Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

Исход противостояния разрешился. Фактически династия Годуновых пала 7 мая 1605 года.

При медленности тогдашних коммуникаций весть о катастрофе дошла до столицы нескоро, а когда стало известно, что войско передалось Самозванцу, бояре сразу перестали его именовать этим нехорошим словом. Все покинули юного царя. В Москве появились агитаторы Дмитрия, столичное население заволновалось. Бывший глава комиссии по расследованию угличской трагедии Василий Шуйский, который совсем недавно клялся, что царевич погиб, теперь заявил горожанам обратное: Дмитрий-де спасся, а вместо него убили какого-то поповского сына.

1 июня в Кремль ворвалась «площадь». Царя и его семью арестовали. Охрана даже не пыталась их защитить. Всем было ясно, что Годуновым конец.

Разумеется, начались грабежи и бесчинства – насильственная смена власти всегда приводит к анархии. Исаак Масса пишет: «Во время грабежа некоторые забрались в погреба, где стояло вино, и они перевернули бочки, выбили днища и принялись пить, черпая одни шапками, другие сапогами и башмаками, и они с таким жаром предались питию – на что они все там падки, – что потом нашли около пятидесяти, упившихся до смерти». Этот жуткий эпизод выглядит символическим предвестием долгого смертного запоя, в который скоро сорвется вся страна.

Тем временем в лагере победителей происходило следующее.

Из армии к Дмитрию отправилась делегация во главе с князем Иваном Голицыным. «Царевич» сначала не поверил своему счастью и, кажется, заподозрил ловушку. Он не поехал в Кромы сам, а откомандировал своего представителя привести войска к крестному целованию.

Затем, по-прежнему издали, распустил дворянское ополчение и большинство стрельцов. Ход оказался очень неглупым. Служивые с удовольствием разошлись по домам и разнесли по всей Руси известие о победе Дмитрия. В домассмедиальную эпоху трудно было найти более эффективный способ оповещения страны о великой перемене.

Но и после этого Дмитрий предпочитал держаться от наполовину уменьшившейся правительственной армии на расстоянии. Он взял к себе Басманова, а при войске оставил Василия Голицына. Окруженный поляками и казаками, Самозванец следовал позади, не торопясь занять покорившуюся Москву.

У этой неспешности имелись свои причины.

Во-первых, перед торжественным явлением нового государя кто-то должен был устранить прежнего, хоть и арестованного, но еще живого.

Эту грязную работу взялся исполнить Василий Голицын, давний ненавистник Годуновых. 10 июня свергнутого царя и его мать, вдовствующую царицу, убили, объявив народу, что они покончили с собой. Теперь престол был пуст. Это злодеяние свершилось если не по прямому приказу Самозванца, то по его молчаливому согласию. Во всяком случае, непосредственные исполнители, дворяне Михаил Молчанов и Андрей Шерефединов, скоро окажутся в кругу ближних помощников нового царя (о первом из них мы еще услышим).

Было и другое неотложное дело хоть и не кровавое, но тоже неприятное: требовалось сместить патриарха Иова, верного соратника Годуновых. С главой церкви церемониться не стали: содрали со старика облачение и выслали из столицы в монастырь. У Дмитрия уже был наготове преемник, рязанский архиепископ Игнатий, поспешивший отречься от Годуновых раньше других церковных иерархов.

Ну и, наконец, победитель желал дождаться официального признания Боярской думой, высшим правительственным органом.

Самозванец остановился в Туле, истребовав бояр к себе. Делегация отправилась, но в нее не вошли первые лица Думы – ни Мстиславский, ни Шуйские, должно быть, опасавшиеся кары за участие в войне. Дмитрий грозно разбранил прибывших к нему вельмож. Это произвело на них большое впечатление – они сочли, что он ведет себя, «яко прямый царский сын».

