Капитуляция

Эвелин могла представить, что последует, ведь портьеры были очень старыми, их давно требовалось заменить.

– Дайте-ка я угадаю. Они пытались определить, насколько безнадежно я впала в нищету.

– Похоже, их очень развеселил тот факт, что портьеры оказались изъеденными молью, – нахмурился Лоран. – А потом я услышал, как они говорили о крайне плачевной ситуации, в которой вы оказались, и чуть ли не прыгали от радости.

Эвелин застыла в горестном оцепенении. Ей не хотелось сейчас вспоминать детство, но что поделаешь…

– Моя тетя никогда не относилась ко мне доброжелательно, Лоран, она пришла в ярость, когда я так удачно вышла замуж за Анри. Она ведь считала свою дочь более подходящей кандидатурой для выгодного брака. Она посмела сказать это несколько раз, прямо мне в лицо, притом что я совсем не старалась привлечь Анри, не провоцировала его на ухаживания. Меня не удивляет, что они осматривали дом. Точно так же, как не удивляет и то, что они так счастливы, наблюдая мои нынешние лишения. – Эвелин пожала плечами. – Что ж, все давно в прошлом, и я собираюсь предстать перед ними любезной хозяйкой.

И все же, когда детские воспоминания замелькали в сознании, от досады Эвелин прикусила губу. В памяти вдруг всплыло, как она провела целый день, отглаживая платье своей кузины Люсиль, как горячий утюг обжигал пальцы, а желудок был таким пустым, что все внутри болело… Эвелин не могла вспомнить, что же такого ужасного натворила, в чем ее обвинили в тот раз, но Люсиль вечно выдумывала про нее всякие гадости, заставляя тетю находить все новые наказания.

Эвелин не видела свою кузину, которая теперь была замужем за сквайром, с момента ее свадьбы и надеялась, что Люсиль повзрослела, что теперь она не будет злорадствовать, увидев бедственное положение несчастной родственницы. Но Эвелин было совершенно ясно, что и Люсиль, и тетя по-прежнему настроены против нее. Это было так мелочно!

– В таком случае вы должны помнить, что она – просто дворянка, в то время как вы – графиня д’Орсе и по положению выше ее, – твердо произнес Лоран.

Эвелин от души улыбнулась ему. Но у нее не было ни малейшего намерения хвастаться своим титулом, особенно сейчас, когда финансовый вопрос стоял так остро. Она замялась, остановившись на пороге гостиной, которая была столь же обветшалой, как и спальня. Стены были выкрашены в приятный оттенок желтого, деревянные панели покрывала искусная резьба, но из мебели в комнате оставались лишь диван в золотисто-белую полоску и два кремовых стула, которые располагались вокруг стола с мраморной крышкой. И абсолютно все, кого Эвелин видела на похоронах, толпились теперь в комнате.

Войдя в гостиную, Эвелин тут же повернулась к гостям, оказавшимся ближе всех. Крупный, грубовато-добродушного вида мужчина с темными волосами неуклюже склонился к ее руке, рядом замаячила его крошечная жена. Эвелин силилась вспомнить, кто же это такой.

– Джон Трим, миледи, из трактира «Черный вереск». Я несколько раз видел вашего мужа, когда он останавливался по пути в Лондон, чтобы выпить и перекусить. Моя жена испекла вам булочки. А еще мы принесли немного превосходного чая сорта «дарджилинг».

– Я – миссис Трим, – сделала шаг вперед миниатюрная темноволосая женщина. – О, бедняжка, даже представить себе не могу, что вы сейчас переживаете! И ваша дочь – просто прелесть, вылитая вы! Не сомневаюсь, ей понравятся булочки. А чай, разумеется, для вас.

Эвелин совсем растерялась и не знала, что ответить.

– Заходите в трактир, когда сможете. У нас много чая самых изысканных сортов, миледи, вам они обязательно понравятся, – настаивала миссис Трим. – Мы об этом заботимся, уж будьте уверены!

