Как спасти жизнь

Ева Картер

Как спасти жизнь

Eva Carter

HOW TO SAVE A LIFE

All rights reserved including the rights of reproduction in whole or in part in any form.

© 2021 by Kate Harrison

© Манучарова М., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Руководство по цепочке выживания: Часть первая

Сегодня может быть тот день, когда вы спасете чью-то жизнь.

Представьте себе комнату, в которой находятся пятьдесят человек: это может быть класс, но заполненный не учениками, а людьми, которых вы знаете и о которых заботитесь.

Один за другим ваши друзья и члены семьи начинают падать на пол. В конце концов только трое остаются стоять.

Такова реальность остановки сердца. Без немедленной помощи выживут менее трех из пятидесяти человек. Это может случиться с кем угодно и где угодно.

И в тот момент, когда это происходит, часы начинают тикать. Сердце больше не перекачивает кровь к мозгу и другим органам, лишая их кислорода.

Но с помощью такого человека, как вы, целых три четверти пациентов могут получить шанс. Представьте, что тридцать пять человек снова оживают, поднимаются с пола, отряхиваются.

Повышение их шансов начинается не с врачей, а с нас. Потому что, скорее всего, именно мы окажемся рядом, когда у кого-то случится остановка сердца. На работе, в парке, дома.

Дальнейшее зависит от того, насколько правильно поступит каждый из нас.

Мы называем это цепочкой выживания, и она состоит из четырех звеньев.

Первое звено – самое простое, но и самое важное.

Нужно суметь разобраться, что у кого-то случилась остановка сердца, и вызвать помощь.

Первое: если вы увидите кого-то без сознания и без признаков дыхания, позвоните 999.

Каждая секунда на счету.

31 декабря 1999 года

1. Керри

Шесть минут. У меня остается шесть минут, чтобы меня поцеловали.

Триста секунд и отсчет, если я не хочу закончить еще один год (давайте посмотрим правде в глаза – целое тысячелетие) как единственный семнадцатилетний подросток в Брайтоне, который никогда не целовался.

Большинство девочек в Sixth Form[1] прошли весь путь до конца. Это видно по тому, как они двигаются: отвязно танцуют на гальке на каблуках, которые то и дело проваливаются между камешками, неуверенные, сексуальные и…

– Интересно, что обрушится первым, Национальная сеть или управление воздушным движением? – говорит Тим, передавая мне банку Diamond White[2]. Когда я подношу ее к губам, оказывается, что в ней осталась только яблочная пена.

Я смотрю на небо.

– Тебе, наверное, не стоит так восхищаться идеей Армагеддона.

Он ухмыляется.

– Ничего не могу с собой поделать, мне хочется немного острых ощущений.

Тебе и мне – обоим.

– Знаю. Но в следующем году мы наконец-то получим свою долю.

В это время в декабре следующего года я буду в Манчестерском университете. И, как это ни кажется сейчас невозможным, велика вероятность, что к тому времени меня уже будут целовать, и, надеюсь, гораздо чаще. Перспектива наконец потерять девственность – даже не самое волнующее в 2000 году. Потому что через год я буду учиться на врача, а Тим… ну, если повезет, он может делать то же самое.

– Если «проблема миллениума» не уничтожит нас… – он смотрит на свои часы, – …через пять минут. Тебе не кажется, что мысль о том, будто мир находится на грани катастрофы, заставляет чувствовать себя безрассудным?

Глаза Тима блестят: я вижу, как в них отражаются огни, которые зажгли на пляже хиппи. Но дело не только в пламени. В его лице есть что-то еще, напряженность.

О, черт!

Он собирается поцеловать меня.

Он не должен!

Может быть, это было бы не самое худшее решение, если бы мы собирались сделать это наедине и заранее договорились о деталях. Мы не один раз тренировались друг на друге делать перевязки и повязки, так почему бы не поцеловаться? Мы оба хотим быть готовыми к тому моменту, когда это действительно будет иметь значение. Практика делает тебя совершенным.

Только я не думаю, что он считает это репетицией. Этого не должно случиться, особенно здесь, на глазах у всех.

Я отступаю назад, за пределы досягаемости, и разрываю зрительный контакт, глядя через плечо Тима туда, где Джоэл и его приятели устроили шумную возню в Лаунсе, освещенном гирляндами выпускного вечера. Мороз превратил землю в бетон, но они, похоже, этого не замечают. Они слишком сосредоточены на том, чтобы опередить Джоэла, хотя и знают, что никогда не сумеют.

