Нефть и любовь

Руководство приняло решение отгрузить первую серийную станцию с новым ротором на промысловые испытания. Машину со станцией грузили все вместе. Не только я, Андрей Вороновский, Вова Птицын, Миша Пирожков и даже вышедший после инфаркта Юлик Гарсон, но и все руководство в лице генерального директора Павлинова, его заместителя Шкоды и главного конструктора Вороновского. Все трудились на равных, без надувания щек, без лишних амбиций. Все руководство в белых рубашках с засученными рукавами. И, когда мы погрузили нашу первую станцию на грузовую машину, все испытывали облегчение, ходили с блестящими счастливыми глазами, и общались друг с другом на равных без фамильярностей и по делу.

Пришло время ехать на промысловые испытания вслед за посланным оборудованием. Первый серийный образец станции управления и собранный по нашим чертежам двигатель должны были теперь пройти испытания на реальной нефтяной скважине в зимних температурных условиях. Владимир Иванович Павлинов издал приказ, что на промысловые испытания поедут Вороновский Андрей Владимирович и Рябинин Валерий Михайлович. Приказ он зачитал при всех сотрудниках. Когда я услышал свою фамилию невольно испытал гордость. Это была большая честь ехать на нефтепромыслы в Западную Сибирь от нашего коллектива для того, чтобы провести испытания. Юлик Гарсон, который недавно вышел на работу после болезни, сразу предложил мне взять на испытания свой теплый комбинезон.

– Юлий Абелевич, вы же маленький и худенький. Куда я надену ваш комбинезон? – усмехнулся я.

– Так он большой. Достался мне еще от деда, который был гораздо больше меня.

Юлика мы берегли, старались не нагружать, попусту не волновать. Поэтому я без препираний поехал вечером к нему домой за комбинезоном. Нас встретила жена Юлика Эля, которая тут же усадила нас за стол.

Комбинезон Юлика я едва допер до дома. Это было брезентовое несминаемое изделие на ватине. И, если куртка с брезентовым верхом мне вполне подошла, и я намеревался ее взять с собой. То ватный комбинезон с бретельками, застегивающимися на плечах, оказался сверхтяжелым и неудобным. Его брезентовый верх с ватой внутри делали его негибким и неподатливым. Когда дома я его померил, то ходил по квартире, как робот. От холода он, наверно спасал, но работать в нем было абсолютно невозможно. Поэтому я его с собой не взял. Двое штанов, одни запасные, теплый свитер, ватная брезентовая куртка Юлика, меховая шапка и зимние ботинки. Вот, что я с собой взял.

Мы летели с Андреем в Западную Сибирь навстречу облакам, которые на нас наплывали, и всем техническим приключениям.

В гостинице мест не оказалось, и нас разместили на квартире, которая принадлежала сервисной базе. Мороз на улице стоял в минус тридцать градусов и незаметно пробирался в нашу квартиру. У нас у каждого была своя комната. Я у себя, чтобы повысить температуру, начал судорожно откручивать декоративные панели, которые закрывали отопительные батареи и не давали теплу идти в комнату. В комнате сразу стало теплее. Андрей зашел ко мне и удивился.

– Чего это у тебя так тепло?

– Я декоративные панели снял. Переезжай ко мне. Вдвоем теплее будет. Есть свободная кровать. У тебя под окном тоже с батареи снимем декоративную панель.

Когда мы снимали у его кровати декоративную панель, которую он занял в моей комнате, вошла комендант и спросила:

– Что это вы делаете?

– Панель снимаем. В комнате холодно, – ответил я.

– Уезжать будете, обратно прикрутите, – попросила она.

– Хорошо, – кивнул я.

– Я вам еще два комплекта теплых одеял принесла, – сказала комендант.

– Это кстати, – обрадовался Андрей и забрал у нее одно одеяло себе.

Другое одеяло она бросила мне на кровать.

В цехе ремонтного завода нефтяной компании мы с Андреем готовили станцию управления и вентильный двигатель к работе. Проверили оборудование на работоспособность. Запустили от станции управления новый двигатель, похожий на длинный цилиндр с подключенными через разъем проводами, лежащий тут же в цехе не полу. Двигатель нормально заработал. Со станцией мы обходились бережно. Обтерли тряпочкой, закрыли на все замки и основной отсек, и вспомогательные. Проследили за погрузкой. Когда станцию и двигатель увозили на месторождение, вышли на улицу проводить машину, увозившую оборудование на скважину.

