Покорение дворца Яньси. Том 1. Путь служанки

Чжоу Мо

Покорение дворца Яньси. Том 1. Путь служанки

Copyright © DongYangHuanYu Film&Culture Co., Ltd.

© Полякова Т., перевод, примечания

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1

Расколотый гроб

Массивные двери ичжуана[1] приоткрылись, впуская в помещение бумажный фонарь на палке. Вслед за фонарем показалась пара ножек. При внимательном рассмотрении можно было заметить, что ножки обуты в маленькие туфельки, из-за изогнутой формы казались длиной всего в три цуня[2]. На белой ткани туфелек были вышиты по два цветка лотоса на одном стебле. Ножки подбегали к каждому гробу, задерживались возле, а затем спешили к следующему, пока наконец не остановились у одного, плохо сбитого.

– Взгляни только на всех этих несчастных, – всхлипнула обладательница ножек, – чужак, что умер вдали от родины, бедняк, у которого нет денег на похороны, да замученная проститутка… Сестрица, неужели вновь встретиться нам было суждено именно в таком месте?

Этим людям и при жизни не благоволила удача, да и после смерти у них не оказалось приличного гроба.

Видавший виды ичжуан давно нуждался в ремонте, гробы в нем были хилые, плохо сколоченные и пропускали воздух. Но все же это было лучше, чем ничего, куда надежнее соломенной циновки – по крайней мере, их обитатели не станут кормом для мышей и прочих тварей до того, как их похоронят.

– Они все твердят, что ты недостойна быть похороненной рядом с могилами наших предков, а должна остаться здесь, с этими людьми.

Девушка опустила бледную, словно без единой кровинки, руку на гроб, легонько погладила его, а после тихо произнесла:

– Я им не верю, сестрица, я должна услышать правду лично от тебя…

ТРЕСК!

Снаружи послышался громкий топот целой толпы, и двери ичжуана резко распахнулись.

Вошедшие увидели занесенный над гробом топор.

– Инло, остановись! – в ужасе закричал мужчина средних лет.

ТРЕСК!

Топор тем не менее без колебаний опустился, расколов деревянную крышку.

– Да что же ты творишь?

Мужчина на мгновение замер, а затем дрожащими губами произнес:

– Это же гроб твоей старшей сестры…

Девушка в белом траурном платье[3] стояла спиной к нему и ко всем остальным. Топор выскользнул из ее рук, она наклонилась, бережно приподняв мертвое тело.

– Сначала вы говорили, что сестрицу забрала болезнь, потом, по вашим же словам, во дворце она оказалась втянута в позорный скандал, и до того ей было стыдно людям в глаза смотреть, что она руки на себя наложила. Но взгляните. – Девушка медленно повернула голову и слегка улыбнулась.

Плечом она придерживала тело мертвой сестры, на шее которой виднелись темные следы в форме крыльев бабочки. Было видно, что следы эти оставлены парой больших ладоней и явно наталкивали на мысль об убийстве.

– Вы все видели? – Девушка в белом, она же Вэй Инло, обняла сестру и со смехом обратилась к толпе. Она наконец докопалась до правды и жалела, что не могла рассказать об этом всему свету. – Посмотрите на следы рук на шее и скажите мне, разве способен человек сам себя задушить?

Никто не мог ей ответить. Равно как и никто не смел поднять взгляда на лица двух девушек. Вэй Инло и Вэй Иннин были почти отражениями друг друга. Из-за их красоты и чистоты сестер часто сравнивали с двумя цветками лотоса[4] на одном стебле. Теперь один из лотосов умер, другой продолжал жить. Неизвестно, что за чудодейственное снадобье покойная принимала при жизни, но в посмертии ее лицо сохранило все краски. На Вэй Иннин было то самое платье, в котором она покидала дворец, ее голова спокойно лежала на плече младшей сестры, а едва заметная, застывшая на лице улыбка только усиливала ощущение живого человека. Глаза Вэй Инло, напротив, больше подходили мертвецу, их холодный блеск ослеплял всех присутствующих так, что у них шевелились от ужаса волосы.

«Неужто душа покойной вернулась и поселилась в теле этой несчастной?» – так думали многие из собравшихся.

– Отец. – Взгляд Вэй Инло пробежался по толпе и остановился на лице мужчины средних лет. На лице девушки расцвела улыбка: – Кто убил сестрицу?

