Предприимчивые люди

– Коля, я всё продумал. Мы же едем только с Марьей Фёдоровной, она тебя не знает. Там пролёт километров пять и поворот на старую дорогу. Перед ней я сломаюсь…

– Слышь, хватит трындеть одно и тоже, какой из тебя грабитель? Ты в зеркало глядел? Интеллигент в двадцатом поколении. Так я и поверил, что ты серьёзно.

– Да при чём тут серьёзно или нет, такой случай. Подумай, едем вдвоём…

Конечно, несерьёзно, конечно трёп, но так интересно иногда помечтать. Нет, не дразнил я его, просто забавлялся. Ну и мечтал, конечно. Без денег трудно, хочется некой свободы, хоть малой независимости, а то живёшь от зарплаты до зарплаты, только и думаешь, куда и сколько потратил. А ещё и любовь. Год как женат, уже и сын есть, маленький совсем, но есть. Ну, кому не хочется побольше денег, тем более что совершенно немыслимая сумма лежит у тебя в багажнике, а охранник – женщина предпенсионного возраста. Невольно мысли полезут всякие, но несерьёзные, конечно.

– Нет, ты подумай, сколько деньжищ! На десять жизней хватит. Я вот сосчитал. В районе школ 20–30, в каждой по пятьдесят преподавателей, а если в мае, то там и зарплаты, и отпускные на три месяца. На каждого не меньше пятисот рублей. Кумекаешь?

– И что? Сможешь долбануть по голове свою Марью Фёдоровну?

– Нет. Не смогу. Но ты сможешь. Моя идея – твоя дубина.

– Да какая там идея, брехня одна. Дорогу он увидел. Что с того? Тут, если думать, основательно надо.

Ему тоже двадцать пять, он скоро женится, что мы надумать можем? Смех один.

– Да ладно, давай ещё по стопочке и поставь «Битлов», что-то мне этот «Led Zeppelin» не в кайф.

Конечно, не только о деньгах болтали, о девчонках тоже.

– Завидую тебе, – продолжил Николай, – у тебя в «любителях» такие цыпочки учатся, глазам больно, и как ты с ними ещё о чем-то думать можешь. Счастливчик. У меня на грузовик ни одну не затянуть.

– А Тома из 10-го «б»?

– Так то ж мужик в юбке, она вообще собирается стать водителем автобуса, остальные все пацаны.

– Ну да, ну да, но они ездить умеют, а мои, чуть что, руль бросит, глаза закроет и визжит. Хочешь махнёмся?

– Не, ну ладно. Как есть, так есть. Я так просто…

– Но вернёмся к нашим баранам, – я снова за своё.

– И что бараны? Надоело. Как ты это представляешь? Я, что ли, грабить буду?

– Ну да. Ты. Она же тебя не знает. Усы приклей, что ли. Я сломаюсь, остановлю тебя, чтобы помог, зацепишь – и в кусты, на ту дорогу. Суть да дело, пока цепляем-отцепляем, стукнешь несильно старушку, нас обоих свяжешь и всё.

Так проходили дни, и два года прошли, как и не было.

Но иногда, проезжая мимо того поворота, останавливался, ходил, глядел, что-то думал. Глупый, молодой.

В конце мая возвращаемся с кассиром из банка, машина верхом набита деньгами, едем молчим, мы вообще редко разговаривали. И надо так случиться, не доезжая до того поворота километра полтора, в коробке что-то хрустнуло, заскрежетало, и встала машина моя. А, надо сказать, пролет в этом месте немного дикий, лесопарк с обеих сторон, машину не бросишь. Да и как, денег столько. Фёдоровна забеспокоилась. Но недолго. Она звонит обычно, выезжая из банка, на дорогу отводится час, если что, сразу едут искать.

– Найдут, ничего, дорога одна, мы как бельмо.

А и точно – машина белая-белая, цвет такой. На дороге далеко видать.

