Войга. Хроники

Вот и сегодня, когда она вернулась домой, а старуха по привычке покинула избу с закатом, ее вновь одолели уже привычные страхи. Из одного угла торчали огромные паучьи ноги, а по дальней стене мельтешила чья-то костлявая рука с тремя пальцами. И никакая логика не могла пересилить эти образы, родившиеся в голове ребенка, которого уже столько лет окружало неведанное колдовство и незримые духи старухи.

В ту ночь дверь распахнулась за полночь, отправляя сердце Лукерьи в пятки. В лунном свете на пороге стояла она – Веда. Ее седые волосы торчали в разные стороны, дыхание было таким, словно она от кого-то убегала. В подтверждение ее догадки, старуха плотно захлопнула дверь и в бессилии скатилась по ней на пол.

– Бабушка? – испуганным голосом позвала она свою кормилицу.

– Спи! – звериным рыком отозвалась ведьма на зов ребенка.

Девочка укуталась в медвежью шкуру, повернувшись лицом в стену. Она дрожала от страха, тщетно пытаясь успокоить собственное дыхания, сделав его как можно тише.

Старуха заползла в горницу и принялась что-то нашептывать. Она то напевала, то завывала, а то и по-звериному рычала. Веда до самого рассвета металась по избе, срывая все новые и новые коренья и бросая их в большой черный котел. Она то и дело черпала зелье и с жадностью поглощала его без остатка, а не получив желаемого результата, принималась вновь и вновь добавлять в свое снадобье новые и новые травы.

Лишь по утру она остановилась и бросилась прочь из избы. Ее не было долго. Лукерья с опаской и надеждой ждала ее возвращения. Она не знала, что именно происходило со старой ведьмой, да и не уверена была, что знание ей это было надобно. Но вот в одном девочка точно не сомневалась, без Веды ей несдобровать. Кому еще будет нужна такая бесполезная обуза? Ведь, по сути, она практически ничего не умела, да и не касалась в доме старухи ни готовки, ни чего бы то ни было еще. Она была так же бесполезна для этого мира, как и каждый день, что она проводила в нем.

Поэтому Лукерья была безмерно счастлива, когда скрипнула старая калитка. Еще больше света озарило ее душу, когда ведьма вдруг стала такой же, какой была до того, как ее сразило неведомое безумие.

Только вот не все вернулось на круги своя. Стала Веда частенько из дома уходить, а Лукерью напротив – за порог не пускать. А ночами… Ночами старая ведьма принялась шептаться с кем-то: то приголубливая невидимого собеседника, а то и вопрошая в слезах сжалиться над ней. Так и минули две недели, что показались девочке вечностью. Не знала она, чего ожидать теперь, но в одно веровала точно – что-то обязательно должно произойти, только вот хорошего в этом будет мало.

Так и вышло. Когда солнце спустилось за горизонт и на землю опустилась непроглядная ночь, в дверь избы постучался взрослый мужчина. Его волосы уже изрядно просеяла седина, а на лице отражалась печаль с примесью разочарования. За последнее время он был единственны гостем, что почтил их своим визитом. Отсутствие привычных набегов местных жителей не могло не тревожить Лукерью, поэтому его приход стал для нее настоящим глотком свежего, былого воздуха из ее прежней жизни, что сейчас она начинала ценить как никогда раньше.

Веда лишь слегка отворила дверь и грозно бросила в появившуюся щель:

– Не принимаю никого!

Мужчина просунул нос сапога, мешая старухе захлопнуть дверь перед его лицом.

– А чего же так? Молва ходила, что в услуге ты на доброе дело никому не отказываешь, – с улыбкой произнес он, поглаживая выпирающий живот.

– Захворала я, – ответила ему она и с силой пнула ногу чужака, выталкивая преграду.

Мужчина оказался сноровистым, он успел убрать ногу прежде, чем атака старухи настигла его. Он ухватился рукою за дверь и настежь распахнул ее перед собой.

– А я, пожалуй, все же загляну к тебе на огонек.

Он важным шагом прошел внутрь избы, бросая удивленный взгляд на девушку, съежившуюся на полу. Лукерья не знала, с доброй али нет мыслью он пожаловал к ним в дом. Но почему-то в глубине души, она продолжала радоваться его приходу, даже не смотря на такой наглый выпад.

Мужчина прошел в горницу и принялся пристально осматривать малочисленные пожитки, окружавшие его.

