полная версияПолная версия
Ещё более интересные события стали происходить далее.
Чтобы поймать в кадр все эти метаморфозы, оператор отводит камеру назад, и становится ясным: сам холст – источник этих знакомых нашему слуху современных звуков.
Линии на картине стали расширяться; по полотну забегали синих оттенков электрические дуги. Встречаясь друг с другом, они осыпали пол искрами.
Мы оказывается уже не в мастерской Протогена, а в каком-то тёмном и душном помещении, в котором это световое шоу смотрелось выразительнее.
Белый квадрат стал успокаиваться – электрические дуги прекратили треск. Линии на картине постепенно приняли первоначальный облик. От полотна лишь исходил белый призрачный свет, который внезапно загородила знакомая нам фигура.
Одета она была по новому – в тунику, но черты лица узнаваемы – это же наш старый знакомый! В какую переделку он попал на сей раз?!
Поднявшись с пола, Александр закашлялся – помещение было очень задымлено: в белом свете картины это было хорошо заметно.
В Эрмитаже был «Чёрный квадрат», тут – белый.
Кстати, где это – «тут»?
Александр огляделся:
«Такого зала в Эрмитаже я не припомню…»
Конечно же это не Эрмитаж! Там вряд ли бы додумались до такого, чтобы в музее поставить несколько треножных светильников с открытым огнём! Наш варвар, хоть и несостоявшийся, по прихоти муз оказался в домусе римского императора Октавиана Августа. А висевшая в этом дворце картина с линиями Протогена и Апеллеса послужила проводником для нашего современника. Вот так-то! Его необычайнейшее путешествие продолжается теперь и в далёком прошлом.
Александр с интересом взглянул на цельные статуи людей. Натуральный цвет кожи, блеск глаз, многочисленные складки одежд, таящие в себе движение: из-за тусклого освещения изваяния смотрелись как живые, а стены своими яркими красками напоминали фотообои. Возможно, сюжет этих фресок составляет единую композицию со статуями.
Впереди Александр заметил ещё одно помещение. Чувствуя дуновение с той стороны, он догадался, что там может быть выход на улицу.
Александр двинулся туда. По пути он больно ударился обо что-то ногой – из тьмы показалась изящная резная ножка кресла, почему-то опрокинутого.
«Ёлки-моталки!» – от ужаса Александр застыл на месте, потирая ушибленное колено.
За шёлковыми невесомыми занавесками оказался закрытый двор с колоннадой по периметру. Над прямоугольным бассейном перистиля стлался густой туман. Александр подошёл к кромке воды и ещё раз глянул на небо. Над черепичной крышей домуса, прямо над его головой плыли клубы дыма со зловещими подсветами пожара.
Окружающий запах гари в сознании Александра ассоциировался до сего момента с белым квадратом и светильниками – странно, что мысль о пожаре не посетила его раньше, несмотря на явную задымлённость.
Акустика здесь была хорошая – с противоположной стороны, из внутренних покоев дворца послышались быстрые шаги. Затем вдоль колонн с громкими возгласами промелькнули две тени; за ними ещё две.
Когда эти люди достигли светильника, можно было разглядеть их одеяние. Двое первых были одеты так же, как и Александр: туники, похожие на короткие халаты, и сандалии. Их преследовали двое гвардейцев, ножны которых были пусты – преторианцы оголили короткие испанские мечи и вот-вот пустят оружие в ход. Облик воинов дополняли доспехи, надетые поверх туник, а головы защищали шлемы с плюмажами.
Не успели люди в туниках добежать до конца аркады и скрыться в темноте комнат, как из этой самой темноты навстречу им, вышел ещё один гвардеец.
Снова послышались крики; последовала непродолжительная стычка, и трое стражей закололи бедолаг мечами. Всплеск – и вода закачалась в бассейне. Вот так. Просто взяли и закололи. Эту сцену было очень хорошо видно – в пылу бойни противоборствующие даже задели рядом стоящий светильник.
«Куда же это я попал?!» – про себя повторил вопрос Александр, съёжившись от страха на месте. Получилось некое дежавю – как в эпизоде с собаками де Воса: он хотел скрыться побыстрее во тьме и в то же время боялся пошевелиться.
Собравшись с духом, Александр стал отступать назад. Он напряжённо смотрел за преторианцами, готовый в любой момент пуститься наутёк, как только они его заметят.