Если бы Джоэл не играл, мне было бы неинтересно смотреть. Но он делает все так, что это выглядит словно танец. Он двигается в два раза быстрее остальных, футбольный мяч всегда у его ног, словно прикрепленный какой-то скрытой силой.

– …вероятно, мы могли бы обвинить язычников. Ну, знаешь, за решение, что новый год должен наступать в декабре, – произносит Тим, начиная новый монолог. Я позволяю словам плыть ко мне, не воспринимая их. – Или, полагаю, это могли быть римляне…

– Может быть, – я держусь достаточно далеко, чтобы он не мог дотянуться. Для Тима все должно быть ясно: он самый умный ученик в школе, но иногда он также самый тупой, и я не могу позволить ему думать, что поцеловать меня – хорошая идея.

Поцелуй меня.

Я представляю, как говорю эти слова Джоэлу. Позволив себе поверить хотя бы на мгновение, что вместо того, чтобы рассмеяться мне в лицо, он мог бы сделать так, как я прошу.

Греза кажется восхитительно горячей, несмотря на ночную прохладу.

На лужайке Ант делает неуклюжую попытку схватить Джоэла, но падает, и вот уже Джоэл перепрыгивает через туловище своего лучшего друга, чтобы снова поразить ворота, и они оба смеются, когда он бьет по мячу, который приземляется точно посередине между двумя толстовками GAP, положенными в качестве штанг.

Шесть – ноль в пользу Джоэла. Я про себя фиксирую счет.

– …но почему они не выбрали день летнего солнцестояния для празднования Нового года? – на верхней губе Тима осталось пятнышко пены от сидра, и я собираюсь наклониться и смахнуть его, как обычно. Вот только… что, если он поймет это неправильно?

Я хочу, чтобы все вернулось к тому, как было с тех пор, когда нам исполнилось семь: мы носились по его и по нашему садам и каждый вторник проверяли жизненные показатели друг друга в зале скаутов[3]. Я ненавижу новых нас: то, как он хохочет над моими шутками, даже когда я не пытаюсь быть смешной; то, как тайком косится на меня, словно только сейчас заметил, что я женщина. Мы никогда не играли в доктора и пациента.

Всегда было ясно, что мы оба станем врачами.

– День летнего солнцестояния стал бы лучшей вечеринкой. Приносить в жертву девственниц, жарить свиней. Или наоборот.

Я тоже изменилась. Я так нервничаю, слушая его витиеватые монологи! Я представляю, как ухожу от него. Сбрасываю натирающие Shelley на шпильках. Направляюсь на игровое поле, а заледеневшие травинки колются через мои колготки.

В той, другой реальности я прыгаю за мячом, как Бэмби. Забиваю гол.

Челюсть Луизы Норман, еще недавно сжатая, но, к сожалению, не зашитая проволокой, отвисает от моей смелости. Моей грации. Возможно, «грация» – слишком амбициозно, особенно с моим послужным списком. Я согласилась бы на то, чтобы быть удивительной. Быть заметной.

Краем глаза я вижу, как бежит Джоэл. А потом его вдруг просто нет.

Он не спотыкается, не вытягивает руку, чтобы выпрямиться или остановить падение. Он просто падает лицом вниз, с прямыми ногами. Мальчик, который упал на землю.[4]

Остальные продолжают играть: толстый Мэтт неожиданно завладевает мячом и с криком пинает его к воротам.

Я задерживаю дыхание, ожидая, когда Джоэл встанет. Это что, такая игра? Он не такой шутник, как Ант, и конечно же не стал бы рисковать получить травму на ровном месте. До окончания школы Джоэл был единственным, кто никогда не курил и не пил. Даже сегодня вечером он прикладывался исключительно к апельсиновому соку…

Теперь и Ант заметил неладное. Он поворачивает назад и кричит:

– Давай, Джоэл, болван чертов! – и, добежав до своего друга, подталкивает его своим большим черным ботинком. Один раз. Второй. В третий раз это больше похоже на удар.

Джоэл по-прежнему не двигается.

