Работа с зависимостями и созависимостью: теория и практика

Нередко аддиктивные семьи просто вырождаются: преждевременные смерти в результате зависимости; бездетность; отказ от родившихся детей; обращение с детьми, повлекшее детскую смерть; отказ заводить собственную семью, чтобы не повторился кошмар детства…

Недостаток информации, «секреты» и «секретики».

В семье с аддикцией много секретов, замалчивания, недоговаривания. Вещи редко называются своими именами. Это порождает тревогу и недоверие к себе и к другим.

Например, ребенок видит, что мать пьяная, а бабушка с дедушкой убеждают, что мама «болеет», «устала». Или мать, узнавшая о наркомании дочери-студентки, соглашается с ней держать все в тайне от отца, потому что «папа очень рассердится». Сорвавшийся алкоголик начинает употреблять тайком от близких…

Секреты окутывают зависимость. И секреты могут привести к зависимости, потому что любой секрет окружен напряжением.

Берт Хеллингер пишет о том, как замолчанные трагедии в прошлом семьи влияют на настоящее: неотгореванные потери, забытые или вычеркнутые из истории семьи (например, в силу стыда) родственники… Напряжение в семейной системе ищет выход, тогда появление аддикции становится способом справиться с этим напряжением.

История России 20 века полна трагедий: две Мировые войны, Гражданская война, сталинские репрессии. И если об убитых на войне семьи могли открыто вспоминать и горевать, то жертвы репрессий замалчивались или информация о них искажалась. Например, о расстрелянном родственнике могли говорить, что он умер от инфаркта…

Чем меньше в семье тайн, тем семья здоровее. Конечно, речь не идет о здоровой интимности, например, родители не должны посвящать детей в свою сексуальную жизнь. К напряжению приводят «тайны», которые должны быть открытой информацией, и которые окружены эмоциональным зарядом (стыда, горя, страха и т.д.).

Искажение реальности.

Информационные связи в дисфункциональной системе нарушены, поэтому информация нередко искажается. Она или преподносится в искаженном виде, будь то умышленно или бессознательно, случайно; или в отсутствие ясной четкой информации возникают фантазии и домыслы.

Например, муж ушел из семьи, не хочет поддерживать отношения. Мать старается «не травмировать ребенка», поэтому не сообщает правду о разрыве, вместо этого начинает рассказывать о том, что «папа очень занят», «папа уехал в командировку», «папа – полярный летчик»… Искажение информации и ложь создают лишь дополнительное напряжение, ребенок ждет возвращение отца, задает вопросы, чувствует мамино раздражение и смущение, и в итоге все равно разочаровывается…

Отрицание истинных проблем.

Аддиктивная семья обычно имеет высокий уровень конфликтности, при этом истинные причины конфликта, истинные проблемы системы не обсуждаются, а поводом для скандала становятся мелочи. Например, муж злится, что жена постоянно отказывается от сексуальной близости, а жена раздражена из-за его «приставаний». И вместо обсуждения проблем, связанных с интимной жизнью, они ссорятся из-за того, кто должен сегодня забрать ребенка из детского сада.

В полной мере проявляется механизм игнорирования, отрицания проблем. Так, мать одного моего пациента с наркотической зависимостью поделилась:

– Да, я находила дома шприцы, ампулы, жгуты, жженные ложки… Но я и подумать не могла, что он – наркоман!

Важной деталью является то, что мать по профессии была врачом. И, конечно, лишь психологический механизм игнорирования заставил ее не видеть очевидное.

Изолированность границ системы в сочетании с фрагментарной диффузностью.

Эффективнее всего функционирует, самоподдерживается и сохраняется система, находящаяся в гармоничном обмене с внешним миром. Изоляция и чрезмерная открытость ставят ее под угрозу. Опасность изоляции хорошо видна на примере озера, превратившегося в болото: прекратилось обновление, и вода стала заболачиваться. А чрезмерная открытость (диффузность, размытость, проницаемость границ) – как рана на теле или неохраняемая граница государства…

Аддиктивная семья, с одной стороны, является изолированной. «Борьба» с зависимостью отнимает время и силы, а сама зависимость может быть постыдной тайной от окружающих. Постепенно такая семья превращается в маленький изолированный мирок и «заболачивается».