К счастью, этого не произошло. Перистиль скрылся за стенами, и Александру чуть-чуть полегчало.
Он огляделся по сторонам. Слева протянулась анфилада – все двери открыты нараспашку. Справа было всего два зала – следующая комната утопала во тьме, зато соседняя освещалась – может, там выход? Туда-то и двинулся наш герой.
Александр прислушался – чьи-то голоса донеслись до него. Он осторожно выглянул из-за угла.
Похоже, перед ним оказалась библиотека – многочисленные стеллажи, освещаемые двумя напольными светильниками, были пусты. Больше никакой мебели в помещении не наблюдалось, как и людей.
А голоса приближались. Не рискуя оказаться застигнутым на свету, Александр не пошёл через библиотеку, а нырнул в тёмный коридор, в конце которого была ещё одна освещённая комната.
Стены этой комнаты делились на прямоугольники и квадраты цвета помпейского пурпура. Обрамляли эти панели изящные, витиеватые узоры. Посреди панелей в окружении таких же гирлянд помещались сценки из жизни богов и людей.
В стенах слева и справа темнели арочные ниши с застывшим вдохновением скульптора. По обе стороны от комнаты, поддерживая арочную перспективу зала, располагались анфилады: несколько комнат утопали во тьме, а две были тускло освещены. Оттуда тоже доносились голоса, мелькали тени – в поле зрения Александра попали двое мужчин, которые, подхватив тяжёлый ящик, унесли его в сторону.
Но больше всего Александра привлекали другие звуки. Где-то в этой интимной полутьме звонко струилась вода. Пить очень хотелось, и наш герой прошмыгнул к противоположной стене, где была ещё одна скульптурная композиция – наверняка это и есть каскад.
Ох! До чего же вкусная вода! Прохлада растекалась по телу, словно весенние ручьи. Хотелось погрузиться с головой в эту мраморную нишу.
Как от прекрасного сна, грубый оклик отвлёк Александра, и новая волна, теперь уже страха, прошла по его телу. Он оглянулся; в отдалении стояли двое солдат. Кожаные шлемы, защищённые металлическими пластинами, такие же доспехи – наверняка в крови тех двух, что попадали, сражённые, в бассейн…
Придя в себя от ступора, Александр, не понимая их речь, всё же сориентировался по жестикуляции солдат: проваливай отсюда.
Заставлять его не пришлось. Спиной ощущая их колючие взгляды, он двинулся вперёд. Повинуясь то ли здравому смыслу, то ли какому-то инстинкту, Александр, чтобы не вызвать ненужных подозрений, подхватил подвернувшийся под руки стол и пошёл с ним вслед за другими грузчиками.
Странные ощущения охватили нашего современника – будто во время спектакля в театре начался пожар, и актёры, не тратя время на переодевания, начали выносить на улицу реквизит.
Высокие резные двери передней – остия – распахнуты настежь. За ними открывалась необычная картина.
Тишина дворца сменилась шумом и мельтешением улицы.
Небольшая площадь перед царским домом была сейчас многолюдна: были тут и рабы, и обычные жители, помогавшие с эвакуацией, и войска городской когорты, и преторианцы, руководившие погрузкой.
Пожарные с вёдрами и баграми, пробежав вдоль стен соседнего дома, скрылись в узкой задымлённой улице. Их лица скрывали матерчатые повязки, а некоторые из них, как плащами, обернули свои тела войлочными покрывалами.
Александр посмотрел им вслед; на той стороне Гермала возвышались крыши двух античных храмов: Виктории и Великой Матери. Оранжевый пульсирующий отсвет пожарища на их колоннадах завораживал.
Лошади, запряжённые в телеги, заметно волновались от окружающей чехарды – немало усилий нужно потратить, чтобы удерживать их за уздцы. Одна повозка, заставленная ящиками и ещё чем-то, двинулась было в путь и упёрлась в другую, образовав затор. Началось выяснение отношений, послышалась ругань.
И без того стоял такой гвалт: центурионы подгоняли солдат, солдаты подгоняли всех остальных; все торопились – никому не хотелось отдать свою душу богу Вулкану, принявшему обличие дыма.
Зазевавшемуся Александру тоже прилетело – его поторопили, грубо ткнув в спину.