Эвелин осознала, что эта корнуолльская женщина по-прежнему считала ее соседкой, несмотря на то что она прожила во Франции пять лет и была замужем за французом. Теперь Эвелин жалела, что с момента переезда в Розелинд так ни разу и не остановилась выпить чаю в трактире «Черный вереск». В противном случае она знала бы этих сердечных, добрых людей.

И, начав приветствовать сельских жителей, Эвелин поняла, что все они были полны искреннего сочувствия. А большинство женщин принесли ей пироги, кексы, вяленые фрукты и другие съедобные подарки. Эвелин была тронута… Она чувствовала, что донельзя взволнована состраданием, проявленным соседями.

Наконец поток сельских жителей иссяк, и они разбрелись по домам. Теперь, когда в комнате остались лишь родные, Эвелин увидела своих тетю и дядю.

Тетя Энид в компании двух дочерей стояла у камина. Энид Фарадей, дородная женщина, была одета в прекрасное платье из серого атласа, а ее шею украшало жемчужное ожерелье. На ее старшей дочери, Люсиль, инициатора великого множества детских несчастий Эвелин, тоже красовались жемчуга, а еще дорогое и модное темно-синее бархатное платье. Теперь Люсиль отличала приятная полнота, кузину все еще можно было назвать миловидной блондинкой.

Эвелин перевела взгляд на Аннабелль, другую свою кузину, еще не успевшую выйти замуж. Та была одета в серое шелковое платье, ее белокурые волосы отливали медом. Когда-то весьма упитанная, теперь кузина стала стройной и очень красивой. Аннабелль всегда брала пример с Люсиль и безропотно подчинялась матери. Эвелин невольно задалась вопросом, научили ли Аннабелль думать самостоятельно. Оставалось только надеяться, что да.

Тетя и кузины, вскинув брови, дружно уставились на Эвелин.

Эвелин вымучила из себя слабую улыбку, но ни одна из ее родственниц не удосужилась улыбнуться в ответ.

Эвелин обернулась к дяде, который как раз направлялся к ней. Роберт Фарадей, высокий тучный мужчина, имел вполне благородный вид. Старший брат отца Эвелин, он унаследовал состояние, в то время как ее отец получал свое ежегодное содержание и прожигал жизнь, пропадая в печально известных борделях и игорных домах. Внешне Роберт совершенно не изменился.

– От всей души сопереживаю твоей потере, Эвелин, – мрачно произнес дядя. Он взял обе ее руки в свои ладони и по-родственному поцеловал в щеку, несказанно удивив этим Эвелин. – Я любил Анри, очень любил.

Эвелин знала, что он не кривит душой. Роберт сдружился с ее мужем, когда тот в первый раз останавливался в Фарадей-Холл. В свободное от ухаживаний за Эвелин время Анри прогуливался с Робертом верхом, охотился в его компании или пропускал с ним по стаканчику бренди в кабинете. Роберт присутствовал на свадьбе в Париже и, в отличие от Энид, от души наслаждался церемонией. Впрочем, он никогда и не разделял глубокой неприязни своей жены к Эвелин. Если уж на то пошло, дядя всего лишь был несколько рассеянным и безучастным ко всему.

– Черт возьми, какая жалость! – продолжил дядя. – Я так любил этого парня, и он был так добр к тебе! Помню, как он впервые тебя увидел. Его рот широко открылся, а сам Анри покраснел, как рак, – улыбнулся Роберт. – И к тому моменту, как ужин закончился, ты уже прогуливалась с ним по саду.

Эвелин грустно улыбнулась.

– Такие прекрасные воспоминания… Я всегда буду хранить их в памяти.

– Конечно же этого не забыть. – Роберт пристально взглянул на племянницу. – Ты выдержишь это испытание, Эвелин. Ты была сильным ребенком и, очевидно, стала сильной женщиной. И ты еще очень молода, так что со временем обязательно оправишься от этой трагедии. Скажи, что я могу сделать, чтобы помочь тебе.

