Виниловый ад

У него не было жены, не было родных или домашнего животного. Не было друзей. Вернее, был один единственный «знакомый», которого можно было бы причислить к разряду друзей, но мужчина расценивал своего полудруга лишь как поставщика пластинок.

Грампластинки – вот где скрывалась его настоящая страсть. Пластинки – все, что радовало и заставляло просыпаться по утрам. Музыка, винил и любимые «Битлз».

«Пора все менять, – недавно решил он. – Пора. Настало время подумать о наследниках».

Женщины его интересовали лишь как способ продолжить род. А дети ему были нужны только для того, чтобы его драгоценная коллекция пластинок нашла нового ценителя. Он был обязан найти хорошие руки для своих виниловых драгоценностей.

Нельзя позволить, чтобы «недостойный» заполучил сокровища.

В том, что его ребенок станет ценителем и продолжателем дела отца, мужчина не сомневался. При должном, «правильном», воспитании детеныша все неизбежно получится так, как он задумал.

Тусклая газовая горелка с легким монотонным шипением разогревала кончик гвоздя, зажатого в ржавые плоскогубцы без ручек, обернутые грязной тряпкой.

За окном лил дождь.

Не сильный, практически бесшумный, но тоску навевал и настроение портил. Мерзкий, можно сказать, зловещий, хитрый дождь. Под таким даже закоренелому романтику не захочется прогуляться.

Мужчина не считал себя романтиком.

«Дин-дон», – в дверь позвонили.

– Ай!

Он дернулся, от неожиданности выпустил из рук ремень и машинально окунул раскаленный гвоздь в воду. Металл зашипел, выпуская облачко пара, и тут же стал синим.

«Дин-дон», «дин-дон». Повторился звонок.

Мужчина раздраженно сплюнул.

Схватился за ухо, в надежде, что место ожога перестанет щипать, и косо посмотрел на дверь.

– Тьфу на тебя! Пошел прочь!

Он не спешил открывать.

Пятница, на часах девять вечера, наверняка сосед приперся. Как ни пятница – напьется, разругается с женой и приходит искать скупой соседской дружбы.

Хоть мужчина не причислял соседа к разряду своих полудрузей, в любой другой вечер сосед нашел бы на этой кухне и компанию, и человека, желающего поддержать беседу. Но не сегодня. В эту пятницу у хозяина квартиры были другие, свои планы.

«Дин-дон».

К звонку прибавились стуки.

– Никого нет дома! Отстань! – крикнул он в коридор и вернулся к своим занятиям.

Проверил пальцем воду в стакане, в котором болтался гвоздь, вода стала теплой.

«Дин-дон».

– Отстань, говорю! Я занят!

Он разложил на полотенце отвертки, нож. Достал остывший гвоздь, закрепил его в плоскогубцах и подставил под пламя горелки.

Мужчина насвистывал веселую мелодию, расхаживая от окна к столу, пока гвоздь накалялся.

«Нужно все предусмотреть. Угу. Все учесть. Нужно подготовиться как следует. Пионер – всегда готов! Было бы неплохо купить новый галстук. К такому замечательному ремню просто необходим новый галстук. Угу. Желтый или лучше фиолетовый, – рассуждал он. – Ей, кажется, нравится фиолетовый цвет. Или желтый? Эх, она точно не устоит перед моим новым галстуком. Угу».

– Хелп ми иф ю ту-ду, та-да та-да.

Гвоздь воткнулся в омертвевшую кожу.

Ш-ш-ш-ш-ш…

Кожа потемнела и сжалась от короткого прикосновения раскаленного железа. Струйка черного дыма потянулась мимо ноздрей к потолку. Мужчина удовлетворенно кивнул, приложил к отметке и подвигал гвоздем из стороны в сторону, прожигая отверстие.

«Дин-дон».

– Да подожди ты! Ладно? Дай хоть минуту покоя!

Стук повторился, и из-за двери послышался незнакомый требовательный голос:

– Откройте! Полиция!

– Хм.

Мужчина даже не удивился.

«Все-таки нашли», – подумал он и выглянул в окно.

Во дворе было несколько полицейских машин, люди суетились, кажется, окружали здание.

– Хм.

Он спокойно закончил с ремнем, отложил гвоздь и выключил горелку. Примерил ремень, убедился, что проделал отверстие в правильном месте, и прикрутил пряжку.

– Отличненько.

Тук-тук-тук.

«Дин-дон».

– Слышите? Откройте немедленно! Это полиция!