В цехе было тепло. Стоило выйти на улицу, как мороз под тридцать градусов начинал сразу щипать щеки и нос.

Мы с Андреем поехали в гостиницу готовиться к вечерней работе на скважине, оделись потеплее и приготовились ехать на запуск. Запуск – это самая торжественная и ответственная часть любых испытаний, как и начало эксплуатации оборудования на скважине.

За нами в гостиницу прислали «Ниву». Мы сели в нее и поехали на запуск. Мела поземка. Холод набрасывался на машину и туманил передние и боковые стекла. По извилистым дорогам нас привезли на месторождение. «Нива» остановилась у вагончика, куда мы и поднялись по ступенькам. В вагончике уже сидело наше руководство в лице Павлинова, Шкоды и Вороновского старшего. Они прилетели днем, на день позже нас, чтобы сразу попасть на запуск. Пришли мастер по ремонту скважины и мастер по добыче и сказали, что можно начинать запуск. После запуска оборудования в работу мастер по добыче должен был подписать акт мастеру по ремонту скважины ПРС о том, что скважина принята в работу.

– Все готово, – сказал мастер по ремонту скважин.

Руководство посмотрело на нас с Андреем. Намечался наш выход. Мы вышли из вагончика, спустились на снег и по тропинке прошли к платформе, на которой стояло оборудование. Поднялись по металлическими ступенькам и подошли к нашей Станции Управления.

Дул пронзительный ветер. Снег бил по лицу колючими зарядами. Мороз щипал нос, щеки и все лицо.

– Питание подано, – сказал нам топтавшийся тут же электрик.

В какой-то момент мне показалось, будто ветер дует с такой раздевающей силой, что я на морозе стою совершенно голый, что на мне совершенно нет никакой одежды. Прошли какие-то секунды, а я уже весь замерз.

Андрей включил автомат цепей управления. На станции засветился экран бортового контроллера и загорелась красная лампочка. Всё шло нормально. Контроллер быстро загрузился. На экране появилось начальное меню, которое предлагало начинать работу. Красная лампочка говорила о том, что двигатель находится в готовности к работе и находится в состоянии «Стоп». Андрей посмотрел на меня. Я кивнул, и он нажал на зеленую кнопу «Пуск». К нашему большому разочарованию и огорчению ничего не произошло. По экрану должны были побежать стрелки, которые говорили о том, что двигатель разгонялся. Красная сигнальная лампочка должна погаснуть и замигать желтая лампочка, которая говорила о том, что двигатель находится в запуске. Красная лампочка, несмотря ни на что, продолжала гореть ярким светом. Андрей снова нажал на кнопку «Пуск». И снова ничего не произошло. Инстинктивно он ключом открыл станцию управления, чтобы осмотреть внутренние контрольные сигнальные лампы зеленого цвета, расположенные на блоках и платах, которые говорили о работоспособности всей аппаратуры. Едва он открыл дверь, как сильнейшим порывом ветра ее так, распахивая, рвануло и так ударило о внешнюю стенку станции, что послышался жуткий удар и нехороший треск. После этого экран бортового компьютера погас, что означало выход из строя станции управления. Дальнейшее наше присутствие у станции становилось бессмысленным. Обескураженные мы постояли и отправились докладывать руководству о случившемся. Андрей был очень расстроен. Его только назначили начальником отдела станций управления, где работал я, Гена Широкин, Юлик Гарсон, Миша Пирожков. И вот такой дебют. В вагончик мы вошли красные от мороза, с хмурыми мокрыми лицами, из которых ветер из глаз выдул и заморозил слезы, из носов текли замерзающие в сосульки сопли и меховые шапки возле лиц белели белесым инеем, который образовался от нашего дыхания.

– Станция отказала… Мы не запустили двигатель, – сказал Андрей.

Руководство ничего не поняло и сидело с таким видом, как будто ничего другого они и не ожидали.

– Надо было попробовать разобраться в этой ситуации, – сказал Вороновский старший.

– Мы пробовали… – сказал растерянно Андрей.

– Что? – спросил Вороновский старший.

– Не получилось, – ответил Андрей.

– Ладно, – сказал Павлинов. – Надо разбираться.

Он единственный правильно оценил наш замерзший и плачевный вид.