Двигатель завожу, пока на сцеплении – работает, отпускаю – глохнет. Точно коробка, чтобы тащить, ещё и кардан откручивать надо. Недавно так было. У этих «москвичей» коробка слабое место, там удлинитель на баббитовой втулке часто барахлит, вибрирует, разбивает втулку, приходится коробку снимать, ремонтировать. Недавно так было, мы всё сделали, а масло залить забыли. Через тридцать километров она и накрылась. Аккурат, так же хрустит и не едет. Тоже кардан снимать пришлось, чтобы буксировать. На «москвиче» кардан снять трудно, поди подлезь.

Минут через двадцать останавливается машина, тоже «москвич», но предыдущая модель, 403. Взаимовыручка! У водителей так положено было. Машины ненадёжные, и у каждого хоть какие запчасти с собой, и если видишь стоит машина, как у тебя, обязательно остановишься помочь.

Два парня чуть старше меня.

– Что загораем? Сломалось чего?

Я вышел объяснить, что к чему, мол, коробка, мол, кардан, а ехать осталось всего ничего.

Ребята отличные попались, и домкрат у них, что надо, прямо под задний мост подсунуть можно. Приподняли машину, открутили кардан, трос у меня был. Поехали. Хорошо, ждать не надо. Через полтора километра сворачиваем на ту самую дорогу. Я торможу, сигналю, не туда, мол.

Останавливаются. Выходят.

– Ну что кипятишься, через тридцать метров на дорогу выйдем, завернули по нужде, сам-то не хочешь? Давно стоите, вон и дама твоя сходит в сторонку. Трос, смотри, чуть ни порвал, а крюк выгнул. Перецепи.

Я наклонился перецепить – и всё!

Очнулся. Руки гудят, в голове колокола воют. Плечи так вывернуты, что руки связаны за сиденьем сзади, сижу на своём месте – месте водителя. Рядом в таком же положении постанывает Фёдоровна.

– Эх и попали мы с тобой. Здесь кто найдет? С дороги не видно. – постанывает она.

– Попали, попали, – поддакиваю машинально.

– У меня плечо ноет – артроз, губы искусала, так больно, а про деньги и думать страшно. Ведь всё взяли. Всё, – причитает старушка.

– Как же так вышло? Вроде бы нормальные ребята, да и про деньги кто знал? В багажнике.

– Ты трос свой доставал, видели. Банковские мешки ни с чем не спутаешь.

– Трос? Может быть, может быть, – тоже соображаю я.

Сзади подъехала машина, но никто не вышел. Мы кричали, но двери заперты и у них. Подумали, что помешают и уехали назад.

Снова стало тихо.

– Светло ещё. Интересно, сколько мы здесь?

– В мае долго светло, но думаю, часов шесть, не больше. Должны бы уже и найти, – ответил я.

Милиция подъехала, как обычно, с оглушительным воем.

Это лето для нас с кассиром было самым ужасным за всю нашу жизнь. Подписка о невыезде, поначалу почти ежедневные допросы. Могли снять с уроков, отвезти на место и спрашивать, спрашивать и вместе, и порознь.

Рисовали лица с наших слов, но то я не узнаю, что она расскажет, то она сомневается в моих описаниях. Основной упор поисков был на то, что в коробке не оказалось масла. Кто слил? Когда? Машина моя обычно стоит в гараже, а тут, как на грех, затеяли представление на улице в честь окончания учебного года, а декорации удобно было сложить в моём гараже от дождя и ветра – картон. Так машина третий день ночевала на улице у дверей школы. Хотя там сторож, и он божится, что никто не подходил.

Допрашивали и Николая, но он весь день учительствовал, был на виду и даже дождался, когда меня притащили. Всё расспрашивал, что и как. Кто такие, что за машина. Номера. Номера мы помнили, и это уже хорошо.

Меня допрашивал майор. Точно, как у нас зам. по техчасти в армии. С тем тоже случай был, вспоминать не хочется.

