Цветные сны Олимпиады

– Да мы совсем недавно познакомились, зачем торопиться? Еще успею, какие наши годы, – пыталась отшутиться Вера.

– Иногда надо поторопиться, чтобы потом не было мучительно больно, – вздохнула мама. В ее случае привычные слова прозвучали до ужаса буквально.

– Хорошо, – Вера бережно взяла маму за слабеющую руку.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– И не слушай никого про всякие традиции типа «надо переждать год» и так далее…

– О чем ты? Перестань, пожалуйста, ты еще поправишься и на моей свадьбе будешь самой красивой. После меня, конечно, – подмигнула Вера.

– А то! – поддержала страусиную игру мама.

Через три дня ее не стало. А еще через три дня Игорь сделал Вере предложение. Он правильно выбрал момент – Вера была под впечатлением от маминых слов, ее отец – под гнетом чувства вины перед ушедшей супругой. «Я был плохим мужем, особенно в последнее время, – сокрушался он на поминках жены. – Все спрашивал, от чего ты устала? Работаешь всего по 6 часов в день, только пришла домой – сразу на диван. Все чего-то придирался… Так ничего и не понял». Когда Вера сообщила ему, что собирается замуж за Игоря, он только махнул рукой, мол, делайте, что хотите… Через две недели Вера улетела в Стокгольм заканчивать сбор материала для диссертации, а вскоре после возвращения домой она вышла-таки за Игоря замуж.

Марфа была свидетельницей на свадьбе со стороны невесты. Никто из Вериной «песочницы» не был приглашен на свадьбу. Что Веру привлекало в девятнадцатилетней студентке, для бывших подруг стало тайной и поводом для предположений о нездоровой тяге к однополой любви. Другие версии им в голову просто не приходили. Для Марфы Верина просьба тоже стала неожиданностью, но отказаться от такой важной миссии она не могла. «А что я должна делать?». – «Ничего, просто расписаться в нужном месте, что ты подтверждаешь чистоту наших намерений, – улыбнулась Вера. – Завтра мы идем подавать документы».

«Но я же совсем не знаю твоего Игоря». – «Тебе и не надо. Это простая формальность».

На следующий день свадебная тема забуксовала.

– Знаешь, Настя, как-то все очень странно… – вдруг засомневалась Вера.

– Что именно?

– В паспорте Игоря не хватает страницы… Ну, той, где ставится штамп.

– То есть?

– Ну, запись о браке, чего тут непонятного?

Марфа впервые уловила раздражение в голосе старшей подруги. Обычно Вера говорила спокойно, даже слишком спокойно, так, что Марфе хотелось найти и подкрутить у нее винтик, отвечающий за темп и громкость звука.

– И чем сердце успокоилось? Короче, как он это объяснил?

– Сказал, что был женат, давно развелся, но развод так и не оформил – не было времени. Вспомнил об этом только вчера и не стал заморачиваться – просто взял и выдрал страницу.

– Но это же глупо, в нашем цифровом веке все ходы записаны.

– Ты такая умная, только строем не ходишь! – старая солдафонская шутка слетела с языка Веры с язвительной интонацией.

Этот разговор начал напрягать Марфу. Она-то здесь при чем? Вера была старше Марфы на восемь лет, а вела себя так, как будто Марфа (в тот момент для нее еще Настя) была намного опытней и искушенней в отношениях с противоположным полом.

– Так что в итоге?

– Я сказала, чтобы он сначала развелся официально, а потом уже заводил разговор о свадьбе. Обещал все сделать быстро, у него там есть какие-то прихваты, вроде бы…

Действительно, уже через неделю Игорь был официально свободен и с новым паспортом взамен «потерянного». Заявление было подано, дата свадьбы назначена, банкет в ресторане заказан.

А через неделю после свадьбы Вера сбежала…

– Он забрал у меня телефон, ключи от дома и паспорт.

– А как ты вышла из дома без ключей?

– Ты ничего не понимаешь, – опять начала возмущаться Вера. – От моего дома. От квартиры. Папиной. И маминой. Моей. Он сказал, что, если я уйду от него, он вообще меня прибьет.

Слезы в больших карих глазах Веры снова встали в боевую позицию. В тот момент, когда она потянулась за салфеткой, чтобы вытереть мокрые глаза, Марфа заметила свежий кровоподтек на Вериной руке, чуть выше локтя.

– Не хочешь мне рассказать, что все-таки произошло?

