христа или федералов.
Знаете, всё тщетно ….
Всё холодно и неумолимо.
Иногда безответно,
В точку или мимо.
С домами и с валютным чеком,
Или бедным с авоськой драной.
Главное человеком
Быть, а не болваном ….
Может поэтом,
Может адвокатом.
Немножечко с приветом,
Каплю неформатным…
«Навсегда уснуть»
Мне, видно, человечий дар
Предрёк мой милый ум.
Горит как сена стог пожар
Мой сон, когда засну.
Я вижу прошлое и день,
Что замыкает в круг
Дыханье, время, смерть и тень
Знакомых и подруг.
Циничный цикл торжества —
Венца чужих побед.
Царей, поэтов, Божества
Мы забываем след.
И повторяем всё как дань,
Меняя реквизит.
Нам главное купить -продать,
Оформить на транзит.
Все повторится вновь и вновь:
Без почвы, просто так.
Театр из солдат и вдов,
Лишь временный антракт.
Мне, правда, сложно объяснить,
Что в царстве обезьян
Величие не сохранить,
Ведь так увы нельзя.
История для дураков:
Лишь войны, церковь, власть.
В коробке стен и потолков
Мы раззяваем пасть.
А жизнь идёт твоя, моя,
Её, его, нас всех.
Мы, наступая на края,
Стремимся только вверх.
Однажды, чуть закрыв глаза,
Ты не откроешь век.
Ведь время не идёт назад,
Исчезнет человек.
А новый повторит твой путь,
И так из года в год.
Боимся навсегда уснуть,
Раззявивши свой рот…
«Москва, москва»
Москва, Москва – печальная пора,
Осанка из железа, кирпича.
Где голуби взлетают со двора,
Разносят здесь окрестную печаль.
За что ж я полюбил тебя, Москва?
За ненависть, державную мечту?
Полна тобой моя незримая тоска,
Но жить я с ней, пожалуй, не сочту.
Орлы с небес вцепились в Кремль твой,
И табуреты в круг сплелись как сталь.
Ты принимаешь в омут с головой
Всех тех, кто бросил взор свой вдаль.
Брусчатка, старые дворы,
Аптеки, тюрьмы, мостовые,
Музеи, красные ковры,
Прощаться не привык увы я
Ни с Родиной, ни с улицей твоей,
Как не клянут твоё сердитое начало.
Я площади люблю, стан фонарей,
Которых раньше не встречал я.
Люблю мосты, кафе, что на краю
Москвы реки нам опьяняют ночи.
Я, честно, даже Ленина люблю,
Что в центре здесь прилёг, как между прочем.
Люблю комфорт-такси и деловые встречи,
Метрдотелей у гостиничных дверей.
Люблю пруды, киоски, вечер,
И в парках соловьиную свирель.
«Я к тебе приду на завтрак»
Я к тебе приду на завтрак,
Буду чуть угрюм – обычным.
Всё, что говорят – неправда,
Всё, что мы едим – добыча.
Вечер, завывают волки,
Мокрые смешные стены…
Больше я не вижу толку
Взращивать другую смену.
Мне из потолка моргает
Жёлтый одуванчик лунный.
Я его к себе впускаю,
С ним не одиноко думать.
О тебе, мой дорогой читатель,
О домах, да звёздах, дюнах,
Сидя на краю кровати,
теребя по старым струнам.
Замыкаемый стенами,
Они держат мою крепость,
Частых с улицей свиданий,
Обретаемую зрелость.
Я к тебе приду к обеду,
Буду как всегда угрюмым.
Видимо беда поэта
В том, чтобы мечтать и думать.
Лето дня расплавит серый
Волновидный риф асфальта,
День приостановит веру
В Бога, заговор, атлантов.
Бьют фонтаны и летают птицы:
Чайки, голуби, сороки,
Воробьи, стрижи, синицы,
Жаль, что улетели Боги.
Я к тебе приду на ужин,
Буду чуть угрюм под вечер.
Мы в Московских тонем лужах,
До свидания, до встречи…
«Властвуй»
Не играй с дьяволом в карты,
Не кидай с чертями кости.
Не ходи к адвокату за правдой
В гости.
Не ищи по подвалам ночью
Поцелуев Луны и Солнца,
Разорвут тебя звери в клочья
Взрослого.
Поменяй местами мебель,
Зашторь окна от окружения.
Твои мысли – всего лишь пепел
После сожжения.
Тротуары Москвы холодные,
А мосты с кривыми осанками.