– Ты чей будешь? Зачем пожаловал? – с вызовом спросила Веда.

– Так, посмотреть в глаза твои бесстыжие захотелось, – спокойным тоном ответил мужчина.

– Чего это бесстыжие? – ведьма сделала такой вид, будто слова незнакомца оскорбили ее. Но Лукерья заметила, как дрогнула ямочка на ее правой щеке, а это означало лишь одно, старуха явно занервничала.

– Знаешь, а я ведь был в селе сейчас. Мои молодцы до сих пор за тобой там подчищают, – незнакомец провел пальцем по пыльному столу, а затем поднес его к губам, сдув собранную на нем серость.

– А с чего ты решил, что я виновата в их хвори? – Веда прижалась спиной к стене в горнице и принялась ползком пробираться вдоль нее.

– Так, а кто же? – мужчина вопрошающе посмотрел на свою собеседницу.

– А мне почем знать, каких духов эти дураки потревожили?

Лукерья, которая впервые слышала о бедах на селе, не смогла сдержать своего наивного любопытства и высунула голову из-за перегородки, пытаясь разобраться, что именно произошло.

Но ответа на свой единственный вопрос ей получить так и не удалось. Добравшись до угла, Веда вытащила из корзины с травами светящийся голубой камешек и бросилась на незнакомца. Ей удалось повалить тучного мужчину на пол, и она с безумной улыбкой приложила свое оружие к его щеке.

Лицо незнакомца оставалось таким же спокойным, как и прежде. Он лишь устало вздохнул, боковым зрением приметив голубое сияние и, в один миг скинув Веду с себя, поднялся на ноги.

– Колдун? – зашипела на него ведьма и принялась крутиться вокруг себя на четвереньках.

Лукерья лишь раз лицезрела это зрелище, когда сельчане дерзнули не позвать старуху на какой-то праздник. Тогда она сильно на них осерчала. Обернулась черной кошкой и пробежала промеж ног всего скота, призывая на него невиданную болезнь. Ох, и долго они потом прощения вымаливали у ведьмы, не зная, чтобы этакого ей снести, дабы простила она им их глупость.

Вот и сейчас темная пелена уже окутывала тело Веды. Вот-вот и предстала бы она перед ними в новом обличие, но…

Незнакомец быстро подскочил к ней и, схватив за шиворот, швырнул ее в дальнюю стену. Старуха разбила спиной глиняные горшки, некоторые осколки впились в ее кожу. Она изогнулась, а затем согнулась в три погибели, издавая дикий вопль. Мужчина вновь оказался подле нее. Он опустился перед ней на колени и двумя руками вцепился в ее ладонь, что все еще сжимала злополучный камень.

Веда закричала еще сильнее, а затем еще громче.

Мужчина поморщился и схватил лежащую на полу тряпицу. Он скомкал ее и запихал старухе прямо в зубы. Но это лишь слегка приглушило ее крики.

Ведьма принялась кататься по полу, размахивая своей рукой из стороны в сторону. Она даже несколько раз ударила свой кулак о деревянный пол, разбивая его в кровь. Но толку от этого не было. Не размыкались ее проклятые пальцы от всех этих действий.

И вдруг она увидела ее. Ту самую девочку, чье заплаканное, перепуганное лицо сейчас находилось прямо напротив нее. Веда собрала последние силы в кулак и что-то грозно прорычала сквозь свой замызганный кляп. А затем бросила камень прямо в ту, что не так давно сама приютила под своей крышей.

– А! – закричала Лукерья и вновь спряталась за перегородкой.

Она посильнее поджала под себя ноги, сотрясаясь в испуге. Девочка с широко раскрытыми глазами пристально смотрела на все сильнее и сильнее разгорающийся камень перед собой. И она была не единственной, кто с удивлением наблюдал за сияющим предметом.

Незнакомец подошел к ней ближе, потеряв последний интерес к бьющейся в конвульсиях ведьме.

– Как тебя зовут? – спросил он, поднимая камень с пола и пряча его в небольшой мешочек, висящий на своем поясе.

– Лукерья, – дрожащим голосом произнесла девочка.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать… Будет…

– А ты у ведьмы в ученицах была?

– Нет, – она бросила взгляд на истязающую саму себя старуху, а затем быстро отвела его в сторону, не в силах смотреть на ее страдания. – В нахлебницах.

