Письма к Безымянной

Поворачиваться я не стал: проще было цепляться взглядом за проносящиеся мимо деревья, чем делать хорошую мину для этого чертенка. Я едко спросил лишь:

– Да? И где, по-твоему, мое?

Я ожидал хоть какого-то замешательства, но Карл, не колеблясь, ответил:

– Не знаю. Только вы сами можете его найти.

– Хм… – Я все же посмотрел на него. Вспомнились вдруг прошлогодние метания, почему-то я счел момент лучшим, чтобы бросить в пустоту: – Не с моей ли кузиной, не в бедной ли квартирке…

– У вас есть кузина? – Карл глянул недоуменно, а я чуть не задохнулся. Может, он притворялся, помня мои угрозы, но, может… – Если она славная, почему нет? Я вот люблю всех родных. Семья – все-таки корни, а крона без корней…

– И куда же стремится твоя крона, о мудрейший? – Невольно я заинтересовался этой метафорой, настолько, что даже пугающая забывчивость Карла отошла на второй план. Ну откуда столько философских воззрений?

– А мне рано искать такое место, – заявил он. – Но я найду, стоит только хорошенько осмотреться. Думаю, там должны быть кошки. Да, точно, много кошек.

Я засмеялся, хотя внутри все опять зашлось от боли. Кошки… как рано некоторые понимают, чего хотят, и как мало некоторым нужно для счастья! А еще я вспомнил вдруг, что ему десять, а вот мне…

– Намекаешь, что я осматриваюсь плохо?

Но Карл смотрел серьезно, без улыбки, точно чувствуя, что я на последнем издыхании. В этот раз отвечать сразу он не стал, только пожал легонько плечами. Я уже снова повернулся к окну, когда услышал:

– Может, просто еще осмотрели не все.

Он не стал мучить меня и вскоре задремал. О «кузине» я больше говорить не стал, чувствую… за этим кроется что-то, что лучше и не поднимать со дна его – или твоей? – умной головы. Я поглядываю на моего дьяволенка прямо сейчас, а в мыслях отчего-то две вещи: недавний диалог с Мышиным королем и сновидение, где были ты, умирающий принц и я над вами. Знала бы ты, куда мысли ведут меня дальше, знала бы ты, как мне горько… но пустое, пустое, не стану более тебя утомлять. Знай одно: сейчас мне жаль всех на свете карпов, запертых в прудах. Моя бы воля – выпустил бы их в бурные реки. Но похоже, для таких свершений я слишком жалок. Может, получится у Бонапарта?

Дома, в одичавшей квартире, Людвиг снова, как и много лет назад в Бонне, мечется: гнев его настиг. Он рвет листы, разбивает дареные безделицы, опрокидывает то, что свалено горами, и топчет то, что можно достать ногами. Его трясет, в голове багровый туман, и периодически он снова рычит, сознавая, что ярость дерет его изнутри. Болит голова. Ноет желудок. А потом глухота наваливается набатной тяжестью, и Людвиг изнуренно опускается на пол, прикрывая уши. Вокруг клубится черная пустота. Кажется, что день померк, хотя вечер еще только собирается вступить в свои права.

Сидя среди разбросанных листов, Людвиг вспоминает, как Безымянная обнимала его в почти такую же минуту, обнимала с немой нежностью. Как собирала из обрывков его сонату, а потом творила корону из жемчужных дождинок. Вспомнив, заново осознает, что все следующие такие минуты будет переживать в одиночестве. Ее больше нет, она нашла другого, множество других. А милая Джульетта? Что она сделала бы, застав вот такой приступ звериного бешенства и боли? Скорее всего, стояла бы, прикрыв рот ладошками, и спрашивала бы, что с Людвигом такое, а может, убежала бы и спряталась. Правда проста: Джульетта любит голодных птенцов, неприкаянных мужчин, обиженных детей – тех, кому для счастья достаточно пары брошенных зерен, вышитой рубашки, случайной улыбки. А птенец, выпавший из гнезда и сломавший крыло? Ребенок, над которым надругался взрослый? Мужчина, чье сердце превратилось в осколки, а разум – в черное ничто? О, наверняка от таких бед карамельная принцесса побежит без оглядки. И незачем винить ее в этом, она из круга, где не знают таких бед.