– Сейчас начнется, – сказал Вороновсий старший, предчувствуя разбирательства и негатив местного руководства.

– Ничего, всякое бывает, – сказал Павлинов, понимая, что сейчас не время для самобичевания.

На другой день мы приехали в цех подготовки оборудования, куда перед нами завезли станцию управления, осмотрели заснеженный, заиндевелый корпус станции, открыли основную дверь, которую чуть не оторвало ветром, и увидели разорванные провода, висевшие вдоль двери. Вид порванного жгута выглядел удручающе. Станция еще не отошла от мороза. Я посчитал количество порванных проводов.

– Что у вас? – спросил появившийся около нас Вороновский старший.

Андрей растерянно молчал.

– Да, ничего, – ответил я как можно спокойнее и бодро. – Пять проводов спаять, проверить связи и можно запускаться в работу.

– К нам комиссия собирается, – сказал Вороновский старший и ушел.

Я достал из чемоданчика паяльник и принялся спаивать провода. Проверили тестером правильность пайки. Подсоединили разъемы отключенных блоков. Не дожидаясь комиссии, чтобы проверить работу станции до них, подали напряжение и включили станцию. И в это время раздался взрыв. Что-то полыхнула внутри станции. Комиссия с нашими руководителями вошла как раз во время взрыва.

– Что у вас здесь бабахнуло? – спросил главный инженер завода, которого многие за глаза называли «Мистер Нет».

Все произошло, как нельзя, вовремя.

Андрей отрыл дверь и разглядывал место взрыва. Пришлось отвечать мне.

– У нас внутренний жгут порвался. Мы его восстановили. Соединили разъемы, включили питание и здесь как бабахнуло.

– Все правильно соединили? – спросил Павлинов.

– Правильно, – ответил я.

– Может что-то в разъеме? – спросил кто-то из комиссии.

– Нет, в разъеме все нормально было – сказал я. – И разъемы хорошие самолетные, серии РМД.

– Может быть, это кто-то нам сделал? – спросил неуверенно Шкода. – Устроили короткое замыкание.

Такое иногда происходило, когда конкуренты в лице представителей разных компаний устраивали технические подвохи, что устраняло конкурентов. Устроить взрыв оборудования на территории нефтепромыслового завода – это чрезвычайное происшествия. Нас могли просто выгнать с территории предприятия и все. Но в нас уже поверили.

– Кто это мог сделать? – спросил Мистер Нет. – Вы куда-нибудь отходили?

– Нет, – ответили мы с Андреем и отрицательно покачали головами.

– Это влага, – сказал член комиссии, главный технолог завода. – Станция еще только отходит от мороза. В разъемах на улице образовалась изморось. Станция постояла в помещении, изморось превратилась во влагу. Какое напряжение в разъеме?

– Это Блок Управления Вентилятором, БУВ. При включении питания в разъеме двести двадцать вольт появилось.

– Ну, вот, в разъем попала вода, образовалась влага, подали напряжение и получилось короткое замыкание. После улицы станция должна постоять в помещении несколько часов и оттаять. Сразу включать ее нельзя, – сказал главный технолог.

Такое предположение всех удовлетворило.

– Это скважину за нами оставите? – подергал за пиджак Мистера Нет Павлинов.

– Скважину новую дадим. Та уже в работе. Никто вас ждать не будет, – сказал строго Мистер Нет и пошел к выходу.

Остальные руководители ремонтной базы пошли за ним следом.

Я раскрутил разъема блока БУВ и увидел закопчённые внутренности. Копыть легла на все контакты черным слоем. Я почистил разъем, мы подождали пока станция наберет тепло и проветрится, соединили разъемы. Снова включили станцию управления. Она заработала. Все контрольные сигнальные светодиоды светили зеленым светом.

– Так что же это было? – спросил я, имея в виду случившееся на скважине, когда двигатель не заработал.

– Во время транспортировки станцию на скважину от тряски какие-то разъемные соединения отошли и в разъеме потерялся контакт, – сказал Андрей.

Я кивнул головой. Эту версию мы оба приняли. Хотя в нашей технической среде присутствие на главных пусковых этапах работы руководства считается плохой приметой и имеет название «эффект присутствия». Считается, во время присутствия начальства на ответственных моментах приводит к нестандартным и нештатным ситуациям из-за нервозности работающих исполнителей. Именно поэтому, как нам потом объяснили нефтяники, запуски скважин в работу производится именно поздним вечером или ночью, чтобы быть уверенными, что никакое начальство и проверяющие не приедут.