Так вышло, что три месяца, пока подбирали водителя командиру части взамен демобилизовавшегося, я возил командира, хотя уже был замкомвзвода. Больше было некому. Как-то едем, заморгала лампочка давления масла, я по инструкции остановился, а в машине, помимо командира, и этот майор. Двигатель выключил, жду команды: «Майор – заводи!» Завел. Всё нормально, стрелка манометра ожила, лампочка контрольная погасла. Едем. Вдруг снова. И так несколько раз. Майор:

– Да езжай, видать, проводок не контачит.

Через пять километров двигатель вышел из строя, оказалось, насос масляный сломался. Так я у него всю службу в виноватых ходил.

И у этого я виноват, что коробка сломалась, а что деньги возят без охраны, не виноват никто.

Но лето прошло, денег не нашли, виноватого тоже. Времена лояльные были, теперь другие.

В сентябре мой напарник стал уговаривать ехать за грибами, но вдвоём. У нас в семье тогда был автомобиль «запорожец», я иногда на нём ездил, принадлежал он отцу жены.

Вы пробовали уехать с ночёвкой куда-нибудь на машине отца жены и без жены? Не пробуйте – невозможно. Но у меня получилось. Не знаю, что говорил, как убеждал, но уехал. И вот мы вдвоём в лесу. Костер, палатка, бутылочка «Экстры», задушевные разговоры. Хорошо! Бывает иногда хорошо. Но он всё испортил.

– Ты помнишь, как вас ограбили?

– Ха. Ещё бы. Такое не забывается.

– Ты всё хорошо помнишь? – уточняет.

– А что?

– Ну странности какие были?

– Да там всё – странность. Всё, как я сам задумал, как будто кто мои мысли срисовал. Вот следователям не говорил, а сам думал. И на тебя думал, но, похоже, ты ни при чём, – немного задумчиво отвечаю.

– При чём! Очень даже при чём. Держи. Это твоё. Мы так решили. Можешь меня избить, если захочешь, я сопротивляться не буду. Здесь сто тысяч.

И подаёт мне пакет, завернутый в газету.

– Сто тысяч? – машинально повторяю я. – Сто тысяч? Это сколько?

– Сто тысяч!

Квартира стоила меньше четырёх. Машина новая столько же. Зарплата в месяц у меня была сто сорок пять рублей. Я не понимал, что такое сто тысяч. И тут я понял: он шутит. Смеётся надо мной. Мы так много об этом говорили, и это случилось, и он смеётся.

– Ты хочешь, чтобы я развернул, или оставил до утра? Как интереснее?

– Да как хочешь.

Тут начал издеваться я. Я уже точно знал, что пачка пустая, но так просто раскрыть и всё закончить не хотел. Мы же вдвоём, почему не поразвлечься. И я стал выдумывать, куда эти деньги потрачу. Он слушал молча, но не подыгрывал и не улыбался, хотя было весело.

У меня уже так было. Пару лет назад я купил лотерейный билет и почему-то уверился, что выиграю непременно машину. Месяц ходил в счастливом ожидании и, когда выиграл, но всего лишь рубль, хотя и это неплохо, не просто расстроился, а сник. Казалось, что меня обокрали. Это чувство запомнил, и теперь мало чему верю. Так лучше.

– Так что? Открыть? А если там не деньги?

– А что же? – не понял он.

– Ну, просто бумага. Что скажешь?

– Там деньги, открывай, увидишь.

– Я и так вижу, что не деньги, пакет странных размеров, денег таких нет.

– Там десять пачек сотенных, по сто штук в каждой, уложены попарно. Открывай, – уже немного раздражаясь, чеканя каждое слово, продекламировал он.

– Ай, ай, ай! Десять пачек. Ха, ха.

– У тебя есть сотня? Возьми, приложи. Увидишь, все размеры совпадут. По две пачки в ряд. Пять раз приложишь и поймешь, что там, – он явно смеялся надо мной. Откуда у меня сотня?

