По направлению к пудельку, или Приключения Шмортика и Барбóне

Шмортик что-то сделал на панели перед собой и где-то внизу под Барбóне пол начал гудеть и подрагивать.

– Музыка! Поехали!

Машина резко тронулась с места, скачком слетела с тротуара на проезжую часть – Барбóне чуть не вывалился на дорогу, но чудом успел ухватиться за водительское сиденье спереди. Удар дна машины о мостовую совпал с оглушительным раскатом грома, а в то место на тротуаре, где только что стоял их автомобильчик, ударила молния. Шмортик обернулся:

– Хм… Нужно сократить разность потенциалов при зажигании. Если б мамуся не была такой быстрой, это б стоило нам жизни.

От грома у Барбóне заложило уши и он подумал, что ослышался:

– Какая мамуся?

– Мамуся, моя красавица! Я назвал мою машину Мамусей, в честь мамочки. Она такая же маленькая, быстрая и непредсказуемая, как цирковая акробатка. А что у нас с музыкой? Не слышу звуков…

Снова начинался дождь, крупные редкие капли начали постукивать по металлическому корпусу Мамуси. Шмортик ткнул куда-то на панели и вдруг со всех сторон, перекрывая гул мотора и шум непогоды, на Барбóне упал проигрыш песни. Татададам-татададам, татададам-татададам – играл кто-то на клавишных прямо в голове у Пуделя. Татададам-татададам, татададам-татададам – как быстрый бег по лестницам вверх-вниз, наперегонки с усиливающимся дождем. Брамс-брамс! Вступили ударные. Бам-барам-бам! Отзывались сверху громом грозовые тучи.

– I don't want to let another minute get by2 – запел Шмортик вместе с певицей. Мамуся неслась вперед на безумной скорости, обдавая редких прохожих высокой волной из разливанных луж. – Это стерео-установка последнего поколения – моя новейшая разработка. Звук сразу передается на корпус автомобиля, разные материалы резонируют на разных волнах. Создается эффект полного погружения в музыку, да? Думаю назвать мою систему ShmortikAll SoundAround. Или просто SARA, по первым буквам. Sara! Занятно – ведь так звали мою первую учительницу музыки. Как больно она била меня линейкой по голове, когда я не попадал в ноты. Если б не она, я мог бы стать великим композитором. Ах детство, счастливая пора…

Одной рукой Шмортик придерживал руль, а другой что-то пытался нашарить под своим креслом. Скрючившись на один бок, он совсем перестал смотреть на дорогу. Мамуся еще больше прибавила скорость. Барбóне увидел впереди на перекрестке большой городской автобус. Перекресток приближался с бешеной скоростью, автобус медленно разворачивался прямо перед ними. Барбóне закрыл глаза и вжался в сидение. Бам-барам-бам! – прогрохотал гром. Брамс-брамс! – отозвались ударные в песне. Татададам-татададам, татададам-татададам – стучало сердце Барбóне , опережая ритм клавишных.

– We got the music in our bodies and the radio3, – продолжал петь Шмортик дуэтом с певицей. Барбóне открыл глаза. Перекресток с ошарашенным автобусом остался далеко позади. Машина теперь неслась через какие-то пустынные поля с редкими сельскими домиками. Наконец, Шмортик нашел то, что искал под сидением, сел ровно и протянул назад Барбóне большой морской компас.

– Пуделек, вы будете нашим штурманом. Корректируйте траекторию строго на зюйд-зюйд-вест. Если все пойдет по плану, то мы уже к утру будем на месте.

Барбóне забеспокоился:

– Как к утру на месте? Мне к утру надо быть на работе… И еще нужно накормить Андерсона…

Шмортик бросил руль и развернулся к Барбóне всем телом:

– Нет! Какая работа? Кто такой Андерсен? Мы же собирались веселиться!

Предоставленная сама себе Мамуся приняла вправо и сейчас на полной скорости неслась по обочине, обгоняя большие фуры.