Ясность поражает меня, как молния. Я бросаю свою сумку-мессенджер (Тим в это время разбирает сатанинское происхождение христианских ритуалов), и, хотя я намеревалась не спеша направиться к Джоэлу, у моих ног, похоже, другая идея. Такое случается со мной часто и обычно приводит к неприятностям.

Даже сейчас, когда я бегу по лужайке, я проклинаю себя, но не могу остановиться. Меня высмеют за это в общей комнате Sixth Form. Семь мучительных лет сохранять в тайне свою влюбленность – и теперь я собираюсь все испортить за три чертовы минуты до полуночи.

Ускоряюсь. Я почти на месте.

Неподвижность Джоэла заставляет меня затаить дыхание. Другие мальчики кружат возле него, перекликаясь. Ант хмурится, и когда я вхожу в круг, наши глаза встречаются. Я готовлюсь к насмешкам – он дразнил меня все школьные годы, – но вместо этого я замечаю панику.

– Что с ним такое? – спрашивает Ант.

– Он валяет дурака, – подает голос один из парней. Я не знаю, кто именно, потому что уже опускаюсь на колени рядом с Джоэлом, острые иголки травы протыкают мое вечернее платье и впиваются мне в голени.

– Нет, – возражаю я, – это не так, – мой громкий голос удивляет всех и меня в том числе. – Помолчи. Мне нужно послушать, уловить частоту его дыхания.

Хотя я не уверена, дышит ли он вообще.

ABC[5]. Азбука первой помощи мелькает у меня в голове, придавая мне уверенность. Меня готовили к этому.

Я наклоняюсь ближе к лицу Джоэла. Если он просто отключился, я должна почувствовать тепло его дыхания. Но – кроме сладкого запаха апельсинового сока – ничего.

A – дыхательные пути. Я наклоняю его подбородок, чувствуя под кончиками пальцев легкое покалывание от щетины. Я раздвигаю пальцами его губы, уже видя в нем не мальчика, которого люблю больше всего на свете, а лишь головоломку, которую нужно разгадать. Кажется, ничто не блокирует его горло. Он должен был бы дышать.

– Ант, нам нужно уложить его на спину.

Джоэл тяжелый. Мертвый груз. Но когда мы с Антом пытаемся его перевернуть, я чувствую прилив сил. Мгновение он лежит на боку, прежде чем плюхнуться на траву с мерзким шлепком. Парни вздрагивают.

– Осторожнее! – вопит толстый Мэтт. – Его ноги застрахованы на десять тысяч каждая.

Я не отвечаю. В голове крутится: его ноги ничего не стоят, если он мертв.

B – дыхание. Его грудь неподвижна. Ничто не движется. Время замедлилось, но мои мысли стали быстрее и яснее, чем когда-либо.

Я поднимаю взгляд.

– Один из вас должен сбегать к телефонной будке и набрать 999. Вызовите «Скорую помощь». Скажите им, что он не дышит. Скажите им, чтобы они приезжали побыстрее.

Пятеро парней стоят, разинув рты, как будто я говорю на иностранном языке.

– Пэдди, беги!

Он пожимает плечами и ковыряет землю, как будто не уверен, стоит ли повиноваться мне и рисковать тем, что его будут дразнить в течение следующего года.

– Я серьезно. Отправляйся немедленно, – чтобы показать, что я серьезно отношусь к делу, я возвращаюсь к работе, прижимая длинные худые руки Джоэла к бокам. – Беги! Ты, Мэтт, иди и встань у дороги. Попробуй остановить полицейскую машину.

К моему и своему удивлению, они подчиняются.

– Тим! – кричу я.

Он пробился вперед. Стягивая толстовку с Джоэла, чтобы обнажить его грудь, я жду, когда Тим опустится на колени рядом со мной, чтобы взять все на себя. На занятиях он всегда настойчиво стремился вмешаться.

Но, подняв глаза, вижу, что он просто смотрит на меня. У меня нет времени разбираться почему.

C означает… кровообращение.

Я что – собираюсь сделать это?!

Похоже, больше некому.

– Пусть все отойдут, – говорю я Анту, придвигаясь ближе к Джоэлу, мои колени касаются его рук.

Если и были какие-то сомнения в том, что Джоэл не такой, как все мы, то его грудь – тому доказательство. Она широкая, мускулистая, мужественная. В своих фантазиях я представляла, что нахожусь так близко к нему…

Его темно-золотистая кожа покрыта пленкой пота. Я пытаюсь найти правильное место между его ребрами: мои бледные руки похожи на руки маленькой девочки, а ногти обкусаны – это было напряженное Рождество дома.

