Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Ага, вот здесь Лис устроил засаду, прямо за валуном у спуска к водопою. Здесь снег примят сильнее. Вот кровь подстреленного барана. Интересно, зачем глупый зверь отошел так далеко от тропы? Подманил его нелюдь, что ли? Вот следы Лисьих снегоступов…

Олга шла быстро. Пар, вырывающийся изо рта, густым облачком охватывал лицо при каждом выдохе и оседал на кожу мельчайшими ледяными иглами. Холодный воздух звенел, как натянутая тетива. Еще мгновение, и невидимая лучница пустит стрелу, разбивая хрустальное изваяние замершей тишины. В темной кроне промелькнуло серое пушистое пятно – белка – одна, другая, третья. Змея засмотрелась на радостную игру зверьков, и, неожиданно для самой себя, очутилась на краю высокого обрыва. В глаза ударил яркий свет пламенеющего гигантского шара на горизонте, медленно утопающего в закипающей пене бордово-рыжих облаков. Олга замерла на миг, пораженная необъяснимым великолепием небесного вулкана. Солнце, как жидкая дымящаяся лава, растекалось по плоской поверхности туч, неровной полосой висящих над землей, и через кратер извергало себя на линию горизонта, изрезанную горным хребтом. И снег, лежащий на вершинах, занимался прощальным огнем умирающего светила. Олга никогда не видела настоящего извержения, разве что на полотнах и гобеленах, привозимых с далекого юга, но представшая перед ней картина вулкана из туч, повернутого жерлом к земле, была намного прекраснее всего того, что она представляла себе, глядя на работы мастеров.

Но восторг длился считанные мгновения. Солнце только коснулось горизонта, значит можно успеть прийти вовремя. Змея огляделась. Здесь, на опушке над обрывом, следы были глубже, значит, Лис в этом месте провел больше времени. Неужто решил полюбоваться видами? Ага, снежный покров нарушен вдоль самой кромки провала! Олга встала на колени, разведя пятки, чтобы снегоступы ненароком не сцепились задниками, и подползла к краю. Так и есть! Темно-сиреневая шелковая лента, привязанная к голой ветке кустарника, развевалась в потоках восходящего воздух. Змея аккуратно подтянула к себе лоскут, отползла от края и дернула. Шелк скользнул по гладкой коре. Последнее звено найдено. Цепь завершена. Змея знала, что убежище совсем близко. И какой вопрос она задаст сегодня.

***

– Учитель, расскажи, как становятся йоками?

Лис на мгновение задумался, пожевывая зажатую в зубах дратву7. Олга исподлобья бросала на него быстрые взгляды, не забывая накладывать ровные мелкие стежки на заплату, притачивая ее к разодранному рукаву полушубка. Сегодня Змея впервые выиграла трассу, и Учитель обязан удовлетворить ее любопытство.

Лис убрал в сторону шило и сапог, к которому прилаживал новые подметки, вынул нитку изо рта и произнес:

– Рановато тебе об этом знать, милая.

Змея замерла. Неужто Учитель нарушит правила своей же игры? Умеет ли вообще этот нелюдь держать слово? Знакомы ли ему такие понятия, как обещание и честность? Или для него обязательства перед таким ничтожеством и рабой, как она, ничего не значат? Господин дал слово, господин волен забрать его назад?!

– Обычно ритуал открывают Младшему, когда он достигнет зрелости в мастерстве и встанет на одну ступень со Старшим в технике боя. Но правила есть правила. Не бойся, я знаю, что это такое. И слово свое держу. Ведь ты – Ученик, а не раб. А я – наставник, а не господин.

Лис усмехнулся. Он что, умеет читать мысли? Хм, наставник… а методы у него, ну чисто господские.

– Нас не даром называют “сынами смерти”. В прямом смысле таковы мы и есть – духи обретают жизнь через смерть тела.

Учитель поднялся и ушел в дальний конец комнаты, за занавеску. Воротившись, он принес свой походный пояс с пристегнутыми кинжальными ножнами разного размера. Сняв самые маленькие и простенькие на вид, Лис аккуратно развязал “мирную” тесьму, не позволяющую моментально вынуть кинжал, и извлек тончайшее серебряное лезвие. Олга, позабыв о шитье, вытянула шею, с восхищением разглядывая древний – она не сомневалась в его возрасте – искусно изукрашенный тончайшей резьбой клинок. Ониксовая рукоять, инкрустированная черненым серебром, оканчивалась шлифованным шаром навершия из горного хрусталя. Такое жало стоило целого состояния.