– Сирота?

– Да.

– Знаешь, Лукерья, – мужчина опустился перед ней на корточки и мило улыбнулся. Сейчас его лицо показалось девочке таким добрым и радушным, что она окончательно уверовала себя, что перед ней сидит хороший человек. – Веда совершила грех.

– Какой?

– Видишь, как она мучается?

Девочка быстро кивнула.

– Так она замучила всю вашу деревню. Всех до единого погубила.

Она нервно сглотнула, представляя всех, кого она знала, умирающих вот так… Так же, как и Веда…

– Ты ведь совсем одна теперь осталась? – сказал он, не обращая внимания, что последний дух старой ведьмой еще не был испущен.

Лукерья вновь кивнула головой.

– А знаешь, ты ведь особенная, – с долей восторга в голосе произнес он. И тут же эти слова отразились огоньками жизни в глазах наивного ребенка. Он улыбнулся своей маленькой победе и продолжил. – Если пойдешь со мной, то я подарю тебе новый дом. А еще… Я научу тебя настоящему волшебству. Ты сможешь спасти очень много жизней, а коли останешься… Боюсь, что еще какая-нибудь деревня может погибнуть, и скорее даже далеко не одна…

Последние слова он сказал с неимоверной грустью и печалью, которые тут же отозвались в маленьком сердце неокрепшей души. Что сказать, он знал, что делал…

– Я пойду!

Митяй (228г. до н.э.)

Нельзя сказать, что семья Митяя была уж шибко бедной, но и зажиточными их точно назвать было нельзя. Жили как все: корова, огород да кур десяток. Дела в их доме всегда водились, никто на месте не сидел. Даже самая младшая сестра Митяя, которой, к слову, было всего пять лет от роду, и та всегда была при деле: то матери помочь прибраться, то курей покормить, а то и на подхвате у мужиков подсобить.

Митяй, по местным меркам, уже перешагнул ту самую черту, когда мальчиков в его поселении начинали называть мужчинами. Хотя по внешнему его виду взрослым его точно назвать было нельзя. Не было в его плечах той силы, которой могли похвастаться его братья, а в голосе все еще звучали тонкие нотки горного ручья. Да и похож он был больше на мать, нежели чем на отца: мягкие черты лица, аккуратный нос и пухлые губы делали его внешность довольно привлекательной, но в то же время и по девичьи милой. Однако, по селу говорили, что духом наш парень был силен. Смелости мальчонке было не занимать. Если и случалось местным парням затеять что-то опасное и героическое, то Митяй всегда бежал в первых рядах.

Мало кто догадывался, что страхов у этого юного мужчины был воз да малая тележка, и что главной причиной его, порой безрассудной храбрости, служила как раз-таки его женственная внешность, за которую Митяя так любили дразнить старшие братья.

Больше всего мальчик боялся не упокоенных душ умерших. Ведь именно о них в селе было так много преданий и сказаний. В жизни, правда, никто из местных с покойниками не встречался, но вот лишний раз приврать на эту тему любили все, особенно после чьих-то похорон. Мол, приходил ко мне усопший на заре, с собой звал, а когда я отказался – кинулся за мной в погоню. Причем ноги унести или спугнуть чем всегда рассказчику удавалось.

А вот Митяя от таких историй потом пол ночи кошмары мучали, да и каждый шорох пробирал до самых костей. Но несмотря на это, мальчик всегда тщательно скрывал ото всех свою тайну, зачастую оставаясь наедине с собственными страхами и домыслами.

Вот и сейчас он в глубине души трясся как осиновый лист, пробираясь по ночной тропе к горному роднику. Его послали набрать воды, потому что Дуня, по неловкости своей, разлила последние запасы в доме, за что, к слову, и получила весьма сильный подзатыльник тяжелой рукой своей матери. Это было единственным, что немного успокаивало мальчика в выпавшей ему нелегкой доле.

– Здесь нечего бояться, – говорил он сам себе. – Тут никого кроме меня нет и быть не может. Я не трус. Это просто ветки! Просто ветер! Ничего такого…

Он причитал так всю дорогу, вздрагивая от каждого шелеста и шороха. Но не только его слух зачастую играл с ним злую шутку. Зрение мальчонки так же спешило добавить ему новых впечатлений от поздней вылазки: то костлявая рука из кустов торчит, а то и чья-то нога подножку ставит. Приглядевшись, Митяй, конечно, осознавал, что за плечо его цепанула ветка, а не какое-то чудище, да и споткнулся он о торчащий из земли корень, а не о хладный труп, лежащий на дороге. Но вот послевкусие от таких видений почему-то проходило не сразу.