Наконец, явились на поклон и главные бояре. Они приготовили новому властителю торжественную встречу в подмосковном Серпухове, поставив пышные парчовые шатры и пригнав дворцовые кареты. Доставили царские наряды, регалии.

Но и теперь Самозванец не торопился. Сначала он сменил кремлевскую стражу и разослал по всем городам грамоты о восшествии на престол.

Убийство Годуновых. К. Маковский

Только 20 июня, почти через полтора месяца после победы, Дмитрий триумфально въехал в Москву при огромном стечении народа. Буссов записал, что горожане кричали молодому царю: «Da Aspodi, thy Aspodar Sdroby» (вероятно, «Дай, Господи, те, Государь, здоровья!») и «Thy brabda Solniska» («Ты вправду солнышко!»).

Дмитрий очень хорошо понимал важность массовых зрелищ и умел их организовывать. Вскоре после прибытия он заставил москвичей расчувствоваться, устроив целый спектакль из встречи с «родной матерью» – бывшей царицей Марией Нагой, давно постриженной в монахини. Инокиню Марфу везли из дальнего монастыря, и любящий сын почтительно устремился ей навстречу – но не очень далеко: столичный люд должен был насладиться трогательной картиной.

Царь ехал верхом, небыстро, так что толпа не отставала.

Марфа в ее положении, вероятно, признала бы родным сыном кого угодно, так что здесь проблем не возникло. Эта женщина вообще не отличалась принципиальностью. Как мы увидим, она и в будущем всегда будет говорить то, что потребуется.

В селе Тайнинском мать и воскресшее дитя упали друг другу в объятья и простояли так не менее четверти часа, чтобы все успели насмотреться и прослезиться.

Представление удалось на славу.

Теперь передачу власти можно было считать завершенной. Нового государя признали и Дума, и церковь, и родная мать, и «площадь».

Воистину удивительно, откуда в совсем молодом человеке сыскалось столько ума и ловкости.

Царь Дмитрий Первый

Сведения о правлении Лжедмитрия были сильно цензурированы при следующем монархе Василии IV, которому требовалось очернить своего предшественника и оправдать его убийство. Грамоты Дмитрия Иоанновича и почти все официальные документы были преданы сожжению. Не жаловали Самозванца и позднейшие официальные историки: дореволюционные – за то, что узурпатор, советские – за то, что привел на Русь «польских оккупантов». Вот почему восстановить картину этого короткого царствования не так-то просто.

Попробую опираться не на суждения, а на факты, благо сохранились довольно многочисленные записки иностранных свидетелей. Им тоже не во всем следует доверять, но, сопоставляя разные источники, можно реконструировать события с определенной степенью достоверности.

Если рассматривать деятельность Дмитрия непредвзято, возникает ощущение, что это был правитель с большим потенциалом. Многие его начинания и поступки выглядят привлекательно. Одна из причин, по которой после него объявились и второй, и третий Дмитрии, видимо, заключается в том, что первый самозванец оставил о себе в народе хорошую память. Многим хотелось верить, что этот добрый и везучий государь опять спасся.

Правда, новому царю досталось неплохое наследие. В последний год годуновской власти положение с продовольствием исправилось. Правительство научилось перераспределять ресурсы зерна между областями, а затем подоспел и хороший урожай. Появился дешевый хлеб, голод закончился.

Но Дмитрий своими указами еще и улучшил экономическое положение страны – прежде всего тем, что ввел свободу торговли и промыслов. Он отменил ограничения на въезд в страну и на выезд. Из-за этого товаров стало больше, цена на них упала. Люди теперь могли позволить себе то, что раньше было недоступно. Выражаясь по-современному, заметно поднялся уровень потребления.

Помогло и то, что царь отменил плату за судопроизводство, удвоил жалованье судьям и дьяческому сословию, начал строго наказывать за взятки. На любые злоупотребления теперь можно было жаловаться хоть самому государю – на это Дмитрий отвел два дня в неделю, среду и субботу. Конечно, челобитчики со всей страны прийти со своими проблемами к царю не могли, но сама идея того, что на всякое лихо можно найти управу, была очень важна.