Огоньками моргает подлыми
«Останкино».
А ты всё не выходишь из комнаты,
Перечитывая Бродского.
В темноте све́чи кажутся потными,
Капая воском.
Вроде ты здесь один – инкогнито,
Телефон твой стоит на «авиа»,
И желание быть запомненным
Оставлено.
Твои стены – четыре подруги,
Соблазняют изменой с пространством.
Твоя мебель – консьержи и слуги.
Властвуй…
«Никогда»
Громче моей страны – смех Сатаны.
Жарче наших преград – лишь ад.
Лучше не слушай бред – здесь запрет
Класть на свои уста воль поста.
Здесь не блаженство – боль,
Полный ноль.
Кто ищет всегда найдёт
И пропьёт.
Я не великий, нет,
А Вы да.
Не видел я столько бед
Никогда.
«Если химия-любовь»
Если химия – любовь,
Значит физика – война.
Душу звёздами укрой,
Тело саваном из дна
Чернозёмного пространства,
Изобилия цветов.
Приотворяясь иностранцем,
Лучшим сыном из сынов,
Ты не знаешь, что когда-то
Уже видел эти сны,
Подгоняя детства даты
Завершением весны.
А теперь неумолимо
Ускользает скорость дней,
И подобно пилигримам
Бродишь по земле своей.
Завербованный отчизной,
Поцелованный женой,
Вдохновлённый пофигизмом
И девизом, что живой.
Принимая мир как данность,
Как коллизию систем,
Сколько нам ещё осталось
В лабиринте этих стен?
«Если наскучил»
Если вам наскучил бренный свет,
А вино безвкусно как вода,
Выйди ночью в леденеющий проспект,
Тень свою повесь на провода.
Тихий город – шумный сон
Из огней и стонов во стенах.
Голуби похожие на сов,
Дней вчерашних унесённый прах.
Крыши, как горбатые коты,
Окна заперты от ведьм.
Жулики балдеют у стены
С шапками смешными набекрень.
Вроде безобразно и не то,
Что все представляют вне тоски.
Словно после точки запятой
Просишь предложение спасти.
В чьем-то доме варится компот
Из кизила, абрикосов, фейхоа.
Кто-то утром в спешке на завод,
Кто-то одевается в меха.
Я поэт, и это все не то…
Хотя всё-таки и вроде адвокат.
Утром надеваю я пальто.
Этим я не беден, не богат.
Если Вам наскучил бренный свет,
Выйди ночью к старой мостовой.
Ведь тебя здесь не было и нет,
Выйди и немножечко постой.
«28»
Постарели на год конечности,
Всё летаю по жизни как облако
В этом мире бессмертной вечности,
И московских скитаний около.
Дожидаясь столичной осени,
И весну да лето сменяю я.
Год за годом всё больше проседи
В голове моей вменяемой.
Двадцать восемь ещё не много,
Но, наверное, и немало.
Впереди меня лишь дорога,
Да улыбка цвета крахмала.
Да друзей череда и куча.
И вино, что с годами крепче.
Мне, наверное, будет лучше
Забывать о количестве свечек.
А пока преисполнен судьбою,
Справедливой сделкой с сансарой.
В сердце нету моем покоя,
И душа пылает пожаром.
Это вовсе – не грусть застолья,
А лишь чувств моих описание.
Перед вами стою я стоя,
Принимаю пожелания.
Мои мысли – не боль предвзятая
И не тоска.
Дотлевает двадцать девятая
Моя весна.
«И снова осень в Москве»
И лето снова замыкает осень
В своих дождливых поэтических бульварах.
Опять меня порывами уносит
В кудрявые Московские пожары.
Горит листва, а парки пахнут
Могилой ангела, распятого в дворах.
Горит листва, а с нею прахом
Сереют голуби на проводах.
Сезон дождей мне пробуждает чувства,
И вас я ощущаю чуть живей
Давно заиндевелого искусства
В стране поэтов, инженеров и вождей.
Последний лист тоску разносит,
Мигнёт он желтым или красным огоньком,
И лето снова замыкает осень
Своим дождливо-острым каблуком.
«Санкт-Петербург»
В этом городе чёрных и серых домов,
Инженеров, поэтов, забытых сынов,
Повинуясь восторженным мира устам,
Возвышается шпилем над ним Монферран.
Чёрный пёс, Невский сын, монархический сон,
Ты лишь манишь печаль и угрюмую весть.
Почему же тогда я в тебя так влюблён?