Людвиг с усилием встает, трясущейся рукой достает из нагрудного кармана письмо. Написанное в карете, оно сумбурно, слезливо и, скорее всего, неразборчиво, но он не может, просто не может не положить его к остальным. Слух – искаженное подобие – постепенно возвращается, смягчается боль. Людвиг делает несколько вздохов, проходит к окну, открывает его, чтобы хоть немного выветрить затхлость, – и оборачивается на свой стол. Ему что-то чудится, что-то… странное там, в том уголке.

Тук. Тук. Тук.

Мерное постукивание словно доносится из ящиков стола – их три. Нижний и средний завалены хламом, верхний же отведен под послания и – единственный – заперт. Стоит представить печальную бумажную кучу в пыльном сумраке, как грудь обдает вдруг жаром – обиженным, нетерпеливым, но тут же сменившимся ледяным холодом. Людвиг хватается за рубашку, машинально ослабляет ворот и нащупывает цепочку. Ключ, маленький медный ключ, который он месяцами носил так, сам не ведая зачем.

«Выпусти нас, – звучит в голове. Кто зовет его? Неужели фантомы из рассудка? – Выпусти, выпусти, выпусти!»

Людвиг стоит как вкопанный, а дробный стук все более частый – кажется даже, будто ящик трясется. Нет, немыслимо… Да что там? Может, туда забралась крыса, может, вообще уже грызет бумагу? Эта догадка выводит наконец из оцепенения; в несколько шагов Людвиг подлетает к столу. Срывает цепочку с шеи, вставляет ключ в скважину, дергает потемневшую медную ручку – на пальцах остается след пыли.

«Выпусти, выпусти!»

Ящик послушно едет вперед. И из него вылетают маленькие коричневые птицы с красными грудками.

Их больше дюжины, двух, трех, и не понять, как все они там уместились. Теперь они рвутся на свободу и – не в пример собратьям, залетающим изредка с улицы, – легко находят окно. Быстрые крылышки хлопают, колебля воздух; пронзительный щебет звенит в голове. Птицы летят, новые и новые, а он смотрит им вслед, ничего не понимая. Наконец ящик остается почти пустым: ни помета, ни перьев, ни яиц, лишь пара маленьких черепков. А вместо десятков писем к Безымянной лежит единственная записка, на тонкой, похожей скорее на слюду бумаге, незнакомым почерком – узким, сильно наклоненным влево, все буквы – заглавные. «ДЛЯ ЛЮДВИГА» и еще три слова. «Я ТЕБЯ ЖДУ».

Он захлопывает за последней птицей окно и выбегает из квартиры. Сам не понимает почему, но ноги несут его в парк, окаймляющий театр, – именно там скрывается постепенно красногрудая стая. Людвиг спешит так, что сшибает встречных; будь он великаном из сказок, сшибал бы и кареты. Он не пытается помедлить, даже встретив на крыльце самого Шикандера и с маху врезавшись в его костлявое плечо.

– Вы что так рано прие… – начинает тот, неуклюже крутанувшись на одной ноге, чтобы удержать равновесие и бутыль шампанского под мышкой.

– Позже! – выдыхает Людвиг, и в его сторону тут же поворачивается длинный, острый, как клюв цапли, нос.

– Хм, опять вам приснилось что-то, а, дружище?!

«Нет, это явь, явь!» – пульсирует в голове, и Людвиг, отмахнувшись, несется к парку. Кованые ворота, блеснув, впускают его в зеленую кружевную тень.

Здесь растут «застенчивые» липы и каштаны: им уже несколько десятилетий, но они не смеют соприкасаться кронами. Дорожка меж ними золотистая от закатных лучей, и Людвиг бежит по ней – так же стремительно, как бежал по уставленному цветами коридору особняка. Ноги все еще несут его сами, замедляют бег, только когда дорожка упирается в лабиринт – пестрый, усаженный цветочно-ягодными кустарниками, давно не стриженный. Людвиг замирает, прислушиваясь, и снова в уши врывается отдаленный щебет. Те птицы. Птицы, за которыми он следовал.