На повозке, стоящей у пандуса, громоздилась мебель и ящики с мраморными бюстами. Немало раз посещавший Эрмитаж, Александр узнал один из них – этакий привет от музея.
«Ну и ну, – покачал головой Александр. – Разве что не подмигнул…»
Поезд из повозок наконец сдвинулся с места. Замыкать кавалькаду должна была телега, на которую пришлось взбираться Александру – не успел он водрузить на неё свой стол, как к нему подошёл один из солдат и знаком указал нашему герою место наверху. Он и ещё несколько человек взобрались, и, не дожидаясь, пока они там освоятся, повозка тронулась в путь.
Места на телеге мало – стоять было неудобно. При этом нужно было удерживать тяжёлые предметы от падения. Ещё неизвестно – грузчики удерживали мебель или мебель – грузчиков. Поначалу шатало так, будто при землетрясении – Александр подумал, что упадёт вниз с этим окаянным столом. Вскоре, однако, колёса провалились в колею, и далее повозка покатила мягко.
В противоположную сторону двигались вслед за знаменосцем и центурионом бригады пожарных.
Головы их были покрыты шлемами с войлочными подкладками. Жёлтые одежды перетянуты тонкими ремнями. В руках у каждого было по нескольку засмоленных вёдер. Над строем «бодрствующих» ощетинились длинные шесты с крюками и серпами на конце. Всё это делало их похожими на народных ополченцев.
Может быть, кому-то вигилии – так в Риме назывались пожарные и полицейские в одном лице – казались ходячими пародиями на воинов, но в мужестве, с каким они боролись против огня и спасали людей, не уступят легионерам.
Исхитрившись, Александр занял более удобное положение и огляделся вокруг. Созвездие факелов освещало шедших вслед поезду солдат. Видимо, Александр нескольких из них рассмешил своей неуклюжестью – со стороны его удобная позиция смотрелась забавно.
«Да и хрен с ним!» – улыбаться в ответ не было совершенно никакого желания.
Всё дальше и дальше от Александра домус Августа. За спинами охранников – высокий храм Аполлона, который укутал дым. Его колонны будто поддерживают грозящее вот-вот рухнуть небо. С правой стороны от дороги тянулись покрытые фресками глухие стены, а слева, на возвышении, находился домус, к парадному входу в который вели зигзаги лестниц. Стена второго этажа имела большое полукруглое окно. Покатая крыша перистиля упиралась в эту стену.
Как органично смотрелись люди вокруг в этой обстановке и как неуютно чувствовал себя здесь Александр. Ещё бы! Это в книжках герои, попадая в другую эпоху, сгорают от любопытства. А он сейчас хотел лишь одного – вернуться обратно, в своё время, со всеми его компьютерами и проводами; он готов был смириться и с его нравами – хрен с ним, – но вернуться в своё время. Так быстро потёк Александр в своих философских взглядах.
От того, что с ним перестало что-либо происходить, на ум пришла мысль, что это конечная точка его путешествия, и безнадёжное чувство росло в его душе, опутывало – как проводами.
Как тут жить? Какие нравы? Какие порядки? Куда идти?
Он чувствовал всем телом, как вязкое полотно времени начинает притормаживать его движение. Как во время тревожного сна – хочется бежать обратно, к белому квадрату как к символу своего времени, но сначала нужно сделать одну нелепицу, потом другую. И твоя первоначальная цель всё дальше и дальше удаляется – нелепицы сыплются одна за другой, и тебя охватывает возрастающее чувство обеспокоенности из-за цейтнота.
От горящих факелов на расставленных вдоль дороги столбах казалось, что ещё глубокая ночь. Но очертания крыш домусов и листвы деревьев отчётливо видны на фоне пока ещё темно-синего неба.
Начался уклон. Дорога стала спускаться с холма. Можно было поменять позу и взглянуть вперёд, что Александр и сделал.
Вереница повозок протянулась настолько, насколько было возможным видеть улицу. Слева обзор ограничивали дома, стоящие вплотную к дороге, а вот справа, поверх стройки дворца Нерона, можно было видеть далеко вокруг.
Идущие впереди солдаты расширяли путь, тесня в сторону прочий люд. Александр всматривался в обеспокоенные лица жителей, столпившихся вдоль дороги. Так как его транспорт шёл последним, он видел, с каким нетерпением народ выходил из закоулков и пристраивался вслед за императорским караваном.