Второй запуск нашей установки производился днем. Мы заранее проверили работу двигателя в скважине до приезда руководства и когда они приехали, легко запустили установку в работу.

Уезжали со скважины все в хорошем расположении духа. Руководство улетело в этот же день. Мы улетали, как запланировали, на следующий день. Установка должна была проработать несколько месяцев. После чего нам обещали подписать акт о прохождении промысловых испытаний. При этом в акте нам собирались написать, что следующие поставки оборудования мы должны поставить с телеметрической системой, которую мы только собирались разрабатывать.

Когда мы вернулись, я увидел, как Юлик старается запустить свой источник питания в работу. Я подошел к нему, рассказал о том, как проходили испытания, и спросил, кивая на источник питания:

– Ну, что заработал?

– Нет, – сказал огорчено Юлик. – Не работает. И не понято, в чем дело. Я так делать больше не буду.

Это вызвало у меня улыбку, потому что именно так говорил Юлик, когда его схема вдруг начинала работать не так, как он предполагал.

В это время испытания наши конкурентов завершились неудачно. Их моноблок, длинной более двенадцати метров, куда входил и двигатель, и насос, и протектор и телеметрическая система не прошел испытания, потому что треснул, сломался, когда его загружали в скважину. Для того, чтобы опустить моноблок в скважины, они специально спроектировали ложе, которое им не помогло. Стало понятно, что конкуренты промахнулись с концепцией. Нельзя было делать оборудование моноблоком, в единой конструкции. При поломке двигателя, насоса, протектора или телеметрии, нужно было вынимать блок из скважины и везти на завод для ремонта. Оказалось, что в этой системе не был решен вопрос по ремонтопригодности. К тому же из-за высоких технологий с получением больших точностей оборудование получалось очень дорогим. Оставалось одно преимущество: добыча нефти на высоких скоростях до ста двадцать тысяч оборотов в минуту. Что тоже не оправдывалось из-за того, что повышался износ оборудования и еще при таких скоростях менялась структура нефти. Она из известной маслянистой фракции, превращалась в суспензию, обогащенную пузырьками, и количество добытого в связи с этим флюида не увеличивалось. Оптимальная скорость вращения двигателя с насосом составляла примерно шесть тысяч оборотов в минуту. Старый и опытный нефтяник Матвей Яковлевич Гаксбург, который нас курировал в нефтяной компании, оказался предельно прав, когда предлагал нам вести разработку в рамках применяемых, унифицированных устройств. Еще одним плюсом применения готовых устройств являлось использование готовой ремонтной базы.

Скоро после промысловых испытаний нас пригласили работать в ОАО «РИНК, которая входила в известную нефтяную корпорацию. Нам повысили зарплату, и обещали для нашего коллектива арендовать отдельное здание. Теперь не возникало необходимости кому-то, что-то доказывать. Мы работали каждый день по восемь часов и обрели уверенность. Точнее сказать, мы получили передышку, потому что, если вы заняли какое-то место в производстве нефтяного оборудования, нужно идти вперед и дальше, чтобы доказывать свое место в этой жизни.

Как раз в это время я понял, что такое команда. Хорошо подобранная команда может решать любые задачи по выбранному профилю работ. В нашей команде были хорошие электронщики, программисты и руководители.

К этому времени мы разработали для авиационного завода привод для рулей и нашу работу приняли. Все складывалось для нас совсем не плохо.

Барьер боли

глава третья

На работе все приободрились. Мы отмечали праздники и дни рождения. В обеденный перерыв бегали в соседний магазин за тортами, покупали подарки юбилярам. Что ни говори, успех в жизни имеет большое значение.

Прошло какое-то время после смерти матери и свалившихся на меня невзгод. За работой я постепенно пришел в себя. С Галей я не общался и старался не обращать на нее внимание. Глазами мы не встречались. Единственно, что я мог себе позволить это задержать на ней взгляд, когда она проходила мимо, и то из-за того, что не сразу понимал, кто идет. Если я заранее знал, что это она, определяя ее по голосу или по походке и стуку каблуков, то отворачивался и смотрел в другую сторону. Также поступала и она. Один ее вид напоминал о той боли, которую я испытал и которую больше не хотел испытать.

