Мое сердце – бензопила

Когда Джейд удается высвободиться из объятий, на лужайке уже стоит полукругом толпа родителей и смотрит на нее во все глаза – что же девочка-ужастик сделает дальше. Джейд поджимает губы, изображая улыбку, – ей самой интересно. Она сует руки в карманы, разворачивается, чтобы укрыться от всех, и первым же шагом ступает в глубокую лужу, поглотившую розовый телефон.

Нога промокает и мерзнет, но Джейд идет дальше и через полквартала шумно выдыхает, потом делает глубокий-глубокий вдох, прикрыв рот руками.

Голландская парочка в озере. Ведь они… что может значить такая смерть… это значит, что…

Джейд нутром чует – началось. Наконец-то!

СЛЭШЕР 101

На самом деле, сэр, нельзя сказать, что слэшер – это что-то невозможное или бывает только в кино. Но розыгрыша, с которого все началось, недостаточно – нужны кое-какие минимальные условия.

Первое – Кровавая Жертва. Вспомните Джудит Майерс, старшую сестру из «Хэллоуина», Кейси Бекер из «Крика» или Мэрион Крэйн, ее версию тысяча девятьсот шестидесятого года, как вы догадались, из «Психо».

Второе, только не удивляйтесь, слэшеру нужны взрослые. Я имею в виду родителей, учителей и полицейских, которые отмахиваются от своих детишек – мол, дурачатся, дети есть дети. Вспомните «Кошмар на улице Вязов», когда отец Нэнси, детектив, не хочет прислушаться к своей дочери. Или полицейский Дорф из «Пятницы, 13-го», который даже со своим мотоциклом справиться не может – хотя чего ждать от человека с такой фамилией? Будь взрослые и полиция на высоте, ничего бы вообще не случилось.

Или взять главного героя из «Пункта назначения», Бладуорта, – типичный Тони Тодд в роли Кэндимена, этот взрослый на самом деле верит детям, но именно поэтому не может поговорить с другими взрослыми. И даже если взрослый точно знает и на сто процентов убежден, что бывает редко, как доктор Лумис в «Хэллоуине» или Чокнутый Ральф в «Пятнице, 13-е», тогда никто этому взрослому не верит, и для ребенка это самое хреновое. Вернее, хренового в детстве хватает, но давайте обойдемся без этого, иначе я заведусь и буду трещать о том, стоит ли заменять видео по сексуальному воспитанию «Пятницей, 13-го», где горло Кевина Бейкона пронзает стрела. Моя работа имеет огромную образовательную ценность, поэтому обойдемся без сравнений.

Третье, что нужно слэшеру – все происходит практически в одночасье. Зачем? Если действие в слэшере происходит в течение одной жуткой ночи, как в Хеддонфилде из «Хэллоуина», история выглядит правдоподобной – взрослые, которые могли бы все прекратить, либо заняты своими делами, либо у них выходной. Третий с половиной обязательный компонент, как в «Ночевке» – вечеринка. Слэшеры обожают портить чужие вечеринки. Представьте, что слэшер явится в Пруфрок. Когда и где мы все соберемся в одном месте, чтобы можно было устроить настоящую бойню?

Четвертый пункт – фирменное оружие. У Джейсона из «Пятницы, 13-го» есть мачете, у Майкла из «Хэллоуина» – кухонный нож, у Призрачного Лица из «Крика» – охотничий нож, у Фредди из «Кошмара на улице Вязов» – его знаменитая перчатка, у Кропси – секатор, у рыбака, который все еще знает, что вы сделали прошлым летом, – крюк. Кстати, пункт пятый – тот, кто умеет с этим оружием обращаться.

Наконец на сцену выходят слэшер и его антагонист – последняя девушка, про нее я вам рассказывала еще в прошлом семестре – вот и пункт шестой.

Подводим итог: слэшер воскресает из «мертвых» и совершает кровавое жертвоприношение с помощью фирменного оружия, от взрослых нет никакого толку, кто-нибудь устраивает вечеринку, а последняя девушка выходит из библиотеки и попадает прямо в эту мясорубку. Но не забывайте про пункт седьмой!

Это история с продолжением, мистер Холмс, которое в моей работе тоже имеется, и вам будет наверняка приятно узнать еще о двух необходимых атрибутах слэшера – масках и видеокамерах, но уже в следующем семестре, потому что сейчас мне надо доделать свой проект с интервью, чтобы набрать половину положенных баллов по истории, даже ценой жизни!

