Слезы саламандры

– Так ты и иди, – пожал плечами Фири. – Печь хлеб – дело доброе…

Услышав такое, Гудри едва не задохнулся от возмущения. Гордый потомок Меджахаров будет месить тесто?! Да скорее небо рухнет на землю! Однако слова друга все никак не выходили из головы… Работать в пекарне уж всяко лучше, чем выносить ночное ведро…

Словно оглушенный, он проходил весь день, а перед сном явился к матушке и поделился замыслом. Та замахала руками – приятные хлопоты вернули ей румянец на щеках и хорошее расположение духа. Теперь то и дело в разных концах дома слышался требовательный голос хозяйки, распекающей нерадивых работников. Зайрулла заплатил столько, что хватило нанять новых слуг, раздать долги… Однако Гудри стоял на своем, и матушка расплакалась, прижав сына к груди:

– Совсем взрослый ты у меня стал… Кормилец.

Разве могла она устоять? Так Гудри Меджахар стал помощником Шафира. А еще в этот же день рачительный Зайрулла выпустил кур в сад. Любимица матушки, хвостатая мурлыка Айли, огромными глазами смотрела на творящееся безобразие, сидя на высоком подоконнике узкого окна, но свой пост не покидала.

– А яйца нужны для сладкой сдобы, – приговаривал Шафир, меся тесто. – Тогда-то курочки и пригодятся…

– Для сладкой сдобы еще рано! – громко хлопнул в ладоши Зайрулла. Булочник светился гордостью. – Ничего, ничего, сынок… Скоро пойдут покупатели, сперва распробуют наш хлеб… Поймут, что лепешки – это для бедняков… Запомнят дорожку к новой пекарне, а уж потом и для булочек настанет срок.

Зайрулла спешил в караван-сарай. Шафир поведал по секрету, что за чужие долги отцу отписали еще две пекарни – оттого и носился дородный булочник из одного конца города в другой, оттого и не хватало ему работников… Вот и сейчас паланкин булочника уже стоял в переулке. Гудри про себя присвистнул – богатые носилки! Из красного дерева, с атласными занавесками. Золотыми нитями вышиты круглые лепешки в обрамлении всполохов пламени – знак гильдии хлебопеков.

– Ставьте хлеб. Скоро буду, – пропыхтел Зайрулла и был таков.

Шафир оказался неутомимым работником. А еще толстяк молотил языком без устали, и все разговоры у него были об одном: о Чит-тае. Шафир считал дни, когда распахнутся ворота города книжников, и он станет учеником-первогодком. Гудри от этих речей становилось тоскливо – но куда деваться? Может быть когда-то они с матушкой накопят столько, что и ему хватит на учебу в школе ловчих дэвов? А покамест те несколько тирхамов, которые он заработает в пекарне, пойдут в кубышку…

– Или вот взять легенду о Надежде Астанапура, – Гудри выхватил из болтовни Шафира последние слова и навострил уши. – Слыхал?..

Гудри вспомнил темную фигуру с раскинутыми руками у ворот Чит-тая, вмурованную в глыбу мутного стекла, и пожал плечами. Что-то слышал, конечно, но…

– Надежда Астанапура был очень красив, – воодушевленно начал юный булочник, зачерпывая тесто и укладывая в смазанные глиняные формочки. – Глаза у него были голубые, как высокое небо; зубы белые, как жемчуг; а от его улыбки плавились сердца самых неприступных красавиц. Соломенные волосы … – тут Шафир сбился и пояснил. – Солома – это трава такая…

Гудри кивнул, скрывая усмешку.

– А еще он был пустынным мастером… Сама великая Велкве-Таар открывает пустынным мастерам свою безбрежную мудрость, нашептывая строки на ухо смельчакам, которые отважатся остаться среди песков.

Голос Шафира дрожал. Гудри длинной кочергой сгреб угли в стороны, и юный булочник, орудуя лопаткой, расставлял в очаге заполненные формы с тестом. Закончив, он распрямился, вытер пот и хлебнул из ковшика.

