Всесожжение

Цезарий Збешховский

Всесожжение

Cezary Zbierzchowski

HOLOCAUST F

INNEGO NIE BĘDZIE, MIEJSCE NA DRODZE, MONETA, LIMFY SZKLANKA, BEZLUDZIE

Публикуется с разрешения автора, издательства Powergraph и при содействии Владимира Аренева и Сергея Легезы

Перевод с польского: Ирина Шевченко

Copyright © 2004–2013 by Cezary Zbierzchowski Copyright © 2013 by Powergraph

© Ирина Шевченко, перевод, 2019

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2019

© Владимир Аренев, предисловие, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

От составителя

Книга, которую вы держите в руках, необычна – даже по меркам современной польской фантастики, в которой незаурядных текстов хватает. Во «Всесожжение» входят заглавный роман и цикл рассказов, причём написаны они в разных конвенциях: есть здесь и теологическая фантастика, и мистика, и ужасы, и социальная НФ. Но что интереснее всего – и рассказы, и роман посвящены единому вымышленному миру, очень похожему на наш. Сам автор называет его «миром Раммы» – город этот, в топониме которого слышны отголоски земного Рима, является ключевым для большинства историй Збешховского. При этом нельзя сказать, чтобы все они были связаны сюжетно; скорее мир Раммы для автора – удобный способ исследовать вселенную (вымышленную, а опосредованным образом – и нашу родную).

Это вполне традиционный для польской фантастики modus operandi: здесь редко дебютируют романом, много чаще – рассказами, для которых, к счастью, хватает площадок. Что важнее – эти площадки, от старейшего журнала «Nowa Fantastyka» до многочисленных тематических антологий, не остаются незамеченными: наиболее яркие публикации читают, обсуждают, они становятся событием. И, как следствие, первый роман или сольный сборник молодого автора ждут.

Цезарий Збешховский дебютировал рассказом «Другого не будет» в журнале «Ubik» (2004), и, пожалуй, это было знаковым явлением по многим причинам. Журнал, разумеется, был назван в честь романа Ф. К. Дика, которого в Польше очень любят и который является одним из любимых авторов Збешховского. Сам же рассказ написан в жанре теологической фантастики; он оказался первым в череде историй о мире Раммы и уже в нём прозвучали темы, которые Збешховский продолжит исследовать в других своих текстах.

Писал он их не сказать, чтобы очень часто: сочинительство для Цезария скорее возможность высказаться на важные для него вопросы, причём форма для него важна не менее содержания. Поэтому от раза к разу меняются жанры, поэтому же между дебютным сборником «Реквием для кукол» (2008) и первым романом «Всесожжение» (2013) прошло столько лет. (Добавим, что второй роман, «Distortion», Цезарий дописал в начале 2019 года).

Рассказы и повести постепенно знакомили читателей (и самого автора?) с миром Раммы, причём одни выглядели как вполне завершённые и самостоятельные истории, другие же – скорее как фрагменты чего-то большего. Этим большим и стало упомянутое выше «Всесожжение» (в оригинале – «Holocaust F»). Вопреки тому, что роман отнюдь не заигрывает с читателем – скорее требует от него повышенного внимания и определённой эрудиции, – книга в Польше была номинирована практически на все мало-мальски значимые жанровые премии и получила три из них: награду «SFinks», премию старейшего польского журнала фантастики «Nowa Fantastyka» и премию имени Ежи Жулавского. Иными словами, роман оценили и простые читатели, и профессиональные литературоведы.

Это и неудивительно: даже в нынешней Польше, при всём жанровом разнообразии, твёрдая НФ встречается не так уж часто. Збешховский же работает в традиции даже не Лема, а скорее Яцека Дукая, и среди авторов, его вдохновляющих, неизменно называет Питера Уоттса, Чарльза Стросса, Йена Макдональда… «Всесожжение» демонстрирует все признаки современной твёрдой НФ: не только внимание к новейшим научным открытиям, но и умение связать их в единую непротиворечивую картину мира, а также – перекинуть от неё мостки к другим знаковым текстам, жанровым и мейнстримовским. Внимательный читатель обнаружит во «Всесожжении» и других текстах цикла отсылки к Станиславу Лему, Филипу Дику, даже Стивену Кингу. Что важно: отсылки эти не формальные, они вставлены не только ради подмигивания читателю. Збешховский актуализирует мир будущего, заостряет в нём проблемы, знакомые и нам: торговля людьми, беженцы, коррумпированные власти… Мир этот так же неоднороден, изменчив, опасен и привлекателен.