Мальчик испытал легкую радость, когда добрался до берега родника. Хотя на смену приятному чувству, очень быстро пришли новые опасения. Он вспомнил, как старик Хотен рассказывал жуткую историю: будто бы пару десятков лет назад в этом роднике жених утопил неверную невесту. Только вот неверность ее была пустым наговором завистливой девицы. Жених об этом узнал, но было уже поздно. Тогда все решили, что он спятил от горя, ведь тела девы так и не нашли. Решили на селе, что просто убежала невеста, не желая замуж за него выходить, а он сам от тоски любовной умом-то и тронулся.

Только после этого дела твориться страшные начали, вот и пришлось местным вспомнить про утопленницу, да и не добрым словом ее помянуть. Лишь после третьего трупа поняли сельчане, что обратилась былая невеста в духа мстительного, что всех мужчин подле реки за рукав хватает и в воду тянет топить, не в силах глазом своим покойным истинное лицо своего душегуба признать. Иначе три смерти объяснить, по их мнению, никак было нельзя… Уж больно странно, что за один месяц сразу трое погибли, да и где? В роднике, что ребенку по пояс?

Митяй встряхнул своей кудрявой головой, пытаясь отогнать воспоминания о словах болтливого старика. Вспомнил он, как еще мать говорила, что не было такого, и дед Хотен просто выдумал все, чтобы детвору потешить. Точно, за это-то он и будет сейчас держаться: брешит старик, право, брешит!

Немного помявшись еще с минуту, Митяй все же опустился вниз и зачерпнул ведром воды. Посмотрев на содержимое, мальчик понял, что за пол ведра ему дома спасибо не скажут, а заходить глубже в ледяную воду ему совсем не хотелось. Да и ночи уже не те стали, холодно больно в мокрых штанах до дома идти, путь то не совсем близкий, минут десять ходу будет, а то и больше. Развернулся в правую сторону и в соседних кустах отрыл черпак, местными припрятанный. Запустил он его вглубь, а затем в ведро, а потом еще и еще раз. Он даже злиться начал, что долго процесс сей идет, не очень хотелось ему здесь в одиночестве задерживаться.

С этой мыслью опустил он вновь черпак в воду, да только не потонул он в ней на этот раз. «Камень?», – успокаивая самого себя подумал Митяй и отвел черпак в сторону…

Под водой на него смотрело два голубых глаза. Мальчик замер в исступлении, но быстро перевел взгляд в сторону и приметил лунный след на водной поверхности чуть поодаль от этого места.

– Померещилось, – он попытался сказать это как можно более убедительно, и кажется, у него получилось.

Не глядя Митяй опустил черпак чуть в стороне от былой преграды, но провести им не получилось, вновь он во что-то уперся. Пытаясь сохранять спокойствие, мальчик посмотрел вниз, пробуя прогнать мираж перед своими глазами. Он, стиснув зубы пытался разглядеть в этих глазах отблеск от лунного сияния, он даже пытался представить, что ее нос – это торчащий камень, а губы – лоскуток от бабского платья. Но нет. Из-под воды на Митяя, не моргая и не двигаясь, смотрело лицо молодой девицы.

«Али помер кто?», – почему-то эта мысль сейчас не казалась ему такой ужасной, она явно была куда лучше, чем встреча с не упокоенной душой, тем более той, что всем мужчинам желает смерти.

Сложно уверить себя в чем-то, если и подпитать это нечем. Лицо ее параллельно его лица лежало, а тела у головы сей было не видать, да и поместиться ему здесь негде, берег все-таки. «Может, ей голову отрубили?», – подумал Митяй, уже не зная, кого больше ему бояться, головы этой или того, кто сотворить такое с ней мог.

Внезапно девушка под водой моргнула. Митяй подскочил на месте.

– Показалось! – быстро промолвил он, слово приказывая себе не паниковать.

А она… улыбнулась.

Он отскочил назад, теряя равновесие. Митяй ногами разгребал мелкую гальку, отталкиваясь от нее так быстро, что было мочи. Нет, не могло ему такое привидится. Мерещится лишь то, что растворяется перед глазами, представая в чем-то нормальном. Но это точно не мираж!