– Пустынные мастера удаляются в пески, подальше от людей, чтобы написать свою книгу. А потом приходят в Чит-тай, дабы одержать верх над мастерами всех школ, и таким образом пройти последнее испытание!

Гудри кивнул. Все верно – и он слышал то же самое.

– Никто не может отказать в поединке пустынному мастеру! И тогда против чужеземца первым вышел мастер школы ловчих дэвов. Он был огромен – а его призрачный двойник оказался еще больше, одетый в шипастую броню, с высоким, окованным железом щитом, в середине которого блестел острый шип. В правой руке двойник сжимал длинное копье, чей наконечник походил на меч, острый настолько, что надвое разделял падающий волос!

Шафир прикрыл заслонкой поставленные хлеба и уселся на низенькую скамеечку подле Гудри.

– Пустынный мастер возложил левую руку на обложку своей потрепанной книги, тисненную темной кожей, и у ног его вырос столб из песка! Трибуны потрясенно охнули – никто доселе не видел у книжника такого двойника! Тем временем ловчий дэвов махнул копьем, и пошел по кругу. А вихрь песка поднялся над ареной и метнулся наперерез к противнику. Ловкий воин во второй раз взмахнул копьем – и рассек столб, и тот рассыпался безобидной кучей песка!..

Шафир поднялся и протер широкий прилавок, подергал ставни – готовился открывать лавку. Гудри зевнул во весь рот – ох, и рано встают булочники! Весь город еще спит сладким сном! Даже солнцедары со своей бочкой еще не проехали…

– Женщины на трибунах разочарованно охнули: как же так, такой красавчик, и так быстро проиграл. Однако все только начиналось – ведь вихрь, упрятавшись в песок арены, вырос за спиной ловчего! Тот крутанулся, ткнул копьем – но вихрь уклонился. Так они и сражались, пока ловчий дэвов не ослаб. Тогда вихрь вновь рассыпался, и вокруг противника выросло множество небольших вихрей. Они бросились на ловчего – и двойник растаял в туче песка.

После этой победой все женщины, что пришли посмотреть на поединок, влюбились в незнакомца. А тот поклонился – и ушел из Астанапура, дабы появится на следующее утро…

По пекарне пронесся дразнящий запах горячего хлеба, и в животе у Гудри громко заурчало. Шафир засмеялся и протянул помощнику ковшик с водой. Гудри с жадностью приник губами и напился вволю.

– И так приходил пустынный мастер каждое утро, и каждое утро ему противостоял новый изначальный мастер. Ни лед Школы Родниковой воды, ни ревущее пламя Школы Огня, ни таинственная магия Школы Великой Тишины не смогли взять верх над песком. Однако побежденные не сердились – ведь верх над ними взял песок самой Велкве-таар!

К тому времени в городе пошли слухи, что милостивая Велкве-таар и послала этого красивого иноземца, дабы он основал новую школу в Чит-тае. А еще шептались, что голубоглазый воин с соломенными волосами спасет Астанапур в будущей великой войне! Так мол, гласит древнее пророчество… С чьей-то легкой руки… – Шафир хихикнул, вскочил и забегал по лавке туда-обратно, – а, точнее, легкого языка – стали называть незнакомца Надеждой Астанапура – имени-то его никто не знал. И остался последний поединок с мастером Школы Стекла. На трибуны явился сам шайхиншайх Астан Восьмой – да не исчезнет память о нем! – и многочисленные придворные. Все затаили дыхание, когда против Надежды Астанапура вышел уродливый старик с бездонными черными глазами. Лютая злоба исходила от него, и угроза носилась в воздухе…

Гудри шмыгнул носом. «Носилась в воздухе?» Воистину – пахло гарью.

– Хлеб горит! – охнул Гудри, и Шафир подскочил словно ужаленный скорпионом в мягкое место.