– Иду-иду, – произнес мужчина сквозь ухмылку, поправил ремень, надетый поверх растянутых треников, поднял иглу с пластинки и направился к двери.

«Раз они приехали, значит, она обратилась к ним. Значит, она знает, что это сделал я. Угу. Все идет по плану. И она точно оценит мой поступок. И галстук. Угу, желтый. Или все-таки фиолетовый. Да. Я, считай, уже покорил ее сердце».

Он провернул ключ в замке, собрался потянуть за ручку, чтобы открыть, но дверь сама распахнулась, да с такой силой, что оттолкнула, практически сшибла его с ног.

– Руки! Не двигайся! Лицом к стене!

Закричали наперебой незнакомые голоса ввалившихся в квартиру оперативников.

Такого напора мужчина не ожидал.

– Что? Что случилось?

– Подольский?

Он закивал.

– Отвечай!

– Да, моя фамилия Подольский.

– Анатолий Евгеньевич?

– Да, да. А что, собственно…

– Вы арестованы.

«Ну нет же. Как такое возможно? Штраф, строгая беседа… Какой еще арест? Неужели она ничего не поняла? Что она им наговорила?»

– Почему арестован? За что? Разве…

– Вы обвиняетесь в убийстве двух человек.

– Что? Вы обалдели? Отпусти руку! Какие еще убийства?

– Заткнись.

Оперативник всем весом придавил задержанного к стене, от чего щека растерянного мужчины размазалась по его выцветшим и пожелтевшим обоям с кирпичным узором.

– Да что происходит? – простонал Подольский. – Вы серьезно? Здесь какая-то ошибка! Стойте! Я же просто пошутил. Я так ухаживал. Неужели непонятно, она просто не так все поняла. За это вы меня…

– Уведите!

Полицейские надели на мужчину наручники, скрутили и согнутого пополам вывели из квартиры.

– Ну что, Федор? Отличная работа. От-лич-ная. Такими темпами, старший лейтенант, глядишь, скоро новое звание обмывать будем. Да? Так держать.

Начальник одобрительно постучал Федора по плечу и направился к выходу следом за арестованным. Он остановился в дверях и, не оборачиваясь, произнес:

– Признаю, Федор, на этот раз ты оказался прав.

По тону начальника невозможно было понять, говорит он с гордостью или с разочарованием.

– Помощь от московских коллег на этот раз нам не понадобилась, – он снова подчеркнул «на этот раз». – Видимо, чему-то ты да научился.

Начальник сделал паузу, рассуждая, стоит ли произносить следующую фразу. В итоге повернул голову и бросил через плечо:

– Молодец.

Федор не ответил.

Меньше всего на свете ему требовалось одобрение и похвала от престарелого горделивого деда, считающего себя главным и непревзойденным полицейским города.

– Возможно… Федор… Кхм… Мне пора начать доверять твоему профессионализму.

Начальник с трудом выдавил из себя слово «профессионализм» в адрес своего подчиненного и вышел.

– Индюк, – прошептал Федор и огляделся, не услышал ли кто этот тихий крик его души.

В квартире остались двое оперативников, сам Федор, запах паленой кожи и ряд сомнений.

– Опросите соседей и на сегодня свободны. А я дождусь приезда криминалистов, – громко произнес Федор.

Оперативники переглянулись, мол, во-первых, какого это черта Федор, обычно дружелюбный, скромный и почтительный следак, раскомандовался, ну и, во-вторых, зачем сюда вызывать криминалистов. Но спорить парни не стали, развернулись и все в том же прекрасном настроении отправились опрашивать соседей.

Квартира опустела, Федор наконец-то остался один и продолжил рассуждать:

«Не то. Подольский. Слишком все… просто».

Он зачем-то разулся, аккуратно поставил ботинки у входа и прошел на кухню. Носки при каждом шаге липли к грязному полу и с характерным звуком отклеивались.

Федор осмотрелся.

Тесная, пропахшая сигаретным дымом, сто лет не видевшая ремонта, покрытая паутиной квартира закоренелого неопрятного холостяка.

«И здесь он жил?»

На стене висел прошлогодней давности отрывной календарь с названиями рок-групп, у которого ни один листок не был оторван.

Федор снял его.

На титульном листе ручкой было написано:

«Не отрывать, пока не женюсь».

– Да уж. Отличная мотивация, Подольский. Только ради этого и стоит искать жену.

Федор вернул календарь на место, наклонился и заглянул под крышку кастрюли. Засохшие, покрывшиеся густой синей плесенью пельмени посмотрели на него в ответ.