– Это… – Мужчина хотел было что-то сказать, но, поколебавшись, гневно выдал: – О каком убийстве речь? Она покончила с собой!

В этот момент остальные будто очнулись и один за другим стали наперебой выкрикивать:

– Правильно, сама себя убила!

– Если бы эта бесстыдница, изгнанная из дворца, не покончила с собой, то навлекла бы позор на наши головы!

– Хорошо, что померла, и поделом ей!

– Старшая пошла по кривой дорожке, так и младшая ничем не лучше. Кто бы мог подумать, что она вытворит такое да гроб расколет. Вэй Цинтай, тебе следовало лучше воспитывать дочерей!

Вэй Цинтай остолбенел, услышав их слова, затем бросился вперед, в несколько шагов оказавшись перед Вэй Инло, замахнулся и влепил ей пощечину.

– Это все моя вина! Это я не уследил за их воспитанием! – начал заискивать перед присутствующими Вэй Цинтай, одновременно сжав затылок Вэй Инло.

– Ты почему еще не на коленях?! Почему еще не извинилась перед своими дядюшками?! – Видя, что его слова эффекта не возымели, он снова толкнул ее вперед со словами:

– На колени!

Но Вэй Инло стояла прямо, подобно бамбуку, не желая кланяться, и уж тем более ей претила мысль опускаться на колени, поэтому она упрямо застыла на месте.

– На колени!

Под взглядами родственников Вэй Цинтай начал терять самообладание и в гневе ударил Вэй Инло под колено:

– Не слышишь, что ли?

От удара ноги девушки подогнулись, но тут же быстро выпрямились.

– Отец, ты только и можешь, что заставлять меня кланяться.

Одной рукой опираясь на пол, а другой придерживая сестру, Вэй Инло медленно поднялась. Иссиня-черные волосы по бокам совсем выбились из прически и теперь скрывали выражение ее лица. Послышался голос, ледяной, как родник зимой:

– Я должна опускаться на колени перед Вэй Жухуа, а она стащила шпильку, которую матушка оставила мне перед смертью. Я должна кланяться Вэй Сюэдуну, а он, невзирая на наше родство, распускал руки… Это сестрица вернула мою шпильку, сестрица прогнала Вэй Сюэдуна…

– Это всего лишь шпилька для волос, – нахмурился Вэй Цинтай. – К тому же позолоченная, она не стоит и пары монет, нет нужды из-за нее ссориться с двоюродной сестрой. А что до Сюэдуна… так он просто дурачился, а твоя сестра приняла его шутки за чистую монету, да еще и голову ему разбила.

– Так тебе, оказывается, все известно, – повернулась к нему Вэй Инло.

Ее чистое, нежное, словно цветок гибискуса, личико было мокрым от слез, что катились по щекам, подобно росе на лепестках, делая девушку еще красивее.

– Ты все знаешь и все равно заставляешь становиться на колени перед ними, – произнесла Вэй Инло.

Это ведь ее обокрали, к ней проявили неуважение и грубость, а она должна была отвешивать поклоны и извиняться.

– Это все для твоего же блага, – твердо произнес Вэй Цинтай. – Неужели из-за такой ерунды ты…

Ерунды?

– Лишь сестрица относилась ко мне хорошо! – с холодной усмешкой перебила его Вэй Инло. – Ты знаешь, что все это время я ждала сестрицу? Перед тем как отправиться во дворец, она обещала мне, что вернется и заберет меня от семьи Вэй, от тебя, и мы поедем в новое место, начнем новую жизнь – где не нужно будет всем кланяться по поводу и без…

– Во дворце всегда надо всем кланяться по поводу и без него! – перебил Вэй Цинтай.

Императорский дворец.

Мир внутри дворцовых стен имел четкую иерархию – как горы имели разную высоту, а моря – разную глубину, так и женщины во дворце строго делились на тех, кто кланялся и кому кланялись.

Ни могуществом, ни знатностью семья Вэй не обладала, они были всего лишь придворными правящей династии, а потому ее сестрица, обладай она даже красотой, разрушающей города, оказавшись во дворце, поначалу могла претендовать лишь на роль служанки, иными словами, она принадлежала к числу тех, кто кланяется.

Жизнь внутри дворцовых стен была словно отдельным миром. Вэй Инло не знала, как жилось ее сестре во дворце или кому та решила кланяться, она знала лишь, что Вэй Иннин вошла туда цветущей, как весенний цветок, а вернулась холодной, как камень.