– Он вообще какой-то неадекватный, – начала тараторить Вера, как будто боялась не успеть уложиться в отведенный лимит времени. Если бы не драматизм ситуации, Марфа не преминула бы ввернуть что-нибудь про словесный понос или что «Остапа понесло», или еще какую-нибудь заезженную остроту, но тут промолчала, опасаясь, что поток подробностей внезапно прекратится.

– Представляешь, он уже на третий день после свадьбы начал распускать руки. Я ему ничего такого не сказала. Сначала мы хотели сходить в кино, потом я долго одевалась, красилась… Он начал злиться: «Ты еще долго? Ты еще долго?». А потом шваркнул на пол всю мою косметику. Я ему говорю: «Ты что, дурак? Знаешь, сколько это все стоит?». Он говорит: «Еще раз так скажешь, сама на пол полетишь». Я думала, он шутит, а он толкнул меня так, что я упала и ударилась головой о дверь. Потом он испугался: «Верочка, Верочка, прости меня! Только не уходи. Я тебе все куплю». Короче, в этот день мы никуда не пошли. Остались дома, помирились, напились шампанского, пересмотрели кучу фильмов про любовь, решили, что у нас все намного интересней, чем в этих голливудских мелодрамах… Ты меня вообще слушаешь?

– Конечно. Я все слышу: у вас интересней, чем в голливудских мелодрамах. Просто итальянские страсти! Зато нескучно, – попыталась разрядить обстановку Марфа.

– Тебе легко говорить, – обиженным тоном отреагировала Вера. – Твой Иван с тебя пылинки сдувает.

– Уж как твой Игорь с тебя пылинки сдувал, все видели! Может, ты все усложняешь? Может, у него неприятности, он просто сорвался, а потом сделал выводы и попросил прощения.

– Так сегодня все повторилось, только еще хуже. Мы заказали пиццу, доставка задержалась, курьер сказал, что застрял в пробке. Ты не представляешь, как Игорь на него наехал! Одной коробкой он ударил его по голове, а вторую сунул ему прямо в физиономию. А когда тот завозмущался, Игорь сказал, что заставит его ползать на карачках и с пола жрать эту пиццу. Я вообще обалдела. Говорю: «Ты что делаешь?! Успокойся!». Он схватил меня за руку и выставил за дверь, а когда курьер ушел, Игорь вернулся и говорит мне: «Слушай сюда: еще раз вякнешь, когда тебя не просят, я тебе рот скотчем заклею». Я поняла, что с ним лучше не спорить. Еще он сказал: «Задумаешь от меня уйти, я тебя вообще прибью». И забрал мой телефон, паспорт и ключи от моего старого дома. Сказал, чтобы я собиралась, он метнется по делам быстро, «туда-обратно», и мы куда-нибудь сходим поесть. Пока он был в туалете, я тебе и позвонила с его телефона, он его в прихожей оставил.

– Мда-а-а… Вообще жесть! – вырвалось у Марфы. – И что теперь?

– Пока его не было, я успела кое-что собрать, не все, конечно, главное, новую шубу норковую засунула в баул, а остальное как-нибудь потом после развода заберу, – деловым тоном отчеканила Вера.

«Ну, слава богу, про шмотки заговорила – значит, пришла в себя», – улыбнулась Марфа. Она тоже любила стильно одеться, но, в отличие от подруги, никогда не делала из вещей культа и всегда прикалывалась над Верой, когда у той зажигались хищные огоньки в глазах при виде очередной брендовой шмоточки.

– А-а, это та шуба из мексиканского тушкана? Так вас обманули – это шанхайские барсы! Я знаю их по оттенку!

Вера не обижалась – она была очень терпима к Марфиным шуткам. В ее «песочнице» таких шуток никто не понимал и не цитировал классиков, а она, по желанию отца, была уже без пяти минут кандидатом филологических наук, так что «положение обязывало» разбираться в известных цитатах.

– Думаю, все же тебе лучше домой, к папе, меня он быстро вычислит по исходящему звонку, надо было удалить мой номер.

– К папе очень стыдно – начнется «Я тебя предупреждал, что этот Игорь какой-то мутный, так тебе вожжа под хвост попала, прям так замуж приперло, не могла год подождать с материных похорон… отца никогда не слушаешь, бла-бла-бла-бла-бла…», – Вера сделала характерный жест пальцами правой руки, имитируя движение клюва какой-то дефективной птицы.

– Зато к твоему папе он точно не пойдет – побоится.

– А ты сможешь меня отвезти?

– Вообще-то мы с Иваном кое-кого ждем, может, возьмешь такси?

– Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – Вера умоляюще сложила руки. – Я сейчас всех боюсь, а вдруг он кого-то подошлёт?

– Это уже паранойя. Ладно, погнали – «раньше сядешь, раньше выйдешь».

На этот раз старенькая Mazda сопротивлялась как могла, ворчливо сообщая подругам, что никуда ехать не собирается – у нее выходной, воскресенье. В это время она должна стоять на парковке под окнами съемной квартиры в окружении однопородников и спокойно отдыхать после нервной будничной езды и бесконечного дерганья «газ-тормоз» в городских пробках. После настойчивых уговоров хозяйки («Ну, давай, моя хорошая. Надо ехать. Кто, если не мы?») с третьей попытки машина все же завелась и, покашливая, поехала на другой конец города.

Иди ты со своим утюгом!

Старый лифт стонал и дребезжал, как пепелац без гравицапы из фильма «Кин-дза-дза», с трудом забираясь на одиннадцатый этаж панельного дома брежневской эпохи.

– Не могли найти ничего поприличней, – пробурчал Павел, переминаясь с ноги на ногу в тесном пространстве давно не ремонтированного лифта.

– С милым рай и в шалаше, что тут скажешь… – вступилась за молодую пару Липа.

– Посмотрим на этого милого, может, он вообще не подходит нашей Маруське.

– Ну, это уж не нам решать. Сама разберется, кто ей подходит, а кто нет. Свободу попугаю!

– Вот-вот! И я про то же. Достали уже со своей свободой… Может, этот попугай трансвестит какой-нибудь или трансгендер – сейчас это модно.

– Господи, ну хватит уже… Какой трансвестит?! Чего ты все ворчишь? Думаешь, мне эта затея нравится? Надо все же доверять собственной дочери. Вспомни себя в этом возрасте.

– Вот только лечить меня не надо. «Тренируйся, вон, на кошках».

Неизвестно, чем бы закончилась очередная супружеская пикировка, если бы в этот момент «пепелац без гравицапы» судорожно не подпрыгнул и не сдал чуть вниз, медленно открывая исписанные афоризмами двери.

Металлическая дверь на этаж была предупредительно открыта. За дверью стоял молодой человек ботанистого вида в гарри-поттеровских очках и домашних тапочках на босу ногу.

– Здравствуйте, я Иван, а вы, вероятно, Марусины родители?

– Да, все верно. Я Пал Михалыч, а это Олимпиада Рэмовна. А где Марфа?

– Проходите, пожалуйста, она скоро будет.

Липа и Павел молча вошли в обшарпанную прихожую съёмной квартирки. Неловкая пауза явно затянулась.

– А позвонить ей нельзя? Может, все-таки уточнить, куда она запропастилась?

– Да в том-то и дело, что позвонить ей нельзя – вон ее телефон на тумбочке. Она куда-то выбежала как ошпаренная, сказала, на пять секунд, но уже прошло два часа.

– Пять секунд-пять секунд… Где-то я сегодня уже это слышал, – Павел иронично хмыкнул и посмотрел в Липину сторону.

– Да… Она у нас девушка стремительная, у нее все решается быстро. Может, ей пришла в голову какая-то важная идея, например, сделать приятный сюрприз. Она у нас творческая единица, – Липа попыталась встать на сторону дочери и разрядить обстановку.

– Вздумалось – сделалось… Вся в мать.

Липа бросила укоризненный взгляд на Павла и быстро сменила тему:

– Давайте, что ли, знакомиться… Чего зря время терять.

– Да. Конечно. Проходите, пожалуйста, – смутился Иван и, неловко потоптавшись на месте, сделал галантный жест рукой в сторону маленькой гостиной. Она же служила и спальней, и кабинетом. В небольшой нише стоял старый диван-книжка, вдоль центральной стены красовался полированный сервант, а в углу громоздился настоящий монстр – огромный трехстворчатый шкаф из той же полированной коллекции. «Допустим, это винтажный стиль, допустим, это недорого, допустим, Марфе все равно», – в голове у Липы пронеслось сразу несколько оправдательных версий.

– Мы пока еще тут как следует не устроились, – Иван поймал оценивающий взгляд потенциальной тещи.

– А-а, так у вас есть «перспективка», – поддел молодого человека Павел и украдкой подмигнул Липе. Липа терпеть не могла, когда Павел начинал говорить известными фразами из анекдотов. Предполагалось, что все окружающие должны быть в теме, но в данном случае в теме была только она, и странное подмигивание Павла могло еще больше смутить Ивана. А если и Иван был в теме, то это вообще швах! – показаться незнакомому человеку сразу во всей своей жлобской красе… Липа начала заметно нервничать: только бы Павел не впал в конкретику!