Юный булочник подхватил кочергу, откатил заслонку и быстро-быстро принялся вытаскивать формы с хлебом. Румяные, дразнящие корочки ровными холмиками возвышались над глиняным ободом… Шафир всхлипнул: три крайних хлеба чернели по краям угольками. Воздух в пекарне потемнел от дыма. На Шафира было жалко смотреть. Щеки затряслись, он жалобно протянул:

– Первый раз батюшка доверил, а я… Первый день, первая пекарня… – голос его прервался, плечи поникли.

Казалось, Шафир сейчас рухнет на колени и разрыдается.

– Да ты посмотри, какой хлеб красивый! – возмутился Гудри. – Подумаешь, всего три хлеба и подгорело… Да у тебя и тесто еще осталось – сейчас раз, два – и готово!..

– Но батюшка придет… Увидит угли – это же такой убыток, – Шафир не мог оторвать горестного взгляда от обгорелого хлеба.

– Вот и не скажем ему ничего! – хлопнул в ладоши Гудри и булочник тотчас очнулся. – Открывай, давай, ставни, чтоб дым ушел! Ставь тесто – угли еще жаркие!

– А это… – Шафир стрельнул глазами на горелые корки.

– А это… – Гудри на миг занялся. – Я курам отдам… Больше яиц снесут! Для сладкой сдобы!

Услышав о сдобе, Шафир тотчас воспрял. Кинулся к ставням, загремел запором. Гудри влез в толстенные перчатки из колючей валяной шерсти и вытряхнул хлебцы в корзинку. Юркнул в дверь, выходящую в родной двор.

– Подумаешь!.. – хмыкнул Гудри, разглядывая ношу. – Ну, подгорел самый верх… Вот Фири бы его отдать и всем его братьям и сестрам, а не кур кормить…

Стукнула калитка, и Гудри перевел взгляд. По двору плелся сонный новый слуга, сжимая ночное ведро. Увидев молодого хозяина, он ускорился и исчез из виду. Вдали послышался мерный стук колотушки солнцедаров, и Гудри вновь посмотрел на горелые корки.

С шумом из кустов выбежали две курицы, и Гудри вздрогнул от испуга. Одна курица бежала за другой, раскинув крылья. Злой Гудри поддал ногой, но промазал.

«Разбегались тут…» – Гудри решительно развернулся и направился к воротам. По привычке остановился и прислушался. Колотушка солнцедаров удалялась, звучала все тише. Гудри открыл калитку и выглянул. Никого… Совсем как раньше, он выбежал в переулок и метнулся следом за телегой.

– Эй! – негромко позвал он.

«А вдруг они не только немые, но и глухие?» – мелькнуло в голове.

Однако его услышали. Сидящий на облучке потянул поводья, и мулы встали. Троица обернулась. Глаза из-под прорезей недоуменно уставились на юношу.

Гудри смутился:

– Вот… Решил – хоть хлеба покушаете, – он наклонил корзинку и высыпал хлебцы на край телеги. – Горячий! Подгорел только малость…

Солнцедары переглянулись. Тот, что вышагивал с колотушкой, низко поклонился, прижав руку к груди, а его товарищ торопливо накинул рогожу на хлеб. В соседнем дворе послышалась перебранка, и Гудри махнул рукой на прощанье.

В пекарне Шафир уже пришел в себя. Распахнул ставни, прикрыл выпечку платком. Закатав рукава, умелый Шафир разложил тесто по новой. В тазу оставалось еще немного теста, рядом стояли пустые формы.

И как же у него все ловко выходит!

– Поможешь? – Шафир кивнул на глиняные формы. – Справишься?

Гудри кивнул.

Справится, конечно! Ведь он уже столько раз видел, как это делается! А тут всего-то дел… Обрадованный Шафир метнулся к прилавку – первые покупатели должны были вот-вот появиться! Гудри закатал рукава и взялся за тесто.

«Интересно, а ребята появятся?.. – на миг задумался Гудри, вытаскивая большой комок и расправляя его внутри формы. – Не забыли? Фири, небось, прибежит. Поглазеть, позубоскалить… Как же, потомок гордых Меджахаров нынче работает в лавке пекаря».