День окончания школы

Отец Джейд не сидит вместе со всеми на церемонии, но он здесь, на пару с Клейтом Роджерсом, тоже «Хендерсонским Ястребом», который работает в гараже, в Аммоне. Вдвоем они подпирают забор возле алюминиевых ступеней с желобками, что ведут на сцену – как Чак из «Свободных» и Вудерсон из «Под кайфом и в смятении», – переминаются с ноги на ногу, чешут языками, перетирают местные новости, будто специально пришли сюда, чтобы нагнать страху на выпускной класс – надо учиться дальше, братцы, если не хотите вот так подпирать забор. Это и есть то, что они олицетворяют. Мимо них ленивой походкой проходит шериф Харди – и замедляет шаг, будто почуял неладное, но не хочет оборачиваться и проверять, все ли в порядке – неужели Клейт Роджерс осмелился заявиться в Пруфрок после стольких лет?

Открывашка приветствует Харди обернутой в пакет банкой, как бы призывая проверить, пиво там или нет, Клейт хихикает и потирает руки, после чего оба перебираются в менее публичное место. Джейд делает вид, что не заметила этого удручающего, но типичного эпизода, и оглядывает толпу, места для гостей.

Обычно выпускной проходит так: тридцать с лишним родителей выпускников приходят на футбольное поле пораньше, устраиваются ближе к середине, кладут на стулья одеяла и термосы с кофе, но в это утро все обстоит иначе. С самого рассвета лужайку заняли работяги со стройки, по крайней мере так поняла Джейд, слыша недовольное ворчание. Впрочем, восторг предвкушения тоже присутствует. До сих пор новые жители Терра Новы могли козырнуть кепкой для гольфа в аптеке, сверкнуть «Ролексом» на загорелом запястье в кафетерии, припарковать у банка свой «Астон Мартин» – увидеть их можно было поодиночке, но всех вместе – никогда. Даже в газетных статьях каждый из них занимал свою рамочку, групповых кадров – эдакая команда супергероев – не случалось.

И вот пронесся слух, что работяги со стройки заняли центральные места вовсе не для себя, в этой конкретной гонке выпускников у них нет – они лишь желто-жилетные предвестники действа, которое развернется на выпускном.

Поэтому гам и перешептывания не такие, как всегда. Они гораздо тише обычного, но очень взбудораженные, будто сейчас сквозь облака спустится парашютный десант телезвезд и начнет раздавать автомобили всем и каждому.

Джейд говорит себе: если такое случится, она не ринется подбирать брошенные горстями монеты вместе с другими простофилями. При этом на все сто уверена, что оставаться в стороне легко, пока до монет дело не дошло, а если дойдет?

Она сидит в первом ряду за низкой сценой, под платьем – комбинезон смотрителя, ведь сразу после церемонии ей на дежурство. Не глупо ли, что реальная жизнь начинается в тот самый момент, когда так называемое волшебство заканчивается? С другой стороны, она словно участвует в съемках музыкального клипа. Типа, быстро уходишь с выпускного вечера и под звуки бас-гитары попадаешь в другой эпизод, где ждет иная жизнь: неубранные коридоры, туалеты из фильмов ужасов, измызганные классные доски – нужно навести порядок к следующему учебному дню.

Время от времени Джейд вскидывает голову, чувствуя себя звездой этого клипа, и вдруг на парковку въезжает целая вереница шикарных «Бентли».

– Вот блин!

– В чем дело? – Грета Диммонс быстро поправляет прическу, шляпу, трогает себя за плечи.

Джейд не отвечает, она уже отвернулась от «Бентли» и смотрит на человека, которому выпускники по-настоящему дороги: на сцену поднимается мистер Холмс.

– Твою мать! – выдает он достаточно громко, и его слышат даже те, кто сидит у Джейд за спиной – там захихикали. Директор Мэнкс расправляет плечи – значит, долетело и до него.

«Твою мать» – единственная реакция на обитателей Терра Новы, которые наконец-то показались в городе. Джейд, хоть и ненавидит себя за это, тоже выпрямляется – чтобы лучше видеть и ничего не пропустить.

Шеренга «Бентли» подруливает к воротам, из машин расслабленно вываливаются магнаты и воротилы. На женщинах вовсе не вечерние платья, а облегающие бедра юбки, укороченные блейзеры, невысокие каблуки. Мужчины отнюдь не в смокингах, но их костюмчики явно сшиты на заказ и удачно подогнаны по фигуре, солнцезащитные очки спущены на нос, чтобы вид был слегка небрежный, демократичный. Держась за руки, они ступают на дорожку из плотного грунта, как на красный ковер для торжественных случаев.