Она подумала об оловянном руднике.

– Я бы не прочь кое о чем с вами посоветоваться.

– Обращайся в любое время, – твердо ответил он и обернулся.

Энид Фарадей, улыбаясь, вышла вперед.

– Эвелин, я так сожалею о смерти графа…

Эвелин нашла в себе силы улыбнуться в ответ:

– Благодарю вас. Я нахожу утешение, напоминая себе, что сейчас он покоится с миром. Он очень страдал перед смертью.

– Ты знаешь, что мы поможем тебе всем, чем только сможем. – Тетя снова улыбнулась, но буквально впилась взглядом в дорогое черное бархатное платье Эвелин и жемчуг, который она надела с ним. Застежка ожерелья была инкрустирована бриллиантами. – Тебе нужно только попросить.

– Уверена, со мной все будет в порядке, – твердо произнесла Эвелин. – Но спасибо, что приехали сегодня.

– Как же я могла не присутствовать на похоронах? Граф был трофеем всей твоей жизни, – отозвалась Энид. – Сама знаешь, как я была счастлива за тебя. Люсиль, Аннабелль, подойдите-ка, принесите своей кузине соболезнования.

Эвелин слишком устала, чтобы ломать голову над очередным колким намеком, который позволила себе тетя, и не собиралась отстаивать свою версию оставшихся в прошлом событий. Сейчас она надеялась как можно быстрее завершить эту беседу, тем более что почти все гости уже ушли, и удалиться к себе. На первый план вышла Люсиль. Когда она обняла Эвелин, та заметила, как злобно сверкали глаза кузины, словно прошедших десятка лет и вовсе не было.

– Здравствуй, Эвелин. Я так сожалею о твоей потере!

Эвелин просто кивнула.

– Спасибо за то, что пришла на похороны, Люсиль. Я ценю это.

– Конечно же я пришла, мы ведь – одна семья! – улыбнулась кузина. – А это – мой муж, лорд Гарольд. Не думаю, что вы знакомы.

Эвелин слабо улыбнулась кивнувшему ей полному молодому человеку.

– Это так трагично – встретиться при подобных обстоятельствах! – воскликнула Люсиль. – Кажется, будто еще вчера мы были в той великолепной церкви в Париже! Ты помнишь? Тебе было шестнадцать, мне – на год больше. И я абсолютно уверена, что у д’Орсе была тогда целая сотня гостей, причем все – в рубинах и изумрудах!

Эвелин гадала, к чему это клонит Люсиль, – кузина явно собиралась подпустить какую-то шпильку.

– Сомневаюсь, что буквально все тогда были в драгоценностях.

Но, к сожалению, описание свадьбы в устах кузины выглядело более чем точным: до революции французская аристократия была не прочь продемонстрировать свое богатство. Вот и Анри потратил целое состояние на пышный прием, словно не верил, что завтра вообще наступит. Острый укол сожаления пронзил Эвелин, но ведь никто из них не мог предвидеть будущее…

– Я никогда не встречала такого множества богатых аристократов. Но теперь большинство из них, должно быть, не богаче нищих или даже мертвы! – Невинно хлопая глазками, Люсиль взглянула на кузину.

Эвелин едва могла дышать. Ну разумеется, Люсиль из кожи вон лезла, чтобы лишний раз напомнить, какой бедной стала теперь Эвелин.

– Как можно такое говорить, это просто ужасно! – вырвалось у Эвелин. Слова Люсиль вышли грубыми и жестокими.

– Ты упрекаешь меня? – не поверила своим ушам кузина.

– Я не пытаюсь кого-либо упрекнуть, – тут же отступила Эвелин. Она устала и не имела ни малейшего желания раздувать пламя старых войн.