Он продолжал отползать назад, пристально наблюдая за родником, который с виду выглядел как обычно. Как обычно?

– Померещилось, – выдохнул мальчик, прекращая свой обезумевший побег.

Хлюп, хлюп.

За спиной?

Он напрягся и попытался отыскать тень врага на земле. Но ничего не увидел. Он знал, что нужно обернуться. Все его тело сейчас напряглось, он чувствовал каждую свою мышцу, обратившуюся в камень. Но прежде, чем он отвел взгляд за свою спину, он устремил его вперед.

Хлюп, хлюп.

Она стояла в одной лишь белой рубашке. Ее длинные волосы ниспадали вниз, прикрывая часть ее лица. Того самого лица, что он только что видел в воде. Вода стекала по ее телу, разбиваясь о водную поверхность, и каждым своим падением отмеряя биение сердца мальчонки.

Хлюп, хлюп, хлюп… Хлюп.

Резко она бросилась вперед, прямо на него. Он подскочил на ноги и спотыкаясь побежал прочь от нападавшей. Нет, это была не та невеста, что привязана к роднику. Это чудовище неслось за ним по всей чаще! Он слышал ее шаги, слышал, как ее тело ломало встречные ветки. Сомнений быть не могло, это не дух. У этой твари есть плоть! И эта плоть сейчас не сулит для него ничего хорошего!

Митяй, который уже так привык скрывать свой страх, запирая его внутри, не мог даже выдавить из себя крик. Но честно пытался это сделать, пытался позвать на помощь. Хоть как-то возвестить о своей беде. Но нет, горло словно пережало в ужасе. Какой звук? Ему сейчас и дышать было тяжело.

Он выбежал из зарослей и оказался в паре метрах от соседского дома. Туда! Срочно постучать! Там живет кузнец. Он сильный. Он поможет.

Митяй бросился к двери. Он колотил в нее изо всех сил. Но никто не открывал… Неужто спят, пока он тут помирает? Со злостью он пнул ногою дверь, и она слегка отворилась, упершись во что-то. Он обернулся, чудовище уже было совсем близко. Она шла прямо на него и широко улыбалась. Нет, ему срочно нужно попасть в дом!

Он налег всем своим весом и ему удалось-таки приоткрыть проход, достаточный, чтобы просочиться внутрь. Впервые в жизни он был благодарен своей худобе. Попав в сени, он захлопнул за собой дверь и, выхватив с пола засов, плотно заперся изнутри.

Всхлип, прерывистое дыхание. Нет, не это он жаждал сейчас услышать.

Митяй медленно начал разворачиваться навстречу этим звукам. И вдруг, зацепил ту самую преграду, что мешала ему отворить эту проклятую дверь. Внизу лежало окровавленное тело кузнеца. Из дальнего угла горницы на него смотрела его молодая жена, сидевшая на полу и прижимавшая к груди их годовалого ребенка. Чуть поодаль от нее стояла еще одна девушка, одетая в такую же рубашку, что была и на том чудовище, от которого он убегал. Она посмотрела на него из-за своего плеча, ее глаза не по-человечески горели голубым свечением. Она широко улыбалась, оголяя свои угловатые зубы. А жена кузнеца все сильнее и сильнее прижимала к своей груди молчаливого ребенка.

Девушка протянула к ней руку, и та содрогнулась. Она пыталась отползти, моля:

– Нет, нет! Прошу! Не надо!

Чудовище резко сжало пальцы в кулак, а молодая супруга прогнулась назад, выпуская из рук бездыханное тело своего чада. Она кричала, громко кричала. Ее крик возвестил Митяю трепещущее осознание – бежать некуда.

Бежать было не просто некуда, бежать было бесполезно. Хладные руки его душегубки уже проникли сквозь дверь и сомкнулись на его шее.

Тихая (228г. до н.э.)

Узкая проселочная тропинка плавно поднималась на небольшой холм. По ней резво, даже вприпрыжку, взобралась светловолосая девушка. Он все время убирала пряди непослушных волос со своего лица одной рукой, а другой весьма бесстыже задирала подол белого платья, давая волю в широком шаге хрупким молодым ножкам.

Добравшись до самой высокой точки своего пути, она выгнула спину и издала усталый вздох, вглядываясь вперед.