Гудри вновь погрузил руки в таз. Как частенько бывало, мысли бежали своей дорогой. Гудри припоминал опару, поставленную на ночь. Утром она ожила, бормотала что-то свое, пыхтела, загадывала загадки… Неясные образы – живой хлеб, живое слово – теснили грудь юного Гудри. Затем отчего-то припомнился всесильный шайх из недавней истории, который запретил огонь в Астанапуре.

«Кузни запретил, ночные фонари запретил, а вот с пекарнями не справился!» – Гудри придвинул наполненные формы к очагу, где по углам рдели десятками настороженных глаз угли.

Смутные слова, такие важные в этот тихий рассветный час, наконец выстроились внутри Гудри стройной строкой, и он прошептал, плохо понимая, что делает:

– Дух хлебный правителя строгого слова сильней… – внезапно между ладоней Гудри, выпачканных липким тестом, с шумным треском пробежали лиловые огни. Небольшая молния, хлопнув, ударила в потолок. От испуга Гудри отшатнулся, запнулся и сел на пятую точку.

– Книжник!.. – всплеснул руками дородный Зайрулла, входящий в лавку.

– Книжник… – вторил Шафир, круглыми глазами глядя то на Гудри, то на подпалину на потолке.

– Книжник! Книжник! Книжник! – наперебой завопили Ахмар, Сигвар и Фири подпрыгивая от восторга и колотя по прилавку. Как и обещали, друзья заявились к открытию пекарни.

– Книжник! Милостивая Велкве-таар, – прошептала Гинтрун, обессиленно опираясь на дверной проем. – Мой сын – книжник!

Глава 3

Не тот был характер у Гинтрун Меджахар, чтобы день-деньской лить слезы счастья, умиляясь внезапному дару книжника у своего любимого сына!

Матушка решительно ворвалась в пекарню – отодвинув с дороги пышного булочника Зайруллу, так и застывшего столбом, и даже этого не заметив. Ухватила сына за выпачканную тестом ладонь и потащила за собой. Ахмар, Сигвар и Фири побежали следом. Шафир с тоской посмотрел на спины ребят, окинул взглядом свежевыпеченные хлеба – и тяжело вздохнул.

Матушка без устали мчалась вверх по Воротной улице: косынка развевалась, глаза горели… Она выметнулась на Водоводную площадь, не замечая удивления на лицах горожан. В очереди стоящих за водой людей мелькнуло перепуганное лицо старого Якира. Друзья, пихая друг друга под ребра, вприпрыжку неслись за ними.

– Но… куда мы? – задыхаясь, спросил Гудри.

– Как куда? В Чит-тай, конечно! – вскрикнула Гинтрун. – Не каждый день в Астанапуре молнии крыши насквозь пробивают!

Молнии?.. Крыши? Насквозь?! Лиловые искры едва-едва опалили новехонькую балку, но разве матушке сейчас докажешь… Ее любимый Гудри пробил черепицу? Пусть так оно и будет…  Иначе глядишь, через пару-другую оставленных позади улиц Гудри, по ее словам, и вовсе разнесет несчастную пекарню по камушкам!

Наконец сумасшедший забег закончился. Вот только совсем не так, как того ожидала взбудораженная Гинтрун. Радостные мастера Чит-тая не высыпали из ворот, обнимаясь и плача от счастья, и не приветствовали юного одаренного книжника. Их вообще никто не встречал. Лишь молчаливые хмурые стражники перегородили путь, скрестив отполированные лезвия алебард.

Матушка грудью бросилась на преграду, выпустив сына. Стражник справа зыркнул недовольно и послал товарища за десятником. Гинтрун с жаром начала историю о своем чудесном сыне. Охранники слушали с интересом, но алебард из рук не выпускали.

Гудри не мог оторвать взгляд от глыбы мутного стекла неподалеку. Словно исполинский валун из древесной смолы свалился с неба и теперь подпирал крепостную стену Чит-тая. И как не растаял на эдаком-то зное?.. Гудри торопливо приблизился и всмотрелся в самую глубину, прикрыв глаза ладонью от утренних лучей.