– Люсиль, – неодобрительно вставил Роберт. – Французы – наши друзья, и они сильно пострадали, несправедливо пострадали.

– И очевидно, Эвелин – тоже, – ухмыльнулась Люсиль. – Только посмотрите на этот дом! Тут все давно обветшало! И, папа, я не возьму назад ни единого слова! Мы дали ей крышу над головой, и первое, что она сделала, – это заманила в свои сети графа, стоило ему только переступить наш порог! – И кузина воззрилась на Эвелин, не скрывая злобы.

Эвелин изо всех сил пыталась держать себя в руках, что было весьма непростой задачей теперь, когда она так нестерпимо устала. И она решила не обращать внимания на насмешливый намек, она ведь вовсе не охотилась за богатым мужем.

– То, что произошло с семьей моего мужа и его соотечественниками, – настоящая трагедия, – лаконично заметила Эвелин.

– А я и не говорила, что это не так! – раздраженно бросила Люсиль. – Мы все ненавидим республиканцев, Эвелин, ты ведь это прекрасно знаешь! Но теперь ты здесь, вдова в двадцать пять лет, настоящая графиня – и где же твоя мебель?

Люсиль ненавидела ее даже сейчас, подумала Эвелин. Она прекрасно знала, что не стоит отвечать, и все-таки не удержалась:

– Мы бежали из Франции, чтобы спасти свою жизнь. Нам пришлось многое там оставить.

Люсиль насмешливо фыркнула, и отец поспешил взять ее за локоть.

– Нам пора идти, Люсиль, а тебе ведь еще предстоит долгая дорога домой. Леди Фарадей, – решительно обратился Роберт к жене.

Кивнув Эвелин, он повел к двери Энид и Люсиль, Гарольд с Аннабелль последовали за ними.

Испытывая неимоверное облегчение, Эвелин немного расслабилась. Но тут на нее оглянулась Аннабелль, одарив робкой сочувственной улыбкой. Эвелин тут же выпрямилась, безмерно удивленная. В следующую минуту Аннабелль вместе со своей семьей скрылась в холле.

Ощущая, как с души упал тяжелый груз, Эвелин обернулась. Но чувство облегчения тут же испарилось, когда она оказалась лицом к лицу с двумя молодыми джентльменами.

Ей нерешительно улыбнулся кузен Джон:

– Привет, Эвелин.

Она не видела Джона со дня своей свадьбы. Кузен был высоким и привлекательным, он походил на своего отца и внешне, и по характеру. А еще на протяжении всех этих трудных детских лет он был для Эвелин кем-то вроде тайного союзника. Джон был ее другом, даже несмотря на то, что не решался открыто противостоять своим сестрам.

Эвелин бросилась в его объятия.

– Я так рада тебя видеть! Почему ты не заезжал? О, ты стал таким красивым!

Он отпрянул, покраснев.

– Теперь я – адвокат, Эвелин, моя контора находится в Фалмуте. И… я не был уверен, что стану желанным гостем, – только не после того, что тебе пришлось вынести от моей семейки. Мне жаль, что Люсиль все еще так ненавидит тебя.

– Но ты-то – мой друг! – совершенно искренне воскликнула Эвелин. Она перевела взгляд на стоявшего рядом с кузеном темноволосого красивого мужчину и тут же узнала его. Потрясенная, она почувствовала, как улыбка сбежала с ее лица.

Мужчина еле заметно улыбнулся Эвелин, но его темные глаза не осветились радостью.

– Люсиль просто завидует, – тихо заметил он.

– Трев? – недоверчиво произнесла Эвелин.

Эдвард Тревельян сделал шаг вперед.

– Леди д’Орсе! Польщен, что вы помните меня.

– Вы почти не изменились, – медленно произнесла Эвелин, все еще удивленная.