Сомнение наполняет меня. Он не может умереть. В любой момент он может резко выпрямиться. Рассмеяться мне в лицо. Я навсегда останусь известной как идиотка, которая влюбилась в заводилу Джоэла.

Это может быть худшим решением, которое я когда-либо принимала. Но когда я смотрю вниз вдоль его туловища, я вижу темное пятно вокруг его паха. А потом чувствую резкий запах мочи и понимаю, что это не шутка.

– Пожалуйста, Ант, незачем на это смотреть. Убери их подальше.

– Эй, вы, отодвиньтесь! Дайте девушке немного места.

Я кладу правую руку поверх левой и давлю вниз. Нет. Слишком осторожно. Пластиковый тренировочный манекен всегда весело подпрыгивал вверх-вниз. Ребра и мышцы Джоэла, кажется, сопротивляются мне.

Я делаю это снова. Сильнее. В этом нет ничего веселого. Я должна быть яростной. В третий раз, кажется, получается. Вздохи зрителей затихают, и я делаю то, чему меня учили, настраиваюсь на свой собственный голос и считаю вслух.

Один, и два, и три, и четыре, и пять, и шесть, и…

Быстрый ритм детской песенки «Слониха Нелли» – это тот темп, в котором я должна давить на грудную клетку. Снова похоже на веселье. Шутники в училище обычно пытались найти самые неуместные мелодии с тем же ритмом.

Stayin’ Alive[6].

Я повторяю слова песни в своей голове, чтобы отвлечься от того, что я делаю, но они настолько некстати, что вызывают у меня отвращение. Мои руки слишком слабы для усилия, необходимого, чтобы разогнать кровь по атлетическому телу Джоэла. Это что, ребро прогнулось?! Он будет весь в синяках, когда очнется.

Если очнется.

Это не кино. Вряд ли кто-то выживает в реальной жизни. Я нажимаю сильнее, чтобы осознание того, насколько это безнадежно, не передалось моим рукам.

Есть какая-то другая песня?

Another One Bites the Dust.[7]

Но текст этой песни еще хуже. Слишком жестоко, слишком реально.

…четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…

Я понимаю, что затаила дыхание. Однако сейчас оно мне необходимо – для него, а не для себя. Я пытаюсь вдохнуть как можно больше воздуха, чтобы отдать его Джоэлу. Пока я считаю, я составляю карту его лица, запоминая расстояние между ртом, носом и глазами. Где бы ни был Джоэл, здесь его точно нет.

…двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…

Я откидываю его голову назад, гладкая кожа на шее натянута и все еще теплая. Я зажимаю ему нос так сильно, как меня учили зажимать виниловые ноздри манекена, чтобы остановить утечку драгоценного кислорода.

Опускаю голову. Прижимаю свои губы к его губам.

Совсем рядом (хотя с тем же успехом это могли быть мили) я слышу ликование, а затем залп. Где-то в Брайтоне взрывается фейерверк. Но вокруг Джоэла никто не разговаривает.

Наступил 2000 год.

Я чувствую вкус апельсинового сока и кошусь влево, вдоль тела Джоэла: я жду, когда его грудь поднимется, когда его легкие наполнятся моим дыханием.

И я молюсь – хотя мы с Тимом подробно обсуждали это и не уверены, что Бог может существовать, – чтобы этих примитивных манипуляций, которые я совершаю несмотря ни на что, было достаточно.

1 января 2000 года

2. Тим

Я не могу пошевелиться.

Я смотрю на Керри, стоящую на коленях на траве рядом с Джоэлом, и знаю, что она нуждается во мне, они оба нуждаются во мне, но я не могу пошевелиться.

Не паниковать! Проведи первичную оценку: опасность? Там ее нет. Реакция? Я реагирую, я дышу, я невредим. Но я, черт возьми, не могу пошевелиться.

Что со мной не так?

Не обморок, потому что если бы я потерял сознание, то сейчас лежал бы рядом с Джоэлом. Но я продолжаю стоять прямо.

Мир вокруг меня находится в движении точно так же, как это было до полуночи. Светофоры все еще горят, музыка все еще гремит из клубов, небо пока не расцвечено фейерверками.