Разумеется, «Всесожжение» каждый волен читать так, как ему хочется. Для кого-то это будет очередная развлекательная книга в экзотических декорациях, для кого-то – попытка поговорить о вещах крайне важных и непростых. Так или иначе, наше издание даёт несколько возможностей познакомиться с миром Раммы – и об этом стоит сказать особо. Вы можете начать с рассказов, следуя путём, которым открывал вселенную Збешховского польский читатель. Вы не сразу осознаете масштаб происходящего, но мягче и легче сможете воспринять всю необходимую информацию – и будете готовы к собственно «Всесожжению». А можно начать с романа – здесь порог вхождения в текст выше и сложнее, некоторые упоминаемые вскользь нюансы останутся непонятными, зато вы сразу увидите всю картину целиком.

Добавим, что не существует единственно верного способа начать чтение этой книги – и выбор за вами. Надеемся лишь, что это путешествие вас не разочарует.

Приятного чтения!

Владимир Аренев

Всесожжение

Все началось 14 марта 1980 года

Эта книга для тебя

І. В пути

1. Францишек Элиас III

Я ушёл в лес потому, что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от неё научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил. Я не хотел жить подделками вместо жизни – она слишком драгоценна для этого; не хотел я и самоотречения, если в нем не будет крайней необходимости.

Большинство людей, как мне кажется, странным образом колеблются в своём мнении о жизни, не зная, считать ли её даром дьявола или бога, и несколько поспешно заключают, что главная наша цель на земле состоит в том, чтобы «славить бога и радоваться ему вечно». А между тем мы живём жалкой, муравьиной жизнью, хотя миф и утверждает, будто мы давно уж превращены в людей, подобно пигмеям, мы сражаемся с цаплями, совершаем ошибку за ошибкой, кладём заплату на заплату и даже высшую добродетель проявляем по поводу необязательных и легко устранимых несчастий. Мы растрачиваем нашу жизнь на мелочи[1].

Луиза хватает меня за плечо.

Заряд внезапного страха пробегает через мое напряжённое тело. Так происходит всегда, когда я мыслями в записях и кто-то касается меня без предупреждения. Нервная гипервозбудимость; сейчас я начну корчить идиотские мины, неконтролируемые поросячьи гримасы.

Как же я ненавижу это дерьмо.

– Можешь глянуть на внутренний экран? – спрашивает она взволнованно. – Парень уже пять минут ждёт соединения.

– Я же сказал, Лу, что сейчас ни с кем не разговариваю.

– Но это касается нашего дельтаплана. Шеф охраны «Элиас Электроникс» хочет, чтобы мы немедленно приземлились: на контрольной башне упал последний сервер. Они уже выслали машины.

– Тогда садимся. Дай распоряжение Давиду.

– Позвонить твоему отцу?

– Да, и не морочьте мне голову.

Мы живём жалкой, муравьиной жизнью – чушь собачья! – подобно пигмеям, мы сражаемся с цаплями – не могу установить связь с SII-5L, – совершаем ошибку за ошибкой, кладём заплату на заплату и – вот же твою мать! – растрачиваем нашу жизнь на мелочи, – я высморкался на собственные мемуары, на самой середине – жизнь – это такое сокровище.

Я копаюсь с этой связью, и наконец мне удаётся её установить. Команды конфигурации таинственнее, чем текст, который считывается из долговременной памяти. Торо, в принципе, неплохой, он действительно замечательный гость, но не сейчас, не тут, сейчас он выводит меня из себя. Это должны быть мемуары, а не S-отрыжка мозга, и без подобных просветов задача может оказаться невыполнимой, а ведь я хочу создать летопись времён, в которых нам пришлось жить.

Раздражает меня много вещей, например, злоупотребление матерными словами в записях, но у меня нет выбора. Когда я был ребёнком, врачи спорили, чем выступает у меня копролалия – симптомом психической болезни или неврологического отклонения. Дошло до того, что у меня постоянно кружилась голова, появился нервный тик, трудность с концентрацией и слишком экспрессивная мимика лица, и они предположили, что вероятнее всего, это синдром Туретта, и дело с концом.

А я потом пять раз менял тело (раз синтетическое, четыре раза от стёртых), но так и не смог избавиться от этого паршивого недуга.

Сраного недуга.