– Ой, осторожнее! Андерсен – это моя черепаха. Я работаю в кондитерской, я говорил. С утра мы печем. Свежая выпечка, круассаны, багеты… Может быть, через неделю? У меня будут длинные выходные.

Шмортик отвернулся и сказал что-то длинное и неразборчивое на каком-то иностранном языке, неизвестном Барбóне. Машина сделала резкий поворот прямо посередине дороги и понеслась назад на той же сумасшедшей скорости.

– Тогда просто выпьем кофе. Я угощаю, – Шмортик снова повернулся к Барбóне и засмеялся, широко раскрыв рот навстречу летящим с неба дождевым каплям. – А вы смелый авантюрный песик, мой дорогой Пудель Барбóне!

– Faster than the speed of night,

Faster than the speed of night,

It's all we ever wanted and all we'll ever need

And now it's slipping through our fingers

Faster than the speed of night 4

Пела певица вместе с Шмортиком, и Барбóне тоже пел про себя вместе с ними, летя через грозу быстрее скорости ночи.

Глава 3, в которой Барбóне попадает на заброшенную фабрику и знакомится с ее обитателями

Машинка ворвалась в город, пронеслась тем же путем назад до библиотеки, проехала через какие-то незнакомые Барбóне улочки и переулки в той части города, где он почти не бывал, и резко затормозила перед большим мрачным зданием из красного кирпича, похожим на старую неработающую фабрику. Огромные окна были закрыты ставнями, краска на которых давно не обновлялась. Ворота, казалось, были навсегда заперты много лет назад. Стены здесь и там были покрыты странными граффити и какими-то невнятными надписями, типа ‘Kolis never die5’, ‘Пупс воняет’, ‘Приготовься он грядет’, ‘LULLUCS!!!’ На небольшой площади перед зданием, где в лучшие времена, очевидно, кипела жизнь, куда когда-то подъезжали машины и приходили сотрудники и посетители, теперь все заросло травой и было завалено старым ломом и мусором. Неаккуратный забор, окружавший территорию фабрики, местами обвалился – эти дырки были заделаны кусками фанеры, но кое-где и фанера начала отпадать.

‘Где же мы будем пить кофе? Совсем непохоже, что это одно из тех мест, где царит гармония?’ – подумал Барбóне , оглядываясь вокруг.

Шмортик как будто прочитал его мысли, он обернулся назад и поднял палец вверх как проповедник, несущий миру истину:

– Как говорил мой учитель, действительность – это иллюзия, хотя и очень стойкая. Но вовсе не нужно быть старой бабушкой, чтобы печь вкусные пирожки. Вам ли этого не знать, дорогой Пуделек?

Барбóне не понял про бабушку и пирожки, но Шмортик уже отвернулся и прокричал в сторону закрытых ворот:

– Тук-тук, кто в теремочке живет?

В тот же момент ворота сами собой со скрипом и скрежетом открылись и Мамуся заехала внутрь. Ворота за ними с тем же шумом медленно закрылись.

– Вот мы и на месте! – Шмортик бодро выпрыгнул из машинки и снял шлем, – Немногим выпала такая честь – побывать здесь, где все происходит. Практически никому. В-общем, скажем прямо, Пуделек, пока вы первый. Идемте, я покажу вам покои и службы.

Барбóне выбрался наружу и огляделся. Просторное помещение, где они находились, было чем-то средним между гаражом, фабричным складом и мастерской. Хотя со стороны улицы окна были наглухо закрыты ставнями, с противоположной стороны через высокие проемы, застекленные от пола до потолка, в помещение попадал дневной свет. Вдоль стен стояли какие-то станки и верстаки, столы и шкафы. В углу были составлены штабелями одинаковые ящики, поверх них лежали какие-то свертки и баулы. С высокого потолка – метров шесть, не меньше – кое-где свисали цепи и канаты. На полу чугунной крышкой выделялся большой люк. В стене слева были 3 двери разных размеров, а справа одна небольшая дверка и лесенка наверх на антресоль – открытый второй этаж, занимавший примерно треть пространства под потолком.