У меня было два рубля семьдесят четыре копейки. Я это знал точно. Послезавтра будет зарплата, и эти деньги последние на два дня. Мне стало грустно. Игра зашла слишком далеко и затронула сокровенное. Я был зависим от денег, зависим, как и мы все, в те непростые времена неудержимой гонки вооружений в противостояния с Америкой. Мы все были нищие.

– Слушай, ладно, я положу пока пакет в багажник, завтра открою, или, может, сразу бросить в костёр? – совершенно уставшим голосом промямлил я, уже точно понимая, что он издевается.

– Как хочешь. Он твой. Мне всё равно. А спать-то сможешь?

Он был прав. Уснуть, возможно, будет трудно. Не раскрывая, отнёс пакет в машину. И уже когда он крепко уснул, тихонько встал и открыл.

Там было десять пачек сотенных купюр, по сто в каждой. Денег таких не видел никогда. Раньше зарплату выдавали два раза в месяц. Сначала аванс, затем получку. Аванс мой составлял пятьдесят рублей, получка – девяносто пять. Сотенной получить не удавалось, да и не знал вообще, что они существуют, такие деньги. Но деньги выглядели настоящими. У меня в руках несметная по тем временам сумма, но в душе пустота. Почему? Мне было непонятно. Я тихонько забрался в палатку и лёг на своё место. Сна, тем более не было.

– Коля, спишь? Нет? Почему Вы так сделали? Почему меня не предупредили? Зачем деньги мне отдали?

– Ого! Сколько вопросов? Сам-то рассуди. Впутай мы тебя, ты раскололся бы на первом допросе. Теперь всё позади. А деньги – твои по праву. Ты же, по сути, организатор.

И тут меня осенило. Я был виноват в происхождении этих денег! Однако радости не получилось, не стало и свободы, ведь потратить эти деньги нельзя. Даже просто разменять сто рублей невозможно.

В то время зарплату учителям выдали сразу, никто не пострадал, а значит, новые деньги выпущены вместо этих. Эти стали как бы фальшивыми. Я снова встал и осмотрел пакет. Так и есть. Номера всех купюр шли подряд, и номер, последний в пачке, точно продолжал первый в следующей. Эти деньги, как меченые. Я положил их в багажник, снова влез в палатку и спокойно уснул. На Николая я не сердился, ему было гораздо тяжелее, чем мне.

Сметана

Мобильник заверещал, когда мы въезжали в последнюю деревню. Жена сразу проснулась.

– Привет! Слушай, вы где? – это звонил Славик, хозяин хутора, куда мы ехали.

– В деревеньке, что на обрыве, только въехали.

– Отлично! Купи сметаны, обещали привезти. Магазин увидишь, он справа, предпоследний кирпичный дом с огромными окнами.

– Что я, ваш лабаз не знаю? Куплю. Скоро будем.

– Что там? – спросила жена.

– Сметаны просят купить. Спи.

– Какое, спи? Жара такая. Купаться очень хочется. Скоро приедем?

– Да скоро, скоро, вот в магазин зайду на минутку.

Через стекла было видно, что в магазине почти никого: три-четыре человека, не больше. Крайняя женщина предупредила, что за ней ещё какой-то парень, кучерявый: «Покурить вышел». Стояла невыносимая духота, разогреваемая через окна, завешенные жиденькими занавесками.

И что они раз год в магазин ходят? Вот эта первая, уже всё скупила, как до дома понесёт? Начинаю сердиться! Уже купались бы! Им хорошо, они на месте, только сметаны не хватает, хотел ещё что-то добавить мысленно, передумал. Ладно, скоро приедем, пять км осталось, не больше. А в деревне понятно! Здесь выход в магазин, как в театр в городе. Всех, кого по дороге встретишь, поприветствуешь не просто, а ещё и про здоровье поинтересоваться надо. А с продавщицей вообще все новости обсудить надо. Она всё знает!

– Машенька, мне ещё макаронников немного.

– Сколько немного?

– Сыпь, там сколько выйдет.