С другой стороны, в некоторых вопросах аддиктивная семья может быть излишне открытой и не соблюдать границ интимности. Устраивать громкие скандалы при посторонних (демонстративно выбрасывать вещи из окон или в общий с соседями коридор), вовлекать знакомых во внутренние проблемы семьи (например, жена просит начальника своего мужа-алкоголика повлиять на него, чтобы тот не пил) и т.д.

Нарушенные границы внутри семейной системы.

Та же проблема с границами наблюдается и в самой аддиктивной семье: они частично изолированные, частично диффузные.

С одной стороны, члены семьи страдают от одиночества, эмоциональной изоляции, нехватке эмпатии и сердечности. Их часто посещают мысли о ненужности своим близким или использовании («Я нужен только для того, чтобы зарабатывать деньги», «Родители меня не любят, они хотят хвастаться моими достижениями»…).

И при этом в отдельных вопросах границы размываются или отсутствуют, хотя должны быть. Например, мать жалуется дочери на измены отца; брат и сестра школьного возраста вынуждены спать в одной кровати; члены семьи входят друг к другу в комнату без стука; вопрос адресуют одному члену семьи, за него отвечает и принимает решение другой; и т.д.

Москаленко В.Д. называет такой важный признак как «недифференицрованность «Я» каждого члена семьи».

Как мы говорили, границы внутри аддиктивной семьи нарушены, одно из проявлений – симбиотическое слияние, несформированность собственного зрелого Я.

Сперва младенец находится в симбиотическом слиянии с матерью, это так называемый контакт «пра-мы». Есть «мы», нет «я и ты». «Мы» – единое целое. Так как психологическое и телесное взросление расходятся, то вне зависимости от паспортного возраста некоторые личности остаются симбиотическими, предпочитающими говорить «мы», разделяющими чужие эмоции, мнения, но не имеющие собственной позиции. Это достаточно опасное явление, которое приводит к групповым проекциям и мешает раскрытию индивидуальности, самореализации.

У членов аддиктивной семьи в речи обычно присутствует «мы», там, где должно быть «я», «ты», «он», «она»… И они сами этого не замечают. Диалог из практики – мать наркомана на консультации говорит:

– Мы уже пять лет употребляем наркотики…

– Вы тоже употребляете наркотики?

– Нет.

– Значит, только Ваш сын употребляет наркотики? Он один, не Вы вместе.

– Да, я же говорю, мы давно употребляем наркотики….

Несформированность собственного Я со своими самостоятельными суждениями и реакциями – один из признаков личностной незрелости.

Высокий уровень конфликтности.

Атмосфера в аддиктивной семье напряженная. Иногда Вы буквально «кожей», то есть интуитивно, чувствуете это напряжение, едва переступив порог квартиры.

Возникает замкнутый круг: напряжение приводит к аддикции как к способу разрядки напряжения, и наоборот, последствия аддикции (уход от домашних дел; отказ вносить вклад в семью, будь то деньги или забота, лояльность; воровство; агрессия и проч.) увеличивают напряжение…

Бывают аддиктивные семьи очевидно конфликтные: в них принято добиваться желаемого через скандал, выражать эмоции криками и нападками.

Другой вариант – конфликт скрытый, когда претензии замалчиваются, копятся, а затем раз в несколько недель происходит большой скандал по ничтожному поводу.

Нарушение коммуникации.

Общение имеет нездоровые формы. Используются оценивания, неконструктивная критика, ложные обвинения.

Нет прямой коммуникации, она осуществляется некими окольными путями, обычно начинает использоваться третья сторона в качестве буфера: «Скажи своему отцу, что…» Иногда такого рода фразы звучат, даже когда в комнате присутствуют все партнеры этой «треугольной коммуникации», то есть супруги находятся в одном помещении, но общаются через ребенка.