И привезла с собой черные следы от пальцев на шее. Но кто же их все-таки оставил?

– Я войду во дворец, – произнесла Вэй Инло, прикрыв глаза, а когда открыла их вновь, в них виднелись решимость и бесстрашие. – Ты не сказал мне имя убийцы, но это неважно. Я сама войду во дворец и доберусь до правды!

– Вздор! – Вэй Цинтай разозлился так, что у него даже задрожали усы. – Собралась по стопам сестры?

Вэй Инло невольно глянула на тело, лежавшее на плече. С малых лет сестрица была куда смышленее, находчивее и храбрее, а Вэй Инло, как маленькая, вечно пряталась за ее спиной. Уж если сестрица не смогла выжить во дворце, куда уж ей? Но она справится, докопается до правды… да и за Вэй Иннин отомстит, верно?

– Довольно. Давай на этом и закончим, – немного смягчился Вэй Цинтай и протянул руку к Вэй Иннин, – позволь сестре упокоиться с миром.

С миром?

Вэй Цинтай уже почти коснулся тела дочери, как по всему ичжуану внезапно разнесся пронзительный крик. Надрывный, пробирающий до костей, словно кому-то вонзили нож в грудь:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

У людей кровь застыла в жилах. В панике они закрыли уши, испугавшись, что от этого вопля из них пойдет кровь. От силы крика Вэй Цинтай отступил на пару шагов, а затем уставился на кричащую Вэй Инло и, слегка запнувшись, спросил:

– Ты, ты чего это?

– Упокоиться с миром? Этому не бывать, – в слезах прошептала Вэй Инло охрипшим от крика голосом, обнимая холодное, уже начавшее испускать трупный запах тело сестры. – Сестрица не сможет обрести покой, да и я тоже…

На глазах у всех присутствующих она плакала и кричала, беспрестанно повторяя одно и то же:

– Мне нужно войти во дворец, – кричала Вэй Инло. – Я обязательно должна отомстить, чтобы ты смогла упокоиться с миром… чтобы я смогла обрести покой.

Раз уж мы с тобой два цветка лотоса на одном стебле, разумеется, один живет, покуда жив второй. Если уж ты умерла, то и я, хоть все еще дышу, не более чем гниющий день за днем ходячий мертвец. Если ты обретешь покой, то только так и я смогу.

Один из пожилых членов семьи подошел к Вэй Цинтаю со словами:

– Бред, всё это бредни, пустая болтовня! Чем позволить этой сумасшедшей войти во дворец и обрушить бедствие на наши головы, лучше будет… – И, прикрыв рот рукой, прошептал ему что-то на ухо.

Взгляд Вэй Цинтая стал задумчивым, он тихо вздохнул и кивнул. Вслед за этим несколько человек встали рядом с Вэй Инло. Она подняла голову, растерянно и недоуменно взглянув на них:

– Вы чего удумали?

Несколько больших рук потянулись к ней.

Спустя несколько дней в питейном заведении один из гостей, потягивая байцзю[5], поданную с закусками, неожиданно выдал:

– Это кто там свою дочь замуж выдает?

Несколько выпивох наполовину перегнулись через перила, взирая на город с высоты, и увидели, как на центральной улице появилась большая, вся в красных цветах свадебная процессия, медленно двигающаяся вперед под треск хлопушек и петард. На крупной лошади сидел жених, улыбавшийся так, словно гордился доставшимся ему счастьем. Позади него несли крохотный свадебный паланкин. Ветер приподнял шторку, и один из постояльцев вскрикнул и протер глаза.

– В чем дело? В глаза что-то попало? – спросил кто-то рядом.

– Видать, перебрал я с горячительным, зрение подводит, – растерянно ответил тот. – Я мельком увидел, что за шторкой невеста сидит, а руки-то у нее за спиной связаны.

Глава 2

Платье из сотни птиц

= Шестью часами ранее =

– Раз расческой проведем – будем с полным кошелем.   Два расческой проведем – здраво, мирно проживем.   Три расческой проведем – деток много наживем.   Проведем в последний раз – посуда будет целая у нас…

– Довольно, – оборвала Вэй Инло. – Тетушка Ацзинь, да ты взгляни на меня, разве похоже, что я могу что-то с посудой сделать? На столе стояло позолоченное медное зеркало в форме цветка, на его блестящей поверхности отражались двое находящихся в комнате людей.