– Это гараж. Здесь, как вы видите, живет Мамуся. – Шмортик ласково погладил машинку по багажнику, куда он спрятал мотоциклетные шлемы. – Как вам поездка? Надеюсь, вам было комфортно?

– Да, только немножко чересчур очень быстро… – Барбóне слегка поежился при воспоминании о поездке.

– Разве? Хм, что же вы скажете, когда я закончу Лунамету-2 и приглашу вас на первые испытания? Впрочем, в свое время я изобрел хорошие таблетки от вертиго. Но их категорически нельзя принимать в случае delirium tremens. Полагаю, это не ваш случай, мой друг?

Барбóне не знал, его ли это случай. Ему вообще казалось, что он попал в какое-то кино на иностранном языке, сразу на середину фильма. Было интересно, но непонятно. Шмортик, увидев растерянность на лице Барбóне , рассмеялся:

– В смысле, в другой раз дам таблетку, вам можно, вы же очень правильная собака, – затем он зажег свою трубку и сделал рукой широкий жест вокруг – Здесь в гараже я также занимаюсь разным физическим трудом – сварка, столярка, сборка, покраска, раззудись плечо, размахнись рука. К счастью, вокруг никто не живет, так что работать можно круглосуточно. Если ты вдруг среди ночи неудачно проверишь предохранительный клапан и потом исполнишь “Оду к радости” с особым чувством, то разъяренный сосед в ночном колпаке к тебе не прибежит. Идемте, Пуделек! Уже очень хочется есть.

Шмортик начал решительно взбираться по лесенке, ведущей на антресоль.

– Вон там, – он махнул в сторону дверей по левой стене – всякие каморки и склады, но я туда обычно не хожу. Иногда я думаю, что если как следует там порыскать, то найдется и новый кукольный театр имени папы Карло, и остатки утраченного времени. Но что-то все руки не доходят. А здесь у нас тренировочный центр…

Они стояли на антресольном этаже, откуда открывался вид на все беспорядочно заставленное нижнее пространство гаража. Тут наверху света было намного меньше и Барбóне не сразу понял, что это вокруг него происходит. Антресоль была забита какими-то коробами и установками с экранами и датчиками, соединенными разноцветными проводами и трубками. Вся эта машинерия сама собой работала, мигала, крутилась, негромко постукивала, пыхтела и жужжала. Теперь, когда глаза привыкли к полутьме, Барбóне увидел, что за стеклянными перегородками в разных помещеньицах размером с обувную коробку кипела тайная жизнь. Десятки белых лабораторных мышей делали какие-то явно осмысленные действия, участвовали в хорошо организованных работах. Кто-то из мышей тыкал лапой в небольшие пультики и следил за бегущими цифрами на экране. Другие осторожно перекатывали из одного конца стеклянного лабиринта в другой маленькие белые шары, похожие на перепелиные яйца. В одном из отсеков три мыши быстро забегали по лесенке на верхнюю площадку прозрачной горки, усаживались паровозиком и сразу же быстро спускались вниз по спиральному желобу – при этом мыши отчаянно кричали на поворотах, но толстые стекла стенок поглощали звук. В другом блоке несколько мышат сидели в шлемах пристегнутые внутри маленьких тренировочных качелей – их кресла двигались наподобие центрифуги, то раскручивались, то замедлялись – мышата выглядели неважно и смотрели вокруг себя осоловелым взглядом.

– Эй, 2-12-85-06! Старший по смене! – Шмортик говорил в трубку большого красного телефона с надписью “Диспетчерская”, висевшего на столбе по центру антресоли. – У вас гравитационная команда скоро улетит совсем. Вы там следите за физиологией?