«Беги, беги, беги!»

Он вбегает внутрь и спешит вперед, срезая все возможные углы. В ушах отстукивает собственный топот, птицы мелькают тут и там, вспархивают от неосторожных движений, возмущенно пищат – зато не мешают, не бросаются клеваться, хотя поначалу он опасался этого: вдруг «беги» означало «без оглядки»? Но нет. Сердце с каждым шагом спокойнее, голова яснее, дыхание легче. Он знает, что прав; он больше не боится не успеть, не боится поймать пустоту… не боится ничего и ни о чем не жалеет.

– Здравствуй, – говорит он, только делая шаг в центр, к белому фонтанчику. Какая ирония: это чудовищный Минотавр, глядящий на мир пустыми бычьими глазами. – Я… надеюсь, ты читала мои письма… – Под взглядом скульптуры он осекается: она бросает лиловую, слишком густую даже для вечера тень.

Безымянная в красном, ждет у одной из зеленых стен, в солнечном пятне. Она запрокинула голову, зажмурила глаза – и в позе такая усталость, грусть и хрупкость, что Людвиг цепенеет. Кровавое платье, жемчуг на рукавах, маковый венец в волосах – все это делает ее только бледнее, мертвее и заставляет в первую секунду отшатнуться, но уже во вторую – ринуться навстречу, дальше из бычьей тени.

– Да. – На него устремляются зеленые омуты глаз. – Я все прочла, и мне очень жаль, что у тебя так… Нет, нет, не смей!

Последнее – возглас, с которым она хватает его за плечи, не давая упасть на колени. Держит крепко, как мог бы держать мужчина, но смотрит печально и умоляюще, без тени властности или торжества.

– Не надо, – тихо повторяет она. – Я… я все забыла, правда. И ты забудь.

И Людвиг, готовый каяться в давних вспышках, готовый молить о прощении, остается на ногах, с усилием кивает: пусть так. Молча тянется навстречу, касается ладонями ее лица, глубоко вдыхает сквозь стиснутые зубы – только бы не позволить себе лишнего. Как делать вид, будто ничего не произошло? Как оставить позади жалобы, проклятья, все то, что можно назвать и притязаниями? Спину режет предостерегающий взгляд; он бегло оборачивается – и понимает, что статуя, которую он обошел, снова повернута прямо к нему.

– Ты сняла траур, – только и шепчет он. Говорить больше – боится, как и думать о мертвом взгляде быка.

– Для траура поздно, – глухо отзывается она и перехватывает его ладони, тепло и быстро. – Людвиг, не надо об этом, молю. Как же я скучала по тебе.

Он снова, уже ровнее, вздыхает и отводит глаза. Он понимает: то, что там отразилось, та радость – сатанинская! – все вернет на круги своя, заставит ее передумать и отнять ладони. Поэтому он смыкает ресницы. Стоит так секунду, три, пять, прежде чем взглянуть снова, прежде чем увериться: нет, нет, она ничего не увидела, не поняла или… простила? Становится холоднее: на него, нет, теперь уже на них двоих, снова падает проклятая длинная тень. Безымянная будто не замечает ее.

– Скажи, ты все еще хочешь ответа? – Взгляды их встречаются. Отводить глаза второй раз нельзя. – О том, кто я? И почему твой ученик увидел меня?

– Он, похоже, не помнит, – начинает Людвиг, и Безымянная еще больше грустнеет.

– Дети видят. Дети забывают. Это правильно. Так хочешь?..

– Я… – начинает Людвиг и… сдается, просто сдается, поскорее выпалив: – Нет.

А спустя миг понимает, что, кажется, – по крайней мере, сейчас, в этом зеленом убежище, после двух лет иллюзий, – это правда. «Да» станет началом нового поединка. А к поединкам он не готов.