Вэй Инло выглядела как настоящее произведение искусства: с ног до головы была облачена в красный свадебный наряд, пудра на лице лежала словно тонкий слой снега, румяна на щеках сияли, как заря, а на губах красовалась точка алой киновари. Да любой жених почувствовал бы себя настоящим счастливчиком, заполучи он такую невесту.

Вот только где такое видано, чтобы невеста выглядела так – обмотанная веревкой прямо поверх свадебных одежд?

Какое уж там замужество, больше похоже, что ее хотят утопить, принести в жертву царю драконов Лунвану[6] в обмен на процветание и спокойствие для всей деревни и обильный урожай.

– Тетушка Ацзинь, – спокойно произнесла Инло. – А расскажи мне еще раз о жизни во дворце.

– Даже сейчас вы не успокоились и всё расспрашиваете меня, для чего? – вздохнула у нее за спиной женщина средних лет. Она расчесывала девушке волосы и уговаривала: – Что же плохого в том, чтобы спокойно выйти замуж? Я нарочно для вас разузнала, семья жениха хоть и не особо богатая, но сам он – честный человек. Будь я на вашем месте, непременно предпочла бы выйти за него, чем быть дворцовой служанкой и потратить впустую свою юность в надежде хоть разок увидеть императора.

Вэй Инло помолчала мгновение, а затем едва слышно спросила:

– А как выглядит император?

– Не знаю, – беспомощно улыбнулась Ацзинь. – Я все время стояла на коленях, видела лишь его сапоги с вышитыми драконами, не смела поднять голову и взглянуть на его благородный лик.

– Увидеть не увидела, но слухи-то о нем наверняка до тебя доходили? Тетушка Ацзинь, а что о нем говорили слуги во дворце? Ты еще помнишь?

Ацзинь задумалась, а после, посмеиваясь, ответила:

– У тех, кто не может удержать язык за зубами, не было шанса даже сапоги его увидеть. Ну, хватит, полно. Не хмурьте бровки, а то морщины появятся. Я расскажу вам о случае, свидетельницей которому стала сама.

– Рассказывай. – Вэй Инло тотчас же вся обратилась в слух.

– Случилось это примерно четыре года назад, тогда умерла одна наложница, – медленно начала Ацзинь. – А все из-за платья…

Пока Ацзинь рассказывала, перед глазами Вэй Инло начали вырисовываться красные стены и серые мощеные дорожки Запретного города, окружая, как веревка поверх ее одежд, и надежно запирая в клетке под названием «гарем».

Те женщины, обитательницы этого места, были так прекрасны, что, подобно легендарным красавицам древности, способны были заставить рыбу утонуть, а летящих гусей упасть, стоило тем лишь взглянуть на них, и красотой своей могли затмить луну и посрамить цветы[7]. Каждой из них были присущи своя особенность и неповторимое своеобразие, везде, где бы они ни находились, их сравнивали с редкими цветами. Собранные теперь в одном месте, эти цветы неизбежно начали соперничать друг с другом. Кто-то назвал бы это буйством цветущих садов, но созерцать сие зрелище было дозволено лишь одному человеку – нынешнему его величеству императору.

Однако у каждого цветка есть период расцвета и период увядания.

– А-а-а!

Крик, полный ужаса, привлек целую толпу зевак, среди которых была и Ацзинь.

Протиснувшись сквозь толпу и увидев, что произошло, Ацзинь тоже не удержалась от тихого возгласа, прикрыв рот руками. Все смотрели на колодец, дворцовые служанки часто набирали из него своим хозяйкам воду для умывания. А теперь в колодезном отверстии виднелся всплывший труп женщины.

– Ее лицо распухло и побелело от воды. И различить, как она раньше выглядела, было совершенно невозможно, – взволнованно рассказывала Ацзинь. – Я узнала ее по платью из сотни птиц[8]. Это была старшая наложница Юнь из сада Ланьхуа[9].

Несмотря на ясный, праздничный день, и доносившиеся с улицы звуки взрывов петард, и поздравительные крики, Вэй Инло стало холодно.

Леденящий душу холод от слов Ацзинь о той несчастной в колодце пробрал ее до самых костей.

Прочистив горло, девушка спросила:

– А как же она очутилась в колодце?

– Да все из-за того платья, что было на ней, – пробормотала Ацзинь.