– Это не простое оружие. Это ритуальный клинок. Он есть у каждого йока. Чтобы дух “правильно” ожил в теле, нужно найти подходящую жертву. Во-первых, возраст! Не меньше тринадцати зим. Во-вторых, пол. Духами становятся исключительно мужчины, так как женщины после ритуала не выживают. И, в-третьих, человек должен находиться на грани смерти, уверенный в неизбежном исходе. Поэтому Старшие обычно ищут себе учеников среди смертельно больных, на полях сражений или по тюрьмам и каторгам, где преступники и рабы часто предпочитают смерть безнадежному и бессмысленно-жестокому существованию.

И опять, как во время их первого разговора об оракулах, в голосе Лиса зазвенели нотки гнева.

– Когда “сын смерти” погибает… тебя это удивляет? Не обольщайся. Мы настолько же смертны, насколько и обычные люди, вот только убить нас, уже принявших одну смерть, не в пример им, сложнее. Только одним способом можно качественно извести духа. Достаточно простейшего отсечения головы, и зверь покинет тело. К тому же, если дух перестает убивать, он чахнет и умирает… Но… вернемся. Когда “сын смерти” погибает, его напарник – Учитель или Младший, или, в крайнем случае, оракул, – “забирает” духа из тела. До поры до времени зверь живет в клинке. Найдя подходящую жертву для перерождения, йок добивает ее вот этим оружием в самое уязвимое место. Зверь внутри, зверю хорошо, зверь спит. Потом приходит оракул, и мрак его знает, как эта тварь находит перерожденного. По запаху, наверное.

Рыжий перешел на свой обычный язвительно-ядовитый тон. Его что-то разозлило. Сам ли вопрос или внезапно вклинившиеся в линию разговора оракулы. Когда Учитель был раздражен, он начинал изъясняться таким вот вкрадчивым, с издевкой голосом, будто разъясняя недоумку очевидное. Олга нервно теребила рукав полушубка. Нелюдь был, мягко говоря, не в ладах с божественными старцами. Когда и каким образом они успели так сильно испортить ему характер, Змея не представляла, но, так или иначе, свою злость Лис явно намерен сорвать на ней, ибо больше не на ком.

– Так вот, белоглазый приходит к новоиспеченному “сыночку”, и, пока тот валяется в бреду, исходя … послесмертными хрипами, прикладывает к нему свои нежные ручки – ставит Печать – после чего у несчастного юнца случается помрачение рассудка.

Лис выразительно постучал пальцем у виска.

– И вот в рядах бесчувственных идиотов пополнение. Новый убийца! Все радуются. Хотя вряд ли. У них же нет того самого, что требуется для радости…

Нелюдь вдруг замолчал и, подперев щеку кулаком, задумчиво уставился на моток дратвы, лежащий на столе. Олга расслабилась. На этот раз, слава Творцу, Лисий гнев прошел стороной.

Очень странной показалась Змее вся эта история. Зачем и кому понадобилось воспроизводить расу проклятых Великим Змеем убийц? Какой смысл создавать армию идеальных воинов, если она не служит ни одному государю? Нигде и никогда Олга не встречала упоминания о том, чтобы клан вступал в регулярную армию и полным составом участвовал в военных действиях. Да, их нанимали, и они шли убивать за деньги, но всегда были нейтральны. Нейтральны и независимы. Каждый раз приходили сами, как будто знали, что где-то кому-то желают смерти – жестокой, быстрой, неизбежной. И, исполнив работу, исчезали вместе с деньгами.

Подобную историю Олга слышала от одного студента, сына воеводы, отправившего нерадивое чадо стачивать гнилые зубы о гранит науки. Наместник одной из приморских волостей, у которого и состоял на службе воевода, пытался выловить со своей дружиной шайку разбойников, разоривших обоз с княжеской казной. Но дело было не только в золоте. Во время налета треклятые тати порешили сына наместника, сопровождавшего обоз. Отец был в ярости и горел желанием отомстить за убитого сына, но беда была в том, что разбойников и след простыл. Видимо, атаман распустил своих молодцов, а то и сбежал в соседнюю волость вместе со всей шайкой. Наместник зачах бы от горя и ненависти, страстно желая смерти своим кровным врагам, если бы не явились к нему, спустя месяц, два йока. Они запросили по десять! золотых за каждую снятую голову и двадцать за живого убийцу барчонка. Наместник согласился с одним условием: если те возьмут с собой соглядатая, чтобы было, кому подтвердить количество и качество выполненной работы. Духам было все едино, лишь бы не мешался и под меч голову не совал. Наместник подумал и послал одного из охранителей обоза, выжившего после налета, чтобы тот опознал убийцу, да своего воеводу для порядка. Последний потом с дрожью в голосе рассказывал жене и детям, как они продирались три дня через чащобы, по бездорожью на север. И одному Творцу ведомо, как эти жуткие нелюди находили дорогу.