Проигрыватель безмолвно крутил пластинку.

«Не то. Слишком все… примитивно», – рассуждал он, рассматривая пушистую грибницу на стенках кастрюли.

Федор вернул на место крышку и дотронулся до горелки, убедился, что та еще теплая. Стараясь не касаться промасленных занавесок, он выглянул в окно.

«Не то. Слишком все… складно получается».

Во дворе толпились полицейские. Подозреваемого, который чуть не плакал, силой усаживали в автомобиль.

– Нет. Не то…

«Ну не мог человек, совершивший столь изощренные убийства, так бездарно попасться».

– Не верю.

«Подольский. Не мог этот недотепа».

– Или мог? Притворялся? Убедительно сыграл перед нами роль недотепы и сидит посмеивается?

Федор прошел в комнату.

У стены стоял огромный от пола до потолка стеллаж, битком набитый грампластинками. Федор посмотрел на незастеленную кровать с когда-то белой, а теперь серой, усыпанной крошками простыней, и пододеяльник в пятнах.

«Нет. Не мог он».

Федор другим представлял себе убийцу – педантичным интеллектуалом, расчетливым и не оставляющим следов, у которого каждая деталь на нужном месте. А тут…

Он открыл и проверил шкаф.

С полок свисали скомканные майки, края синей спецодежды с заношенными засаленными манжетами и въевшимися пятнами грязи. На вешалке висел единственный костюм, под старомодным пиджаком которого ждала своего часа ненадеванная белая рубашка и завернутые в марлевую ткань брюки с наглаженными до бритвенной остроты стрелками. На полу шкафа, рядом с коробкой с новыми туфлями, валялась жилетка, видимо, мужчина не собирался ее носить. На спинке стула возле шкафа висели галстуки.

«Подольский явно готовился».

– Отказ женщины послужил мотивом?

Федор сфотографировал вещи. Заглянул под кровать, ничего, кроме сантиметрового слоя пыли, там не нашел, решил вернуться на кухню и проверить холодильник. Он прошел через коридор, нарушая тишину звуками нехотя отлипающих от пола носков, и остановился в дверях.

– А это зачем? – спросил Федор, разглядывая закрепленный на стене плакат.

«Подольский явно сам рисовал это», – рассуждал Федор, отмечая то, с какой точностью выведены линии узора под надписью «С днем рожденья меня».

Федор прошел на кухню, подошел к столу, наклонился и еще раз внимательно рассмотрел остывший гвоздь. Развернулся, нажал на кнопку проигрывателя. Игла плавно опустилась, «Битлз» снова запели свою песню: Help! I need somebody…

Холодильник был пуст.

Глава 3

В дверь постучали.

– Рами, открой! Окей? Это я, – крикнул Роберт и продолжил стучать. – Пожалуйста, Рами, слышишь? Нам с тобой нужно поговорить.

– Ого. Какими судьбами? – сказала Рамуте, повернула ручку замка и отступила в сторону, пропуская Роберта. – Если что, там сбоку есть звонок.

– Привет еще раз.

– Зачем пришел?

– Вот был неподалеку, решил заехать.

– Серьезно?

– Ну да.

– Ладно. Приехал и приехал. Проходи. Только я не знаю, о чем нам говорить.

– Так, Рами. Не горячись. Даже не начинай. Окей?

– Я не горячусь. Окей?

Она вернулась в комнату, достала второй стакан, налила в него виски и предложила Роберту.

– Спасибо, но откажусь. Я за рулем.

Рамуте пожала плечами, перелила содержимое в свой стакан и села в кресло.

– По поводу увольнения… Это ж я несерьезно, ты же знаешь. Рами, ты мне нужна. А по телефону я… Ну пойми меня правильно, тяжелый день, нервы, со всех сторон навалилось и все такое. Окей? Раскричался зачем-то на тебя. Не бери в голову. Окей?

– Окей.

– А это что? – он показал на рюкзак.

– Собираю вещи.

– Куда-то собралась?

Роберт заглянул в небольшой рюкзак, в котором скомканно лежало несколько маек, дезодорант и журнал с кроссвордами.

– Да.

На мгновение Роберт замолчал, задумался и тут же продолжил:

– О! Уезжаешь значит? Отлично!

– Даже так? – она удивилась.

Рамуте думала, что Роберт начнет уговаривать ее остаться. Попросит подумать, не спешить. Начнет извиняться. Скажет, что от наличия профайлера у следователя зависит его престиж.