Раздался негромкий звонок. Мыши с горки, скатились последний раз и так же, как были, паровозиком потрусили по коридорчику в сторону душевой. Мышата в шлемах после тренажера-центрифуги, как пьяные матросы, стоя на задних лапах в обнимку, раскачивались в разные стороны – к ним подкатила мышь с тележкой, они всей компанией повалились в кузовок и тут же заснули, мышь-транспортер куда-то повезла их. Шмортик повесил трубку, повернулся в сторону Барбóне и озабоченно добавил:

– Немецкие лабораторные мыши – прекрасные сотрудники. Четкие, исполнительные. Поставка день в день. Но, очень уж ориентированы на результат. Их совсем не занимает процесс. Они не умеют получать удовольствие от работы. Только награду за достижение цели в срок… Но где нет радости – там нет и будущего. Gaudeamus igitur! Вы не находите?

Барбóне эта мысль показалась слишком сложной, чтобы ее сейчас же и промыслить, потому что его гораздо больше интересовало, что здесь собственно происходит. Он больше не мог сдерживаться:

– А что они делают, эти мыши? Они ваши? Это все здесь ваше? И там внизу за дверями, где кукольный театр, тоже все ваше? Вы тут живете? А где вы спите? И зачем это все тут?

Шмортик посмотрел на Барбóне очень серьезно:

– Пуделек! Вы умеете хранить тайны? И даже если на вас нападут враги и будут вас пытать – вы не сдадитесь?

Барбóне ненадолго задумался. Он не знал.

– Я не знаю… А будут сильно пытать? И кто эти враги?

– Дельные вопросы. Сразу видно, что вы просто так не бросаете обещаний на ветер, мой друг. Ладно, идемте, я вам все расскажу.

Шмортик снова снял трубку:

– На сегодня отбой. Завтра подъем в 4:30. Ночная команда, проверьте у Мамуси зажигание, а то меня сегодня чуть не убило при старте. И нужно смазать ворота.

Шмортик повесил трубку и показал Барбóне на небольшую дверь в самом углу – там было так темно, что ее не сразу и заметишь, если не знать, что она там есть.

– Вот тут я живу, – Шмортик распахнул дверь и сделал приглашающий жест рукой. – На самом деле, здесь все мое и не мое одновременно.

За дверью начинался лабиринт помещений, разобраться в котором с первого раза было абсолютно невозможно. Шмортик дымил своей трубочкой и уверенно шел вперед – поднимался по лесенкам, открывал двери, поворачивал в узкие проходы и выходил в просторные коридоры – а Барбóне едва успевал за ним, с любопытством оглядываясь по сторонам.

– Дело в том, что фабрика эта много лет производила что-то очень скучное и ненужное, типа дегтярного мыла, и в конце концов разорилась. Старый хозяин умер, его сын уехал в Австралию. С тех пор фабрика продается, но ее никто не покупает. Я, когда только вернулся в город, искал какое-нибудь удаленное помещение для воплощения разных моих экспериментальных задумок. Чтобы, если сильно рванет, то чтобы никто не пострадал. А то знаете, потом ходить в больницу, покупать цветы, волнения, похороны, суд, компенсация, de profundis – одним словом, страшная морока. Ну вот, так я и нашел это место. Австралийский сын написал, что я могу использовать гараж в свое удовольствие – то помещение, где мы оставили Марусю – если залатаю крышу и буду вовремя платить за воду и электричество. Пара визитов в разные инстанции, несколько подписей, синяя печать – и я арендовал гаражик на год. А потом оказалось, что все остальное тоже пустует и никому не нужно. Так постепенно я перевез сюда все вещи и переехал сам, расположился со всем возможным комфортом. Хотя по бумагам я арендую только гараж. Очень удобно!

– А те очень организованные мыши на тренажерах?

– А вот это как раз и есть та самая тайна, в которую я собираюсь вас посвятить за ужином. Вы хотите есть?