– Это из анекдота про Шарика. Не слышал, нет? – Павел-таки сел на своего конька.

«У-у-у, как все запущено…» – Липа поняла, что ситуацию уже не спасти.

– Так вот, – начал Павел, – замело в Простоквашино все дороги – ни пройти, ни проехать. Родители дяди Федора застряли в деревне на целую неделю, все продукты закончились, сидят, горюют, а Шарик под окном на улице спрятался, сидит и подслушивает, о чем это они говорят. Вот отец и говорит: «Ну все – хана нам, сейчас последние запасы доедим и будем хрен у Шарика сосать». Тут подходят к Шарику кот Матроскин с дядей Федором. «Пошли, – говорят, – по сугробам в соседнюю деревню за продуктами». А Шарик им: «Не-е, вы идите, а у меня тут перспективка есть», – захохотал Павел.

Липа вздернула брови и огорченно вздохнула, всем своим видом показывая: «Вот так и живем…».

Иван покраснел и опустил глаза, промямлив «Ну, да, смешно…».

– А чайник у вас есть в вашем хозяйстве? – Липа снова взяла ситуацию в свои руки. – Мы же вам торт принесли и стильно-модно-молодежные чашки в подарок. Думали, вы вместе с Марфой откроете, – Липа принесла из прихожей подарочную коробку. – Впрочем, чашки можно и старые взять, а чай, надеюсь, у вас найдется? Можно даже из пакетиков, как в студенческие времена.

– Кстати про студенческие времена, – Павел поерзал на диване, стараясь принять непринужденную позу. – Я вот тут еще один анекдот вспомнил. Так вот. Одному парню очень понравилась девушка-однокурсница, но он не знал, как с ней познакомиться. А жили они в одной общаге, только парень жил на первом этаже, а девушка – на пятом. Общага была старая, без лифта, естественно. Вот друг ему и говорит: «А ты попроси у нее утюг, рубашку погладить, вот и познакомишься». «Хорошая идея!» – подумал парень и начал подниматься на пятый этаж. Поднялся с первого этажа на второй и представил себе: «Вот скажу я ей: „Привет!“. И она мне: „Привет!“. Я ей: „Пойдем в кино“. Она мне: „Пойдем“». Поднялся на третий этаж и представил: «Вот начнем мы с ней встречаться, и будут у нас серьезные отношения. Шпиливили всякие». Поднялся на четвертый этаж: «Вот мы поженимся, уйдем на съёмную квартиру». Поднялся на пятый: «А тут дети пойдут: пеленки, распашонки, сопли, памперсы…». Постучался в дверь, открывает ему девушка и улыбается, а он ей: «Иди ты со своим утюгом!».

Липа покачала головой, всем видом показывая Павлу, что он «как ни пернет, все в лужу» – тоже из анекдота, только прям про него.

– Мы, пожалуй, пойдем, – произнес Павел, вставая с дивана и протягивая Липе руку. – А Марфа, когда объявится, пусть позвонит.

Через пару часов, когда Липа действительно начала волноваться, раздался телефонный звонок. Это была Марфа.

– Ты где пропадала все это время? Так не делается. Мы как добрые дурни приперлись с подарками, а тебя ветром сдуло.

– Телефон дома оставила. С Верой ездила. Сначала за ней, потом к ее отцу, потом в полицию. Долго рассказывать. А вы не знаете, где Иван, случайно? Я пришла домой, а тут ни его самого, ни его вещей. На мои звонки не отвечает, прислал какую-то странную СМС: «Иди ты со своим утюгом!».

– Это нормально. Просто не твой человек. Лучше с ра зу.

– Там случайно папа ничего лишнего не наговорил?

– Да нет. Все как обычно. Думаю, Иван больше не придет. И ты давай собирай манатки и дуй домой.

– Ну нет. Здесь останусь. Зря, что ли, мы за месяц вперед заплатили и залог внесли. И потом, я так устала… Просто без задних лап.

– Ладно, отдыхай, потом поговорим.

– Кстати, Вера просится к тебе на консультацию, возьмешь?

– А куда я денусь? Дай ей мой телефон, договоримся. Только ты ей скажи, что я советов не даю.

– Знаю-знаю, «Все ответы на наши вопросы внутри у нас самих», ты только помогаешь до них добраться.