Скрынников цитирует случайно сохранившийся манифест от января 1606 года, где «служилым и всяким людям», объявляется, «что царское величество их пожаловал, велел их беречи и нужи их рассматривать чтоб им ни в чем нужи не было и они б служивые и всякие люди царским осмотрением и жалованием по его царскому милосердию жили безо всякие нужды».

Известно, что царь велел составить новый кодекс законов, в котором крестьянам снова разрешалось уходить от помещика в Юрьев день, но этот свод документов впоследствии был уничтожен. Беглых крепостных теперь разрешалось разыскивать и возвращать к хозяину в течение не более чем пяти лет. Появился и указ, облегчавший участь кабальных холопов: после смерти кредитора они должны были освобождаться от рабства.

Известно также, что Дмитрий постоянно толковал о важности образования и, подобно Борису Годунову, собирался отправлять юношей на учебу за границу, а в Москве думал создать университет, подобный Краковскому. Одним словом, по выражению Костомарова, «для Русской земли это царствование как будто обещало хороший поворот жизни».

Пока Самозванец был изгнанником, он очень легко раздавал авансы полякам и иезуитам, суля территориальные уступки, католизацию Руси и что угодно. Но, заняв престол, благоразумно не стал выполнять этих обещаний. Сигизмундову послу он сказал, что одержал победу благодаря признанию русского народа, а не по милости поляков, которые бросили его в самый трудный момент (что, как мы знаем, отчасти было правдой). Ни Смоленска, ни Северской земли король не получил.

Было еще обещание помочь Польше против Швеции, и царь вроде бы велел войску начать приготовления, но война с северным соседом не соответствовала тогдашним интересам русского государства, и Дмитрий отказался участвовать в ней, сославшись на возражения Боярской думы.

Католизация страны ограничилась тем, что около царского дворца построили небольшой костел для приехавших в Москву поляков. Сам Дмитрий и не помышлял объявлять народу о своем переходе в латинскую веру, да с его религиозной индифферентностью, кажется, и не вспоминал об этом.

В своей переписке с Сигизмундом новый государь с самого начала держался не просто как равный, а как властитель великой державы. Он объявил себя императором. (Позднейшие цари от этого иностранного титула отказались, вернулся к нему лишь Петр I.) Это была не пустая декларация. Дмитрий действительно собирался превратить Россию в империю: намеревался завоевать Крым и Причерноморье, начать наступление на Турцию, создав и чуть ли не возглавив коалицию христианских государств. Он начал собирать близ крепости Елец войска и припасы, чтобы идти походом на Азов, заключив военный союз с Польшей, Империей, Венецией и Францией. К французскому королю Генриху IV молодой царь относился с особенной симпатией, хваля этого монарха за то, что тот старается облегчить жизнь народа. Маржерет пишет, что Дмитрий даже хотел отправиться в заморское путешествие, чтобы «посмотреть на Францию».

Во всем этом, конечно, ощущается привкус прожектерства и мегаломании, естественной для человека, так высоко взлетевшего из ничтожества. Но верно и то, что для Дмитрия энергичная внешняя политика и военные триумфы были самым верным способом укрепить свое в высшей степени сомнительное положение.

Чего-чего, а энергии у молодого государя было много.

Он всюду успевал. Каждый день заседал в Думе, где поражал бояр своей ученостью, остротой суждений и красноречием. Лично обучал войска, щеголяя меткостью пушечной стрельбы и наездническим мастерством. Разбирал петиции, составлял законы, вносил изменения в сложный придворный этикет, вникал в тысячу разных мелочей.