– Скорее смешного, – говорит Луиза, выскакивая из дельтаплана. Мы только что приземлились на бетонной площадке и бежим к темно-синему «бентли» (китайско-немецкому шестиместному «Фантом Таун Кар»).

– Смешного? А помнишь, как на первом свидании я плевался на пол, как кретин?

– Помню. И что с того? Ты ведь эксцентричный миллиардер.

Ага.

Мы усаживаемся на белое сиденье машины и укладываем детей спать. Никакой я, черт возьми, не эксцентричный миллиардер (не из-за этого ругаюсь). Думаю, что это компульсия, то же самое, что и бессмысленное блуждание по дому, когда я остаюсь один. Во всяком случае, это дерьмо не сидит в спинном мозге или в периферической нервной системе, только в моей голове, и никто не может его оттуда достать. Мне нужно перегрузиться в другую колыбель, но сейчас это ненадёжно и слишком рискованно, не окупятся такие финты перед концом света. Таким уже и останусь – пережил же одарённый сомнительным очарованием жулика более ста двадцати лет. Могу прожить ещё несколько, а старая добрая Лорелей безусловно мне в этом поможет.

Въезжаем на окружную. Я сейчас сообразил, что стал колыбельщиком почти сто лет назад. До того момента я умирал несколько раз – по собственному желанию или случайно, – и всегда мне как-то удавалось вернуться. Знаю, что хоть и существуют другие миры, но не существует «того света». Когда кто-то начинает приводить аргументы в пользу жизни после смерти, у меня появляется желание задушить его голыми руками. Пусть сам убедится (хотя убедиться не сможет, если он не один из нас). Примитивный человек ничего не увидит, а я не слышал, чтобы колыбельщик нес подобный бред. Вот один из феноменов нашей жизни.

– Но ты и так её любишь, правда? – допытывалась Лу.

– Не хорошо подглядывать, – щипаю её за бедро.

Луиза имеет доступ к онлайн-просмотру всего, включая личный буфер обмена: я разрешил ей это в приступе слабости. Мы сидим на сервере SII-5L, принадлежащем VoidWorks[2], и защищённом, как сокровищница Центрального Банка; никто посторонний не зайдёт на него. После удаления всех коммерческих и семейных секретов, после основательного редактирования текста, когда из моих воспоминаний не останется уже ничего, может, я решусь их опубликовать. Только было бы тогда кому это читать.

С детьми и Луизой мы едем в Замок. Мы покинули Рамму около восьми часов вечера, через полчаса после того, как отец получил наводку от Блюмфельда о приближающейся угрозе. Вернее, о двух угрозах: о возвращающемся в шестой раз «H.O.D.»[3] и новой атаке Саранчи, которую армия может не сдержать. Слишком много вампиров кружит по окрестностям, слишком много стерва. Для меня смерть не в новинку, Луиза вообще не умрёт, но я боюсь за детей. Они не заслужили того, чтобы попасть в руки заражённых спамеров Синергии. Те могут атаковать даже людей без слотов только для того, чтобы просто уничтожить жизнь.

ИИ, руководящие отделами Death Angel[4], бросили на борьбу все силы, но Саранча инфицирует каждый день столько всего, что наши суперкомпьютеры с таким же успехом могли бы вязать спицами шарфики. Эффект был бы сходным. Что-то случилось в Генеральном штабе – неясно что конкретно. Очевидно часть военных снова перешла на сторону партизан. Раньше мы летели травмолётом (ненавижу грёбаные дельтапланы и антиполя), но рухнула Система контроля полётов и мы пересели в лимузин. Три бронированных автомобиля двинулись по автостраде к Сигарду. Чёрная машина Security Corps[5] едет перед «бентли», вторая защищает тыл. Парни из Отдела специального назначения «Элиас Электроникс» с начала войны перевезли столько ценного груза, что и нас довезут в целости и сохранности. Это около четырёхсот пятидесяти километров, рукою подать от Сигарда, нашего родового поместья. Замок возвышается на холме Радец, откуда открывается вид на заповедник и стогектарное ранчо. Территория затянута трёхметровым проволочным ограждением под напряжением, а двор замка укреплён, как военный бункер; его обслуживают около пятисот человек. Добро пожаловать непрошеным гостям.