«Фира, дай кефира!»

Утреннее жужжание кофемашины заглушило традиционный понедельничный звонок. Липа успела взять телефон с последним сигналом рингтона.

– Я думала, ты уже убежала и даже лапки не пожала, – Глафира была в своем репертуаре и вместо утреннего приветствия выдала смесь легкого ворчания и претензии на оригинальность.

– А других версий не было? Лично я всегда стараюсь предположить три версии. Как минимум. Как учили. А ты, троечница, все перезабыла, – парировала Липа.

– О-о-о, началось… Теряем время!

Уже несколько лет они с Фирой начинали каждую новую рабочую неделю с совместного онлайн-завтрака. В это время все домочадцы с обеих сторон разбегались по своим делам, и подруги могли в полной мере наболтаться, рассказывая друг другу свои воскресные сны.

Их увлечение толкованием тайных ночных символов никто из домашних не одобрял: Павел всегда подтрунивал над Липой, Марфа вообще считала это полным бредом, та же ситуация была и в Фирином окружении. Она сама, ее мама, сын с женой и двумя детьми, две кошки и старый подпорченный йорик – все жили в одной большой квартире, и никто из них не собирался менять место жительства. В тесноте, да не в обиде. Зато в самом центре. В их густонаселенной квартире всегда стоял галдеж и то и дело летали молнии – каждый участник этого Ноева ковчега, включая подпорченного йорика, претендовал на лидерство, поэтому редкие минуты тишины были на вес золота.

По понедельникам Павел торопился на еженедельную утреннюю конференцию в своей клинике, Марфа убегала к первой паре. Фирины дети и внуки разбегались по офисам и детским садам, стареющая мама со своим йориком к утру одерживала победу в битве с ночной бессонницей и засыпала богатырским сном. Уличная дверь и в той, и в другой квартире примерно в одно и то же время плотно закрывалась, и вот тогда… можно было налить чашечку кофе и сесть в кресло, не напрягаясь, что кто-то рядом греет уши, накапливая информацию для критических насмешек.

– Итак, «что тебе снилось, крейсер „Аврора“ в час, когда утро встает над Невой?» – пропела Глафира. И, совсем не дожидаясь ответа на музыкальный вопрос, продолжила: «Крейсер „Аврора“ – это не фамилия и имя девушки. Я так, на всякий случай напоминаю. Для особо одаренных».

– Очень смешно. А «Невой» значит «не вой слишком громко, соседей распугаешь»? Ты это хотела сказать?

– Просто вспомнила старую песню. В школе на уроках музыки разучивали, и добрая половина класса была уверена, что это песня про девочку Аврору Крейсер. Вот тебе потерянное поколение девяностых – полное равнодушие к историческим объектам, несмотря на шаговую доступность.

– Я думаю, эта половина класса состояла из одних двоечников?

– Ну давай, отличница, колись, что на этот раз было интересненького?

– Давай ты первая, а то все я да я…

– А у меня все прозрачно, даже напрягаться не надо. Из того, что запомнила: стою на перекрестке, перекресток Т-образный, две дороги ровные, третья уходит за поворот – ее толком не видно. Я такая сначала в замешательстве, типа «куда податься бедному евр-рэю?», потом, естественно, почапала за поворот – любопытно же… Там ледяная гора. Огромная. Дальше никак не пройти, надо по ней карабкаться. Я, конечно же, ползу, цепляясь голыми руками за выступы, немного страшно. Вот рассказываю тебе, а в голове зазвучала песня:

«Не гляди назад, не гляди.Просто имена переставь.Спят в твоих глазах, спят дожди.Ты не для меня их оставь…».

Фира начала напевать знакомую с боевой юности песню. Голос у нее был красивый, тембр низкий с расщеплением – утомительные уроки сольфеджио и диплом с отличием об окончании музыкальной школы обеспечивали точное попадание в ноты. Анна Освальдовна, учительница сольфеджио, безусловно, была бы довольна – не зря мучилась с «бесталанными балбесами». Глафира уже сделала вдох, чтобы продолжить куплет, но у Липы было не так много времени, поэтому она шутливо поторопила подругу: «Тебе же ясно сказано: „Не гляди на зад“. Там случайно не сказали, на чей зад не глядеть?».