Тревельян проявлял к ней активный интерес до того, как в ее жизнь ворвался Анри. Наследник огромного состояния с несколькими рудниками и внушительных размеров фермой, сдаваемой в аренду, Эдвард, похоже, серьезно ухаживал за Эвелин – пока тетя не запретила ей принимать его в гостях. Эвелин не виделась с ним с тех пор, как ей было пятнадцать. Он был красивым и титулованным тогда; он был красивым и представительным теперь.

– Вы тоже. Вы остаетесь самой красивой женщиной, которую мне только доводилось видеть.

Эвелин почувствовала, что покраснела.

– Это, несомненно, сильно преувеличено; вы все такой же дамский угодник?

– Это вряд ли. Мне просто захотелось сделать комплимент своей давней и дорогой подруге, причем совершенно искренне. – Он поклонился и добавил: – Моя жена умерла в прошлом году. Я вдовец, миледи.

– Эвелин, – машинально поправила она. – Наверное, мы можем обойтись и без формальностей, не так ли? И мне очень жаль слышать это.

Эдвард улыбнулся ей, но его пристальный взгляд горел явным интересом.

В разговор вмешался Джон, сообщив:

– А я обручен. Мы собираемся пожениться в июне. Мне бы хотелось, Эвелин, чтобы ты познакомилась с Матильдой. Она тебе очень понравится.

Эвелин порывисто схватила кузена за руку:

– Я так за тебя счастлива!

И тут Эвелин осознала, что стоит сейчас одна в компании двух джентльменов, а все остальные уже ушли. Гостиная опустела, и Эвелин вдруг осознала, как утомилась. Несмотря на то что она была рада видеть Джона и Трева, ей отчаянно требовалось прилечь и отдохнуть.

– Ты выглядишь изнуренной, – заметил Джон. – Мы пойдем.

Она проводила их до парадной двери.

– Я так рада, что ты приехал! Дай мне несколько дней прийти в себя – жду не дождусь, чтобы познакомиться с твоей невестой.

Джон радостно стиснул ее в объятиях, что было не совсем уместно.

– Конечно!

Трев держался более сдержанно.

– Я знаю, сейчас ты переживаешь ужасное время, Эвелин. Если я могу хоть чем-нибудь помочь, буду рад сделать это.

– Сомневаюсь, что тут можно чем-то помочь. Мое сердце безнадежно разбито, Трев.

Задержав на ней пристальный взгляд, он повернулся и удалился в компании Джона.

Закрывая дверь, Эвелин заметила их лошадей, привязанных к ограде, – и это было последнее, что она видела. Темнота мгновенно поглотила Эвелин, и она рухнула как подкошенная.

– Вы так утомились, что упали в обморок!

Эвелин оттолкнула от ноздрей нюхательную соль с отвратительным резким запахом. Она сидела на холодном твердом мраморном полу, опираясь спиной на подложенную к парадной двери подушку. Лоран и его жена стояли перед ней на коленях, оба чрезвычайно встревоженные.

У Эвелин все еще кружилась голова.

– Все ушли?

– Да, все ушли, а вы лишились чувств в тот самый момент, когда порог переступил последний гость, – укорил Лоран. – Мне не стоило позволять гостям оставаться здесь так долго.

– А как Эме?

– Она еще спит, – ответила Аделаида и поднялась. – Я принесу вам что-нибудь перекусить.

По выражению лица Аделаиды Эвелин понимала: аргумент, что она не голодна, не переубедит служанку. Аделаида ушла, и Эвелин взглянула на Лорана.

– Это был самый долгий день в моей жизни.

Боже, ее глаза снова наполнились слезами… Проклятье! Она не должна плакать!

– Все закончилось, – утешил Лоран.

Эвелин подала слуге руку, и он помог ей встать. Стоило подняться на ноги, как началась ужасная мигрень. А с ней нахлынуло знакомое теперь ощущение паники и страха.

– Что же нам теперь делать? – прошептала Эвелин.