– Конечно! Я серьезно, это же просто супер! Окей!

Рамуте промолчала, и он продолжил:

– Молодец. Правильно, что ты решила попутешествовать. Да ты просто читаешь мои мысли. Тогда, получается, я как раз за этим и приехал.

– М?

Она не поверила ни единому его слову. Наверняка Роберт на ходу сочиняет. Придумывает, как обернуть ситуацию в свою пользу. Рамуте наклонила голову набок, мол, ну давай импровизируй. Послушаю, как ты выкрутишься.

– Рами, я сам хотел тебе предложить… а теперь даже настаиваю на твоем отпуске.

«Ага, приехал он, значит, отпуск предложить. Угу-угу. Как бы не так», – подумала Рамуте.

– Роберт, речь не про отпуск. Я лечу…

– Тише. Больше ни слова, – он сел в соседнее кресло и посмотрел ей в глаза. – Рамуте, поверь, я все понимаю. Ты устала. На тебя столько всего свалилось за последнее время.

Он надел свою любимую дружелюбную «маску» понимания и сочувствия.

– Ты, главное, сейчас не спорь. Окей? Поезжай отдохни. Поваляйся там, не знаю, на пляже. Тс! Тише-тише, говорю. Помолчи. Отпускные, естественно за счет организации.

– И?

– Что и? И перелет тоже.

– Я не о том…

– Окей. Тс! И, значит… И когда вернешься, мы продолжим вместе ловить маньяков.

Рамуте промолчала.

– Ну? Что скажешь?

Она не ответила.

– Мир? Окей?

Она отпила из стакана и посмотрела в окно.

– Рами, соглашайся.

– А с чего это ты такой добренький?

– Рами, мы с тобой через многое прошли, чтобы вот так, на ровном месте, из-за усталости… Кхм… Распрощаться.

Рамуте задумалась: через что это они вместе прошли? Пару раз через постель, примерно столько же через совместные пьянки, а еще через постоянные упреки и ругань.

– Роберт, скажи прямо. Зачем? Что, блин, происходит? Что тебе от меня надо?

– Так. Окей. Теперь я не понимаю. Я же уже ответил.

Он стал говорить тише, словно боялся, что его кто-то посторонний услышит, словно боялся спугнуть хрупкую бабочку, присевшую к нему на палец.

– Рами, мне нужен профайлер, – он подчеркнул слово нужен. – Нормальный, выспавшийся, доучившийся профайлер. А не этот злобный и уставший монстрик.

– Но.

– Не спорь. Говорю как есть. Ты когда в последний раз в зеркало смотрелась?

– Только что.

– Так. Разговор окончен. Все. Поезжай в отпуск. Точка. Никакие возражения не принимаются. Сейчас вместе напишем заявление, ты подпишешь и на отдых.

Рамуте так и не удалось выяснить, в чем подвох. Почему он вдруг настолько озаботился ее отдыхом?

– Ладно.

– Окей?

– Да.

Рамуте согласилась.

«Отпуск, оплачиваемый. Почему бы и нет. К тому же, возможно, Роберт был в чем-то прав. Зачем сжигать мосты?»

Только валяться на пляже она не собиралась.

– Раз так, раз уж мы нашли компромисс, я мог бы и задержаться ненадолго. Предложение в силе? – Роберт подмигнул. – Мог бы остаться до утра, например. Где там мой стакан?

Рамуте улыбнулась. Примирительный секс ей всегда нравился куда больше, чем прощальный.

– Сначала закажу билет, – сказала она и достала смартфон.

Пальцы пробежали по экрану.

«Один билет».

«На завтра».

«Оплатить».

– Нужно закончить с Весами, – едва различимо прошептала она и убрала телефон.

Глава 4

Женщина возвращалась от остановки.

Несмотря на ясное небо и сухую погоду, в руке у нее был зонт. Вчера весь вечер лил дождь, очевидно, женщина не ночевала дома.

– Ну, здравствуй, Скворцова Маринка. Здравствуй, моя непослушная девочка, – прошептал он, наблюдая за женщиной в бинокль.

Она выглядела счастливой.

Ее летние туфельки пританцовывали, порхали над асфальтом. Сумочка весело раскачивалась в такт шагов. Теплый ветер ласкал ее высветленные перекисью кудри, солнечные зайчики разлетались по сторонам от тоненькой оправы ее низко посаженных очков. Глядя на женщину, казалось, что нет в городе человека счастливее ее.

Время от времени она останавливалась и оглядывалась.