Разбойнички и вправду, как оказалось, скрылись в соседнем уезде, вне владений мстительного боярина. И когда затемно третьего дня пути отряд выбрался к их логову, воевода стал свидетелем самой ужасной резни из всех виденных им за свою долгую жизнь. Два жилистых духа уложили пару десятков крепких мужиков, половина из которых относилась к разряду бывалых и умелых наемников, а остальные являли собой отчаянных головорезов ростом в три аршина8.

Духи. Сильная, но малочисленная раса, у представителей которой от людского прошлого осталась только внешность. Холодные глыбы льда среди плодоносящих полей, полных жизни. Чужаки, живущие против природного естества. Кому так необходимо их бессмысленное существование в мире? Кто отдает приказ к воспроизведению рода? Что движет нелюдями в поиске новой жертвы для перерождения? Кто? Почему?

– Зачем?

Лис встрепенулся, скидывая с себя остатки задумчивого оцепенения.

– Что “зачем”?

– Зачем это все? Зачем мы нужны… кому?

Учитель несколько долгих мгновений сверлил ее взглядом, потом поднялся, убирая кинжал в ножны.

– Если это очередной вопрос, то спешу напомнить, что ты собрала только одну цепочку. Так что любопытствовать будешь в следующий раз, – недовольно огрызнулся он. Олга подумала и решила, что подобного вопроса она ему никогда не задаст – было в дрогнувшем голосе Лиса что-то такое, что Змея сразу поняла: он не знает ответа.

***

Первое, что увидела Змея, выходя из лесу, был густой дым, белыми столбами поднимавшийся из двух печных труб в темнеющее к ночи небо. Это было вдвойне хорошо. Во-первых, прямые, не нарушаемые ветром дымовые нити предвещали тихую ночь и морозный, к тому же безоблачный, как нынче, день. Значит, тучи на западе, сквозь которые расплавленным железом изверглось затухающее солнце, уйдут вдоль горизонта на север, к таежным топям.

Во-вторых, две струи дыма означали, что Лис затопил баню. Да славится веками великий ум, создавший сей великолепный храм омовения и очищения!

Змея, сняв снегоступы, перескочила через припорошенный снегом овражек, и, взобравшись по крутой тропинке, вышла на плац рядом с обмотанной корабельным канатом битой, да так и застыла в изумлении от представшей перед ней картиной.

Честно признаться, Олга еще ни разу не видела Рыжего со стальным клинком наголо. А с двумя и подавно. “Деревянный меч – единственное оружие настоящего Учителя” – любил говаривать Лис, охаживая им во время уроков плохо защищенные участки ее тела. А сейчас…

Это было похоже на танец. Дикий, прекрасный и смертельный. Два коротких меча-близнеца послушно плясали в умелых руках, багровые отблески заходящего солнца будто жили в них своей жизнью. И сталь, бешено играя световыми лучами, разлеталась на тысячи кровавых осколков, оставляя вокруг танцующего тела багряно-серебристый шлейф, то вздымающийся над головой, то ниспадающий каскадом к земле. Лис, казалось, слышал какой-то музыкальный ритм и, следуя ему, то ускорял плавные движения, с необыкновенной быстротой вращая смертоносное оружие, то замирал в резком полуразвороте и скользил в сторону. Иногда клинки начинали жить и действовать порознь, выписывая в воздухе замысловатые фигуры, с пронзительным криком разрезая тугой морозный воздух. Иногда, как братья, блистали согласно друг с другом, завораживая точностью и быстротой удара. И пели, пели свою холодную, как сталь и неизбежную, как смерть песню.

Змея, затаив дыхание, наблюдала за тягучими, грациозными и бесшумными – даже снег не скрипел – движениями Учителя и не пропустила того момента, когда один из клинков во время очередного разворота как бы по инерции выскользнул из ладони и полетел в ее сторону. Не пропустила и не шелохнулась, зная, что нелюдь таким образом приветствует свою Ученицу и заодно разъясняет, что ее присутствие давно обнаружено. Когда клинок с глухим вздохом вонзился в канатную обмотку биты всего в одном вершке9 от левого виска, она лишь вздрогнула, но через миг холодный пот дрожащими бусинами страха покрыл спину и тонкой струйкой потянулся между лопаток. Глухая повязка из толстой ткани закрывала Лисьи глаза.

Нелюдь же спокойно завершил танец с одним мечом, перекидывая его из руки в руку, с достоинством поклонился заходящему солнцу и, небрежным движением сдернув повязку с лица, подошел к Змее, убирая клинок в ножны.

– Понравилось? – Лис, будучи на голову выше Олги, нависал над нею с паскудной ухмылкой, внимательно изучая каменное лицо ученицы. Олга отрицательно покачала головой.

– Нет.

– А хочешь так же?

– Да.

Лис усмехнулся шире. Плоским навершием меча, зажатого в правой руке, он откинул с ее глаз прядь волос, хорошо отросших за последние два месяца.

– Тогда будь послушной девочкой.

– Да, Учитель.

– И иди, приготовь чистое белье и простыни для бани.

Олга опустила глаза и, выскользнув из тесного пространства между нелюдем и битой, на негнущихся ногах направилась к дому. Она до сих пор не могла привыкнуть к запаху смерти, который особенно сильно ощущался рядом с Рыжим. И к этим жутким пустым глазам.

Лис несколько мгновений смотрел вслед удаляющейся Младшей. Потом, выдернув меч из дерева, убрал его в поясные ножны, и только после этого смотал снятую с рукояти ленту, состоящую из разноцветных, по числу полос в радуге, лоскутов. Сосредоточено потирая пальцем висок, Учитель направился в дом.

***

– Ну, так что ты сегодня хочешь услышать от меня?

Вторая цепочка оказалась легкой. Солнце было еще высоко над горизонтом, когда Змея возвратилась с трассы. Вчера Лис с утра ходил на оленя в долину, возвратился на самом закате, так что ему было не до развешивания меток. Он даже не достал кнута, чтобы наказать Младшую за незавершенную цепь, и не отправил дрожащую от усталости ученицу наново выполнять задание. Вместо порки Олга полночи занималась разделыванием туши убитого зверя. Сегодня утром Рыжий как попало раскидал лоскуты по лесу, не уходя далеко от убежища, и Змея быстро и без особого напряжения собрала цепь. Она даже успела приготовить хороший ужин и испечь хлеба к возвращению Учителя из… а, мрак его знает, откуда!

И теперь, отодвинув миску, полную обглоданных костей, он прихлебывал из глиняной чашки горячий травяной чай и вопросительно смотрел на свою ученицу.

– Скажи, почему ты нарушил ритуал и сделал женщину духом? Почему именно я?

Последняя фраза была произнесена с такой тоской, что Олга даже испугалась своего голоса: а вдруг Учитель рассердится такому ее недовольству! Но Лис остался спокоен, лишь смерил Младшую оценивающим взглядом. Сегодня он явно был в хорошем настроении.

– Ты, как я помню, училась при храме Святого Змея, и, значит, должна была слышать историю о вашем духе-покровителе.

Олга утвердительно кивнула.

– Так вот, практически все, что там наплели – ложь. И не по злому умыслу ваши священники так исказили правду, а по неведению. Давно это было… многое утеряно, а кое-что и спрятано.

У Олги брови удивленно поползли вверх.

– К сожалению, правды я и сам толком не знаю. Не успел расспросить… у Учителя. Да он бы и не сказал, – с горечью добавил нелюдь, – хоть и знал, тьма ему в печень. – Но то, что знаю, я тебе расскажу.

– Дух Великого Змея, который, как ты, надеюсь, догадываешься, живет теперь в тебе, изначально имел женскую сущность. Принимая человеческое обличье, он становился ею, а не им. Это уже после святые отцы приписали Змею мужское… кхм, достоинство, ибо женщина, по их мнению, существо зависимое и маленькое, так что не к чему ставить ее рядом с великими деяниями. Возгордится еще, чего доброго.

– Неизвестно, кто, когда и как смог впервые закупорить Змея в человеческой оболочке, но с тех пор того умельца проклинают все, кому не лень. И люди, и сами “сыны смерти”, и оракулы. Проблем с ним была такая куча, что разгребать ее приходилось десятилетиями. Змей – существо сильное, одно из сильнейших, к тому же сохранившее остатки былого разума. Он не желал покоряться оракулам. Его закрывали шестью Печатями, он же ломал их, и носящий его человек, будучи мужчиной, сходил с ума. Его пробовали вселить в женщину, но заставить такое существо убивать людей было невозможно. Змей либо уничтожал тело, либо начинал уничтожать духов. Он никогда не шел против своей созидающей природы, а родных детей, положенных на алтарь зависти, если следовать легенде, помнил очень хорошо. В конце концов клинок, хранящий в себе Змея, закопали поглубже, и оракулы запретили возрождать непокорное существо. Додумались они до этого примерно пять сотен лет назад, когда случился великий мор на Княжьем острове. Да-да, тот самый проклятый остров, где некогда располагалась столица Приземского княжества.

Олга помнила эту историю, прочитанную в одной библиотечной книге, еще в то время, время обучения при храме. Там говорилось о великой Смерти, пришедшей от разъяренного Духа на славный Белый город.

Древняя столица тогда еще небольшого княжества располагалась на острове Железного архипелага, тянущегося вдоль западного побережья Нутряного моря, примерно в двух верстах от материка. Белград изначально строился как крепость, обороняющая берег со стороны моря. Город из белого камня раскинулся на острове, соединяемый с более мелкими островками и большой землею перешейками, что открывались во время отлива. В этих местах строили прекрасные каменные мосты, по которым и осуществлялось сообщение между островами и материком. Но после страшного мора, устроенного в Белграде якобы пробудившимся ото сна Великим Змеем, люди к Княжьему острову плавать боялись, ибо ни один смельчак не возвращался из проклятого места. Считалось, что души погибших от ярости Великого – а полегли тогда в одночасье все жители, бывшие в городе – утаскивают осмелившихся ступить на их землю и приносят в дар Змею, пытаясь задобрить и вымолить прощение. Мосты разрушили, чтобы нечистый дух не проник на обитаемые острова и не распространился по материку.

Теперь столица объединенного Великого Верийского Княжества располагалась севернее, там, где в глубокой бухте, отороченной мелкими островками – фортами, возвышался на холмах город Истарь.

– Так вот, – продолжил Лис, – в Белграде тогда произошло лишь маленькое представление всем известной легенды, правда, с другими действующими лицами. Тогда Змея в целях… научного познания… носила в себе женщина. И представь себе удивление оракулов, когда эта женщина родила двойню: оракула и живого духа. Духи не могут зачать, ибо мертвое тело не способно дать жизнь кому-нибудь, кроме могильных червей. А эта выкрутилась. Ясное дело, такого нарушения закона никто не потерпел. Люди, узнав о том, со страху начали бить духов. А вдруг те плодиться станут, что тогда будет?! Ну и порубили малышей, вместе с десятком йоков, что охраняли детишек. Народу в той драке полегло немеренно. До мамаши они, конечно, не добрались, не осилили бы. А Змея, узнав о том, от горя и ярости двинулось умом, и, прямо как в легенде, выпустила свою силу, сломав все шесть Печатей, и порешила жителей целого города.

Лис отхлебнул чая и, отломив кусочек от свежего каравая, обмакнул его в плошку с топленым бараньим жиром и принялся жевать, внимательно глядя на озадаченное Олгино лицо. А удивляться было чему. В написанных людьми книгах, сошедшую на Княжий остров Смерть вызвало отнюдь не людское бесчинство. Всю вину возлагали на йоков, как расчетливых убийц, карающих Змея, преступившего букву закона. Интересная ситуация получается. Кому-то выгодно было очернить духов, подкинув народу очередную байку про злодеяния жутких монстров и заодно еще один повод для ненависти к ним. Выгодно и сподручно, тем более что живых свидетелей, способных опровергнуть ложные сведения, не осталось. А на деле выходит, нелюди пытались защитить незаконнорожденных детишек. Вон оно как получается. Впрочем, не к чему соваться в дебри политических интриг пятисотлетней давности. Есть вещи более насущные.

Лис тем временем доел хлеб и произнес, расстегивая ворот рубахи.

– О Змее забыли, и вот, спустя время, некий умник раскопал кинжал и решил – опять же, опыта ради – возродить Великого. Кажется, это был человек, может быть, свихнувшийся ученый, точно неизвестно. И вот на земле снова появился дух Змея. Правда, его поселили в мужское тело, и в скорости йок сошел с ума, как и положено.

Лис стянул рубашку через голову и бросил ее на лавку позади себя.

– Ты спросила, почему я нарушил ритуал. Глупый вопрос. Я-то как раз все сделал правильно. На кой ляд мне полоумный ученик. А почему я выбрал тебя? Ну, во-первых, ты была единственной живой девкой в том смердящем болоте, где я тебя нашел. А во-вторых…

Тут Рыжий потянулся за своей сумкой и, покопавшись в ней, извлек на стол сверток. Развязав просмоленную тряпицу, он вынул лист бумаги, сложенный вчетверо, и протянул Змее. Она аккуратно развернула ветхую страничку, и кровь гулко застучала в висках. “Некоторые мудрецы-богословы склонны утверждать, что мор, эпидемии, смерчи, наводнения и прочие бедствия, приводящие к гибели целых народов, вершатся волей Творца, как кара за грехи, содеянные человечеством…” Строчки, написанные дрожащей рукой, прыгали и вихляли, как пьяные, буквы перемежались кляксами, но Олга сразу узнала свой почерк, свои мысли… последние мысли, как она тогда считала.

– Даже находясь на краю гибели, ты не потеряла способность здраво мыслить. Твой ум крепок и свести тебя с него будет крайне сложно даже Змею, что сидит внутри. Потому я и не позволил оракулу ставить Печать, посчитав, что ты и без нее не свихнешься, да и духу будет легче прижиться без всяких затворов. Пока ты оправдываешь мои надежды.

Нелюдь аккуратно вынул бумагу из пальцев Змеи, впавшей в ступор от такой откровенности, и убрал её обратно в сумку. Ярость и злоба, обжигая, постепенно закипали внутри, оставляя в сплетении ключиц неприятную тяжесть. Это что, игра?! Я ему игрушка?! Бездумная кукла?! Какое чудовище ты из меня создал, гад?!

– Ты что, вздумал играть с чужими жизнями? – Змея вскочила с табурета, подаваясь вперед. Она чувствовала, что ее сорвало и несет в пропасть, и с ужасом предвидела все последствия такого выпада по отношению к Лису. Но уже не могла остановиться. Ярость и ужас захлестнули ее дурманящей волной.

– Богом себя возомнил, да?! Ты хоть осознаешь, что ты творишь? Какой опасности подвергаешь тысячи неповинных душ? Зачем тебе это?

Вот чего Змея точно от него не ожидала, так это хохота. Впервые Рыжий так открыто и громко рассмеялся, откидывая назад красивую голову и утирая выступившие слезы тыльной стороной ладони. Олга, опираясь на столешницу, тяжело дышала, исподлобья глядя на хохочущего нелюдя. Она ждала, ни о чем не думая. А тот вдруг резко успокоился и, наклонившись к ее лицу, произнес:

– Как это, зачем? Глупая дуреха, ведь интересно же, что из этого получится!

И, заливаясь веселым хохотом, вышел умыться, захватив с собой полотенце. Змея опустилась на табурет мрачная, как грозовая туча. Он сумасшедший! Это верно, как то, что коровы не летают. И как это он умудрился свихнуться? Она задумчиво почесала кончик носа. Третий вопрос напрашивался сам собою.

***

Змея обожала банный день, устраиваемый Лисом два раза в неделю. Нелюдь, несмотря на полное безразличие к бардаку, царящему в доме, отличался особой любовью к чистоте собственного тела. И он терпеть не мог запаха пота, исходящего от Олги в конце дня. Сам он не потел никогда и нигде, кроме бани, а Змея не могла контролировать собственное тело на таком уровне, прыгая с мечом и бегая по лесу, как угорелая.

В общем-то, ей и самой было неприятно ходить грязной, но уж очень раздражала гримаса гадливости на лице Учителя, и назло ему хотелось не мыться неделю, чтобы хоть чем-то досадить мерзкому йоку.

А баню она любила. Бегая по зимнему лесу, отмораживая себе ноги-руки, Олга мечтала о том моменте, когда, поддав пару из ковша с травяным отваром, заберется на деревянный полок, отполированный до блеска ее же телом, прижмется пятками к горячей стене соснового сруба и хоть на миг забудет обо всем, погрузившись в сладко-жаркую полудрему.