После того, как с работой у меня наладилось, ко мне стали приходить мысли о том, что нужно найти спутницу жизни. Где можно познакомиться мужчине с женщиной? Таких мест не так уж много для тех, кто живет размеренной жизнью: на работе, по пути на работу и с работы, в командировках. На работе со мной работали симпатичные молодые женщины, мамочки и те, которые только вышли замуж. На замужних женщин я категорически не обращал внимание, чтобы не попасть в ту ситуацию, из которой мне пришлось выпутываться. Хотя, где и в какой капкан ты можешь попасть, предугадать невозможно. В командировках зачастую было не до знакомств и ухаживаний из-за загруженности работой. В то же время там возникали знакомства и игра взглядов. Это всегда видно, что ты нравишься девушке, и понятно, что она из себя представляет и что может получиться не то, что хотелось бы. И, казалось бы, нужно только подойти, все остальное она сделает сама, но сознание того, что игривости не вполне достаточно для серьезных отношений, заставляло не откликаться на внутренние порывы. Нежелание оставаться одному, вот что двигало и мотивировало меня. Мать дала мне метод, при котором семья могла устойчиво существовать из двух человек. Мне нужна была вторая половина. Я сам мог готовить, убирать квартиру, ходить в магазин, стирать и гладить белье. Но важна была налаженность жизни, душевная успокоенность, устойчивость. Для нормального протекания жизни нужно, чтобы на работе все было хорошо и дома. На работе у меня было все хорошо. Дома не хватало налаженного быта, наполненности жизни.

После работы я заходил в магазин около дома, покупал продуты и шел домой. Хлеб я покупал довольно часто, в неделю раза два. Мать приучила меня есть все с хлебом. «Ешь с хлебом, – говорила она. – А то не наешься». Сказывались послевоенные времена и традиции прежних лет. С мамой я полюбил хлеб и все мучное. Пирожки, блины, пельмени, торты, макароны, пирожное. Я любил мучное и все сладкое. Оно обеспечивало во время еды быстрое насыщение. Поэтому в магазин за хлебом я ходил чаще других. Неожиданно я заметил, что девушка, у которой я покупал хлеб, мне подает нарезной батон и половинку черного хлеба особенно. Она давала мне его в руки, а не клала на прилавок, как делала обычно, немного дольше задерживала мой хлеб в своих руках и старалась мельком заглянуть в мои глаза. Это была очень милая девушка, душевная, мягкая, простая. Такие девушки созданы для семьи. Казалось бы, бери в жены и живи счастливо. Но что-то меня останавливало. Конечно, я любил хлеб, но не настолько, чтобы жениться на его продавщице. Именно поэтому я перестал ходить в этот магазин за хлебом. Скоро я заметил, что и другие продавщицы из продуктовых магазинов смотрят на меня как-то особенно. Сначала я не понимал, в чем дело, а потом понял. Неженатый мужчина имеет на себе некую печать годности, которая говорит всем женщинам о том, что этот мужчина холост, хозяйственен, неплохо одет, вежлив, сдержан, аккуратен, непьющий и при деньгах. Такого можно прибрать к рукам и сделать из него сначала кандидата в мужья, а затем и мужем.

У меня наметился общий поворот к лучшему. Началась новая жизнь. Это чувствовалось во всем. На лице появилась улыбка успешного человека. Такая улыбка притягивает людей. С человеком, у которого на лице такая улыбка, хочется общаться и кажется, что он знает что-то такое, чего тебе не ведомо и чего очень не хватает. Именно тогда я понял, что улыбка полная оптимизма, а именно такой улыбкой располагает успешный человек, как ни что другое, помогает в общении на любом уровне по работе и в быту. Она помогает спрятать за нее недостаток компетенции, защититься от хамства, обеспечивает дружелюбие, уравновешенность, выражает готовность понять и помочь. С такой улыбкой я работал, с такой улыбой ходил по улице и заходил в магазины. Теперь в магазины около дома я не ходил, потому что там работали девушки и женщины, которые имели на меня виды. С работы я заходил в продовольственный магазин, расположенный около предприятия, где мы работали, покупал молоко, сыр, колбасу, хлеб, а часто один хлеб и прогулочным шагом шел через парк домой. И в этом магазине я заприметил одну девушку, которая обладала привлекательной фигурой и приятной внешностью. Как-то с Володей Птицыным мы зашли в магазин за тортом перед каким-то празднованием. Стояли около витрины, шутили и рассуждали, какой торт лучше купить. И когда мы определили и выработали консенсус в отношении двух тортов, я попросил продавщицу нам помочь.