– Ой-ой! – он тихо вскрикнул и пригнулся, когда женщина посмотрела на окно дома, за которым прятался он.

Он ждал в засаде. Укрылся в полуразваленном здании, заставленном строительными лесами.

– Отвернись. Не смотри на меня. Кому говорят? Скворцова, сейчас же отвернись! Не смей смотреть сюда.

Доска мерно скрипнула под его ботинком, испачканном в цементном растворе.

Он пригнулся еще ниже и затаил дыхание.

Несмотря на то что он был уверен, что с такого расстояния его точно никто не заметит, присел на корточки и для надежности спрятал бинокль за спину.

Женщина огляделась, поправила сумочку и как ни в чем не бывало продолжила путь.

– Она чувствует, – прошептал он. – Ат, ат… Жертва всегда чувствует, когда за ней наблюдает хищник.

Доска вновь скрипнула.

Он зажал ладонью себе рот, чтобы никто не услышал его взволнованное дыхание. Грязный ботинок затрясся в предвкушении и нехотя отступил от окна.

– Терпение, ат, ат, – прошептал он.

Улыбка искривила его рот, и он облизнулся.

Какое приятное ощущение.

– Подготовка, ат. И терпение.

Его коленки тряслись. Голова кружилась.

– Сезон охоты на непослушных девочек… В разгаре. Да? Ведь так, Скворцова?

Он втянул ноздрями пыльный воздух, задержал дыхание и медленно поднес бинокль к глазам.

– А теперь давай покажи мне, Скворцова Маринка, в какой квартире ты живешь.

Он направил бинокль на окна дома, в который зашла женщина, чтобы не упустить ее из виду. Повезло, что в старом здании нет лифта, ему не придется, как в прошлый раз, маскироваться и ездить вверх-вниз с этажа на этаж, опасаясь, что кто-нибудь запомнит или, еще хуже, узнает его.

– Не упрямься, ат, ат, покажись.

Он представлял, как она остановилась у почтового ящика, как она достает из него корреспонденцию.

– Вот, – он заметил ее силуэт, поднимающийся между третьим и четвертым этажом. – Вот так. Молодец, Скворцова. Молодец, моя непослушная девочка. Умница, Маринка. Значит, у тебя четвертый этаж. А дальше? Направо или налево от лестницы?

Он рукой остановил трясущееся колено, из-за которого не получалось ровно держать бинокль.

– Давай признавайся, Скворцова. Показывай, где ты спишь, и скоро я приду за тобой…

Голос прозвучал, словно вместо человека говорил какой-то бездушный демон.

Он испугался.

Пришел в себя, отскочил от окна и встряхнул головой.

– Как? – прошептал он, заикаясь.

Ему стало страшно.

Он запаниковал. От осознания того, что теперь сам процесс, не цель, ради которой все затевалось, а именно процесс стал доставлять ему удовольствие.

Сердце забилось быстрее.

Бинокль выскользнул из мгновенно вспотевшей ладони и с грохотом упал на доски.

– Н-нет. Ч-что? Фу! Нет-нет! Гадость! Мерзость! На самом деле мне же противно…

Он хлестал себя ладонями по лицу.

– Да. Противно. Дело не в том. Мне противно!

Он бил себя до тех пор, пока на щеках не проступила кровь. Он посмотрел на покрасневшие ладони.

– Я же не этого хочу. Не этого… Хотел, ат, ат.

Он поднял бинокль, отряхнул от пыли, спрятал его за пазухой и выбежал на улицу.

Его лицо горело, обливалось потом. Соленые капельки перемешивались с кровью и стекали к подбородку.

– Кто-нибудь.

Взгляд в отчаянии метался по сторонам в поисках поддержки, в поисках помощи, но никто не откликнулся. Все, как тогда, как в детстве. До переживаний растерянного человека никому не было дела.

– Помогите.

Никто не смотрел на него.

– Кто-нибудь… Остановите меня, пожалуйста, – прошептал он и со всех ног бросился к своей машине.

«План провален, – крутилась в голове беспокойная мысль. – Я не справился. Подвел. Не удалось».

Да, полностью реализовать свой план в этот раз ему не удалось, зато удалось подловить себя. Уличить в неприемлемом желании, в запретном и осуждаемом самим собой, в неконтролируемом, порочном желании. В своей новой тяге к жестокости, в своей фанатичной мании причинять жертвам настоящую боль.

– Максимальную, нестерпимую, ат, ат, ужасающую боль.