Первым идет Марс Бейкер, один из основателей адвокатской компании в Бостоне, занимающей несколько этажей, – именно благодаря ее юридическим пассам, если верить прессе, удалось отрезать от национального заповедника кусок территории для Терра Новы. Ему за пятьдесят, как и большинству из них, он почти лысый и широко улыбается. Под руку его держит суровая жена, Мэйси Тодд – та самая Мэйси Тодд, которую в девяностые обвиняли в убийстве, об этом трубили все газеты, но она вышла замуж за блестящего адвоката, и тому удалось ее оправдать. Сзади плетутся близнецы Синн и Джинни, одетые в одинаковые платья в цветочек, хотя цветов у них нет, – им двенадцать или тринадцать, Джейд точно не помнит, хотя читала в газетах.

Следом шагает долговязый и нескладный Росс Пэнгборн – эдакий неуклюжий Билл Гейтс, с таким же мальчишеским обаянием. Тоже лысый, отмечает Джейд, гадая, связан ли как-нибудь тестостерон, от которого вылезают волосы, с финансовым успехом. В статье, что подвернулась в аптеке, она прочитала: вместо того чтобы пользоваться современным телефоном, который позволяет следить за положением дел в моднейшей социальной сети, основанной им на досуге, он носит обычный мобильник-раскладушку, а иногда и вообще обходится без него. Супруга Донна – женская версия его же. Они, скорее, похожи на брата с сестрой, чем на мужа с женой, но Джейд допускает, что дело в другом: рано или поздно любая собака становится похожей на своего хозяина. Правда, тут непонятно, кто собака, а кто хозяин. За ними, чуть сгорбившись, в джинсах и свитере – возможно, самый официальный наряд, на который ее смогли уговорить, – плетется их десятилетняя дочь Галатея – имя означает что-то необычное, но Джейд не помнит, что именно. Молодец, девочка, мысленно шлет ей привет Джейд через упругий гравий красной дорожки. Не вздумай идти у них на поводу!

Следующий – Дикон Сэмюэлс, густая копна волос и улыбка на сто ватт. Отчасти благодаря ей он и сколотил состояние на торговле недвижимостью и, наверное – наверняка, – сверкает ею с обложек всех гольф-журналов – тех, которые считает достойными внимания. За руку Дикона Сэмюэлса держит его знаменитая женушка, Мадам, бывшая модель, со статусом то ли «Первой леди в мире моды», то ли какой-то другой банальщины. Хотя следует признать: несмотря на немыслимые каблуки, по ступеням трибуны для гостей она поднимается с безукоризненной грацией. Добравшись до мест, которые придержали для них рабочие Терра Новы, Дикон демонстративно, при этом как бы незаметно, расплачивается с каждым.

По сотне, наверное, отвалил. Хорошая работенка – только пойди такую найди.

Работяги рванули было к выходу сквозь поток прибывающих богачей – в газетах их окрестили «Основателями», как-никак основали новый поселок, – но Мэйси Тодд глазами дает понять, что им в другую сторону, да, идти дольше и не очень удобно, но что поделаешь, спасибо.

Они послушно отступают, желтые жилеты разве что не накалились от унижения, двое или трое втянули плечи – Джейд эта осанка хорошо знакома, – а в это время по ступенькам на трибуну скромно восходит Льюэллин Синглтон с женой Ланой, смущаясь под устремленными на них взглядами. Он не привык светиться на публике, наверное, предпочел бы посиживать в кабинете своей банковской сети – отделения банка повсюду, как яйца, которые словно самка из фильма «Чужие» разложила по всей Америке, в каждом городе. Точнее, как гласит знаменитая реклама, банки этой сети будут открыты «во всех городах до единого». И все же в Льюэллине и Лане есть что-то бесшабашное, или, по крайней мере, было в их постыдном прошлом: своего шестилетнего сына они назвали Лемми, не иначе как в честь солиста рок-группы «Моторхед» – другого Лемми просто нет.