Стали пересекать Священную улицу. На перекрёстке горели огоньки алтарей; они так уютно смотрелись. Было ощущение, что сейчас пасмурный серый вечер, но это ощущение обманчиво. Если подняться над дымными волосами пожара, то можно увидеть, как солнце уже наполовину выглянуло из-за горизонта.
Так как никаких метаморфоз с пространством больше не происходило, Александр крепко задумался – как дальше быть?
А пока наш друг раздумывал над этим непростым вопросом, современная музыка неожиданно стихла – первые аккорды на кифаре сменили электронные ритмы. Зрители перенеслись во времени ещё немного дальше, когда дворцы Палатина уже оказались во власти огня.
Вступительный проигрыш закончился, и зазвучал взволнованный, настроенный на трагичный лад, можно сказать, оперный голос Нерона. Историки назвали бы это песней дьявола.
Как иллюстрации полёта воображения Нерона, в замедленном режиме, перед зрителями встают, сменяя друг друга, картины из разных районов города.
Вот уже знакомая нам комната во дворце Августа. Балки перегорели, и крыша рухнула на мозаичный пол. Одна горящая перекладина упёрлась прямо в белый квадрат; картина вокруг неё начала стремительно чернеть.
В картинной галерее Нерона – то же самое. Огонь не щадит ничего. Шедевры художников уходят в небытие, навсегда, каждый по-своему: то с кротостью Афродиты Анадиомены небезызвестного нам уже Апеллеса, то с беспечностью отдыхающего сатира, которого изобразил его друг Протоген, то с тревогой, которую на своих полотнах хорошо передавал Аристид-младший; скоро от картин не останется и следа.
Огненным морем оказались отделены друг от друга «Одиссей» Евфранора и «Пенелопа» Зевкиса.
Прямо на кресло с потолка посыпались искры; полопались струны кифары, оставленной императором. А на картине Антифила мальчик усердно раздувал огонь…
Будто само пространство-время превращается в едкий дым, и поэтому марево начинает искажать окружающую действительность.
Огромный погребальный костёр разгорался над Форумом – широким фронтом он нехотя спускался в низину с господствующего над площадью Палатинского холма. В противоположность – огонь, как тысячи галлов, рвался к своей добыче из низины Велабра: там пожар подступил очень близко к главным городским постройкам.
Многочисленные колонны храмов и портиков заволокло дымом, и они напоминали современные развалины, проглядывающие сейчас сквозь века.
За храмом Сатурна и базиликой Юлия свирепствовали огненные смерчи. Они одинаково поглощали и домусы знати, и инсулы плебеев.
Золотая миля сюрреалистично и неправдоподобно даёт металлический отблеск на фоне дымовой завесы – будто бог огня воткнул сюда свой жезл.
Храмы на Капитолийском холме и нависающая над ними паутина густого дыма подсвечиваются пожаром так, точно за мостом Калигулы находится жерло вулкана. Да и пепел, планирующий кругом, наводит на такое сравнение: он как рой жуков, летающих над смоквой, оливой и виноградом, растущими посреди площади; он как чёрный снег, покрывающий Долиолу с погребальными вазами весталок.
За этим погребальным комплексом, слева и справа от храма божественного Юлия, по Священной улице и под аркой Августа площадь покидали последние повозки со спасённым или награбленным имуществом.
Улицы запружены беженцами – люди стекались к основным дорогам, ведущим из города. Многочисленные торговцы пытались спасти свой товар на повозках. Некоторые заводили свои телеги в тупики улиц и там бросали своё имущество – такова была скорость огня.
Многие кварталы уже опустели – дышать было невозможно.
Как отчаянно сейчас борются с красными змеями Вулкана пожарные, пытаясь не допустить огонь к святыням! Камни с их метательных машин пробивали стены домов, и те, бывало, разрушались, бывало, только лишь оседали, бывало, проглатывали их как тина в болоте, оставив небольшое отверстие в стене.
Вигилии с доблестью, достойной Марка Курция, бросались вперёд с баграми и топорами, чтобы довершить разрушение. Но жар был таким нестерпимым, что крючникам приходилось бросать это безнадёжное дело или же сгинуть под горящими обломками.