– Вы уж ей скажите конкретно, сколько, – не выдерживаю я.

Но вниманием меня не удостаивают, у них свои разговоры, деревенские. Там каждое слово значение особое имеет – неторопливое.

Парень, что занимал, успел как раз, когда женщине передо мной сдачу отсчитывали.

– Ух! Хорошо! Думал опоздаю.

И давай набирать. Ему вообще, похоже, всё понадобилось. Жена моя из машины вышла и прогуливалась, явно в нетерпении. Да и я уже устал. А он всё набирает и набирает, главное, как бы вспоминая, что ещё. Кажется, вот всё уже. Нет, ещё вспомнил. За мной человек пять собралось, и двое мужчин примостились на подоконнике у дверей.

Ну вот, всё. Сдачу получил. Не отходит, укладывает.

– Вам что? – это уже моя очередь, наконец-то.

– Сметаны килограмм. Баночку, какую найдете?

Продавщица пошла за банкой, а парень так и не отходит. Прилавок узкий, с обеих сторон стеклянные витрины, неудобно. Чего стоит?

– Чего? – спрашиваю.

– Да вот, тоже сметану забыл.

Тут уже из очереди сзади:

– Сметаны ему. Свою корову иметь надо. У нас в сельпо отродясь сметаны не было. Раньше почитай в каждом дворе корова, а то и две. А теперь? Мы старые, молодёжь ленивая, скотину не держит. Вон сметану из города возят. Стыдоба.

И тут вся очередь заговорила разом. Молчали, меж собой тихонько что-то говорили, а тут как прорвало.

– Кака корова? Зачем яму? Ён на лесоповале работает. Дёнжищи, нябось, платят немалые, а с коровы какой толк? Яму на таки часы, шо носит, коровой не заработать.

– Что вам мои часы. Да, дорогие, в деревне таких нет. Да и в городе в вашем тоже.

– Во, во! Мы раньше всё по солнышку, по солнышку, да зато лесок свой берегли, да рыбка, когда нерестится, то и бельё не полощем. А вы, молодежь, тяперя что? Приехали и круглый год тракторами сети по берегу таскали. Два года, и рыбы нет. Когда она будет? А часы у тебя есть! Их скоро кушать станешь. А ты – сметанка! Откуда возьмется, если нет коров? Из нефти вашей, что ли?

– Нефть, как я понимаю, – другая встряла, помоложе, – чтобы молоко возить, да хлеб растить, а так зачем? Ежели хлеба нет, нефть кому нужна будет? Хлеб всему голова!

– Да они сейчас живут, как саранча. Налетела бригада таких – рыбы нет. Теперь эти приехали, значит, леса не будет. А нам сажай после вас?

– Посадишь ты! – мужики с подоконника встали. – Посадишь? Ты, Галина Павловна, в лесу давно была? Там они такое творят, за тысячу лет ничего не вырастет. Там у них трактора с твой дом. Такой развернется и нет земельки. Песок голимый после него, на нём и сорняк не растёт. Ещё тысячу лет надо, чтоб такие раны зажили, это ведь как с человека кожу содрать. Я бы и рад посадить. Не выйдет!

Второй вступил:

– Теперь законы другие, теперь и зимой, и летом рубят. Раньше только зимой на тракторе, когда снег землю закроет, тогда крутись на нём, сколько хочешь. Ничего земле не будет.

– Законы вообще странные, – снова первый заговорил, – они по закону так рубят, что после пустыня остаётся, а я тут давеча с тачкой поехал, сухую сосну завалил, так еле откупился. В тюрьму, говорят, за расхитительство. Еле ноги унёс. Бдительные. Всё по закону. Надо на сушняк разрешение. А с разрешением всё можно. Молодой был, помню, за деревом идёшь, прощение у него просишь. Молитва даже была. А теперь получил разрешение, и можно бесчинствовать, вроде бы ты лично и не виноват. Дела!