И Керри проводит Джоэлу СЛР.[8]

Но я не могу пошевелиться.

Почему? Думай, Тим!

Признаки и симптомы. Это не полный паралич, потому что я могу дышать и глотать и чувствовать свое тело вплоть до кончиков пальцев на руках и ногах. Так что, скорее всего, это не инсульт и не травма позвоночника…

«Проблема миллениума» должна была привести к Армагеддону, но пока сбой даю я.

На соревнованиях среди курсантов Керри всегда занимает второе место – после меня. Она слишком импульсивна, что порой приводит к катастрофическим ошибкам. Вот почему она берет серебро, когда я беру золото. Я даже добрался до национального финала. Это я должен делать непрямой массаж и искусственное дыхание!

Но мое тело мне этого не позволяет. Мои ноги налились свинцом, словно ко мне в кошмарном сне несется чудовище. Реальность еще страшнее: опасность исходит изнутри меня. Пот струится у меня под мышками, в паху. Мне кажется, я чувствую запах и похуже. Я что, обоссался? Или это Джоэл?

Даже когда я пытаюсь открыть рот, чтобы позвать на помощь, моя челюсть, кажется, зафиксирована в закрытом положении.

Но это хорошо. Я не могу привлекать к себе внимание, никто не должен видеть меня таким, и особенно Керри. К тому же ее нельзя прерывать. Нет ничего более важного, чем то, что она делает сейчас.

3. Керри

Когда я готовлюсь к следующему выдоху, изо рта Джоэла вырывается ужасный хриплый звук.

Животный, нечеловеческий.

– Джоэл! Джоэл, ты очнулся?! Ты меня слышишь?!

Я прекращаю нажатия, отчаянно желая, чтобы его грудная клетка раздулась сама по себе, чтобы он открыл глаза и отмахнулся от меня.

Ничего не происходит.

У меня всплывает воспоминание о том, что сказал инструктор по реанимации: когда мозг недополучает кислород из-за остановки сердца, возникает естественный рефлекс – так называемое агональное дыхание, и это признак того, что человек при смерти. Предсмертный вздох.

Я возобновляю массаж сердца.

Пара девочек из школы плачут поодаль, но на выпускном вечере неподалеку хиппи барабанят и поют, а фейерверки продолжают наполнять небо разноцветными искрами.

Если только предсказания Тима не сбылись и это не настоящие самолеты, падающие с неба.

– Что Керри делает? Она же еще не врач! – я слышу лепет Луизы Норман.

– Джоэл умер? – спрашивает другая девушка.

– Не будь дурой! – огрызается Ант. – Он только что бегал с мячом. Конечно же он не умер.

Он может ошибаться. Джоэл еще не выглядит мертвым. Но если я права, его сердце остановилось, а это значит, что мои руки – единственное, что поддерживает ток крови, а мое дыхание – единственное, что обеспечивает его голодные клетки кислородом.

Этого недостаточно. Не может быть достаточно.

Я не слышу сирены, однако трава вокруг меня меняет цвет: синий, оранжевый, синий, оранжевый. Ритм мигающего света сбивает меня с толку, нарушает мой собственный шаблон, и я снова настраиваюсь на «Слониху Нелли», давлю, давлю, давлю…

Мои руки начинают уставать. Когда я достигаю тридцати и опускаюсь вниз, чтобы дать Джоэлу еще один спасительный выдох, я понимаю, насколько неровным стало и мое дыхание.

Я прижимаю свои губы к губам Джоэла. Выдыхаю. Мне кажется, или его лицо стало холоднее?

– Керри, послушай. Я возьму на себя компрессию после двух твоих выдохов, – это голос Тима. Где, черт возьми, ты был?!

Я не поднимаю глаз. Не могу прерываться. Каждое нажатие имеет значение.

Когда я откидываю голову после спасительного выдоха, наши тела соприкасаются, и Тим соскальзывает в нужное положение.

Как и я, он выглядит удивленным тем, сколько силы требуется, чтобы надавить на грудную клетку. Он нажимает один раз. Это недостаточно сильно. Неужели я поступила неправильно, позволив Тиму занять мое место? Нет. Он разбирается в этих вещах лучше, чем я. Он надавливает во второй раз.