– Платье-то и вправду было очень красивым. Как сейчас помню, вот она прогуливалась в нем по саду Юйхуа, оно блестело и переливалось. Не уверена, был ли этот блеск от солнца, отражавшийся на платье, или же он исходил от самой госпожи…

Немного помолчав, Ацзинь с улыбкой продолжила:

– Но император, увидев ее, впал в ярость и при всех обругал так, что бедняжка и головы поднять не посмела.

Это было так неожиданно, что Вэй Инло несколько опешила и решила уточнить:

– Императору не по нраву красавицы?

– Да разве найдется под этим небом мужчина, которому не нравятся красивые женщины, – покачала головой Ацзинь. – Императору она нравилась, иначе он бы ни за что не осчастливил ее снова. Да и стал бы он жаловать простолюдинке из ханьской семьи титул старшей наложницы? Вот только она была слишком ненасытной, все желала большего и делала слишком много того, что выходило за рамки дозволенного.

– Но тогда это платье? – не поняла Вэй Инло.

– Вот именно платье и не понравилось императору, – со значением сказала Ацзинь. – Оно подражало наряду танской принцессы Аньлэ, было баснословно дорогим, и шили его долгое время. А во дворце тогда в чести были скромность и бережливость, даже ее величество императрица не могла позволить себе такую роскошь. Вот император и обругал ее за излишне дорогой наряд и попытки угодить ему и тотчас же лишил титула, понизив до простой служанки.

– Вот оно как, – пробормотала Вэй Инло. Именно тогда у девушки и начал складываться в голове образ императора, знатного человека, высочайшего Сына Неба[10], любившего красивых женщин, но при этом осторожного и внимательного к их чарам.

Судя по всему, его не слишком волновало происхождение человека, ведь дворцовая служанка-простолюдинка из ханьской семьи вполне могла быть повышена до старшей наложницы. Иными словами, он предпочитал женщин без поддержки семьи, чистых и невинных, в душе и помыслах которых был лишь он один, а не выгода их родственников.

Он ненавидел не платье из сотни птиц, он презирал прятавшиеся за ним вещи, вроде жадности и амбиций.

– Во дворце один неверный шаг может привести к гибели. Я не знаю, бросилась ли старшая наложница Юнь в колодец, потому что не стерпела выговора от императора, или же кто-то воспользовался этим скандалом, чтобы избавиться от нее, – снова увещевала Ацзинь. – Поэтому, барышня Инло, лучше выходите замуж да позабудьте уже и о дворце, и о сестре…

– Тетушка Ацзинь, – неожиданно прервала ее Вэй Инло. Медленно обернулась, глаза ее были темными и глубокими, словно два колодца, отчего Ацзинь бросило в дрожь. Будто в трансе, она как наяву увидела себя возле колодца, из которого тянулся морозный воздух, белесый, похожий на снег, вперемешку с трупным запахом. Взгляд Вэй Инло в это мгновение напоминал тот колодец.

– Ты выполнила мое поручение? – пристально глядя на нее, спросила Вэй Инло.

Ацзинь испуганно закивала головой.

– Вот и славно, – ответила девушка и слегка улыбнулась. Ужас, окружавший ее, вмиг отступил, и она вновь стала очаровательной невестой.

По спине Ацзинь побежали струйки пота, казалось, теперь она поняла, почему семья Вэй так противилась тому, чтобы отпустить Вэй Инло во дворец, и уже успела пожалеть о поручении, ведь если позволить такой девушке войти во дворец…

– Тетушка Ацзинь, – снова спросила Вэй Инло, – ты же не пожалела о том, что сделала для меня?

– Нет, нет, – поспешно заверила ее Ацзинь. Она немного колебалась, но не смогла удержаться от последнего напутствия. – Но если вы так поступите, боюсь, уже не сможете вернуться домой…

Не успела она договорить, как дверь со скрипом отворилась и в комнату вошел Вэй Цинтай:

– Благоприятный час уже вот-вот наступит, она все еще не готова?

– Господин. – Ацзинь повернулась и посмотрела на него, будто хотела еще что-то сказать, но промолчала.

– Я готова.

В медном зеркале отразилось, как связанная невеста тяжело поднялась и, проходя мимо Ацзинь, тихонько произнесла:

– Вещи, которые матушка оставила нам с сестрицей, я уже припрятала в коробку со свадебными угощениями для Цяоцзеэр.