Нарушение эмоциональной саморегуляции.

Явление, о котором мы подробно говорили в предыдущей главе (см.2.4. «Зависимость как «болезнь замороженных чувств» особенности эмоциональной сферы аддикта»). В аддиктивной семье много эмоционального напряжения и непонятно, что с ним делать. Часть эмоций подавляется, «замораживается»; часть отреагируется в ссорах и скандалах; происходит замещение, и эмоции направляются с истинного адресата на другой объект; и т.д.

В этой системе много токсичного, разрушительного стыда и вины, перекладывания ответственности с неконструткивными обвинениями.

И нередко бывают полярности чувств с резкой сменой. Партнеры быстро переходят от обожания к ненависти, и наоборот.

Искажение потребностей.

В аддиктивной семье происходит фрустрация потребностей, которая может принимать разнообразные формы.

– Невозможно прямо заявить о своей потребности, так как реакция окружения будет негативной: «Хочется-перехочется», «Тебе что, больше всех надо?» и т.д.

– Потребности понимаются неверно, происходит искажение. Например, дочь-подросток просит подарить ей тушь для ресниц. Возможно, ей важна именно эта тушь, она долго выбирала и остановилась именно на таком варианте. А родители дарят ей блеск для губ, «потому что это тоже косметика, какая разница?».

– Подмена одной потребности другой. Например, ребенок хочет дорогую игрушку, а родители покупают ему другую, дешевле, при этом убеждая, что «На самом деле тебе нужна не та дорогая игрушка, а эта». Проблема не в том, что родители не купили дорогую игрушку, это нормально – отказывать ребенку в покупках; проблема в некорректном объяснении.

– Замещение чужих потребностей собственными. Например, родитель в своем детстве мечтал заниматься фигурным катанием, но не смог. И уже во взрослости он заставляет своего ребенка заниматься фигурным катанием, убеждая, что ребенку это нравится: А у ребенка могут быть совсем другие интересы и потребности.

– и т.д.

Объектное потребительское отношение к людям.

Иногда дисфункциональные семьи очень метко определяют как «семьи с нарушением любви». В аддиктивной семье катастрофически не хватает безусловной сердечной любви. Это выглядит, как тупик: родитель не может дать своему ребенку безусловную любовь, потому что ему самому в детстве ее не дали, подобного опыта нет. Но, к счастью, возможно целительное получение опыта безусловной любви в любом возрасте, будь то благодаря психотерапии, религии, духовным восточным практикам и т.д.

Здоровая форма любви позволяет видеть в другом человеке индивидуальность, личность, и уважать.

Но в любви важно и не игнорировать «ужасную», то есть теневую сторону своего близкого человека, проще говоря, его недостатки. Частая ошибка – закрывать глаза на минусы, но это – неправильно понятая лояльность, которая рано или поздно приведет к разочарованию.

В аддиктивных семьях нарушена способность к безусловной сердечной любви. Формируются не субъектные отношения (к другому человеку как к личности), а объектные (как к неживому объекту). И это отношения не любви, а использования – другой человек нужен, чтобы удовлетворять некую потребность. Например, сын-наркоман использует мать как источник денег, а она его – как защиту от одиночества.

Гипоопекающий или гиперопекающий стили воспитания.

В аддиктивной семье нередко возникают полярности. Или чрезмерная опека, не дающая ребенку сепарироваться, взять на себя ответственность, достичь личностной зрелости, мешающая свободе и автономии. В этом случае формируется инфантильная личность, избегающая ответственности, с детскими реакциями и ожиданиями от жизни: «Вы мне должны», «Заботьтесь обо мне», «Сделайте это за меня»….