– Нет, – увереннее повторяет он. – Я хочу иного, хочу… все как прежде. – Он медлит, слабо усмехается, чтобы не думать о стылом бычьем взгляде, и заканчивает, не пытаясь скрыть из голоса детской, но искренней мольбы: – Пойми, рыцарь Людвиг никого не победит без своей маленькой подружки.

Наверное, глупость. Наверное, он подхватил это у Джульетты и будет осмеян. Но Безымянная улыбается, неверяще качая головой, а потом тихо, серьезно спрашивает:

– Может, тогда оставишь в покое и ее имя тоже? Оно ведь все больше теряет смысл.

Он медлит. Эта цена выше, ведь имя – одно-единственное имя, мелькавшее в рассудке несколько раз, чистое, как росчерк весенней молнии, – не дает покоя уже много дней. Пусть это будет последняя догадка; пусть затем Людвиг сложит оружие и закует в металл сердце; пусть… Да, он попытается. Но все-таки не сегодня.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Das Wohltemperierte Klavier – сборник клавирных пьес И. С. Баха, включающий 48 прелюдий и фуг, охватывающих все мажорные и минорные тональности. Практика обучения по нему началась уже в XIX веке, хотя и была еще распространена не столь широко. Бетховена познакомил с этим сборником его боннский учитель.

2

Ветте – существа из германо-скандинавского фольклора. Обладали неземной красотой, были способны превращаться в животных и насылать беды. После принятия христианства среди населения стали распространяться легенды, что ветте начали похищать некрещенных младенцев и оставлять в колыбелях подменышей или сами ложились на место ребенка.

3

В описываемый период совершеннолетие наступало в 24 года.

4

Курфю́рст – в империи Габсбургов – князь, за которым закреплена власть над определенным регионом.

5

Зингшпиль Моцарта в трех актах на либретто Готлиба Штефани. Повествует о юном испанце Бельмонте, который пытается вызволить из гарема свою возлюбленную Констанц. Поставлена 16 июля 1782 года.

6

Подразумеваются музыкальные дуэли с другими (преимущественно итальянскими) композиторами.

7

Иосиф II – старший сын Марии Терезии. После ее смерти унаследовал владения Габсбургов – эрцгерцогство Австрийское, королевства Богемское и Венгерское. Выдающийся государственный деятель, реформатор, представитель эпохи просвещенного абсолютизма.

8

Макс Франц был одновременно и курфюрстом, и архиепископом Кельнским.

9

Монгольфье́р – воздушный шар с оболочкой, наполняемой подогретым воздухом. Название аэростат получил по фамилии изобретателей, братьев Монгольфье. В описываемую эпоху начинался расцвет воздухоплавания, первый полет состоялся в 1783 г.

10

Отрывок из стихотворения Гете «Прекрасная ночь», пер. А. Фета.

11

Речь о музыкальных издателях, которые публикуют ноты в печатном формате.

12

Кристиан Готлиб Нефе страдал рахитом и склонностью к депрессивным состояниям.

13

Элеонора фон Брейнинг – дочь Елены фон Брейнинг, одной из покровительниц Бетховена. Его ученица и, по некоторым предположениям, не только большой друг, но и первая любовь. Семейство Брейнингов: Элеонора и ее братья – вообще были значимыми для Людвига людьми, связь с которыми он пронес почти через всю жизнь.

14

Жаннетта д’Онрат – подруга Элеоноры, еще одна кандидатка на роль первой любви Людвига.

15

«Или Цезарь, или ничто» (лат.).

16

Лоре́нцо да По́нте – итальянский либреттист, поэт, протеже Джакомо Казановы. Автор либретто ко многим операм Моцарта и Сальери, таким как «Дон Жуан», «Свадьба Фигаро», «Талисман» и «Аксур, царь Ормуза».

17

Из-за нехватки и спорности исторических данных здесь и далее некоторые названия улиц и номера домов указаны в соответствии с современными реалиями, чтобы читателям-туристам проще было найти их и увидеть.