Никакие меры не могли противостоять стихии: люди тщетно пытались образумить чудовище, которое свирепело ещё больше от тесноты – узкие улочки смотрелись как бикфордов шнур, по которому направляется смерч из огня.
Из-за базилики Эмилия, зданий лавок, складов, примыкающих к Форуму, не видно, как на Эсквилинском холме появились новые очаги возгораний – горели домусы аристократии. Плети-флагеллумы, служившие для наказания рабов, обрушились теперь на самих господ!
Накопившаяся злоба, обида неудержимо выплёскивалась наружу. Люди, смирившиеся со своей горькой участью, теперь пьянели от ощущения вседозволенности. В них вдруг воскрешались, казалось бы, уже забытые стремления.
Над Римом нависла угроза бунта рабов.
Другие же, не зная, что делать с, возможно, обретённой свободой, надеялись на вознаграждение за проявленную преданность.
Этот факт, как, впрочем, и оружие верных воинов империи, не давал полностью погрузить город в хаос.
А песнь Нерона продолжала звучать над городом. Последние её куплеты и аккорды пришлись на ужасные кадры бойни: перевёрнутый паланкин, лежащие кругом бездыханные тела в богатых одеждах и в рабских обрезах.
Ручьи крови стекали вниз между беспорядочно разбросанными вещами.
Кифара умолкла. Нерон закончил свою песнь. Мы вернулись в настоящее; в то настоящее – для Александра.
«Какой во всём этом смысл?» – ещё раз прозвучал вопрос.
Всё-таки это не тот случай, когда можно что-то анализировать. Скорее всего, Александр проживал эти чувства, даже не пытаясь составить какой-либо план. Он просто отупело плыл по течению, утомлённый впечатлениями. Вот и сейчас провидение несло его, а куда оно его несло – неизвестно.
«Да, куда?»
Александр встряхнул головой и сфокусировал взгляд.
Он думал, что они по-прежнему поднимаются по склону – просто из-за затора впереди временно остановились. Сейчас преторианцы расчистят дорогу, и они вновь двинутся в путь.
Скоро Александр поймёт, что, находясь в задумчивости, упустил момент, когда всё кругом изменилось.
Он всё так же смотрел сверху вниз, стоя на телеге. Только окружали теперь его не произведения искусства, а настоящие люди.
Сначала он обрадовался произошедшей перемене – значит, происходящее с ним имеет какой-то воспитательный смысл. По крайней мере, о нём не забыли – не просто так закинули в другую эпоху, не бросили на произвол судьбы.
Внизу, окружая их повозку, опять-таки стояли люди. Теперь в их глазах читался ужас. Некоторым было до такой степени страшно, что их бил озноб.
Александр повернулся в ту сторону, куда были направлены взоры окружающих. Он увидел длинный коридор, заканчивающийся решётчатыми воротами, сквозь которые задувал освежающий ветер.
Запахи вокруг вряд ли можно назвать приятными, но это уже не гарь. Факелы, коптящие арочные своды – только они напоминали о пожаре…
Ничего опасного Александр не заметил, но уже насторожился – повозка была в виде клетки.
Их поместили в клетку? Зачем?!
Александр огляделся. Рядом с ним стояли и мужчины, и женщины, в возрасте и совсем ещё дети. Все они застыли в ожидании. Плач ребёнка на руках матери усугублял общую картину – дикость какая! Даже во время пожара у людей не было таких напряжённых лиц.
Приглушённый гул толпы доносился до слуха Александра. Ощущение – будто они готовятся к выходу на футбольное поле.
Недавно с них сняли кандалы – кожа «не верила» этой свободе – и, как скот, согнали в этот узкий проход под трибунами. Голодные, оборванные, утомлённые… Они с волнением ждали своей участи.
Их телега была запряжена двумя лошадьми. На одной из лошадей был зачем-то посажен оборванец – такой же, как и все вокруг. Водя по земле плетью, рядом с ним стоял гладиатор и что-то объяснял ему. Наездник смотрел на бойца во все глаза, ловя каждое слово, обращённое к нему, и мелко кивая в ответ головой.
Наконец с улицы донёсся устрашающий сигнал труб. Расталкивая толпу, появились ещё несколько гладиаторов: как контрастировали они с окружающими – худыми и убого одетыми людьми. Да ещё шлемы делали их похожими на насекомых с человеческими телами.