– Надежда Астанапура, – послышался позади тихий голос Сигвара, и Гудри еле заметно кивнул. Глаза, наконец, привыкли, и он разглядел внутри едва угадываемую фигуру.

– И почему мастера изначальных школ не могут его освободить? – удивился Гудри, выпрямляясь. – Сколько ему еще там быть?..

Мимо проскользнул Фири. Воровато стрельнув глазами на стражников – те по-прежнему внимали рассказу разгоряченной Гинтрун – он колупнул гладкую поверхность, принюхался…

– Ты еще лизни, – хмыкнул Сигвар.

– Ага, на зуб попробуй… Вдруг это и вправду солнечный камень?..

– А-а-а, – махнул рукой сын башмачника, мигом потеряв к глыбе всякий интерес. – Стекло… Стекляшка паршивенькая…

Отойдя в сторону, Фири подобрал невесть как оказавшийся подле ворот Чит-тая прутик и принялся чертить на песке.

– Зачем его освобождать? – пожал плечами Ахмар. – Пусть и дальше там сидит…

– Но как же… – возмутился Гудри. Он даже не сразу нашелся, что и ответить другу. – Это же … Надежда Астанапура!..

Из Чит-тая показался мужчина, неброско одетый в простые одежды. Матушка бросилась к нему, однако разглядела вышитое на груди тростниковое перо с глиняной чернильницей и отступилась. Переписчик из гильдии каллиграфов ничем не сможет ей помочь, он ведь не книжник, а простой писарь – и не более того…

– Надежда Астанапура? – скривил губы Ахмар. – Ты больше побасенки слушай… Надежда, как же. Стал бы изначальный мастер эдак его наказывать – да еще и не двойника, а самого книжника… Вот у нас в гильдии змееловов… – Ахмар осекся.

Проходивший мимо переписчик остановился и неслышно приблизился, заглядывая Фири через плечо. Каллиграф нахмурился, изможденное лицо пробороздили морщины, а пальцы правой руки слегка зашевелились, точно перебирая в воздухе невидимые четки. Юный сын башмачника самозабвенно рисовал в дорожной пыли, не замечая ничего вокруг.

«А ведь и верно!.. На трибуне Чит-тая сражаются не живые люди, а только их призрачные двойники, вызванные силой книги и эманацием книжника! Почему же в стекло замуровали живого человека? Да не простого человека, а пустынного мастера!?» − задумавшись, Гудри пнул невысокую пирамидку из камушков, сложенную кем-то прямо на земле.

– Ага… Я вот слышал, – забасил Сигвар и тут же понизил голос. – Этот Надежда Астанапура по ночам на улицы выбирается. И детей ворует, которые домой до прихода темноты не успевают прийти…

– Да зачем ему это? – возмутился Гудри.

– Зачем-зачем?.. – проворчал Сигвар. – Душу выпивает вместе с кровью, а тела бросает в сухие колодцы. Юхридам на радость.

Фири, ничего не слыша и не видя вокруг, прикусив кончик языка, закрутил последнюю завитушку и решил отойти на пару шагов, полюбоваться делом своих рук. Шагнул – и влетел спиной в стоящего позади переписчика.

– Ой!.. – съежился от испуга сын башмачника, разглядев незнакомца.

– Неплохо-неплохо… – покачал головой переписчик. Голос его звучал глухо, словно из того заброшенного колодца, где живут юхриды, про который рассказывал Сигвар. – Неплохо. В завершении стоит ослабить нажим, и закончить рисунок порханием бабочки… – задумчиво произнес мужчина и легко взмахнул перед собой расслабленной ладонью.

– Ты умеешь писать? Знаешь буквы?

Приятели вмиг замолчали. Серый от испуга Фири спрятал прутик, уставился на собеседника и замотал головой.

– А говорить? – слабо улыбнулся незнакомец, и мелкие морщины разбежались из уголков глаз.