Или гипоопека, недостаточная забота, когда от ребенка требуется больше самостоятельности, чем полагается в соответствии с его реальным возрастом: «Сделай сам», «Ты должен справляться самостоятельно»… В этом случае ребенок может «сломаться», ведь от него требуют то, с чем трудно справиться, и он боится неудачи, критики и наказания, поэтому ему трудно что-то делать, он занимает пассивную позицию. Или становится бойцом, «стойким оловянным солдатиком», но закрепившийся паттерн постоянной борьбы может истощать и мешать благополучию в будущем, приводят к недоверию, неумению просить о помощи, к конфликтам…

Причем и гипоопекающий, и гиперопекающий стили воспитания могут сочетаться в одной семье, даже – в поведении одного родителя. Иногда одному ребенку достается гиперопека (например, он младший или любимый), а другому гипоопека (старшему или нелюбимому). Это контраст бывает очень заметен: с одним ребенком родитель постоянно делает уроки, с другим – практически никогда; одного загружают домашними обязанностями, другого от них избавляют.

В некоторых семьях может быть гиперопека по отношению к дочери, «Она же девочка, нежная, ранимая, нужен присмотр»; и гипоопека к сыну («Он же мальчик, должен быть сильным»).

Или наоборот: например, мать, недовольная отношениями с супругом (или при отсутствии такового) делает из сына символического партнера, «принца», начинает гиперопекать. А от девочки требует, чтобы она взяла на себя часть материнских обязанностей и не доставляла хлопот.

И еще одна картина, при которой гиперопека и гипоопека чередуются по отношению к одному и тому же ребенку, создавая хаос и непредсказуемость. Месяцами его учебу пускают на самотек, а потом вдруг начинают тщательно проверять домашние задания, знания, отметки, посещаемость…

Контролирующее поведение.

Так как в аддиктивной семье много тревожности, небезопасности, непредсказуемости. То формой защиты, обеспечивающей динамическое равновесие системы, становится контроль.

Конечно, в каждой семье необходим контроль, но он должен иметь здоровые формы, то есть соответствовать реальности. Например, если школьница остается на ночь у подруги, она согласовывает это с родителями, и те должны знать, где она.

А в аддиктивной семье контроль принимает утрированные и нездоровые формы. Например, мать выясняет у своего 30-летнего сына, с кем именно он провел ночь и где. В созависимых отношениях супруги тайком проверяют почту друг у друга.

Убегающее поведение.

В аддиктивной семейной системе много проблем и поэтому – напряжения. Один из способов, как справиться с этим напряжением – просто игнорировать его, не замечать, убегать от проблем. Ведь осознание проблем может нарушить равновесие, привычный ход вещей, а значит – поставить под угрозу существование самой системы.

Так, муж может подавлять свое недовольство женой (может, у нее слабое здоровье или их содержит состоятельный тесть). И тогда он начинает убегать от проблем в отношениях, от своей агрессии, возможно даже, от желания расстаться. Способом побега может стать зависимость, любой из вариантов (алкоголизм, трудоголизм, сексоголизм…).

Жена может не замечать сексоголизм мужа, его постоянные измены, потому что боится признать их как факт. Ей ведь тогда, возможно, придется разводиться, а она не хочет (любит, боится статуса «разведенки», материально зависит…).

Деструктивные роли.

В каждой семейной системе возникают те или иные символические роли: Шут, Мамочка, Принц/Принцесса… Но! в аддиктивной семье эти роли становятся деструктивными, разрушающими. Возникает закономерный вопрос: какие роли можно назвать деструктивными?

Иногда деструктивность роли зависит от ее специфики. Например, роль Козла отпущения всегда разрушительная, ее носитель – вечно «крайний», на него направляется агрессия, он становится «громоотводом» для сброса напряжения. Это не решает проблему системы и опасно для носителя роли Козла отпущения.

В других случаях все зависит от выраженности роли. Сама по себе роль Мамочки не является опасной, ее носитель (чаще женщина) по-матерински заботится об окружающих, опекает, любит готовить и кормить, готова выслушать и приободрить… Эта роль становится деструктивной, когда переходит в утрированный вариант, приводящий к дискомфорту и для ее носительницы, и для окружающих. Деструктивная Мамочка потратит весь выходной для того, чтобы найти подходящие продукты, отдаст последние деньги, будет долго готовить кушание, предвкушать семейный ужин. А потом может оказаться, что муж не голоден, сын не собирается ужинать дома, а дочь на диете. И вместо семейного ужина выйдет семейный скандал.