Теоретически мы могли спрятаться под Раммой, на территории какого-нибудь завода. Там размещаются настоящие армии, которые будут защищать машины (а при случае и свои семьи) до последнего, но Юниор справедливо заметил, что существует опасность взрыва складов, поэтому лучше рискнуть и поехать в Замок. Вскоре у Большой Развилки мы присоединились к конвою с севера, с которым ехали отец с Юниором и правление «ЭЭ». Антон старше меня на три года, а Юниора он унаследовал по отцу. Я попал ещё хуже, я Францишек Элиас III (после деда и прадеда, создателей «Элиас Электроникс»). Третий Францишек – досадный недостаток фантазии при выборе имён для потомства. По моему мнению, это вина матери (упокой Отсутствующий Бог её несуществующую душу). Однако имя не самое важное, впрочем, как и тело. Самое важное, что мы происходим от тех самых Элиасов.

Мы – семейная гигакорпорация, с начала войны заработали брутто два миллиарда ECU, или более семи миллиардов вианов. И я с начала поездки вышвырнул из VoidWorks тридцать человек, а глава профсоюза даже не пикнул. У них прописан в контракте запрет на использование прямых каналов Синергии, и они не приняли медицинскую помощь для удаления слотов. В двадцать ноль-ноль истекал срок. Я не мог ждать дольше, пока кто-то подключится и начнёт шуровать на территории завода. Наша консервативная политика, над которой смеялось столько директоров других фирм, наше постановление исключить из команды людей с аидами (раскритикованное омбудсменом, пока мы его не заменили), оказались единственно верным решением. Увеличение возможности развития, которое предполагало непосредственное соединение с сетью, никоим образом не сопоставимо с масштабом угроз: с вирусными психозами типа S, промышленным шпионажем, зависимостью от виртуальных креаторов решений, абстинентным аутизмом и так далее. Я убедил отца ввести соответствующие пункты в контракт, а людей, что уже работают, уговорить на операцию или выгнать с выговором в документах. И я горжусь этим. Никто из семейства Элиас или из его ближайшего окружения не имеет права хотя бы коснуться Синергии.

– Я бы не перегибала с чистотой, – лениво замечает Луиза и улыбается. – Быть колыбельщиком ещё экстравагантнее, чем внедрить себе слот. Не говоря уже обо мне.

Лу права. Но я и не говорил, что мы провозглашаем возвращение человека к дикой природе. Степень киборгизации семьи – это одно, а издевательства от грёбаных аидов и хакерских экскрементов, загруженных прямо в мозг, – это другое. Колыбель отрезана от окружения почти идеально, беспроводное соединение с Синет II не приводит к перезаписи её содержания, можно вращаться в сети без каких-либо апгрейдов. Тоже самое и с электронным мозгом Луизы. Возможность нашего инфицирования меньше, чем в случае обычного человека, потому что у нас установлены биозаслоны от паразитов, атакующих нервные клетки.

В семье колыбели семь членов: отец, Антон и Марина (наша сестра), дядя Картер и его вторая жена Клер, их дочь Инка и я. Мы делали дополнительную модификацию некоторых тел (в основном Антон), но это вещь недолговременная. Визуально и на уровне ДНК мы не такие, как раньше, поначалу было трудно это принять, но со временем человек привыкает ко всему. Я еще помню Антона худым блондином с торчащей шевелюрой, сейчас он темнокожий толстый парень с фенотипом ремарца с Юга. Было трудновато привыкнуть к такому виду, но чего не сделаешь для любимого брата, с которым в детстве дрался за каждую машинку. У него были свои причины, чтобы выбрать такую оболочку.

Я посмотрел на Иана и Эмилию. Дети спали на сидении напротив нас. Если удастся задержать конец света, нужно будет как можно быстрее запечатать им мозги, когда только врачи подтвердят прекращение роста (это плюс-минус через пятнадцать лет). Независимость от смерти, по крайней мере частичная, открывает перспективы, даёт больше времени и уверенности, уменьшает влияние фатализма, который разбушевался после года Зеро. Временами у меня складывается впечатление, что хоть тресни, произойдёт то, к чему стремится программа мира. Не хватает того непостоянства, которое встречалось, пока Бог не ушёл. Поэтому на всякий случай лучше иметь под рукой реинкарнатор «ЭЭ». Я знаю, о чём говорю, потому что уже умирал.