Пока говорили да мне сметану отвешивали, ушёл парень, не дождался. И сметаны стало не надо. Кто-то заметил, что он не домой – к речке пошёл. Зачем? Мы ехали, его догнали потом, почти у обрыва. Нам налево, не останавливались. Жарко. А так я всегда выходил из машины. Красиво там! Нигде не видел такого. С обрыва река далеко видна, плавный поворот делает в этом месте. А на другой стороне еловый лес, да такой зелёный, что с водой реки замечательный контраст цветовой получается. Кричать от счастья охота. Не вырубили пока.

Через десять минут были на месте. Хуторок на берегу. От дома сходни прямо до воды. Купаться здесь отменно, но на этот раз не получилось. Топляка нагнало, к воде не подойти. Купаться ходили за километр, где течение, конечно, хуже, но когда жарко, всё хорошо. Отдохнули замечательно. Шашлыки, конечно, рыба копчёная. Не знаю, сметана тогда пригодилась? Сейчас не помню.

Рассказал я свой случай в магазине. Славка развспоминался:

– Понятно, набирали. Магазин два дня выходной, а рыбаков этих помню, дом наш хотели спалить, пристань сделать. Здесь место хорошее. Сначала предлагали продать за копейки. Кто согласится? Так они, сказали, сожгут. Так и сожгли бы. Мы дежурили по ночам. Каждый час – выйдешь, шмальнёшь в воздух, слышишь только шорох в кустах. Караулят. Эх! Что за люди. Ничего не жалко. С тех пор у нас рыбы поубавилось сильно.

Через пару дней домой с женой возвращались поздно. Деревню проезжали, лишь фонарь у магазина горел. На улице никого. Дома были ночью. Перед работой часа четыре поспал, не больше.

Голова на следующий день плохо соображала, поэтому и не сразу понял, что Славка сказал по телефону:

– Привет! Слышишь, парня того под обрывом нашли, то ли грунт там осыпался, то ли оступился, бывает у нас вот так. А жена его бегала, искала, ей сказали, что к обрыву пошёл, так и она вслед за ним. Так и нашли обоих уже сегодня, голова к голове лежат на камнях. Я не видел. Говорили. Хорошо, детей нет.

Теперь хожу и думаю: я к этому имею отношение? Сметана моя могла как-то повлиять? А не заедь я в магазин, изменилось бы что-то? Думаю – нет. Всё идет своим чередом, мы сами выбираем свой путь, не может человеческая жизнь зависеть от магазинных разговоров, либо случай, он случай и есть, либо сам парень уже как-то, может, и понимал, что что-то не так. Не знаю, не мне судить. А разговор в магазине мне понравился. Есть ещё люди, кто жизнь знает и любит. Может, и ещё будут такие. Жизнь очень справедлива и логична, только нам иногда кажется, что нет.

Таксист в Бангкоке

Мы с женой купили билеты и поехали в Таиланд просто так, без агентств. Сами заказали гостиницу, благо, это не сложно.

В Бангкоке везде такси, недорого, нам нужно в Джомтьен. Ещё будучи дома, выяснили все расценки, и знали, что стоит это не больше полутора тысяч местных денег – бат, да и наших столько же, рубль что бат – одинаково, только названия разные. Хотя есть у них небольшое преимущество – существует купюра в 20 бат, и это, оказывается, очень удобно при расчетах. Она, почитай, самая ходовая. Жаль, в России такой нет.

После почти пятнадцати часов дороги голова немного не та, сказывается усталость. Но всё отлично, мы почти на месте, ещё пара часов – и блаженный отдых в чарующем Таиланде! Осталось нанять такси. Оно само нанимается, от предложений хоть отбивайся, вот вроде приятной наружности водитель любезно предлагает свои услуги.

На приблизительном английском объясняемся. Название пункта назначения и гостиницы, что нам надо, он знает, договариваемся о цене, всё в пределах допустимого. Поехали. Едем. Он что-то пытается объяснить ещё. Ничего непонятно, но главное не это, главное, что он понял, куда нам надо, главное, везёт, остальное неважно.