Ворота впереди открылись, и гладиатор с плетью, не заботясь о том, что может задеть наездника, ударил по лошадиным крупам.
Земля вновь заходила ходуном под ногами Александра. Быстро стал удаляться от его взора безумец, который стал бить окружающих, когда те начали читать очередную молитву.
Повозка быстро покинула полумрак и выкатила на большую арену, на свет дня. Кто-то с трибун бросил в них яблоко, которое разлетелось на куски после удара о прутья. Капли сока достигли лица Александра.
Гомон усиливался. Можно было уже различить отдельные слова, свист. Сверху, с трибун, на них посыпались проклятья. Искажённые злобой, злорадством лица вызывали удивление у Александра – на это было так дико смотреть. Что же такого могла, например, совершить эта девушка, держащая на своих руках грудного ребёнка?!
Безумец быстро забылся от новых впечатлений, а вот молитва продолжала звучать – её читали люди, которые были вместе с ним в клетке.
Лошади мчались во весь опор. Наездник отчаянно стегал их выданной ему плетью. Люди повставали с мест – рёв на трибунах заглушил стук барабанов.
Александр отказывался верить в происходящее – уж лучше бы он сгинул в дебрях «Чёрного квадрата»…
Лежащие львы, как дворовые собаки, некоторое время провожали их взглядом, а потом, быстро поднявшись с песка, устремились за повозкой.
Не успел Александр прочувствовать до глубины души весь ужас происходящего, как новый шок – в поле зрения неожиданно попали другие хищники, оказавшиеся совсем близко. Ещё немного, и острые когти пробороздят прутья их хлипкого укрытия.
С этого устрашающего фона Александр перевёл свой взгляд на девушку, стоявшую рядом. От ужаса она закрыла глаза. Вцепившись своими маленькими ручками в вертикали клети, она умоляла Бога спасти их.
Если бы наездник не поддался панике, то вполне сохранил бы себе жизнь, обещанную в том случае, если сможет сделать круг по стадиону. Но вид льва, бесстрашно идущего коням навстречу, вселил в него страх, загипнотизировал. Он резко повернул лошадей в сторону. Тогда лев набросился сбоку и повис на правом скакуне. И без того неповоротливая телега накренилась от таких выкрутасов.
Люди в неуправляемом падении закричали. Ещё одно мгновение – и их разбросало из разломавшейся клети как игральные кости из кружки.
Из-за неожиданной остановки лошадь под наездником встала на дыбы, и тот так смачно припечатался спиной к арене, что больше не встал.
Народ, опьянённый жестокими зрелищами, вошёл в раж.
Обречённые на растерзание поднимались с песка и, не сговариваясь, стали сходиться на небольшом пятачке. Жуткий страх томил их души. Их разум не мог вместить в себя все переживания.
Огромные лужи крови на арене были засыпаны песком, а в воздухе пахло благовониями. Разум их так же хотел обманываться – отсюда это неполное, обезболивающее осознание.
Наоборот, будучи утомлённым каскадом разных впечатлений, Александр сейчас воспринимал всё с особой остротой, будто напоследок пытаясь напиться жизнью.
Ложа в центре отличалась от остальных трибун. Не было тут такой толчеи; знать с комфортом разместилась на курульных креслах или скамьях с подушками и вкушала яства. Рабы обмахивали господ веерами.
Обособленными были трибуны для весталок; а ещё выше на выдвинутом вперёд кубикулуме восседал император Нерон.
Роскошь необычайная.
«Они из другой жизни», – подумал Александр, смотря на всё это, как сквозь витрины.
Никак не вязались друг с другом переживания тех, кто стоял на арене, и тех, кто смотрел на всё происходящее с трибун.
Оборванные, измученные, искалеченные… Весь этот рафинированный фон намекал на то, что они должны быть уничтожены. Уничтожены самым жестоким образом, будто они виноваты в чём-то ужасном.
Косматые львы сотрясали воздух рычанием. Они упруго пробежали по арене, оглядываясь на шум трибун. Но больше их занимали те, кто стоял перед ними.
Львы смотрелись так, словно они вышли из твоих страшных снов. Их несомненная нацеленность на тебя заставляла уходить душу в пятки. По их умным взглядам было видно, смешно сказать, как они уважают свою добычу – так деловито кошки сужают круг; начинаешь понимать – сопротивление бесполезно.