Таких как мы, колыбельщиков, на земле немного, около пятнадцати-восемнадцати тысяч. Колыбель стоит несколько миллионов вианов – это как десять солидных домов. Её инсталляция, соответствующее программное обеспечение и дальнейшее обслуживание – это очередная пара нолей (не говоря уже о стоимости операции в реинкарнаторе). Потому это развлечение для элиты; массы загружают себе в череп китайские синергические модификаторы или японские и американские подделки. Нам колыбель гарантирует спокойный стайерский забег на протяжении десятилетий – им слоты скрашивают спринт феерией красок и иллюзией, что всего можно добиться. Но это только иллюзия. Информационная перегрузка ещё никому не открывала двери в рай.

Колыбельщиков мало, но зато таких девушек, как Луиза, вообще нет; есть только с приближенными параметрами. Создавали мы её несколько лет, используя исследования, которые проводились для нужд военных. Хотя Блюмфельд и вставлял нам палки в колёса, лаборатории VoidWorks, которые десятилетиями производили боевых андроидов, ради меня вспомнили, что начинали мы с самых лучших lovedolls[6] в мире. Я сам спроектировал её лицо, установил параметры фигуры, эмоциональные рефлексы, моторику и темперамент. Мы ввели элемент случайности, чтобы добавить немного перца. Я мог создать девушку из снов, мог сделать из неё эфирную эльфийку или демона, который не расстаётся с кнутом. Я мог установить, как быстро она должна учиться и перещеголяет ли в этом отношении своего создателя.

Я был благородным демиургом и дал ей все наилучшее – рискнул даже экспериментальным симулятором свободы воли.

– Надеюсь, ты меня слышишь, Лу?

– Слышу, Францишек, мой ты идеальный мужчина.

– И, конечно, ты это ценишь.

– Каждый день. Кроме времени, когда заряжаю батарею.

Люблю зловредность Луизы. Без этого я бы ослеп и впал в колыбельный паралич. Она проделывает дырки в моей коробке, остужает мне голову, и, когда надо, даёт пинок под зад.

Францишек Элиас III будет первым в роду, кто возьмет в жёны стопроцентного андроида.

2. Вавилон рулит

Весь этот балаган, возведённый в квадрат Апокалипсиса святого Иоанна, который, по правде говоря, не напоминает даже войну (никакого фронта, только металлические пули и тысячи очагов борьбы, вспыхнувших по всей планете), начинался весьма невинно. Реклама улучшения памяти и сосредоточенности, обучения без усилий, достижения жизненных целей без стресса. Продвижение удовольствия под заказ, ВР-отдых, чудодейственные препараты от усталости и боли. Магические заклинания, которые начинаются с «нейро-» и «нано-», а заканчиваются «синергетическим взаимодействием миллионов сознаний».

Наблюдая за этим, сначала мы не верили, что люди с радостью позволят себя высосать изнутри, словно моллюсков. Но тогда мы ещё не понимали, что на самом деле означает год Зеро, мы и понятия не имели о влиянии плазмата на наше развитие как вида.

Конвой мчится по автостраде, никем не потревоженный. Мы едем под двести в час, опережаем гражданские и военные машины; ребята впереди включили предупредительные огни. Давид пересылает на консоли патрулей, мимо которых мы проезжаем, VIP-информацию. Остальным водителям просто отправляет сообщение «Освободить дорогу», и автоматы послушно съезжают на более медленные полосы. Когда мы покидали Город, какой-то идиот на голубом «шевроле» попытался ехать с нами наперегонки, но получил предупреждение, что мы немедленно прострелим ему шины. И сдался. Я на всякий случай не смотрю в окно, получаю информацию из вторых рук. Не заглядываю в окна машин, мимо которых мы проезжаем, чтобы не увидеть лиц, искривлённых спазмами вируса. На автомобилях всё чаще ездят живые трупы; если бы не автопилоты, у нас была бы тут одна сплошная грёбаная мясорубка.

Посмотрев в глаза этим людям, я увидел бы пелену Вавилона, которая оставляет на лице свой логотип, вездесущую торговую марку – когда-то лошадям и другим домашним животным выжигали на шкуре тавро хозяина. За ухом блестит слот, в голове месиво из синергетического обмена файлами. Исполнилась мечта конструкторов новой сети: Р2Р для знаний, Р2Р для воспоминаний, Р2Р для эмоций. Можешь обмениваться своими мыслями под видом S-файлов, когда тебе только заблагорассудится. Записываешь, конвертируешь, делишься. Можно ли ещё крепче связать человека с человеком? Может ли существовать ещё бо́льшая интеграция?