– Умею… – выдавил Фири.

– Умеешь говорить? Или писать?

Фири собрался с духом:

– Умею говорить, господин, писать не умею. Даже букв не знаю, господин, – сын башмачника поклонился, и переписчик одобрительно покачал головой.

– Ничего… – пробормотал он и снова окинул пристальным взглядом рисунок на песке.

Пальцы его вновь пробежались по воздуху, он кивнул сам себе и решительно развернулся.

– Ступай за мной, – бросил каллиграф через плечо и зашагал к входу в Чит-тай.

Стражники почтительно расступились, и острия алебард поднялись к небу… Однако Гинтрун Меджахар не была бы собой, если бы просто так пропустила входящего обратно каллиграфа.

Как же так, сыну башмачника дозволено войти, а ее сыну из знатного рода Меджахар – нет?! Она вцепилась в переписчика и принялась втолковывать ему свою удивительную историю. Мужчина осторожно вызволил руку, почтительно улыбнулся, склонив голову к плечу, и коротко кивнул. Матушка взметнула брови, не веря своему счастью, и обернулась:

– Стой здесь, сын мой, и никуда не уходи!

Вздернув подбородок, матушка прошла мимо стражников и проследовала за переписчиком. За ними на негнущихся ногах ступал Фири.

– Ну дела… – хохотнул Ахмар. – Что же это получается?.. Пришли отправлять в Чит-тай нашего Гудри, а вместо него взяли Фири?

Гудри криво улыбнулся. Он, конечно, рад за друга. Честно-честно, очень рад!.. Но, все же… Сначала Сигвар, сын стражника, потом Шафир, сын булочника, а теперь и сын башмачника! А как же он? Теперь оставалось только разглядывать Чит-тай за спинами стражников и дожидаться возвращения матушки.

Однако первым вернулся Фири. Сын башмачника несся с горящими глазами по прямой улочке, мимо многоярусной громады трибун. Фири на полном ходу миновал охранников – те даже не пошевелились – и подбежал к друзьям.

Разглядывая приятеля, Сигвар, Ахмар и Гудри не смогли сдержать возгласов удивления. Ветхие обноски Фири сменились опрятными одеждами! Белоснежная рубаха немного велика, закатанные наспех рукава то и дело спадают обратно, но это неважно. Главное – одежда была новой, а на груди виднелся отличительный знак каллиграфов: тростниковое перо и чернильница.

Ахмар присвистнул:

– Тебя уже и в гильдию приняли?

– Не-ее, – улыбаясь от уха до уха, ответил Фири. – Только в ученики!

Пританцовывая на месте, Фири скороговоркой поведал все о своем посещении города книжников. Молчаливый каллиграф привел его в небольшую комнатушку. Чистую, с голыми стенами и подушками вдоль стены. Усадил юного гостя и представился, назвавшись наставником Альтом. Велел «господином» его не называть, только «наставником», ибо «среди каллиграфов нет господ».

Наставник Альт поджег щепки в небольшой жаровенке и установил сверху медный чайник с длинным изогнутым носиком. Расспросил Фири, где он живет и с кем. А потом… Фири шмыгнул носом и голос сына башмачника дрогнул. Наставник Альт напоил его чаем! Настоящим буйгурским чаем!

Фири прикрыл глаза от наслаждения и смешно вытянул губы трубочкой, словно заново вспоминая вкус удивительного напитка. Гудри поскреб затылок. Хоть у них с матушкой нынче негусто было с тирхамами, но чай-то они пили каждый день. И он ни разу не догадался угостить приятеля! И как же так получилось?

А Фири продолжил свой рассказ.

– Люди зовут нас писцами, переписчиками, – разливая пахучий чай, пояснил Альт. – А мы зовем себя каллиграфами.

– Я буду писцом? Писцом в Чит-тае?..

– Будешь, – шумно отхлебывая горячий напиток, ответил странный мужчина. – Каллиграфом в Чит-тае. Но если хочешь уйти – уходи сейчас…

И он качнул головой в сторону двери.