В меланхолию всех твоих сказочных мест.
В западне твоих стен нет каналам преград,
В высоте твоих крыш лишь сплошной изумруд.
Чтоб увидеть тебя, дорогой Ленинград,
Не одну ещё душу чертям продадут.
В этом городе старых горбатых мостов,
Музыкантов, художников, блудных отцов,
Где при встрече с прохожим конечно на Вы,
Где нет счета волнам у холодной Невы…
«В московском старом осеннем парке»
В этой местности пахнет листвою,
Мокрой собакой, дохлою птицей.
Сторож разговаривает с собою,
Лижет туман прохожим ресницы.
Я наступаю туфлей в лужу,
Мочу носок, испачкал штанину.
Старый мертвец скребется наружу
Из подземельной глины.
Свинцовое небо спрятало солнце,
Блуждаем по серым тропам.
И памятник чей-то забытый из бронзы
С отливом темно-болотным,
Он неживой и нет, некрасивый,
Напоминает забвение.
Гладит стволы кривые осины
С эпохи советского времени.
Капают капли, то слёзы осени
Разбивают краску скамеечек.
Я молодой, но уже с проседью,
С тоскою повенчанный…
«Не был жив»
Если не был жив ты в этих берегах
Бульварных рек из грязных отпечатков,
Что тро́пами возводятся в ногах
Асфальтом, плиткой и брусчаткой,
То значит не увидел свою тень,
И точно не чихал ты у аптеки.
И значит не тянулся долго день,
А от усталости не закрывались веки.
Ты не влюблялся, не плясал ламбаду,
И не сгорал от голого стыда.
Не пил горячий ром ты до упада,
На утро не болела голова…
Ведь ты не жил… в клочке шестиконечном,
Не потреблял сосновый кислород,
Не канул в старости ты в вечность,
Пройдя сквозь бремя жизни вброд.
«Когда исчезнет всё»
Когда исчезнет всё: и птицы и весна,
Лишь прошлые осколки беглых дней…
Где мы с тобой гуляли по местам
В быстро сгорающих листах календарей.
Любви чем больше, тем больней махать платком
Былым годам, здоровью, жизни, снам.
Я в детстве мальчиком играл с дверным замком,
Сейчас двадцать седьмая в лету канула весна.
Любовь – это проклятие и дар,
Которые мы получаем в дар
Союзом дьявола и Бога.
Сегодня на свидание цветы,
А завтра у могильной ты плиты,
Пустой как ваза, одинокий.
Когда исчезнет все: и птицы и весна,
Прошлостолетние руины городов.
Не сможет лишь одно жить перерастать:
Моя к тебе бессмертная любовь…
«Колесить по свету»
Я обязательно выйду из двери
И из многих задач под небом:
Может быть здоровье проверить,
А может просто за хлебом.
Я пройду вдоль панельного дома,
Мимо кирпичной аптеки,
А моя душа невесома,
Закрываются веки…
В этом мире шестиконечном,
Круглом, шарообразном,
И по сути своей бесконечном,
Удивительно-прекрасном.
Так я, покупая газету,
Хлеб, молоко, машину,
Соберусь колесить по свету,
Покорять вершины.
Мне не чужды родные просторы,
Переулки моей златоглавой,
Но пока дует ветер с Босфора,
И я мчу из державы
Целовать моря, океаны,
Обнимать сладкий ветер,
И впускать в сердце новые страны,
Где ещё не был.
«Мой образ завсегдатаего гостя»
И не был в этих улицах убит
Мой образ завтсегдатаего гостя,
Что с виду может саваном накрыт
Средь старого брусчатого погоста.
Смеялся здесь я пьяный и живой,
А жизнь мне отворяла двери в реку,
Куда я чуть шатаясь с мостовой
В пучину падал иногда с разбегу.
И та река несёт меня сей день,
И бьет о грязные московские пороги.
Но к счастью жить я не устал и мне не лень
Предаться вечности как смерть или налоги.
Да, я расходный для вселенной материал,
Да, я не лучше остальных кто даром
Из полу полный круг дозамыкал
Всем непонятного кольца Сансары.
И я грущу уже который раз
О том, что временно мое существованье.
И нету больше времени на вас
Достопочтенные мои желанья.
О вольной прыти, жизни аппетит,
Что проникает в душу через ноздри,
И не был в этих улицах убит
Мой образ завтсегдатаего гостя…
«И где-нибудь на кухне потанцуй»
Когда жизнь становится привычкой,
Ты разбей скорей свинью-копилку.
И Прикупи в киоске за наличку
Коньяку или вина бутылку.
И куда-нибудь воткни магнитофон,
И где-нибудь на кухне потанцуй.
А взор твой лишь на люстру обращён,
Ты вспоминаешь первый поцелуй.
Топчи – топчи, паркет твой заскучал,
И пусть соседям – штукатурка гость.
И вспомни как рассветы ты встречал,
Когда идти уж больше не моглось.
На утро дождь, на вечер зной,
Погода переменчива как ты:
Сегодня добрый, завтра злой,
То был здоров, а то простыл.
Цикличный круг с одним концом…
Харон весь в чёрном и с веслом,
По миру катишься как шар,
То праздник, то сплошной кошмар.
И если же наскучат – покури,
Быть может «Winston», может и чулум.
У нас ещё пол века впереди,
Другого не приходит мне на ум.
«Венчание»
Любовь не имеет цвета,Она ощутима чувством.Как будто на краю СветаПари́шь над ангельским руслом.И словно араб в пустынеУвидел оазис нежный,И больше тебя мартиниНе опьянит как прежде.Не станет мёд тебе слащеГуб той, что хранит твоё сердце,И бьется в руках её чащеПоцелуев в Венеции.И наша любовь словно в космосеБыла рождена и нам данная,Рукой протянутой ГосподомМеж Артуром и Анною.Тебя я искал сквозь скитания,Душа пропадала без вести.Судьба подарила свиданиеМне в южных окрестностяхС небесной звездой или ангелом,С душой, королевой осени,В кромешной темени заревом,А я все считаю до́ семи.Открою глаза и увижу яОдну лишь тебя, где б ты не́ была.Прекрасный образ не слышимоСпускается с неба мне.Сегодня ветром сладким,Сегодня ветром южным,Нас унесло на свадьбуВ храм жемчужный.Честней никогда я не был,Дал слово, ответ свой Богу.И нас обвенчало небо,А дальше укажет дорогу.Тебе я желаю счастья,И я приложу все силы,Чтоб уберечь от напастейСвою Любимую.«Пилигрим новых дней»
За тротуарным столбомСкрипит резиной такси,Гнусавит вечный клаксон,В канал сливая бензин.Я пешеход, а ты нет,И пилигрим новых дней.На чем сошёл нынче свет?Поди узнать ты успей.Глаза закрыл, не пришлаМне квинтэссенция снов.И вертится земной шарВокруг безмолвных сынов,Вокруг смятений и грёз,Врачей, ступней и бахил,Вокруг сутулых берёз,Осин, елей и ольхи.Не надоест воеватьМне со своей головой.Мне – вместо гроба кровать,Вам – вместо дома конвой.Поверх седых облаковНе видно Бога, но насОн разглядит без очков,Хоть свет в квартирах погас.В сутуло-темной Москве,На патриарших прудах.В моей безмолвной тоске,В твоих забытых мечтах.«Ты и я»
Я начал тебя читать
По слогам.
По небу катились в гладь
Облака.
И запах от клумбы роз
Помогал
Понять, что люблю всерьёз
Твой запа́л:
В глазах, что красивей снов —
Карий лес.
В любви мне не хватит слов,
Принцесса.
Я вождь из семи глубин —
Робин гуд.
С тобою я до седин
Буду глуп.
От всех безмятежных дней
Ты и я,
И наших с тобой идей
Будто пьян.
Мне сердце бьет силой в грудь
Изнутри.
Ты самой счастливой будь
От любви…
«То чувство с которым смотрел на себя»
Опираясь к плечу своего торжества,
Заблудился в ночи одиночества.
Может быть, я его себе выдумал сам,
Вероятней всего мне так хочется.
Шаг за шагом иду, резиной скрепя
Сапогов об асфальтные лужи.
И то чувство, с которым смотрел на себя
Мне давно уже чуждо.
Я заложник своих утопичных идей,
Сам себе не могу дать ответа.
В этих старых краях нищеты и царей,
Докторов, инженеров, поэтов.
Мне читать про себя из «колонки суда»
– «адвокат отрабатывал деньги»
Очень грустно, достоинство нынче пера
Как потёртые стельки:
Столько плесени, хамства и клеветы
В полицейской оправе.
И надеяться на сбыванье мечты
Здесь не каждые в праве.
Отряхнусь и пойду пешеходной тропой
Сквозь дворов закоулки.
Иногда я мерю́сь со своей головой,