– А вот и Тихая, – прошептала девушка себе под нос, а затем поморщившись, обернулась назад и разразилась громким упреком в ночной пустоте. – Бабка! Давай пошевеливайся! Прибыли!

– Бабка-бабка! – запыхавшись недовольно произнесла старуха, которой такой подъем дался довольно нелегко. – Бесстыжая ты все-таки девка, Тина!

– Лучше быть бесстыжей, чем тобой! – дерзко отозвалась красавица.

– Хм, ну такой случай тебе скоро предстанет, – усмехнулась старуха.

– Случай не случай, а такой как ты точно не стану! – она чуть было не топнула ногой при этих словах, пытаясь выразить свое противостояние.

– Как же не станешь? Ты же моя наследница, – еще с большим злорадством произнесла собеседница.

– Наследница, а не ты! Разные вещи.

– Да одно ж по сути. Как не крути, а все мы одинаковые.

Старуха уже успела поравняться с девушкой на вершине холма и внимательно принялась вглядываться в силуэты небольшой деревеньки, почти не обращая никакого внимания на ее последующие препинания.

– А вот и нет! Я другой стану! Лучше!

– Дай тебе боги! – отрешенно бросила она ей в ответ и поправила выбившуюся седую прядь из толстой косы. – Плохо дело. Дыма не видать.

– Так лето же, чего топить-то?

– Да я не про то, – отмахнулась она от девицы и двинулась вперед, теперь уже изрядно прибавляя шаг.

– А теперь чего несешься? – удивилась девушка.

– Не чеши языком, лучше подмоги, – прямо на ходу она сунула ей в руки свой скромный узелок, девушка было опешила, но перечить не стала. Она забрала у старухи ее поклажу и молча последовала за ней.

Когда они добрались до окраины, страху замедлила свой шаг, при этом сделав не двусмысленный жест своей спутнице, приложив указательный палец к губам. Они словно две кошки пробирались в мертвой тишине, будто старались кого-то не спугнуть.

От этой мысли по спине Тины пробежал рой мурашек. Она до ужаса не любила всю эту часть своей жизни. В такие минуты она просто раз за разом повторяла себе одно и то же: «Надо просто это пережить. Просто сделать и все». Иногда ей хотелось даже закрыть глаза и просто проспать все это, мечтая, проснувшись пропустить всю неугодную часть.

Но нет, сейчас это было невозможно. Даже несмотря на то, что девушка уже от рождения являлась бедной обладательницей злополучной метки стертого бога, она все еще находилась в опасности ничуть не меньше других при встрече с его силами.

– Зайдем? – старуха махнула головой в сторону первого дома.

– Иди, – нахально отозвалась девушка, больше прикрывая своим неуважительным тоном собственные страхи, нежели на самом деле пытаясь насолить своей спутнице.

Старуха ничего ей не ответила, лишь покачала головой, а затем направилась в сторону слегка приоткрытой двери. Она легонько толкнула ее, но та не поддалась. Тогда старуха приложила чуть больше усилий, но и это не дало особых результатов, хотя немного проем все же расширился. Теперь в эту щель с легкостью поместилась ее голова, позволяя ей оценить обстановку внутри.

– Ох уж эти твари, – брезгливо констатировала она, вытаскивая свою голову назад. – Даже детей не пожалели.

– Это наши предки, – поправила ее Тина.

– Твои, не мои, – надменно произнесла бабка, словно припоминая девчонке недавний разговор.

Тина сморщила нос, но отвечать на это не стала, да и сказать ей толком-то было и нечего.

– Пошли, – скомандовала старуха.

– В следующую деревню? – надежда девушки тут же врезалась в отрицательный жест, исполненный головой ее спутницы.

Да, она прекрасно понимала, что рано или поздно им все-таки придется встретиться с неизбежным. Но почему-то поздно прельщало ее куда больше, даже не смотря на голос здравого смысла в ее голове, что усердно твердил об обратном.

Они все так же тихо и осторожно пробирались мимо бездыханных домов поселения. С каждым шагом сердце Тины все чаще сбивалось с ровного ритма. Чем дальше они уходили вглубь деревеньки, тем отчетливее в нос бил зловонный запах смерти, и тем чаще становились причитания старухи:

– Вот ироды-то, будто сами на их месте не бывали. Всех порешили, ни одного дыхания не слыхать!

– Тише ты! – взмолилась Тина, которая уже нутром ощущала неимоверную близость с этими самыми иродами и тварями.