– Ребята, давайте, пропустите нас, – мужской голос, уставший от мира. Краешек моего зрения заполняется ярким отблеском флуоресцентной куртки лаймового цвета.

– Что у нас здесь? Кто-то перебрал, встречая Новый год, или… – фельдшер резко останавливается. Я поднимаю глаза как раз в тот момент, когда его хмурый взгляд превращается в понимающий. – Джефф, – кричит он, – похоже, у нас остановка сердца. Доставай дефибриллятор.

Он понимает.

– Ладно, приятель, – говорит Тиму сотрудник «Скорой помощи». – Ты проделал отличную работу. Ты обучен оказанию первой помощи, верно?

Поскольку Тим не отвечает, я говорю за него.

– Он курсант «Святого Иоанна»… Я тоже. Пациент… мы думаем… Я думаю… у него остановка сердца, – я говорю так, словно бегала по пересеченной местности. – Он потерял сознание… – вспоминаю фейерверк, – …незадолго до полуночи. Мы делали… искусственное дыхание, по два выдоха на каждые… тридцать нажатий.

Мужчина кивает.

– Хорошо, милая, не могла бы ты дать нам немного места, чтобы мы могли немедленно заняться нашей работой.

Я бы так и сделала, если бы у меня остались хоть какие-то силы двигаться.

– Пациента зовут Джоэл, – теперь говорит Тим, его голос имитирует спокойные интонации фельдшера. – Ему семнадцать. Играет за Dolphins возраста до двадцати трех лет.

Медработник морщится.

– Хорошо. Меня зовут Роджер. А тебя?

– Тим.

– Все нормально, Тим. Я возьмусь за дело после следующих пятнадцати нажатий. Мой коллега Джефф принесет дефибриллятор. Вы проделали блестящую работу.

Роджер, готовый взять на себя компрессию, бросает на меня нетерпеливый взгляд, протискиваясь между мной и Тимом. Мне удается отползти назад и в сторону, когда он заменяет Тима, который выглядит потрясенным, хотя делал искусственное дыхание меньше минуты. Я занималась этим десять минут, может быть, даже больше.

Чья-то ладонь тянется к моей, поддерживая, поднимая меня.

– С ним все будет в порядке? – рука у Анта сильная, но голос очень тихий. – С ним должно быть все в порядке, Керри.

Я удивлена, что он помнит мое настоящее имя, ведь он много лет называл меня просто Ботанетт.[9]

– Я… я надеюсь на это, но…

Он все еще смотрит на меня, но его рука повисла на боку.

– Что ты с ним делала? Это было похоже на «Катастрофу».[10]

– Я… – то, что я сейчас сделала, уже кажется невероятным. – Я пыталась добиться, чтобы кровь Джоэла продолжала циркулировать, а кислород продолжал поступать в его мозг.

Было ли этого достаточно?

Ант кивает.

– Когда смотришь такое по телеку, там они обычно очухиваются. Почему он не очнулся?

Мои руки начинают дрожать. Человек в зеленом движется вверх-вниз, появляясь и исчезая над головами моих бывших одноклассников, продолжая проводить СЛР. Второй мужчина бежит к распростертому телу Джоэла, неся объемную сумку.

– Сердечно-легочная реанимация сама по себе никого не разбудит, – Тим отошел от Джоэла: он, должно быть, сделал только один цикл СЛР. Он вытирает руки о джинсы, будто стирает свою работу. – Им нужно вернуть его сердце в правильный ритм с помощью дефибриллятора.

– Все отойдите назад, пожалуйста! – кричит один из фельдшеров «Скорой помощи».

– Я должен помочь, – Тим поворачивается обратно к группе и начинает прогонять других детей.

– Откуда ты знаешь, как делать… это? – интересуется Ант, мотнув головой.

– Я изучаю первую медицинскую помощь. Хобби. Мы с Тимом оба этим занимаемся.

– Странное хобби.

Я пожимаю плечами, хотя в его словах есть смысл. По крайней мере, Ант уже ушел из школы, так что, когда мы вернемся на занятия, его там не будет и он не сможет подлить масла в огонь насмешек.

Впрочем… если Джоэл не очнется, все это не будет иметь значения. Они могут даже подумать, что я виновата.

Я слышу электронный звуковой сигнал, за которым следует роботизированный женский голос. Ребята разорвали круг, появился промежуток, и я придвигаюсь, чтобы снова увидеть Джоэла.