Дверь грузовика хлопнула, мужчина включил радио. Заиграла веселенькая песенка. Он потянулся к бутылке с водой, зажмурился и уперся лбом в руль.

Пальцы вцепились в виски.

Писк, громкий, несмолкающий писк крохотной иголки, царапающей стекло, разрывал голову на части. Мужчина застонал от боли. Ноги били по педалям, стараясь выплеснуть скопившуюся злобу. Кабина грузовика раскачивалась.

Рука мужчины сама потянулась в карман за телефоном и набрала номер полиции.

В трубке раздался строгий женский голос:

– Полиция, чем можем помочь?

– Алло…

– Да-да.

– Скворцова… Ат, она… Маринка, ат, ат… В опасности.

– Что? Говорите, пожалуйста, громче. Вас не слышно.

– Скворцова… Она… Ат…

Мужчина прервал вызов, бросил телефон на пол.

– А-а-а…

Он зарычал, укусил себя за плечо и почувствовал вкус намокшей от слюны ткани рубашки. Укусил еще раз и еще. Кусал, в надежде, что боль в плече перекроет собой боль в висках, но этого не случилось.

В отчаянии он заплакал и принялся молиться. Он не был религиозным в прямом смысле этого слова, не разбирался в священных писаниях, но он думал, что верил в Бога. В своего собственного, единственно правильного, которого он придумал и выбрал.

Хотел прочитать самую лучшую и надежную молитву, но не смог вспомнить, как начинается текст. Откуда-то из подсознания вырвались другие строки. Какие-то слова. Что-то совершенно для него новое. И это что-то незнакомое губы сами принялись произносить:

– Я рожден, чтобы защитить слабых.

На полу зажужжал телефон.

– Стану твердью и колыбелью вечной…

Телефон мешал сосредоточиться.

Мужчина отвлекся и посмотрел вниз. На экране смартфона светилось уведомление:

«Входящий вызов: Неизвестный номер».

Мужчина решил, что звонят из полиции, но вместо того, чтобы испугаться, стал бить смартфон ботинками. Колотил ногами, пока тот не перестал вибрировать.

– О… Ат… Оты…

Слова застревали в горле.

– От-тыч-ч… Ат, ат… От-от-ты-ы…

Он опять попытался помолиться, но и на этот раз не смог вспомнить ни слова из нужного текста.

Когда звон в ушах стал тише, мужчина нащупал на груди крестик, достал и посмотрел на него.

– Господи, прости, – прошептал он и поцеловал оберег.

Если бы умел, то наверняка перекрестился бы, несмотря на то что в своей религии эти жесты он считал неприемлемыми. Когда становилось совсем худо, мужчина был готов на все, даже на предательство своего Бога, лишь бы унять головную боль, лишь бы звон оставил его в покое.

Наконец приступ прекратился.

Мужчина посмотрел на осколки телефона, вспомнил о своем звонке в полицию, осознал, что натворил, быстро поднял все части, вытащил из них сим-карту, затолкал ее в рот и разжевал.

«Хорошо, что это одноразовый номер, – подумал он и обрадовался своей находчивости. – Повезло».

Он решил, что больше никогда не допустит такой оплошности и уж точно больше никогда не станет подключать номер по паспорту. Лучше немного переплатить за анонимность, чем глупо попасться.

Мужчина собрал осколки телефона, сложил их в пакет из-под чипсов, туда же выплюнул сим-карту, пережеванную в пластиковую кашицу, завязал пакет и спрятал сверток в перчаточный ящик.

«Вернусь домой – сожгу, к черту, в печи», – решил он, одобрительно кивнул и вытер руки о штаны.

Мужчина выпрямился и посмотрел на свое отражение.

– Я молодец…

Он отдышался, и улыбка вновь искривила его рот.

– Молодец. Они же сами, – он рассмеялся. – Не я… Ат, ат. На самом деле, это они виноваты. Да!

Он вылил воду из бутылки на руку и умылся.

– Они сами во всем виноваты. Правда.

Он сделал глоток и наконец-то полностью расслабился.

– Господи, прости, но это не я… Фуф… Это они сами. Сами виноваты, а я молодец.

Последнюю часть фразы он произнес спокойным тоном. Поправил прическу, спрятал крестик под рубашкой и снова облизнулся.

– Да. Это все они.

Набравшись храбрости, он завел машину и подъехал к дому, за которым следил в бинокль. Припарковался на другой стороне улицы и стал ждать.

Он решил наблюдать за всеми квартирами на четвертом этаже и тогда обязательно найдет Скворцову.