Дальше на очереди – Тео Мондрагон и его новая, как с конвейера, жена с выигрышным именем Тиара. Тео держит Тиару под локоть, потому что она надела совершенно немыслимые каблуки и удержать равновесие на алюминиевых ступенях ей совсем не просто. Свободной рукой, будто запуская волну, он приветствует ораву выпускников, приветствует Лету. Судя по всему, если не считать отца-индейца Джейд, который давно слинял и притаился где-нибудь в густой тени, Тео – единственный чернокожий на трибуне. Впрочем, он бы выделялся где угодно. Широкие плечи, как у студента, играющего в американский футбол, узкая талия, как у тридцатилетнего мужчины, проворные движения – как-никак он здесь главная фигура. Дело не в том, у кого банковский счет больше, хотя в некотором роде так оно и есть. В современном мире все козыри на руках у медийных империй – они обыгрывают и банки, и юридические компании, и торговцев недвижимостью, может быть, даже социальные сети.

Пять пар усаживаются, и, поскольку у королей на таких церемониях свои обязанности, Тео Мондрагон, альфа-самец в этой группе альфа, встает, делает круговое движение правой рукой – у него хорошее настроение, но он ведет себя сдержанно – и вежливо просит собравшихся продолжать. Пожалуйста, пожалуйста.

Джейд пытается, но… тут действует закон гравитации, какому их учили в школе: каждая планета – словно шар для боулинга – в центре батута из пространства-времени, и тела поменьше к этому шару скатываются, сами того не желая, вот и на выпускном все глаза, включая ее собственные, так и ищут Основателей с женами. Именно поэтому Брэд Питт не ходит в «Бургер Кинг» – от глаз посетителей не будет спасения, – но шары для боулинга делают свое дело, верно? Жители Пруфрока таких, как эти Основатели, не видели и близко, а сейчас в буквальном смысле слова сидят с ними бок о бок.

Значит, пророчества мистера Холмса насчет грядущей катастрофы, которую принесет городу Терра Нова, начинают сбываться.

Джейд удается отвести взгляд от Тео Мондрагона и найти учителя истории – он стоит среди выступающих, чуть в сторонке, – для мистера Холмса это последняя гастроль, поэтому директор Мэнкс дает ему возможность попрощаться, напутствовать выпускников напоследок, сделать прогнозы или даже прочитать последнюю лекцию. Левой рукой он все время похлопывает себя по карману пиджака, будто проверяя, сможет ли достать сигареты, как только церемония закончится. Джейд готова поспорить: чтобы пережить то, что происходит сейчас на трибунах, он с ходу высадит всю пачку и будет давить окурки ногами, пока не прикончит последнюю. Вполне возможно, ему и пачки не хватит.

Чтобы усугубить его беды – и отсрочить отставку, – Джейд обратилась к нему с официальным прошением: позвольте мне, очень прошу, ну, пожалуйста, позвольте дописать курсовую. Все остальные учителя были счастливы закрыть глаза на ее пропуски в последние пару месяцев, но мистер Холмс есть мистер Холмс, и, делая последний шаг на учительском поприще, он не откажется от политики «никаких отговорок, никаких исключений», которой всегда славился. Значит, для Джейд церемония – фикция, потому что она еще не закрыла задолженность по истории. Замена мистеру Холмсу появится не раньше августа, когда же она допишет курсовую? И позволит ли ей новый учитель истории вылезать со своей стряпней и вместо официальной программы писать об истории через призму слэшеров? А как же история штата?

Ответ очевиден.

Джейд невольно потирает свою нерезаную кисть и спрашивает себя: может, всего должно быть по паре? Это нужно и ей, и всему миру.

Как ни странно, рядом с мистером Холмсом сидит Фарма, одетый в некое подобие костюма. Его тоже чествуют. Это же надо: Мисти Кристи, чью дочь едва не сбил автобус, написала письмо окружному начальству, мол, хочу поблагодарить и похвалить «человека, который работает уборщиком в начальной школе», за спасение дочери, но при этом умудрилась не упомянуть, какого человек пола – мужского или женского.

Фарма ловит злобный взгляд Джейд, мерзко ухмыляется и кивает, а затем берет что-то с коленей и машет им. Толком не разглядев, Джейд сразу понимает – это телефон, который она спрятала. Значит, шантажировать Фарму больше нечем. Найти пропажу по звонку или жужжанию он не мог, выходит, на складе есть камера слежения, которая ее засекла. Вот почему он оставил ее там «в полном одиночестве», небось, губы раскатал – вдруг она вздумает сменить лифчик.

Джейд брезгливо ежится, поводит плечами и откидывает голову назад, смотрит на дальние ряды трибун – лучше бы она сидела там. И правда там она видит себя, вернее, свою бледнолицую версию – там сидит мама. В дальнем углу, одна, хотя и в толпе.