3.2.Деструктвиные роли в аддиктивной семье.

В дисфункциональной системе даже изначально здоровые элементы меняются и начинают функционировать нездорово. В противном случае они отторгаются или уничтожаются.

Как пример можно привести обитателей тюрем: тюремные коллективы являются дисфункциональными системами, они живут по своим законам и правилам, в них высокий уровень конфликтности, агрессии, жестокости. Многие из этих правил противоречат гуманистическим и этическим нормам и являются откровенно дисфункциональными.

Тюремные коллективы как дисфункциональная система со своими устоявшимися правилами описаны в биографической книге Игоря Мироновича Губермана «Прогулки вокруг барака». Он оказался в заключении как диссидент, еще в советские времена, и описал после свои наблюдения за тюремной жизнью. И свою беспомощность, невозможность что-то сделать, когда на его глазах происходили страшные и несправедливые события: насилие и даже убийства. Те, кто не соглашался с дисфункциональными тюремными правилами, или смирялся в итоге и формально соблюдал их, или уничтожался системой.

В аддиктивной семье происходит нечто подобное: оставаясь в ней, нужно жить по дисфункциональным правилам. Поэтому каждый член семьи имеет свою роль, причем деструктивную – наносящую вред и ему, и окружающим.

Роли могут переходить от одного члена семьи к другому. И каждый член семьи может брать на себя разные роли. Эта смена может происходить быстро…

Что это за роли? Наверно, самой известной моделью является так называемый «драматический треугольник Карпмана», или «треугольник Судьбы».

Стивен Карпман – известный американский психолог (сын эмигранта из России), ученик Эрика Берна. В конце 1960-х он предложил идею о 3 взаимодополняющих ролях, взаимосвязанных, переходящих одна в другую: Жертва, Преследователь, Спасатель. Преследователя иногда также переводят как Агрессора, но дословный перевод оригинального «persecutor» именно «преследователь», «гонитель».

В дисфункциональных системах часто возникают ситуации, в которых проигрываются эти три роли.

Например, молодой человек признается своей любимой девушке, что употребляет наркотики. Она входит в роль Спасателя: «Я спасу его от наркотиков своей любовью». Смело выходит за него замуж. В их браке она – Спасатель, а он – Жертва. Возможно, она находит для него оправдания: якобы он жертва обстоятельств, трудностей детства, стресса на работе и т.д. А партнер поддерживает ее иллюзии и свою роль Жертвы, ведь оправдания снимают с него ответственность. Итак, перед нами жена-Спасатель и муж-Жертва.

Но наркомания – это болезнь, и любовь спасает от нее не эффективней, чем от аппендицита или пневмонии, а значит – не спасает. Постепенно героиня примера начинает злиться, ведь все ее усилия по спасению не дают результатов. Тогда она начинает предъявлять мужу претензии, становится Преследователем: «Если ты не бросил наркотики, ты меня не любишь, ты делаешь это назло мне!» Устраивает скандалы, смывает ПАВ в унитаз. Это уже жена-Преследователь и муж-Жертва.

Муж злится. Особенно из-за того, что его лишили любимого объекта зависимости (вылили алкоголь, уничтожили наркотик, сломали ноутбук…). Он становится Преследователем, кричит на жену и, скорее всего, бьет. Тогда она становится Жертвой: «Я все время отдаю тебе, а ты неблагодарный, не ценишь, еще и ударил меня…» Мизансцена Жена-Жертва и муж-Преследователь.

Мужу становится стыдно, он просит прощения, прикладывает лед к синякам жены, в качестве искупления дарит подарок и перемывает всю посуду, чтобы она отдохнула. Жена-Жертва и муж-Спасатель.