– Скажите, пожалуйста, какой торт лучше? Я выбрал вот этот торт с белым кремовым верхом, а мой коллега выбрал шоколадный.

– Мне больше нравится с белым верхом, – ответила девушка приятным голосом. – Там есть безе и приятная вафельная крошка с орешками.

– Вот, – сказал я Володе с улыбкой и полный благодарности, что меня поддержали.

Тому ничего не оставалось, как со мной согласиться.

– Пожалуйста, помогите нам купить именно этот торт, – сказал я как можно галантнее.

– Для вас это так принципиально, чтобы я вам помогла? – спросила она с робкой улыбкой.

– Да, – кивнул я, понимая, что она особенно захотела сказать слово принципиально, потому что оно рассказывало о стиле ее мышления.

Продавщица достала с витрины торт, накрыла пластиковой крышкой, перевязала ленточкой и протянула мне.

– Спасибо, – сказал я, и мы снова обменялись улыбками.

Именно вот этот обмен улыбками подействовал на меня впечатляюще. Я припомнил, как все происходило, что она говорила, и что говорил я. Каждое слово мне врезалось в память и крутилось заезженной пластинкой. Когда мы выбирали торт, она ходила за прилавком грустная и серьезная. Как только я попросил ее нам помочь, она все просияла, как будто именно этого и ждала. Она очень милая, подумалось мне и захотелось в тот же миг вернуться назад в магазин. Я был уверен, что она хотела продолжить со мной общение. «Для вас это принципиально?» – крутилось у меня в голове. Она как-то особенно сказала слово «принципиально». Я подумал, что она достаточно интеллектуальна для продавщицы. Это слово оказалось для меня проводником в мир ее жизни. Она должна быть умна, судя по тому, как она строила предложения и с каким выражением говорила. Я шел с Володей на предприятие и вспоминал ее улыбу, которой остро начинало не хватать. Мне было уже не до поедание торта, поздравлений и чаепития. Хотелось снова зайти в магазин и увидеть ее. Я еле дождался завтрашнего дня, чтобы зайти в магазин и купить хлеба. В этот день она не работала. Я купил хлеб и ушел домой. Теперь я понимал, что работа в магазине посменная и продавщицы работают через день. Только в следующий раз я смог ее увидеть, потому что в магазине работа продавцов велась через день. Я подгадывал, чтобы именно она отпустила мне хлеба. И она, как будто тоже стремилась отпустить мне хлеба и продуктов вместо других продавщиц, невольно опережая напарниц. Мы оба отмечали друг друга и улыбались, показывая, что наши встречи обоим приятны.

Я пришел к такому времени жизни, такому состоянию, когда возникало ощущение, что я делаю свою жизнь сейчас в эту самую секунду, что я сочиняю, складываю свою историю жизни и могу в данный момент сделать ее такой, какой захочу. Действительно, все это теперешнее, что сейчас со мной происходит, и есть самое стоящее в моей жизни. Все, чему не стоило находиться в моей жизни, я мог выбросить, не присваивать себе. Была мать, которая говорила, что этого делать нельзя, это нехорошо, поступать нужно иначе. И она во многом была права. Была жена, которая тоже что-то такое говорила и являлась хранительницей очага и соблюдала обычаи и верила в приметы и говорила, что чего-то делать нельзя, а что-то можно, но иначе. Был уклад жизни, под который мне следовало приноравливаться. Все, происходившее сейчас, имело значение для меня и для моей новой истории, потому что истории моей жизни до этого из-за незначительности, казалось, совсем и не было. Все происходящее теперь касалось лично меня и моей работы, потому что я видел плоды своего труда. Раньше я делал блоки, проверял платы, проектировал пульты и стенды проверки и не знал, как это работает в производстве и в эксплуатации. Сейчас же я делал все то же самое, но присутствовал на заключительной стадии внедрения оборудования и передачи его заказчику. Я собирал материал для модернизации оборудования, его усовершенствования, улучшения качества, наблюдал за спросом и ощущал свою значительность и категоричную нужность в эту секунду.