За эти последние несколько лет Лоран стал ее близким другом, доверенным лицом, так что ничего разъяснять не требовалось.

– Вы можете побеспокоиться о будущем Эме и завтра.

– Я не могу думать ни о чем другом!

Он вздохнул:

– Мадам, вы только что упали в обморок. Нам действительно не стоит говорить о деньгах сегодня вечером.

– У нас почти нет денег, о которых можно было бы говорить. Но завтра я собираюсь просмотреть бухгалтерские книги поместья и счета.

– И как же вы будете разбираться в этих книгах? Они сбивали с толку даже графа. Я пытался помочь ему, но не мог ничего понять в этих цифрах.

Эвелин пристально посмотрела на него:

– Я слышала, как вы с Анри говорили о приезде нового горного техника. А прежний техник ушел?

Лоран помрачнел.

– Он был уволен, мадам.

– Почему?

– Мы подозревали его в воровстве. Когда граф приобрел это поместье, рудник процветал. Теперь же не приносит ни гроша.

«Значит, надежда есть», – подумала Эвелин, глядя на опрятного, одетого с иголочки француза.

– Боюсь спросить, о чем вы сейчас думаете, – заметил он.

– Лоран, я думаю о том, как мало у меня осталось, чтобы заложить.

– и?

«Он слишком хорошо меня знает», – мелькнуло в голове Эвелин. И ему было известно почти все о ней, Анри и их делах. Но знал ли он о золоте?

– Две недели назад Анри сообщил мне, что зарыл сундук, полный золота, в нашем шато в Нанте.

Лоран перехватил ее внимательный взгляд, многозначительно промолчав.

– Так вы знаете! – изумленно воскликнула она.

– Конечно, я знаю. Я был с его сиятельством, помогал ему закапывать сундук.

Эвелин оживилась:

– Значит, это правда. Он не оставил нас без гроша. Он сохранил для нас состояние.

– Это правда, – кивнул Лоран и грустно спросил: – Что вы собираетесь делать?

– С момента падения Робеспьера во Франции относительно спокойно.

Он потрясенно выдохнул:

– Пожалуйста, только не говорите мне, что вы думаете вывезти золото!

– Нет, я не думаю об этом – я уже все решила. – И Эвелин действительно больше не сомневалась. Она приняла решение. – Я собираюсь найти кого-нибудь, кто переправит меня во Францию, а потом я привезу это золото – не для себя, ради Эме.

– И кому вы могли бы доверить такое богатство? – вскричал Лоран, бледнея.

И в этот самый момент, когда с его уст слетело взволнованное восклицание, перед мысленным взором Эвелин предстал высокий сильный мужчина, который стоял на палубе корабля, мчащегося по морю с поднятыми черными парусами, и его золотистые волосы развевались на ветру…

Она не могла ни дышать, ни двигаться. Она не вспоминала о контрабандисте, который помог ей и ее семье бежать из Франции несколько лет назад.

И Эвелин вдруг явственно услышала его слова: «Мои услуги стоят недешево… Поблагодарите, когда мы доберемся до Великобритании».

Ошеломленная, она подняла взгляд на Лорана.

– Кому вы могли бы доверить свою жизнь? – в отчаянии добавил он.

Эвелин облизнула пересохшие губы и ответила:

– Джеку Грейстоуну.

Глава 2

Эвелин задумчиво смотрела в окно спальни, стоя в ночной рубашке, с заплетенными в косу волосами, крепко обхватив себя за плечи.

Она только что проснулась, спала беспокойно, урывками, и столь желанный отдых то и дело прерывался ужасными видениями. Странно, но Эвелин снилось ее детство. То, как она ложилась спать без ужина и была такой одинокой, что плакала, пока не проваливалась в сон. А еще ей грезились Люсиль и Энид, обе насмехались над ее манерами и заявляли, что она получила именно то, что заслужила.