Шмортик открыл очередную дверь и ввел Барбóне в просторную залу, так плотно и так разнообразно заставленную самыми неожиданными вещами, что невозможно было остановить взгляд на чем-то одном – хотелось разглядывать и трогать все подряд и все сразу, как бывает в хорошем магазине игрушек.

Прямо посередине располагалась большая лаборатория – штативы, колбы, пробирки, перегонные кубы, простые горелки и какие-то сложные аппараты… Тут же рядом что-то зеленое и широколистное росло в объемных ящиках на стеллаже под ярким искусственным освещением. Еще чуть дальше перед большим окном была выстроена прозрачная сине-зеленая стена с несколькими аквариумами – всяческие рыбки разного цвета, размера и вида неспешно плавали по кругу как на прогулке.

– Ну вот, вы в святая святых, мой друг! Здесь у меня лаборатория. Когда я еще занимался фармацией и медициной, то работал здесь днем и ночью. Но после одного неудачного опыта с пересадкой мозга у человека… я решил переключиться на астрогеологию.

– Ой, ваш больной умер?

– Умер? Не сразу. Но дело не в этом. Просто мне… надоело. Личностный кризис. Ну, если я уже могу пересаживать мозг, то… дальше что? Победа над смертью? Чтобы все эти большие и малые дураки, что нас окружают, жили вечно? Нет, лучше звезды и минералы!

Шмортик серьезно потряс головой, затем сделал широкий жест в сторону:

– Тут у меня всякая нужная литература, а также свободные искусства…

Слева от лаборатории угол зала с низу до верху был занят книжными стеллажами и шкафами – ‘Как будто мы снова оказались в библиотеке,’ – подумал Барбóне . Только здесь, в отличие от городской библиотеки, царил страшный беспорядок – книги располагались на полках неровными рядами и лежали стопками на боку, некоторые были открыты и топорщились страницами вверх, другие перевернуты обложкой вверх страницами вниз, третьи заложены посередине другими книгами. Книги лежали на полу и на стульях, стояли рядочком прислоненные к стене… Складывалось впечатление, что книги здесь живут своей жизнью и каждая делает все, что ей вздумается и иногда подбивает товарок следовать за собой. Здесь же, среди шкафов и стеллажей стоял маленький рояль с открытой крышкой. На круглом стульчике и на полу лежали нотные листы, несколько книг забрались и на рояль и под рояль тоже. На инструменте среди нот и книг также стоял большой бюст Бетховена, на голову композитора был надет старый летный шлем.

Поближе к окну на невысоком подиуме стоял огромный письменный стол, такой большой, что на нем при желании можно было бы играть в пинг-понг, если б он весь не был завален бумагами и заставлен бог знает чем. Тут была и пара настольных ламп, и огромный канделябр для множества свечей, и старинный письменный прибор с чернильницей и пресс-папье, и чей-то небольшой бронзовый бюстик и колокольчик, каким обычно короли вызывают слуг. И множество чайных чашек и стаканов, и вазочка с конфетами, и тарелка с недоеденным завтраком, и целое яблоко. И снова книги, бумаги, газеты, журналы и чертежи.

Рядом со столом стоял большой телескоп, широкий его конец с толстой выпуклой линзой смотрел в окно. Вся стена над столом была завешана вперемешку географическими и звездными картами, дипломами и сертификатами, фотографиями и вырезками из газет. Поверху всего этого пестрого разнообразия шла ровная трафаретная надпись, очевидно, оставшаяся здесь от предыдущих хозяев помещения: “РАБОЧИЙ, ТОВАРИЩА НЕ ПОДВОДИ! ВСЯКУЮ ВЕЩЬ НА МЕСТО КЛАДИ!”

– Идемте, Пуделек, нас ждут великие дела. Сейчас мы будем есть.

Шмортик повернулся спиной к библиотеке и лаборатории и двинулся в ту часть большого зала, где царил полумрак.