Цяоцзеэр была приемной дочерью Ацзинь и ее самым главным сокровищем.

– Барышня, – попыталась что-то сказать Ацзинь.

– Жаль, не знаю, когда вернусь. Боюсь, свадьбу Цяоцзеэр не застану, – слегка улыбнулась Вэй Инло, – поэтому я и приготовила все заранее. Желаю ей выйти замуж за мужчину из хорошей семьи, жить долго-долго, без забот и тревог и родить много детей.

Почившая матушка оставила дочерям, помимо украденных украшений, еще пару яшмовых браслетов, ожерелье с кулоном в виде цилиня[11], агатовые серьги в форме пионов и две шпильки из чистого золота.

– Барышня. – На этот раз Ацзинь по-настоящему растрогалась.

Жадной до богатства она не была, но о будущем своей приемной дочери, естественно, беспокоилась.

Всю свою юность Ацзинь провела, прислуживая во дворце. Ее госпожа не пользовалась милостью императора, поэтому было достойно вознаградить служанку за труды, ведь за годы службы Ацзинь не сумела скопить достаточно денег. Вернувшись в отчий дом, она обнаружила, что помолвка, заключенная, когда она была еще девочкой, расторгнута, жених не дождался ее возвращения из дворца и женился на другой, а его дети уже выросли Ацзинь по колено.

Раз уж с замужеством ничего не получилось, лучше уж было жить одной, спокойно и независимо. Спустя несколько лет она пригрела девочку-сиротку и все свои силы направила на ее воспитание, мечтая, чтобы та сытно ела, хорошо одевалась и удачно вышла замуж, но все это стоило денег…

– Честно говоря, я завидую Цяоцзеэр, – наклонила голову Вэй Инло, голос ее стал еще тише, – будь здесь моя матушка, будь здесь моя сестрица, они бы защищали меня точно так же, как ты защищаешь Цяоцзеэр. Они бы не позволили связать меня вот так и запихнуть в этот паланкин… – Договорить она не смогла, из глаз хлынули слезы.

Ацзинь глубоко вздохнула. Она была тронута, но вот что именно произвело на нее такое впечатление – слезы девушки или же ее слова, – неизвестно. Поэтому Ацзинь решила, что не будет жалеть о том, что сделала.

– Барышня.

В этот момент девушка-служанка принесла деревянный поднос. Ацзинь взяла лежащее на нем красное свадебное покрывало, аккуратно накрыла им фенджянь[12] Вэй Инло и тихо произнесла:

– Не плачьте. Вы… обязательно исполните задуманное.

Едва она произнесла это, как алые губы под покрывалом дрогнули в улыбке.

– Благоприятный час настал, пора паланкину отправляться!

Два часа спустя они двигались по улице Чанпин, по обеим сторонам которой расположились чайные. Посетители, перегнувшись через перила, во все глаза наблюдали за длинной ярко-красной свадебной процессией, медленно ползущей под звуки петард, и бросали тыквенные семечки и чай.

Бум.

Бум.

Бум.

Кто-то, кто находился ближе всех к паланкину, с недоумением спросил:

– Это что за звук? Бум, бум, бум…

Его сосед тоже обратил на это внимание:

– Что? Ты тоже это слышал? Я вот услышал такой странный звук: бум, бум, бум. Как будто… он доносится прямо из паланкина?

Чем более странный оборот принимало дело, тем больше оно привлекало внимания, вскоре вокруг собралось много зевак, а некоторые самые отчаянные смельчаки протиснулись через толпу и отодвинули шторку паланкина.

– Что вы творите? – Вэй Цинтай посинел от злости. Он позвал слуг, чтобы отогнать толпу. – Идите прочь! Бесстыдники, даже в паланкин с невестой не постеснялись влезть. Да я вас к судье отправлю!

Бум.

Бум.

Бум.

Странный шум позади него все не прекращался, он не выдержал и обернулся:

– Какого черта ты творишь?

Звук на мгновение прекратился, а затем что-то грохнуло, дверца паланкина распахнулась, и из него выпала связанная невеста.

– А-а-а!

– Кровь, как много крови!

– Мама, у нее на голове так много крови!

Вэй Инло медленно подняла голову, со лба беспрерывно струилась кровь, пачкая припудренное лицо. Так как руки девушки были крепко связаны за спиной, единственное, что она могла делать, – это биться головой о дверцу паланкина. Это и было источником странного звука, который услышали зеваки.