А потом сны Эвелин изменились, и она явственно увидела, как мчалась сквозь ночь, преследуемая воплощенным злом. Эвелин вдруг осознала, что не бежит, – она несется в экипаже, и Эме плачет у нее на руках. Но их действительно преследовали. Жандармы гнались за ними, и было совершенно ясно: если они не убегут, Анри наверняка арестуют и казнят. Эвелин была вне себя от ужаса. Рука зла потянулась прямо за ними, готовая в любой момент схватить их и вернуть назад…

Эвелин проснулась вся в поту, дрожа от страха, чувствуя, как все внутри будто скрутило узлом, а по щекам текут слезы. Она не сразу вернулась к реальности и осознала, что есть кое-что пострашнее: Анри похоронили вчера, близ местной приходской церкви. А сама Эвелин находится не во Франции – она в Розелинде.

Грудь Эвелин вдруг томительно сжалась.

Образ Джека Грейстоуна, стоящего у штурвала своего черного корабля, бегущего по волнам на всех парусах, этого бравого капитана, словно вросшего ногами в качающуюся палубу, с золотистыми, развевающимися на ветру волосами, заворожил Эвелин. Это зрелище было воплощением силы и властности.

И тут Эвелин почувствовала, что ей трудно дышать.

Она не вспоминала о Грейстоуне все эти годы – до вчерашнего вечера.

Неужели она действительно собиралась обратиться к нему и снова попросить его об услуге?

А был ли у Эвелин другой выбор? Анри умер, и она должна была забрать золото, которое он оставил ей и Эме.

Эвелин задрожала, смерть Анри все еще казалась ей нереальной, словно была частью ее кошмарного сна. Горе нахлынуло на нее, заставив задохнуться. Эвелин объял страх, она почувствовала себя покинутой и всеми забытой. Боже, она так одинока, так обескуражена и так испугана…

Если бы только Анри забрал золото перед смертью! Но он оставил эту трудную задачу ей, Эвелин. И теперь она молилась, чтобы ей было по силам с этим справиться.

Эвелин поклялась, что Эме никогда не окажется в таком бедственном финансовом положении, в каком ее саму бросили в детстве. Отец любил Эвелин – или ей просто хотелось верить в это, – но совершенно не справлялся со своими родительскими обязанностями. Он был прав, оставив дочь с Робертом, потому что был слишком безрассудным и легкомысленным, чтобы заботиться о ней. Но он поступил безответственно, не оставив ей ни гроша. И она, Эвелин, ни за что не должна подобным образом подвести свою дочь.

– Мама, ты плачешь?

Слабый, испуганный голос Эме вторгся в ее мысли. Эвелин вдруг осознала, что борется с подступающими слезами, готовыми вот-вот хлынуть из глаз от мощного нервного напряжения, во власти которого она находилась. Эвелин обернулась к дочери, успев быстро смахнуть слезы кончиками пальцев.

– Милая! Я проспала?

Эвелин притянула дочь к себе, крепко стиснув в объятиях.

– Ты никогда не встаешь позже обычного, – прошептала Эме. – Неужели ты не устала?

– Я очень устала, милая, но теперь снова пришла в себя. – Эвелин поцеловала Эме и тихо произнесла: – Мне всегда будет не хватать твоего отца. Он был хорошим человеком, хорошим мужем, хорошим отцом.

Но почему за прошедшие пять лет он так и не забрал золото? Почему оставил эту сложнейшую задачу ей? Почему он так поступил, ведь при жизни никогда не взваливал на нее иные обязанности, кроме как быть матерью и женой? Если бы ей в свое время предоставлялось больше самостоятельности, она не чувствовала бы себя сейчас столь потерянной.

Эвелин отстранилась от Эме, понимая, что должна собраться с духом и найти в себе столько сил, сколько прежде у нее никогда не было.

– Папа наблюдает за нами с небес? – спросила Эме.

Эвелин облизнула пересохшие губы и через силу улыбнулась: