Прогулки по Ростовской области

– Собак? – произнесли мы с Сашей синхронно и переглянулись. – Каких собак?

– Там у нас собаки на входе есть.

– Мы не видели никаких собак, – сказал Саша. – Наверное, мы зашли не с основного входа.

– Да, мы спускались со стороны заброшенного санатория, и никаких ограждений и заборов там не было, – уточнил я.

– Все равно находиться здесь нельзя! У нас бронировать надо, – продолжал сторож. – А вы, вообще, откуда сюда пришли?

– Да у нас поход многодневный, – похвастался я. – Вот уже третий день идем из Усть-Донецка!

При этих словах мужчина округлил глаза и как-то опасливо обвел нас взглядом. Посмотрел на наши огромные рюкзаки, на хлам на столе, а потом быстро схватился за мобильник и набрал кого-то.

– Алло, да. Слушай, тут у нас двое на базе, – начал он взволнованным голосом. – В военной форме. С оружием.

При этих словах мы с Сашей переглянулись и нахмурили брови. Сторож продолжал докладывать кому-то.

– Да, да. Не знаю. Они тут с ножами, как минимум. Говорят, что три дня идут из Донецка. Да, да. Привести их?

Едва сторож договорил, как мы с Сашей принялись его вразумлять.

– Послушайте, вы нас неправильно поняли, мы не из Донецка идем, а из Усть-Донецка. Это же у нас в области!

Но сторож, похоже, не обратил на эти слова внимания. Не на шутку перепугавшись, он тут же принялся нас поторапливать и сгонять с места.

– Так-так, а ну-ка, собирайтесь, сейчас мы все выясним, – говорил он. – Что это вот за ножи у вас на столе такие? Это зачем?

– Да это самые обычные походные ножи, – принялся пояснять невинным голосом Саша, взяв один из ножей и пару раз его защелкнув и отщелкнув. Как назло, сделал он это по своей привычке невероятно ловко и мастерски, словно заправский серийный убийца. Саша очень любил ножи, часто крутил их в руках, а для моего ножа даже однажды выточил древко, которое выглядело лучше, чем оригинальное.

– Вот, глядите, это вот у меня обычный складной нож походный, а вот у друга (тут он снова сделал свой жутковатый «клац-клац») кизлярский «Байбак», подарочный. На них даже разрешений никаких не нужно!

От Сашиной демонстрации сторож еще больше напрягся.

– Так-с. Давайте-ка собирайтесь живо, подойдем к нашей администрации, – продолжал сторож в приказном тоне. – Если надо будет, вызовем полицию.

– Послушайте! – начал я уже более разгоряченно. – Вы вообще нас слышите или нет, але? Мы ведь вам…

Саша вдруг меня одернул, и я не успел договорить.

– Вов, тихо! – шикнул он мне. – Не кипишуй. Сейчас мы спокойно разберемся.

Подавив в себе желание обозвать сторожа каким-нибудь гнусным словом, я принялся недовольно распихивать посуду и другие вещи в рюкзак. Вскоре мы зашагали вверх по лестнице, следуя за сторожем.

– Блин, ну неужели он не понимает разницы между Донецком и Усть-Донецком? – кипятился я. – Почему он такой тупой?

– Слушай, да это же как самый обычный вахтер, расслабься, – говорил спокойно Саша. – Знаешь, сколько я таких перевидал, пока на скорой работал? Да и подумай сам, как мы для него выглядим со стороны. Я в камуфляже, в тельняшке, небритый. Ты вот почти такой же. Это ж его звездный час!

– Ну да…

Мы втроем подошли к одному из зданий, которое подавало признаки жизни, и остановились. В одном из окон слышались голоса дикторов одного из центральных телеканалов. Сторож еще раз кому-то позвонил и попросил выйти.

Вскоре к нам выбежала какая-то женщина примерно того же возраста, что и сторож. Не то управляющая базы, не то кто-то еще, и с перепуганным взглядом оглядела каждого из нас, а потом вопросительно посмотрела на сторожа.

– Вот, привел вам! – отчитался ей сторож. – Спали в беседке внизу. Похоже, это какие-то военные.

– Так, ребята, вы кто такие? – спросила администратор. – Откуда идете?

– Мы свои, местные. Туристы-походники, – сдержанно ответил Саша. – Идем вдоль Дона, вниз по течению. Зашли, думали, здесь свободный вход.

– А документы с собой у вас есть? – спросила она.

– Да, есть.

Мы порылись в рюкзаках, достали паспорта и вручили их. Сторож вместе с женщиной принялись их подробно рассматривать. Мы замерли, уже точно зная, какую реакцию ожидать следом.

– Та-а-ак. Место рождения… Новочеркасск, – прочитали они и выдохнули. – О, свои, выходит?

– Да, свои-свои, местные, – покивали мы.

– Ну тогда мы извиняемся. Мало ли что.

На лицах наших проверяющих читалось явное облегчение. Возможно, еще несколько минут назад эта женщина смотрела по телевизору репортажи о событиях в соседней Украине в текущем 2014 году, а тут вдруг мы с Сашей в камуфляже.

– Вы как, сильно устали? – спросила она, извиняясь. – Оставаться на отдых платно будете?

– Да нет, спасибо, у нас же поход. Палатка есть с собой…

Ситуация разрешилась, и мы попрощались, двинулись дальше в путь. Лишь уже за воротами базы раздался нам вслед громкий лай: где-то позади наконец-то проснулись местные невидимые собаки.

– О! Очнулись наконец-то, – усмехнулся Саша. – Тоже мне, охранники, блин!

Пока мы шли навстречу станице Мелиховской, я думал о том, что, наверное, когда ты двигаешься, в принципе, у тебя всегда будут вот такие антиподы, которые на каком-то бессознательном уровне будут воспринимать тебя как врага. Например, это те, кто что-то охраняет или думает, что охраняет. И ты для них изначально естественный раздражитель. Потому что ты двигаешься, а следовательно, в их мыслях вторгаешься, планируешь атаковать, воздействовать, разрушать. А они тут стоят на одном месте – а значит, должны и обязаны защищать, оборонять, уберегать. Хотя изначально стояние на месте и ходьба – вещи ведь, по сути, абсолютно нейтральные и естественные для каждого.

В конце похода

Больше трех часов мы двигались практически без остановки. Лишь один раз ненадолго присели попить воды возле станичного магазина и съели по пломбиру. Потом вышли за пределы Мелиховской и попрощались с Доном. Миновали поля и переход через небольшую речушку Керчик и окунулись в холмистую зелень. Места нам уже как родные. Когда-то через эти края мы проезжали во время четырехдневного велопохода. Пропахали тогда добрую половину Ростовской области, сделав на велосипедах круг через Цимлянск, Морозовск, Белую Калитву и вернувшись обратно в Новочеркасск и Бессергеневскую. Жара в тот год (2010-й) была дикая, если не сказать аномальная.

– О, Саш, это то, о чем я думаю? – спросил я, показывая на красную покоцанную табличку с надписью «Егерский кордон».

– Ага, Вов. Он самый! – подтвердил Саша. – Тот самый кордон, где мы с тобой на великах останавливались, когда гоняли в Морозовск!

Тут же мы увидели знакомые уголки: тот же ручеек, тот же мостик у речки, тот же деревянный столик со скамейками. Перед глазами сразу же побежали картинки того знойного лета.

– Я помню, когда мы были здесь, ты сказал, что нам надо выпить таблетки с калием, – вспомнил я.

– Да-да, так и было, – согласился Саша. – Мы тогда сильно потели, и я хотел, чтобы мы с тобой не теряли электролиты. Натрий там, калий, магний… Чтобы поддерживали мышцы в хорошем состоянии. Грубо говоря, судорог чтоб не было, все дела.

Подходило время ужина. Мы сели за стол, сдвинули в сторонку валявшийся там пакет с прикормкой, тарелку с засохшими овощами и пару кружек от предыдущих гостей и выставили на него тушенку. И уже не одну, как в обед, а по целой банке на каждого. Теперь можно было не экономить – до конца пути осталось не так далеко. Здесь мы себя чувствовали уже почти как дома, а поход явно близился к финишу.

– Ну что, по-моему, настало время поощрить нас за весь проделанный путь и выпить коньячка! – предложил я Саше.

– Ага, давай, одобряю.

Я извлек припрятанную фляжку с коньяком, которая все эти три дня терпеливо дожидалась своего часа, и налил по стопке себе и другу.

– Ну, за здоровый образ жизни! – пошутил я. – Мы чокнулись, выпили и принялись с аппетитом есть.

– Да, жара тогда была знатная, – вспоминал я то велосипедное лето. – Я помню, ты тогда вот здесь же сидел, на этом же самом месте, но в красной футболке. Еще свежий такой. А когда вернулся, сам был цветом уже с футболку! А сзади она у тебя еще вся побелела из-за пота и солей.

– Ага, было такое! – подтвердил Саша. – А помнишь, как у нас с тобой мозги закипели, мы купили по пятилитровке воды каждый и просто вылили их себе на голову?

– Ага, еще бы!

Вечер прошел хорошо. Мы подкрепились, еще чуть выпили, повспоминали интересные истории и вдруг поняли, что мы, оказывается, еще совсем не устали.

– Слушай, – начал Саша. – А может, не будем уже палатки ставить и просто похреначим дальше?

– А сколько нам еще до твоего дома? – спросил я.

– Да километров десять всего осталось, пустяк уже! – махнул рукой он. – Ну и что, что ночью придем, так домой же! Тем более солнца нет. Вот увидишь, сейчас идти будет – одно удовольствие!

Я глянул на речку и мостик. Аксай в этот предсумеречный час превратился в благородное зеркало. Тихий, свежий, темно-зеленая рамка с укромным лесом по обоим берегам прикрывала его покой. С каждой минутой к нам незаметно приближался теплый убаюкивающий майский вечер, в котором отчасти хотелось просто забыться и уснуть. С другой стороны, действительно ведь, просто грех по такой шикарной погоде не пройтись!

– А давай! – согласился я, и мы тут же собрали снедь по рюкзакам и отправились дальше.

Саша оказался прав, и идти вечером оказалось гораздо приятнее, чем днем. Степная трава под конец мая была уже высокой, сочной, пьяняще ароматной, с обилием желтых, белых, фиолетовых и розовых цветов. Мы быстро прошли широкое поле и начали взбираться наверх по уже знакомому нам серпантинчику. В прошлый раз, когда мы гоняли здесь на великах, эти изгибы мы прозвали просто – Улиткой.

Вид с вершины Улитки на придонские низменности был суперский. Вечернее небо над степью вначале окрасилось в сиреневато-розовый, а потом местами приобрело густые фиолетовые оттенки. На фоне этого неба и цветущего шиповника произрастала колония фиолетовых колокольчиков. Я остановился и сделал несколько снимков.

Вот уже второй раз выходит так, что эти места, заповедную зону под названием «Золотые горки», мы проходим без особого погружения, без сворачивания с тропинок. То она в самом начале пути, когда хочется мчать и не отвлекаться, то теперь в конце, когда уже поздно, а мы заканчиваем путь. А ведь многие люди сюда специально приезжают, чтобы только увидеть это место.

Впрочем, сегодня нам все равно повезло – небо продолжало радовать: поочередно загорались оранжевые, ярко-розовые, коралловые мазки, новые росчерки и зигзаги из облаков.

– О, Саш, гляди, а что это там такое? – показал я пальцем на темный пригорок, четко выделенный на горизонте. – Курган, что ли?

– Да, курган, наверное.

– Ну вообще, да, их же у нас целая куча, – согласился я. – Тысячи.

Как-то дома я нагуглил, что только в нашем Октябрьском районе насчитывается более тысячи памятников археологии, в основном – курганов и курганных групп. Подумать только, сколько таких вот молчунов, хранящих свои тайны, проживает по соседству с нами и имеет здесь многовековую прописку!

Под конец пути вдруг развязался язык. То ли темнота подействовала, то ли свежий заповедный воздух сказался, то ли коньяк запоздало аукнулся. Обсуждали текущий поход – чего только не было! Промокли и зажарились, плотину видели и по подвесному мосту в Кочетовской ходили, кровавый рассвет над Доном встретили и с конями на выпасе столкнулись, цапель со змеями насмотрелись и охранника на базе перепугали. А еще – гамак я свой новый протестировал, проспав в нем всю ночь под открытым небом…

Вспоминали также речушку Сухой Донец, различные диковатые участки и ерики вдоль берега Дона, которые мы проходили вброд. Саша вообще по жизни побаивается большой воды, да и мне было страшновато рухнуть вдруг в какую-нибудь коварную яму. Да еще и с рюкзаком, телефоном и фотоаппаратом в придачу. Медленно шли, осторожно, тыкая впереди палкой на каждом шагу. Но прошли же!

Или еще, бывало, в грязь куда-нибудь запирались, и кроссовки по весу становились как наковальни. Но ничего, потом выходишь на сухую дорогу, прибавляешь шагу – и комки грязи сами отпадают. Да и на душе также: мелкие страхи, переживания, сомнения – тоже все по дороге куда-то вдруг улетучиваются, как будто и не было их вовсе.

Тем не менее чем ближе мы становились к родным местам, тем больше мне к горлу подступал какой-то крупный ком. Который почему-то так и остался со мной: не отлетел, не выпал случайно по пути и не утонул в реке. И дело было вовсе не в незаконченной дипломной работе. Какая-то другая необъяснимая тяжесть ждала меня дома, которая никак не давала покоя. И она настолько контрастировала теперь с этим обновленным и легким «походным Я», что об этом было невыносимо молчать. Своими переживаниями я решил поделиться с другом.

– Саш, вот как ты думаешь, – начал я, не зная, как точнее выразить свои мысли, – если рядом с тобой есть человек хороший… и симпатия к нему вроде есть какая-то, и в целом… Но все равно чувствуешь, что как будто что-то между вами неправильно.

– Что именно неправильно? – спросил Саша.

– Ну не знаю… Когда испытываешь постоянно к человеку какую-то, что ли, жалость… И все, что делаешь, помогаешь, ты как бы делаешь отчасти из чувства жалости к нему. Ну то есть к ней… Но лучше от этого никому не становится…

Саша помолчал пару секунд, без пояснений поняв, о ком я говорю.

– Вов, тебе честно сказать, что я по этому поводу думаю, или нечестно?

– Честно, конечно.

– Я думаю, чувство жалости – это самое паршивое чувство, которое только может быть между двумя людьми. Я даже считаю, что это как паразит такой. Причем и для того, кого тебе жалко, и для жалеющего. Это не ответственность, это скорее зависимость, вот мое мнение.

Я на какое-то время затих и подумал над Сашиными словами. И ведь действительно… Безусловно, он имел в виду не сочувствие, не сострадание или что-то высокое и светлое, а именно жалость. То мелкое и низкое чувство, которое не заставляет тебя сопереживать, разделять боли и радости, испытывать единение с человеком, что делает вас обоих сильнее, а побуждает творить ровно противоположное: незаметно угнетать, унижать, ослаблять, тешить свою гордыню…

«А под этим всем кроется что? – вдруг подумал я, и меня словно осенило. – Что жалеть других – это опять жалеть самого себя».

– Может быть, с таким человеком мне стоит вообще прекратить отношения? Как ты считаешь?

Саша нахмурился.

– Слушай, ты тут решай сам. Но заметь, если ты сам сейчас это все вслух проговорил, то…

– То стоит.

Где-то за час мы выболтались так, что до самого дома в запасе у каждого не осталось ни слова. Ночь опустилась такая, что хоть глаз выколи. Плечи и спина ныли, а тело требовало скорее принять горизонтальное положение. Но все это ощущалось словно фоном, и идти все равно было гораздо легче, чем даже в самые сложные отрезки похода.

В Сашин родительский дом мы вернулись около полуночи. Его мать еще не спала, ждала нас. Она с любопытством расспросила обо всех подробностях похода и перед сном напоила нас чаем с медом и сладостями. Едва коснувшись подушки, я сразу же уснул.

Велосипед и любовь

Заноза

Поступив на факультет лингвистики и журналистики экономического университета, я попал в настоящий цветник. Если последние два класса школы запомнились лишь унылыми балбесами мужского пола, на каждой перемене дымящими за углом, то после них я вдруг погрузился в сказочное царство красивых, умных и обаятельных девушек. Одна краше другой: стройные, длинноволосые, яркие! И при этом начитанные, хорошо знающие английский язык, все отличницы ЕГЭ. На всем потоке кроме меня парней на бюджет поступило всего двое. И то один быстро куда-то перевелся (наверное, не выдержал), поэтому нам с еще одним счастливчиком по имени Ваня было из кого выбирать: десятка два хороших вариантов, а то и больше.

Пожалуй, из всех моих многочисленных родственников мое уникальное положение в студенческие годы хорошо понимал только дед, сам когда-то выучившийся на филолога и много чего повидавший на своем веку. Когда я приезжал на дачу, он непременно задавал мне один и тот же вопрос:

– Вовка, ну ты скажи деду по секрету, – на этом месте он начинал ехидно подмигивать, словно старый хитрый лис, – заноза уже есть у тебя, а? Заноза?

Обычно я стеснялся таких вопросов и отвечал, что занозы никакой у меня нет вовсе, или отшучивался. Но «заноза», конечно, была.

Как-то раз на первом курсе я зашел в крупный зал, где у нас должна была проходить лекция для всего факультета. Ожидая застать в нем целую стаю галдящих, словно чайки, студенток, я увидел лишь пустые парты и только парочку девочек-подружек из группы переводчиков, которые тихонько болтали о чем-то своем.

– Извините, а здесь философия будет, я ведь правильно попал? – спросил я у них.

Одна из девушек повернулась ко мне и начала что-то отвечать о том, что занятие будет здесь, но часть группы по какой-то причине задерживается. Но полностью смысла ее слов я так и не осознал.

Эта девушка меня поразила: миловидное лицо, как-то интересно и по-кошачьи подведенные тушью глаза, строгий и одновременно просверливающий тебя насквозь взгляд, нежный, грудной и женственный голос, да с такой трогающей за душу картавинкой, что… Что в то же самое мгновение я почувствовал, как внутри у меня произошло что-то совершенно непонятное и до ужаса страшное. Я промямлил какую-то благодарность ей в ответ и поспешил отсесть от нее и от ее подруги как можно дальше, за первые парты.

В последующие дни я везде между делом старался высматривать эту девушку: в коридорах, на лестнице, в учебных классах, на кафедрах. Но, на удивление, почему-то среди своих одногруппниц она мне никак не попадалась. Буквально все встречались, кроме нее! Даже на совместных парах, на которых присутствовал весь курс, ее почему-то не было. Осложнялось все тем, что ни имени, ни фамилии этой девушки я не знал.

«Может, она болеет? – думал я. – Или поняла, что не туда поступила, и перевелась на другой факультет?»

Напрямую спросить у кого-то из девочек из ее группы я стеснялся. Сразу все все поймут, мигом превратятся из красавиц в ехидных горгулий и будут надо мной гоготать.

Лишь однажды мельком увидел я ее на общем занятии, опять на философии. Но едва прозвонил звонок на перемену и все толпой повалили к выходу, быстро потерял из виду.

Девушка-загадка…

Философские гусеницы

На первых курсах университета я увлекся велопоездками. Вместе с другом к тому времени мы исколесили половину области и строили планы, выходившие далеко за ее пределы. Мне нравилось, что благодаря велосипеду я становился сильнее и физически выносливее.

Но имели велопоездки и косвенные выгоды, о которых я никому не рассказывал, даже лучшему другу. Благодаря им я мог увереннее чувствовать себя в женском коллективе. Положительного опыта общения с девушками до университета у меня не было, а когда надо было что-то им говорить, я обычно просто проглатывал язык, краснел и терялся. Но здесь, в цветнике, выхода у меня уже не было, поэтому я постепенно привыкал, а также изобрел себе несколько способов чувствовать себя в своей тарелке. Например, на двух первых курсах, пока я в основном жил в родительском доме в Новочеркасске (позже окончательно переехал и стал снимать жилье в Ростове), я придумал себе челлендж: добираться в институт в Ростов на велосипеде.

Только в одну сторону выходило у меня около 35—40 километров. Подобную тренировку я как-то проворачивал раз-два в неделю несколько недель подряд. Обычно выбирал такой день, когда занятия начинались не с первой пары, а со второй или даже с третьей. Так у меня появлялось полтора-три часа утреннего времени в запасе. Я приезжал в Ростов, мылся в душе у кого-то из друзей, переодевался, шел на пары, отсиживал их, а вечером – снова крутить педали в другой город.

Сложно, странно, глупо – да. Но в награду от таких поездок мне доставалось потрясающее чувство внутреннего спокойствия. После того как столько километров отпахал с утра, прострадал, понаслушался сигналов автомобилей и матерной ругани водителей в свой адрес, всякое стеснение уходило прочь. Теперь, в отличие от школы, я мог хладнокровно выслушивать любые женские разговоры про отношения, про уход за кожей лица и про всякую интимную гигиену. Если же кто-то из одногруппниц просил меня высказать по пикантному поводу «свое мужское мнение», я уже мог отвечать без всякого смущения и густой краски на лице. Словом, как мне казалось, я выработал крепкий иммунитет для общения с девушками и очень этим гордился.

Однажды в погожий денек я повторил свою велопоездку из Новочеркасска в Ростов. Примчал пораньше, поставил свой личный рекорд по времени и, чрезвычайно довольный собой, отправился в душ. По пути я так вспотел, что, даже помывшись и переодевшись в чистую сменную одежду, я все чувствовал будто запахи пота и дорожного смога. Тогда я достал припасенный одеколон и набрызгался им. Понюхал – запах как будто не пропал. Набрызгался еще раз, но эффект был такой же. Повторил процесс. Наконец, когда запах вроде бы ушел, я оставил велик во дворе и на автобусе отправился в универ. Первой парой должна была быть философия.

До аудитории я добрался аккурат к началу пары. Снова сел за первый стол и достал тетрадку, чтобы вести конспект. Наш лектор по философии, Вячеслав Юрьевич, сидел за кафедрой, которая располагалась выше уровня остальных парт, поэтому находиться в самом начале было не так неприятно, как в других аудиториях, когда ты сидишь порой буквально нос к носу с преподавателем. Но беда пришла откуда не ждали.

«Фу! Это просто кошмар какой», – услышал я вдруг за спиной и обернулся.

Две девочки из параллельной группы переводчиков, зажимая носы и махая руками у своих прелестных недовольных личиков с таким видом, будто рядом прорвало канализацию, демонстративно собрали вещи со второй парты и отсели в самый конец. И тут я с ужасом понял, что с одеколоном я, пожалуй, переборщил: вокруг меня уже образовался целый вакуум из пустых соседних парт.

– Так-так, девушки, ну вы-то куда? – удивился Вячеслав Юрьевич, до которого, похоже, запах моего парфюма не долетел из-за перепада высот. – А ну-ка, возвращайтесь назад!

– Ой нет, спасибо, – скривила свои пухлые губки одна и злобно поглядела на меня. – Мы, пожалуй, лучше здесь посидим, здесь воздух у окошка посвежее.

Я почувствовал, как мои уши и щеки побагровели, а от чувства уверенности не осталось и следа.

«Это ж надо было так набрызгаться! – терзал себя я. – Ну о чем я только думал?»

– Так, прошу всех пересесть чуть ближе, – скомандовал Вячеслав Юрьевич. – Передние парты у нас сегодня свободные!

Аудитория прислушалась, но частично. Вторая парта за мной так и осталась пустовать, зато ко мне пересела та самая загадочная красивая девушка, которую я все никак не мог отыскать раньше.

Моя душа ушла в пятки.

Сказать, что я чувствовал себя не в своей тарелке, – это ничего не сказать. Еще минут двадцать я пытался заставить себя просто перестать краснеть и расслабиться. Однако, к моему удивлению, загадочная девушка ничего не сказала про мой одеколон и не изъявила желания пересесть, и это чуть прибавило мне духа. А когда Вячеслав Юрьевич оглашал список присутствующих, я, наконец, узнал, что незнакомку зовут Наташа.

Пара – штука долгая, а просидеть полтора часа молча было невозможно физически. Поэтому постепенно моя окраска пришла в норму, мышцы лица расслабились, дрожь унялась, и мы начали общаться. Сначала это были мелкие комментарии к сказанному на лекции, легкие шуточки и смешки. Потом мы стали шушукаться чуть активнее, и оказалось, что с Наташей довольно легко общаться. Она была очень естественной, остроумной и какой-то настоящей, и это в ней мне сразу понравилось.

Вскоре я узнал, что Наташа встречается мне исключительно на философии не просто так. Дело в том, что в группе переводчиков она даже не числится, а входит в состав какой-то третьей группы регионоведов-востоковедов, которые учат китайский язык и имеют какое-то свое особое расписание.