Царь Дмитрий и бояре. И. Сакуров

Все пишут, что Дмитрий не был жесток. Расправившись с Федором Годуновым чужими руками, он больше не проливал крови. Никто из бояр, сражавшихся против Самозванца и казнивших его сторонников, не подвергся каре. Даже уцелевшие Годуновы в скором времени были амнистированы и возвращены на службу.

Помимо природной незлопамятности такая линия поведения строилась и на трезвом расчете. Дмитрий однажды сказал в частном разговоре, что в его ситуации можно править двумя способами: суровым мучительством либо щедрым великодушием, и он выбирает второе.

Хитрый и предприимчивый Василий Шуйский, вечно участвовавший в каких-то интригах, почти сразу же затеял заговор против еще непрочной новой власти, но был изобличен и предан суду. Его не пытали – он сам во всем признался и плакал, просил прощения за «глупость». Боярина подвели к плахе – и по царскому приказу помиловали. А через короткое время Дмитрий всех Шуйских вернул из ссылки, обласкал и приблизил.

Летом 1605 года в Москве произошел опасный инцидент, который хорошо демонстрирует, с одной стороны, ум, а с другой – милосердие царя.

Столичных жителей очень раздражали скопившиеся в городе поляки, которые действительно вели себя спесиво и беспутно. Одного из них, шляхтича Липского, даже пришлось арестовать. Виновного приговорили к битью батогами – обычному тогдашнему наказанию за мелкое правонарушение.

С польской точки зрения, такая экзекуция для дворянина была бесчестьем, и товарищи кинулись отбивать Липского у приставов с оружием в руках. Драка переросла в кровавое побоище. Против поляков поднялся весь город. Мелкое происшествие грозило перерасти в уличную войну с непредсказуемыми последствиями.

Дмитрий сумел не только урегулировать конфликт, но и никого против себя не настроить.

Народу он объявил, что накажет поляков и при необходимости велит палить по ним из пушек. Трое шляхтичей, зачинщиков драки, в самом деле были схвачены.

Однако и поляки, боевые товарищи Самозванца, в обиде не остались. Арестованных царь потихоньку отпустил, а жолнеров и гусаров успокоил денежными подарками.

До поры до времени всё утихло.

Государь отказывался признавать чопорный церемониал дворцовой жизни. Он запретил приближенным благоговейно водить его «под локоток», не молился перед трапезой, не любил пышности. Ко всему любопытный, непосредственный, он велел советникам разговаривать с ним свободно, не раболепствуя. По городу разъезжал без охраны, и не в карете, а верхом, иногда даже заходил в лавки. Такого царя на Москве никогда не видывали.

Вместо старого тесного дворца Дмитрий велел выстроить новый, затейливой архитектуры с горницами, обитыми веселой разноцветной тканью. Там играла музыка, там пели и пировали.

Помимо обычных царских забав – охоты, медвежьих боев – государь развлекался и небывалыми прежде игрищами: велел построить большую снежную крепость и на радость зрителям устроил потешный штурм.

«Москва стала изменять свой суровый характер, – пишет Костомаров. – Теперь уже не преследовались забавы, как бывало в старые годы: веселые скоморохи с волынками, домрами и накрами [барабанами] могли как угодно тешить народ и представлять свои «действа», не чинили наказания ни за зернь [кости], ни за тавлеи [шашки]. В корчмах наряжались в хари [маски], гулящие женки плясали и пели веселые песни».

Нечего и говорить, что подобные новшества многим не нравились, тем более что не все царские забавы, кажется, были невинны. Ходили слухи о том, что молодой государь с собутыльниками много блудит с мужними женами и девицами, в том числе даже с монахинями. Шептались, что он взял в наложницы Ксению, дочь покойного царя Бориса. Эту сплетню, в сущности, никем не подтвержденную, почти все историки повторяют как непреложный факт, хотя дьяк Тимофеев выражается более осторожно: удивительно, пишет он, если злодей не совершил над царевной «тайноругательное что».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Вероятно, от польского frant – «шут».