Постепенно начинаем чувствовать, что что-то не то, аэропорт, как мы видели по карте, на краю города, значит, почти сразу должны выехать на магистраль, а тут кружим по каким-то переулкам, странно. С водителем разговаривать бесполезно, он ничего не понимает или делает вид. Но беспокойство наше чувствует и что-то пытается объяснить. Минут через двадцать заезжает на огромную автостоянку, кругом полно разных машин. Что-то говорит нам успокаивающе и сам мигом исчезает.

Мы сидим вдвоём с женой в чужом городе в чужой машине, неизвестно где, минут десять-пятнадцать. Возвращается. Опять что-то говорит, открывает багажник и достаёт наши вещи. Подъезжает другая машина, и водитель той деловито забирает и кладёт наши чемоданы к себе. А этот, первый, показывает мне бумагу наподобие накладной, где уже не первоначальная цифра за поездку, а умноженная на два. Ещё много всяких слов и цифр, бумажка очень представительная, официальная какая-то.

Но то, что с нас хотят вдвое больше, понятно сразу.

Почему-то вдруг стало смешно, весело. Может, отпуск, может, погода, солнце, тепло, но настроение отличное, растерянности никакой, просто смешно. Мы смеясь забираем свои чемоданы и пытаемся просто уйти и поймать другую машину, уже всё равно, за какие деньги, но только не с этим жуликом. Он бегает вокруг нас, пробует задержать, что-то энергично объясняет, но мы уходим. Он, как назойливая муха, крутится, не отогнать. Однако бесполезно, решение принято – хоть пешком, но не с ним.

А идти-то, надо сказать, некуда. Мимо стоянки проходит шоссе, машины несутся, как пули, тротуара нет, тащим свои чемоданы по обочине, он не отстаёт. Отойдя метров на сто от стоянки, пробуем голосовать, тут же встают такси, садись в любую, но наш сопровождающий подскакивает к каждой, что-то говорит и те уезжают. Так продолжается какое-то время.

На улице вторая половина дня, время в запасе есть, настроение не падает, и он начинает понимать, что его план не сработал, тогда снова достаёт свою бумажку и очень выразительно зачёркивает удвоенную сумму, показывая всем своим видом, что согласен на начальные условия. Хотя мы «просто не поняли, что и сразу он это имел в виду, что оговаривал стоимость с каждого человека, а нас двое». С огромным трудом мы поняли его объяснения. Но с ним ехать уже не хотелось даже бесплатно. Да и не в деньгах дело, договор есть договор. Я ему и говорю:

– Вот, брат, понимаешь ты меня или нет, может, поймёшь, но теперь я с тобой ни за что не поеду, буду здесь жить, на дороге, а ты останешься без работы, потому что я в отпуске и мне неважно, а для тебя время – деньги.

И тут как гром среди ясного неба – он отвечает на чистом русском:

– Да ладно, не прав я, конечно, заработать хотел, не думал, что вы такие упрямые окажетесь. Потерял действительно много. Поехали хоть за половину. Мне уже точно никого не найти. В аэропорт меня больше сегодня не пустят.

Но мы действительно оказались очень упрямыми, дождались, пока он уйдёт и спокойно доехали, куда нам было надо и как раз за половину той самой цены, что он просил изначально.

Служить бы рад…

Я знал точно – не служить мне. Не потому, что много денег, или родственники в министерстве, просто профессия очень редкая. Такой больше нет.

Поэтому, когда получил повестку в военкомат, был удивлён очень.

В институте была военная кафедра, и когда по окончании нам присваивали лейтенантов, военрук так и сказал:

– Повезло же вам, архаровцы, пока вы учились, прогресс стер вашу профессию из вооружённых сил, не скажу, что время с вами потеряно зря, представление об армии вы теперь имеете, но призывать вас даже на сутки смысла нет, разве что траншеи копать, но вы теперь офицеры, значит, и для этого не годитесь.