Джейд не видела ее… с Рождества? Когда она в последний раз, спасаясь от безделья, пришла потусоваться в «Семейный доллар»? Кимми Дэниэлс. Технически они с отцом Джейд все еще женаты, но уже пять лет она живет в автофургоне с другим таким же Открывашкой. Насколько известно Джейд, мама работает в «Семейном долларе» самым старшим кассиром, может, самым старшим за всю его историю. Важнее другое: если народу в магазине мало, а менеджер занят какими-то разборками в дальнем конце магазина, Кимми позволяет Джейд выйти, не заплатив за краску для волос, которая нужна ей постоянно. Джейд толком не знает, то ли она эту краску ворует, то ли мама потом платит за нее сама – дело в том, что они никогда не разговаривают. Джейд просто ходит и зыркает по сторонам, а Кимми не спускает с нее глаз, вспоминая себя в ее годы.

Наверное, пришла потому, что свой выпускной она пропустила, потому что была беременна Джейд. И в этом состоянии осаждала больницу в Айдахо-Фолсе – пыталась узнать, придет ли в себя после аварии любовь всей ее жизни или нет.

Знала бы ты, мама, мысленно обращается Джейд, что для выпуска мне еще надо потрудиться. На самом деле школу я не окончила. Это все понарошку…

Достойный конец школьной карьеры. Возможно, Джейд следовало прикрепить эти слова скотчем к выпускной шапочке, чтобы мама их прочла, а не рисовать веселую мордашку с крестиками вместо глаз… Да пошло оно все! Один выпускной вместо целого детства – разве это компенсация? В следующий раз Джейд заявится в «Семейный доллар» и сгребет целую полку всякой фигни для волос!

Так-то, мама.

Ради сегодняшнего дня, ради праздника Джейд выкрасилась в ярко-розовый. Это даже не краска, а спрей для Хэллоуина. Индейские волосы плохо обесцвечиваются, им не придашь насыщенный розовый цвет с синеватым отливом. Ну и фиг с ним. Никто же не собирается трогать ее волосы или изучать ленту на шапочке. В ее ушах серьги в виде игральных костей в натуральную величину, потому что жизнь – азартная игра, и в конце ждет смерть… помада черная, как ее сердце, и липкая, ногти кроваво-красные.

Вскоре Лета Мондрагон, новенькая, в истории Ястребов ничем не отметившаяся, встает к микрофону и произносит торжественную речь – под нарастающие аплодисменты. Они достигают апогея, когда она уступает свою медаль лучшей выпускницы Элисон Чемберс, потому что «средние баллы при переводе из другой школы никогда не сравнятся с теми, что получены в этих стенах!»

Чем не идеал?

Если у Джейд и были сомнения насчет того, тянет ли Лета на статус последней девушки, с каждым словом ее речи, с каждой волной аплодисментов они все больше и больше тают.

Наконец аплодисменты стихают, и на сцену прогулочным шагом поднимается директор Мэнкс, призывая к тишине (поднимает два пальца в форме латинской буквы V – это волчьи уши, сигнал означает «хватит выть, слушайте меня»). Он шуршит бумажками и сообщает публике, что следующий оратор в представлении не нуждается. В школе Хендерсона он и есть школа, он преподает историю штата Айдахо одному поколению учеников за другим, ведь «всем известно, если мы не знаем, что было раньше, то обречены это повторять».

Под обязательные, хотя и хлипкие аплодисменты к микрофону поднимается мистер Холмс. Первое, что он делает – шуршит листами бумаги, которые оставил директор Мэнкс, держит их достаточно высоко, чтобы стоящие за ним выпускники могли видеть – они пустые, просто реквизит. Мэнкс проводил церемонию столько раз, что вполне может делать это с закрытыми глазами.

Мистер Холмс расправляет бумаги, кладет обратно, поворачивается и слева направо оглядывает выпускников, потом переводит взгляд на гостей. Повисает абсолютная тишина, и он начинает вещать:

– На самом деле цитата звучит так: «Прогресс, помимо того, что состоит из перемен, зависит от способности хранить прошлый опыт. Кто не помнит прошлого, обречен повторять старые ошибки».

Чтобы сделать акцент на непрошеном уточнении, он прочищает прокуренное горло и украдкой поднимает руку, тянет кожу над кадыком, словно пытаясь освободить место для воздуха, который ему понадобится.

– Это Джордж Сантаяна, испано-американский философ первой половины двадцатого века. Ему же принадлежат знаменитые слова о том, что история – сплошная ложь о событиях, которые никогда не происходили, рассказанная людьми, которые очевидцами этих событий не были.