– Fiat lux!6 – Шмортик дернул за шнурок, свисавший с потолка, и стена ожила – вернее это массивные шторы поехали в стороны с мягким жужжанием. В этой части, как оказалось, тоже были высокие окна, дающие достаточно света даже в такой пасмурный день, как сегодня.

– Мое ложе, очаг, стол, стул – что еще нужно? Обстановка простая, но я и этому рад. Великие натуры мирятся с бытовыми трудностями, лишь бы им не мешали думать.

Барбóне огляделся. Шмортик, мягко говоря, преувеличивал свое равнодушие к комфорту. В дальнем углу стояла высокая кровать, заваленная подушками и одеялами, очень пышными и мягкими на вид. Перед кроватью лежал толстый ковер – без сомнения, старинный и дорогой. Тут же, вплотную к изголовью кровати, был сложен массивный камин, напротив него небольшой диванчик, заваленный разными вещами. ‘Наверно, очень уютно лежать в постели, и смотреть на пламя’ – подумал Барбóне , – ‘Или пить горячий шоколад с плюшками, сидя на диванчике. Если навести на нем порядок…’ Барбóне с детства знал, что есть в кровати нельзя, а вещи нужно сразу вешать на место. Он всегда следовал выученным правилам и никогда не сомневался в их правильности, поэтому у него почти всегда было хорошее настроение.

В этот момент одеяла в кровати зашевелились, в центре постели образовалась небольшая горка, которая начала медленно двигаться в сторону говоривших. Дойдя до края кровати, “горка” остановилась.

– А кто у нас тут такой тайный? – Шмортик, зажав в углу рта потухшую трубку, говорил неестественно высоким голосом, полным радости, – Кто у нас здесь затаился и готовится явить себя граду и миру? Кто тут у нас такой неожиданный?

Шмортик рывком откинул одеяло. В постели обнаружилась худая черная кошка. Она лежала на животе в позе сфинкса и не мигая смотрела прямо перед собой. Шмортик схватил кошку двумя руками и начал энергично трясти перед своим лицом:

– Кто это тут такой красивый? Кто у нас тут такой теплый и мягкий? Кто такой прекрасный?

Вытянутое тело кошки безжизненно болталось во все стороны как тряпичная кукла, она смотрела прямо перед собой на Шмортика усталым взглядом, который как бы говорил: “Ну вот что это опять происходит? Вот зачем это опять, я вас спрашиваю?”

Шмортик перестал трясти флегматичное животное, расположил черное тельце на согнутой в локте руке, как делают с грудными младенцами после кормления, и поднес плечо с головой кошки к лицу Барбóне :

– Пуделек, знакомьтесь – это Кошка. Кошка, это Пуделек Барбóне!

– А как ее зовут?

– А вот так и зовут – Кошка! Прекрасное имя, очень ей подходит!

Пуделек протянул руку, чтобы погладить ее, но Кошка вдруг вся напряглась и посмотрела на Пуделька таким злобным взглядом, который говорил “даже не думай об этом!”, что Пуделек решил просто помахать ей рукой в знак приветствия.

– Ну не красавица ли? Не умница ли? Что за прелесть! Мы разбудили тебя? Ладно иди отдыхай, моя радость! – и Шмортик положил Кошку назад на постель. Кошка снова заняла позу сфинкса и очевидно потеряла всякий интерес и к хозяину, и к гостю.

Шмортик с нежностью погладил ее по голове и резко повернулся к Барбóне :

– Мила до невозможности. Ну а мы, собственно, на месте!

Глава 4, в которой Шмортик раскрывает большую тайну, а Барбóне готовит ужин

Огромный гардероб, где Шмортик, очевидно, хранил свою одежду, отгораживал спальную зону от кухни, и кухня эта сразу произвела на Барбóне впечатление. Большая старинная газовая плита на шесть конфорок разного размера, массивный старый холодильник, как атомный ледокол в порту приписки, разные деревянные шкафчики, тумбы и сервант для посуды – Барбóне видел такую старообразную обстановку только в Скансене, в музее народного быта. Все здесь было сделано основательно, на века, чтобы служить своему хозяину много лет и потом перейти к его детям и внукам.