– Так ты что, убежал? – не поверил Ахмар.

– Нет! – засмеялся Фири. – Меня домой отпустили. Поведать обо всем отцу с мамой. Теперь я здесь жить буду!

– А как же вступительные испытания? – влез Сигвар.

– Наставник Альт сказал, у каллиграфов не бывает вступительных испытаний! – вздернув подбородок, ответил Фири и разгладил рубаху вместе со знаком гильдии на груди.

– А мама… – протянул Гудри. – А она-то где?..

– Ой! – подпрыгнул Фири. – Твою матушку мы сразу проводили… Там эти… Как их… Библиотекари Чит-тая, вот! Наставник Альт так и сказал ей: «Библиотекари Чит-тая выслушают вашу историю, госпожа, и решат, как вам помочь…»

– Так и сказал?

– Ага, – тряхнул гривой нечесаных волос Фири. – Я все запомнил! Слово в слово!..

Махнув рукой на прощанье, Фири умчался. Наставник Альт велел ему вернуться до полудня! А Гудри остался ждать перед воротами, не сводя глаз с Белой башни и молясь милостивой Велкве-таар, чтобы ему разрешили стать учеником изначальной школы.

– Вот здорово… – над ухом послышался шепот Сигвара, и юноша вздрогнул. – Фири в Чит-тае, я в Чит-тае, а теперь еще и Гудри будет… Ахмар, теперь только тебе осталось!

– Не-е, – протянул Ахмар и махнул рукой. – Нужен мне этот ваш Чит-тай… Совсем скоро отец вернется. Я к нему пойду, в змееловы…

Друзья не покинули Гудри, стояли рядом. Он хлопнул парней по плечам, и Сигвар предупредительно вскрикнул. Гудри обернулся – к воротам в глубокой задумчивости, потирая подбородок, приближалась матушка. Гудри кинулся ей навстречу.

– Матушка! Что там? Что?

Гинтрун очнулась и вымученно улыбнулась, потрепав Гудри по макушке.

– Библиотекари выслушали меня. Долго шептались, потом искали нужные строки в старых книгах… – матушка вдруг всплеснула руками. – Если тебя возьмут в ученики – оплаты никакой не потребуется!

– Если возьмут… – осторожно повторил Гудри. Он сразу услышал главное. – А могут и не взять?..

Матушка поникла:

– В древних книгах все строго указано. В случае стихийного проявления эманация просителю следует предоставить трех видоков…

– Видоков?.. – непонятное слово царапнуло слух.

Непонятное – и чужое какое-то. Ничего хорошего это слово Гудри не сулило.

– Трех поручителей, – пояснила матушка. – Кто мог бы поручиться, что в пекарне так все и было.

– Ха! – выкрикнул Сигвар. – Так это проще простого! Я, Ахмар – уже двое… И Фири! А еще там подпалина на потолке…

– Не-е, могут сказать, подпалину неизвестно как сделали… – одернул друга Ахмар. – А поручителями мы будем. Всё подтвердим!

Друг радостно посмотрел на матушку, но та поджала губы и печально улыбнулась, покачав головой:

– Поручители должны быть серьезными… Такими… – она вздохнула и вознесла очи горе. – Очень уважаемыми людьми. Кто-нибудь из городских гильдий…

Матушка посмотрела на высокие стены Верхнего города, где обретались самые важные люди Астанапура. Внезапно лицо ее прояснилось, словно солнце выглянуло из-за туч.

– Ильям! – выкрикнула она. – Ильям! Он же служит в шайхиншайхском дворе! В гильдии счетоводов! Вот кто нам поможет!

Гинтрун Меджахар воспряла. Она вновь подхватила сына и понеслась вверх, к воротам Верхнего города. Позади послышался топот – друзья не отставали.

Крепостные стены медленно вырастали, заслоняя небо. Гудри невольно посмотрел на угол стены, по которому они как-то раз решили забраться наверх и пробраться внутрь, поглазеть на сад шайхиншайха, и передернул плечами.