18

Крепостные стены вокруг Вены были возведены еще в XIII веке. Фортификационное значение они потеряли только к началу XIX века. В 1857 году император Франц Иосиф велел разобрать их и засыпать ров. На этом месте теперь пролегает знаменитая бульварная улица Рингштрассе.

19

Сальери говорит о «Свадьбе Фигаро». Это опера-буффа о приключениях хитрого слуги, который обводит вокруг пальца своего господина и защищает от его посягательств свою невесту Сюзанну. Премьера состоялась 1 мая 1786 года.

20

Макарони – модное течение 1760–1770-х годов, распространившееся изначально в среде молодых аристократов: утрированно высокие парики, ярчайшие костюмы в итальянском/французском духе и многочисленные аксессуары, от мушек на лице до огромных шляп, ридикюлей и шпаг. В обществе макарони традиционно осуждались, стиль считался неподобающим для мужчин. Поэтому впоследствии слово стало нарицательным и употреблялось в негативном ключе.

21

Дед и тезка Людвига ван Бетховена возражал против брака сына с Магдаленой Кеверих, так как разница их положений, несмотря на отсутствие у Бетховенов титула, была значительной. После свадьбы отец проклял сына и сменил гнев на милость только после рождения Людвига.

22

Устарелое название сифилиса.

23

Музыкальная «дуэль» между Сальери и Моцартом, инициированная императором Иосифом, состоялась в феврале 1786 года, на «увеселительном празднике в честь губернатора Нидерландов». Она заключалась в том, что император заказал обоим композиторам по одноактной комической опере на одну и ту же тему – театральное закулисье. Оба сочинения были представлены публике в Шенбрунне 7 февраля 1786 года. Победу одержал Сальери.

24

«Прометей» Гете.

25

Non piu andrai farfallone amoroso, ария из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро».

26

1789 – год начала Великой Французской революции, на который приходятся такие важные ее события, как созыв Генеральных штатов, создание Национального собрания и взятие Бастилии.

27

Ария из финала четвертого акта оперы, дословный перевод: «К оружию! Свергнем тиранов!»

28

Настоящий год рождения Людвига – 1770, к Моцарту он ездил семнадцатилетним. Но в детстве отец настолько старался выдать его перед обществом за вундеркинда, что, анонсируя выступления, сознательно занижал ему возраст на два года. Значительную часть жизни (едва ли не больше сорока лет) Людвиг прожил, не зная этого факта.

29

Э́стерхази – крупнейшие частные землевладельцы Венгрии при Габсбургах. В 1626 году император Священной Римской империи сделал их графами, а с 1712 года глава рода носил княжеский титул. В отличие от других венгерских князей-магнатов, Эстерхази считались равнородными европейским монархам. Князь Пал Антал Эстерхази прослыл передовым правителем и поклонником изящных искусств.

30

Сестра императора Иосифа, Мария Антуанетта, была супругой короля Франции Людовика XVI. К моменту событий королевская семья уже была сильно ограничена в действиях и свободе учредительным собранием, а отдельные радикальные революционеры вели разговоры о казни.

31

«Аксур, царь Ормуза» – итальянская версия франкоязычного «Тарара». Помимо языка, различие состояло в отсутствии тираноборческого пафоса и большем количестве комических элементов.

32

Леопо́льд II – брат императора Иосифа. Отличался консервативной политикой, отменил многие прогрессивные реформы, усилил цензуру. Завершил австро-турецкую войну и примкнул к Первой коалиции против революции во Франции.

33

Стихи Готлиба Пфеффеля. Цитируется в переводе Е. Звонцовой.

34

Максимилиан Робеспьер – деятель Великой Французской революции. Возглавил правительство, способствовал казни Людовика XVI, созданию трибунала, массовым казням аристократии и духовенства. Захватил практически неограниченную власть. Провозгласил целью революции построение нового общества на основе «республиканской морали», опирающейся на искусственно созданную религию – культ Верховного существа. Казнен в 1794 году.

35

Луи́ Антуа́н Лео́н де Сен-Жюст – деятель революции. Был в Конвенте самым молодым депутатом. Сторонник Робеспьера, отличался красноречием и неколебимостью. Повысил боеспособность республиканской армии и лично вел войска во время битвы при Флерюсе. Участвовал в создании Декларации прав человека и гражданина и Конституции.

36

Граф де Мирабо (1749–1791) – один из самых знаменитых ораторов и деятелей революции. Был врагом абсолютизма, однако желал лишь парламентской монархии, близкой по типу к английской. Поэтому по мере возрастания в революции роли народных масс Мирабо перешел на консервативные позиции и стал лидером крупной буржуазии, а впоследствии заключил соглашение с королевским двором и стал лоббировать уже его интересы.

37

Жан-Поль Мара́т (1743–1793) – деятель революции, врач, радикальный журналист. Известен под прозвищем «Друг народа», в честь газеты, которую издавал. Противник деспотизма, но изначально – сторонник сохранения ограниченной монархии. Именно он категорически отказался от гильотинирования короля без суда и добился того, чтобы решение о казни было поставлено на поименное голосование.

38

Поход был вызван нехваткой в Париже продовольствия и высокими ценами. 5 октября около семи тысяч голодающих горожан, в основном женщин, пешком отправились в Версаль. Одним из инициаторов похода стал Марат. Многие из выступивших обвиняли в своих несчастьях королеву и призывали к ее убийству. Часть горожан имела при себе оружие. В результате похода король Людовик XVI был вынужден покинуть Версаль и переехать в Париж, во дворец в Тюильри.

39

Жорж Жак Дантон (1759–1794) – политический деятель эпохи революции, сыграл важную роль во взятии Бастилии и походе на Версаль. После свержения монархии был назначен министром юстиции. Он не одобрял затянувшегося революционного террора, за что стал получать обвинения в излишней снисходительности. Казнен сторонниками Робеспьера.

40

Гете. «Границы человечества», 1779 год. Пер. А. Фета.

41

Фонта́нж (фр. fontange) – дамская высокая прическа эпохи Людовика XIV.

42

Одно из имен Владычицы Озера из цикла мифов о короле Артуре.

43

Речь о т. н. Культе Верховного Существа, введенном революционерами, чтобы заменить католичество.

44

Из-за затянувшихся на 20 лет военных действий Людвиг так и не вернулся в Вену.

45

К оружию! Свергнем тиранов! Недолго осталось терпеть. Сегодня же деспот поганый Сам будет встречать свою смерть.

46

Отсылка к стихотворению «Зверинец Лили» 1775 года, которое Гете посвятил своей невесте. В стихотворении в виде зверей аллегорически изображены ее ухажеры.

47

В годы Французской революции большая часть молодых мужчин и женщин, следивших за модными тенденциями, стали коротко подстригать волосы. Стрижка получила название «под Тита» (coiffure à la Titus). Тит Юний Брут – старший сын Луция Юния Брута, основателя Римской республики.

48

An Laura была написана Бетховеном на стихи Фридриха фон Маттиссона. Рассказчик «Лауры» желает ей радости и покоя – до новой их встречи, – провожая в последний путь душу невинной девушки, погибшей во время майского заката.

49

Посмертная магия (лат.).

50

Доктор ван Свитен – исторический прототип ван Хельсинга из романа «Дракула». В 1755 году он отправился расследовать нападения вампиров в Моравию, в городок Каменная Горка, и нашел несколько не то, что искал. Тому, чем это завершилось, посвящена моя книга «Отравленные Земли».

51

Венское музыкальное общество – благотворительная организация, занимавшаяся концертами в пользу вдов и сирот музыкантов. Сальери был одним из его руководителей.

52

«Жемчужная» техника фортепианной игры создает в звуке впечатление звонкости, округлости, рассыпчатости. Нужное звучание достигается цепкими «хватательными» движениями и скольжениями пальцев под ладонь после удара по клавишам. Каждая нота при этом звучит отчетливо.

53

Закон, принятый 17 сентября 1793 года, согласно которому революционный комитет обязан был составить список подозрительных лиц, арестовать их и опечатать бумаги.