Посредине стоял большой дубовый стол, изрезанный и поцарапанный многими ножами на протяжении своей долгой службы, вокруг стола 5 разномастных стульев – ни одного парного. Под столом лежала тыква такого размера, что любая Золушка была бы рада получить ее себе в качестве кареты.

И стол, и все поверхности тумб, шкафчиков и полок, и даже пара стульев были заняты какими-то приспособлениями и аппаратиками, кастрюльками, котлами, мельницами для кофе и специй, бутылками, банками подписанными и нет, пакетами и кульками, черпаками, ситами, вазами и вазочками, блюдами с фруктами, корзинками с овощами и орехами, вязанками трав. Все то же и многое другое висело на крючках и гвоздиках под потолком на стенах. По всей видимости, Шмортик любил делать запасы, но не очень умел наводить порядок. “Как здесь интересно”, – подумал Барбóне , – “только очень беспорядочно, как будто только переехали и еще не успели все расставить по местам. Если бы у меня был такой беспорядок, я бы никогда не смог приготовить даже самый простенький крем-брюле, не говоря о чем-то более значительном. Интересно, как он тут ориентируется?’ Ответ Барбóне получил очень скоро.

– Пуделек! Вы же кулинар, и я уверен, хороший? Тогда план действий у нас такой: я показываю, что где лежит, и рассказываю вам большую тайну, а вы тем временем готовите нам ужин. Так каждый сделает половину работы и мы интересно и с пользой проведем время. Вот, например, тыква – я совершенно не знаю, с какого бока к ней подступиться. Удивите нас, только чем-нибудь очень быстрым, а то я умираю от голода.

Барбóне стало очень радостно, что Шмортик так сказал про него и доверяет ему. Он ненадолго задумался.

– Тогда мне понадобится: котелок на 3 литра, килограмм яблок, крупа кукурузная или пшеничная. Но лучше кукурузная. Что еще? Еще нужно масло, сливки, яйца, молоко… мука, вода, вино белое… шафран, изюм и сухофрукты, куркума, корица, гвоздика, ваниль, кардамон, имбирь, соль, мед, цукаты, сода, уксус, коричневый сахар. Пара сковородок и большая деревянная ложка. И еще капелька рома. Это есть?

Шмортик моментально пронесся по кухне, открыл пару ящиков и достал несколько банок и пакетов – оппля – удивительным образом, все названное у Шмортика было, и вот оно уже ждет на столе. Совершенно непонятно как, но Шмортик прекрасно ориентировался в том кажущемся хаосе, что представляла собой его кухне. Барбóне осмотрел строй банок и баночек, восхищенно посмотрел на Шмортика и полез под стол за тыквой. Шмортик тем временем, пыхнул трубкой и начал:

– Любезный Пуделек! Вы, конечно, знаете, что вот уже сто лет разные люди делают в Земле то там, то тут дырочки и докапываются до нефти и газа. Потом, перепачканные с ног до головы в черном и вонючем, эти люди кладут длиииииииные трубы на поверхности земли или закапывают их вглубь – кому как нравится – и запускают туда это черное и горючее, и оно там течет сотни и тысячи километров, пока не попадает к нам в город, или в другие города, больше и меньше нашего. По пути из этой длинной трубы то там, то здесь что-то вытекает и убегает, загорается, разливается. И вот, вчера еще там был лес, грибы, цветы, бабочки, уточки и белочки, а сегодня – голое место, залитое нефтью. И посередине черного нефтяного озера умирает уточка, сидя на трупе белочки. Где стол был яств – там гроб стоит – И бледна смерть на всех глядит. Зачем же они все это делают? А все для того, чтобы вы, мой смелый бойкий кулинар, имели пылающий очаг, горячую воду в кране и свет над головой в любое время дня и ночи.