Вокруг вертятся мемы: Р2Р для религиозных откровений, культурных табу, страхов и желаний, благородных порывов и преступлений. Рамманец может быть индейцем с Амазонии, китаец может стать зулусом, Скандинавия приблизилась к Австралии на ширину потока эмиссии. Непосредственный обмен всем.

А мы не верили.

Мы ничего не сделали, когда двадцать лет назад Вавилон, первая платформа S-файлов, только выходила на рынок. Отец нас оправдывает, говорит, что даже если бы мы среагировали и поручили экстренно подготовить юридическую блокаду в Лиге Наций или заказали бы для конструкторов Синергии наёмных убийц, это ничего бы не дало. Ничего не могло измениться, человечество уже потеряло тормоза, покатилось в пропасть собственных желаний, которые не ограничивало ничто, кроме денег. После года Зеро оно освободило свой потенциал; могло идти к звёздам, а пришло к звёздочкам, долбанувшись лбом о твёрдый пол. Десятки лет непрерывного усовершенствования харакири.

Сейчас мы можем обо всём забыть. Три года назад какая-то капля переполнила чашу. Мы не знаем, было ли это следствием неумолимой логики нового мира или за вирусом с самого начала стояли экстремисты, которые пытались из всех нас сделать Избранный Народ, а потом уничтожить нас нашими же святыми руками. То, что сто лет назад СМИ назвали Новым Холокостом, длится до сих пор, причём в раздутой форме и таким блядским образом, что лишь уничтожив все зараженное, еще можно спасти мир. Однако я опасаюсь, что на это не хватит ни денег, ни решительности и что самые большие семьи, мафия и корпорации (похожие друг на друга как две капли воды) не смогут сдержать это безумие. Мы слишком поздно начали чистку, слишком поздно выслали в космос «H.O.D.», чтобы найти другие места для жизни: не отравленные нанотехнологиями и не охваченные демоном сетевого Сообщества.

Я замечаю, что Давид начинает тормозить и перестаю визуализировать мысли; записи бледнеют на сетчатке, уступают место Большой Развилке. С правой стороны, освещенной последними лучами солнца, виднеются разрушенные эстакады автострады А4, которая пересекается здесь с А1. Узел охватывает ещё три регионалки и путаницу дорог местного значения. Чего тут только нет… На земле и над землёй, а больше всего под ней – супермаркеты, центры релакса и ВР-кино, станции топливных элементов (в том числе заимствованная нами станция сети Сирил), лифты вверх и лифты вниз, ремонтные сервисы и десятки кафе. Всё висит на платформах, тянется вдоль веток дорог, светит неоном в сгущающемся сумраке, приглашает в подземные комплексы, пульсирует и отчаянно кричит, что мир в полном порядке. Но это не так. Вокруг заметны следы боев, которые шли здесь всего неделю назад. Сгоревшие стены, слепые окна, обломки машин разбросаны на обочинах, кажется, обрубки деревьев все ещё дымятся. На дороге темнеют пятна свежезалатанных дыр. Армия и правительство сделали всё, чтобы спасти этот узел. Я знаю от Антона (а он от человека Блюмфельда), что по округе ударили химическими бомбами, которые провоцируют разложение крови у вампиров, попутно положив около двухсот гражданских с катализаторами. Логика войны: не было выбора. Смели с лица Земли большой отряд партизан, а собственные потери включили в цену. Большая Развилка была спасена и окружена полком пехоты Death Angel полковника Шарого.

На парковке для транспортёров, в тылу заправочной станции стоят четыре машины второго конвоя. Два лимузина: «мерседес», удлинённый «майбах Ландаулет+», джип Отдела спецназначения Security Corps (ребята в смарт-шлемах и лёгкой бронеформе) и лимузин охраны, похожий на наш. Давид паркуется возле «майбаха», а сидящий в нём отец опускает затемнённое окно. На меня смотрит девятнадцатилетний веснушчатый засранец – реинкарнация два года назад, довольно консервативный выбор тела. Очень напоминает задорного паренька в форме сигардского колледжа, которого я видел на фото, сделанных полтора века назад. Внутри машины мелькает смуглое лицо Антона. С ними также Юки, шеф юридической конторы «Элиас Электроникс», Хлои, секретарша Антона, и скорее всего Янка, ассистентка и любовница отца. Я её не замечаю, но навряд ли она едет в «мерседесе» с остальными из правления «ЭЭ».