Жена умиляется, видит доказательства своей важности и нужности. А также «святости», «хорошести», ведь она не бросает мужа, а продолжает спасать! Она решает, что все равно останется с ним и своей любовью спасет его от наркотиков. А он не виноват во вспышке гнева, она его спровоцировала, или начальник испортил настроение на работе. Круг замкнулся, снова мы видим привычные роли: роль Спасателя у жены и Жертвы у мужа.

Деструктивность этого треугольника Жертва-Преследователь-Спасатель, или «драматизм», заключается в том, что все действующие лица несчастны.

Плюс они активно стараются подключать к своей «игре» окружающих, которые тоже становятся несчастными. Так, жена жалуется маме на мужа-наркомана, мама становится Спасателем дочки и Преследователем зятя, начинает предъявлять зятю претензии. И в тот же миг дочь из Жертвы превращается в Спасателя и начинает защищать мужа от мамы, на которого сама же жаловалась маме 5 минут назад…

В драматическом треугольнике нарушено функционирование каждой из ролей. «Жертва на самом деле не так беспомощна, как себя чувствует; Спасатель на самом деле не помогает, а Преследователь на самом деле не имеет обоснованных претензий» (Клод Штайнер).

Эти роли проигрываются не только в замкнутом пространстве отдельной семьи, но и во всех сферах жизни. На работе, в школе и институте, в кружках и секциях, дружеских компаниях, соседских отношениях… Ребенок из такой семьи несет в себе сценарий драматического треугольника и воспроизводит раз за разом, то выставляя окружающих Преследователями, то побуждая быть Спасателями, то делая из них Жертв.

В роли Жертвы, Преследователя и Спасателя оказываются то зависимые, то созавиисмые члены семьи, происходит смена, «передача эстафетной палочки». Однако может быть тенденция чаще всего бывать в одной из ролей.

Жертва: при кажущемся неудобстве и опасности роли, Жертва имеет много вторичных (скрытых) выгод. Это и внимание окружающих; и нарциссическое ощущение своей «избранности» и «святости»; и отказ от ответственности (как в советском фильме «Бриллиантовая рука»: «Не виноватая я, он сам пришел!»).

Роль Жертвы формируется в детстве. Иногда это сценарий, заимствованный у родителя-Жертвы. Иногда – следствие плохого обращения с ребенком, когда его границы нарушались, при этом ему не дозволялось себя защищать, в результате чего он оказался в пассивной позиции без возможности обозначить свои границы.

В психологической работе с Жертвой важно легализовать этот паттерн поведения, помочь осознать скрытые выгоды такого сценария. Научить защищать себя здоровым образом, перейти в активную позицию. Конечно, что-то можно изменить только в том случае, если сам клиент готов менять свой сценарий и отказываться от вторичных выгод деструктивной роли.

Преследователь: роль, которая позволяет сбрасывать агрессию, ощущать власть и контроль. Преследователь рационализирует проявление агрессии, считая себя правым, но обычно ни уровень агрессии, ни форма выражения не соответствуют ситуации.

Роль Преследователя формируется или как подражание родителю-Преследователю, или в союзе со слабым родителем, который потакал агрессии ребенка, и тот усвоил: через агрессию можно добиться всего, чего захочешь…

В психологической работе с Преследователем нужно легализовать его агрессию, найти истинную причину, научить выражать ее в здоровой форме, а также при необходимости агрессию сдерживать, контейнировать.

Также роль Преследователя подразумевает высокий уровень нарциссического всемогущества: право судить, «Кто прав, кто не прав», и кого наказать… Это тоже – тема для психологической работы с Преследователем.

Спасатель: роль, коварная тем, что является социально приемлемой и одобряемой. Вроде как Спасатель делает правильную и благородную работу. Ан нет, он выполняет эту роль «криво», не спасая, а нанося вред. Как ребенок, который бросил морскую свинку в море, потому что она «морская» и он хотел ей помочь, и она, конечно, утонула.

Роль Спасателя заимствуется от родителя или формируется на основе компенсаторного механизма: когда-то Спасателя не спасли, и теперь он бездумно спасает других.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.