– Нет. Не сказали. Короче, до вершины горы я добралась и съехала вниз быстро так: тр-р-р… Прямо к многоэтажному дому. Еду в лифте. Поднимаюсь на восьмой этаж. Лифт тесный, в нем куча народу, все какие-то хмурые, в длинных пальто, воротники подняты, не смотрят на меня. Где-то между седьмым и восьмым этажами лифт застревает. Двери открываются, а там пустота. Народ стоит спокойно, никто не делает никаких резких движений. Потом лифт снова закрывается, и какие-то рабочие подтягивают его наверх. Я выхожу и просыпаюсь. Все! – облегченно выдохнула Фира, как студент, который всю ночь учил и, наконец, «все, что знал, рассказал». – Ну, и что там говорит наш замечательный Антонио Менегетти?

– Ну да, ты права, ничего интересного. Все прозрачно. Перекресток – выбор решения, пошла за поворот – тоже понятно, ты по-другому не можешь, хлебом не корми, дай найти приключения на свою попу (точнее, на твой зад, который сегодня ты уже упоминала). Гора сама по себе – понятный образ, хочешь достичь каких-то высот, ищешь удовлетворения.

То, что гора ледяная – тут как раз не так все радужно. Лед – это всегда что-то застывшее, неподвижное и холодное, у Менегетти это страх смертушки, но ты его преодолеваешь, цепляешься за выступы, потом достигаешь цели и скатываешься вниз, чтобы идти дальше.

– Вот спасибо, утешила, – хмыкнула Фира.

– Ну, ты же знаешь, это всего лишь версия, и «иногда сигара – это просто сигара», а лед – это просто лед. Ну, дальше все вообще понятно. Подниматься на лифте – желание изменить ситуацию к лучшему, но за счет внешних обстоятельств. Застряла в лифте – испытываешь затруднения в текущей жизненной ситуации, куча народу – твои клиенты, их у тебя слишком много, и все они приходят к тебе с проблемами. То, что они не смотрят на тебя – тоже абсолютно понятная тема. Ты же мне сама постоянно говоришь, что твоя работа тебя достала, и ты бы с удовольствием ее поменяла, но «где еще тебе столько заплатят». Вот тебе и перекресток. Короче, твой сон – про твою фрустрацию и про желание поменять работу. И все у тебя получится, но для этого должны появиться какие-то люди, готовые прийти тебе на выручку. Главное, ты вышла из лифта и с горы съехала, значит, преодолела все трудности с криками «Ура!» или «Да пропади все пропадом!». Неважно. Расслабься и жди нужных людей. Это не я, это тебе маэстро Менегетти передает пламенный привет.

– Ну, в принципе, я с ним согласна. А у тебя что?

– Как всегда все запутано. На этот раз прямо интрига для меня. Люди, фразы, числа. Какая-то бабка-профессорша…

– Чья бабка?

– Да в том-то и дело, что моя. Там, во сне. И зовут ее Александра Николаевна. Прикольная такая бабенция, но в жизни-то все совсем не так. Не могу пока подобраться, но чувствую, что за этим что-то есть.

– А как же призыв «Ловите знаки судьбы!»?

– Да вот пока крокодил не ловится, не растет кокос.

– И все, что ли?

– Ну, нет, конечно, там еще про Марфу.

– Кстати, как вчера погуляли на новоселье у молодых?

– Да никак. Они, похоже, разбежались прямо на старте. Думаю, это хорошо, как бы парадоксально ни звучало: лучше в девятнадцать лет получить собственный опыт драматических расставаний, пока нет детей, ипотек и прочных связей со свекровью, которая остается «в подругах» на всю оставшуюся жизнь. В этом возрасте страсти бурные, но проходят они быстрее. Как девятый вал – накрывает с головой и кажется, что «сердце гибнет в огне-ды-ша-щей ла-ве любви, пара-ру-пару-рам!», – пропела Липа. – У нас с тобой сегодня прямо концерт бардов-семидесятников.

– Почему бы и нет, – рассмеялась Фира.

– А после бури, по законам жанра, всегда «луч солнца золотой», – подытожила удачную метафору Липа, – а солнце – это новая встреча, может быть, самая важная в жизни. Кстати, там у меня во сне было число с литерой: 19-А. Про девятнадцать я поняла сразу – Марфе как раз девятнадцать лет, и накануне мы с ней немного поискрили. Я ей пыталась внушить, что в девятнадцать лет еще рано играть в семейную жизнь, она, естественно, мне бурно возражала, чуть не поссорились. А вот сейчас рассказываю тебе и понимаю, что литера «А» – это как план «А». Типа, «мистер Фикс, у вас есть план?». Коне-е-ечно! И этот план «А» не сработал. Значит, скоро появится план «Б».