Он обхватывает руками трибуну, подается вперед, смотрит на собравшихся и добавляет:

– Однако мы с вами находимся здесь и сейчас. Пройдут месяцы и годы, и наши рассказы об этом знаменательном дне станут просто рассказами, но здесь, сейчас, в эту минуту, мы, как группа, наверное, в состоянии понять, что именно происходит. Хотя бы частично.

Теперь настала очередь директора Мэнкса уточнять, и он покашливает, видимо, напоминая мистеру Холмсу о разговоре насчет содержания его последней речи перед выходом на пенсию.

Мистер Холмс будто и не слышит.

– Сегодня среди нас гости, – объявляет он, указывая в сторону обитателей Терра Новы, предлагая всем посмотреть в центр трибуны. Он поднимает руки и начинает хлопать, но в его жесте чувствуется насмешка, и жидкие аплодисменты почти сразу гаснут.

– Я говорю «гости», но поймите, мистер Мондрагон, мистер Бейкер, и все остальные, я вовсе не хочу сказать, что ваше пребывание среди нас будет временным. Надеемся, это не так. Вы – спасители нашего городка в горах, озера, долины, округа… всех нас. – Холмс отходит, чтобы прочистить горло, потом возвращается к микрофону и решительно кивает. – Конечно, есть еще один фильтр, который позволяет верно определить «гостей», и о нем знают многие из моих учеников, дошедших до выпуска. В Древней Греции боги спускались с горы Олимп, чтобы побыть среди простых смертных, но являлись как странники, как нищие, и, благодаря такой практике, в тогдашнем обществе сложился этикет, основанный на смиренном страхе. И страх был вполне оправдан. Если люди не вели себя должным образом, не предлагали странникам миску супа, даже будь эта миска последней, тогда… тогда из нищенских одежд мог возникнуть Зевс и поразить их, стереть с лица земли – от них не осталось бы и следа.

Мистер Холмс позволяет фразе дойти до слушателей, потом повторяет, словно нарочно:

– От них не осталось бы и следа.

– Мистер Холмс… – пытается вмешаться директор Мэнкс, вскакивая со стула, но Холмс отводит руку назад – он не просит у директора еще минуту, а сообщает, что будет говорить еще минуту.

«Так его, сэр!» – восхищается про себя Джейд, удивленно улыбаясь.

– Разумеется, мы с вами в Америке, а не на Средиземном море. Мне не стоит увлекаться, лучше использовать образы, которые ближе к нашей с вами земле. Прошу прощения. Позвольте мне… знаю, нужно что-нибудь поближе. Как вам Южная Америка до завоевания? Думаю, в ней мы найдем подходящий пример. Возьмем инков. Не тех инков, какими они были во времена испанского вторжения в Анды, возьмем времена, когда империя поднималась и падала на протяжении тысячелетий, когда принадлежала сама себе. Предваряя ваш вопрос, я вовсе не хочу сказать, что гора, на которой мы живем, – и есть Анды, а среди нас бродят боги и правители. Уровень технического развития у древних инков был таков, что не уступал никому и даже превосходил всех, кто жил в то время на нашей планете, в результате чего инки достигли такого уровня социального расслоения, что по сути обожествили правящий класс, класс богатейших из богатейших, и на то, чем все закончилось, пожалуй, следует обратить внимание и нам, не забывая о Сантаяне. Дело в том, что правящий класс, богатая элита, не просто замкнул все ресурсы на себя, он поверг тружеников не просто в нищету, а забрал у них все, богачи настолько почитали себя, что стали строить для своих превращенных в мумии мертвецов великолепные пантеоны, продолжали отдавать им пищу, назначать слуг, и понятно, что общество, до такой степени заточенное на свою верхушку, обречено, если не найдет более стабильный и справедливый способ для того, чтобы уверенно развиваться и процветать. Если вам не по душе Сантаяна, можно обратиться к Марку Твену: он сказал, что история не повторяется, зато рифмуется. Я лишь надеюсь, что Пруфрок не станет подтверждением этих слов. Поймите, я вовсе не прошу вас сравнивать гробницы инков с прекрасными домами, что возводятся по ту сторону озера, вовсе нет. Мы ведь не инки, правда? И не древние греки. Когда боги стучатся в наши двери, вместо того чтобы предлагать им последний половник супа, нам, наверное, следует поделиться с ними своими наблюде…