Записки мертвеца

День 9

Смирившись с новой реальностью, я стал учиться существовать в ней. В интернете появилось много материалов о том, как вести себя при встрече с заражёнными. Если их много, и они тебя заметили – бежать что есть силы, а потом укрыться где-нибудь, где они тебя не достанут. Если их много, но они тебя ещё не видят – пусть всё так и остаётся: не высовывайся, затаись и не делай резких движений. Мертвецы идут на звук и на резкий запах: например, запах пота. Так что мойся и не шуми. Ну и глазами они, само собой, тоже всё видят. Если заражённый один, и он тебя заметил, то можно бежать, а можно принять бой. Да, это жестоко, но либо ты, либо он. Уничтожить зомби можно только отделив голову от тела или уничтожив мозг – классика! Все удары, порезы или выстрелы по туловищу значительного урона им не наносят: вернее, наносят, но не обезвреживают их, а наоборот – делают ещё более агрессивными. Только если это не выстрел из пушки, после которого тело мертвеца разорвёт на куски. Но даже в таком случае тот кусок, что с головой, может представлять опасность. Наконец, есть ещё вариант отвлечь большую толпу, если она, скажем, заграждает проход или вроде того. Словом, поскольку заражённые не очень умны, их можно контролировать: например, управляемыми взрывами, вроде петард или чего-то подобного. В конце концов, можно бросить впереди себя какую-нибудь кастрюлю с парой металлических чайных ложек внутри, и шум отвлечёт мертвецов на какое-то время. Это время можно использовать, чтобы прошмыгнуть мимо них, если это необходимо. И, конечно, самое важное правило контакта – избегать укусов и попадания крови или слюны заражённого в раны или порезы. О какой глубине порезов идёт речь – неизвестно по объективным причинам: никто пока таких экспериментов не проводил. Но факт есть факт: раны, если они есть, лучше обрабатывать и перевязывать, а укус в принципе равен смерти, просто чуть отсроченной. А уж смерть – это теперь не путёвка на тот свет, а своего рода билет во второй раунд на свете этом, только уже в ином обличии. Проще говоря, умерев, ты становишься одним из них.

Я пишу это и понимаю, что занят дурацким делом. Любой, кто прочитает мои записи после того, как меня не станет, будет знать обо всём, что я только что перечислил. Ну ничего: повторение – мать учения. Да и потом, я в первую очередь рассказывал о том, как прошёл мой день, а прошёл он в поиске и анализе всего, что я изложил выше. Помимо прочего, я нашёл ещё и инструкции по изготовлению всякого рода «погремушек» для отвлечения внимания зомби. Можно было использовать металлическую посуду, как в том примере с кастрюлей, и это был самый незамысловатый и понятный вариант. Но были и интересные вариации: например, кто-то предлагал кинуть упаковку Ментос в полторашку Колы, быстро закрыть бутылку крышкой, а затем – сбросить её с большой высоты так, чтобы она хорошенько ударилась об асфальт. Бабах, заверял автор, будет знатный, и мертвецы со всей округи сбегутся на звук.

Я протестировал тему с посудой: нашёл старую, никому сто лет не нужную кастрюлю, положил внутрь пару вилок и накрыл всё это дело крышкой, но только наполовину, чтобы осталась щель для выхода звука. Крышку в таком половинчатом положении я приклеил скотчем: на одну обмотку, без фанатизма. Потом всё это дело я со всего маху кинул в открытое окно балкона, так, чтобы кастрюля долетела до проезжей части и ударилась об асфальт. Когда она стукнулась, по тихой улице раскатился звон вилок и дребезг треснувшей кастрюли. Я стал ждать. Вскоре, к моему удивлению, из двора соседнего дома действительно вышел человек. Своим внешним видом он представлял собой собирательный образ забулдыги с городских окраин: растянутые на коленях треники, тёмная вытянутая майка не по размеру, татуировки на руках и чуть желтоватая кожа – то ли от частого курения, то ли из-за проблем с печенью. Он, слегка покачиваясь, быстро зашагал в сторону источника звука, размахивая руками так, словно намеревался этому источнику как следует навалять. Оказавшись на середине дороги, он вдруг понял, что не знает, куда идёт и кого преследует, и начал озираться вокруг в поисках новых ориентиров. Затем он издал что-то, похожее то ли на стон, то ли на недовольное урчание и побрёл куда-то в сторону ближайшего перекрёстка. Я так доподлинно и не понял тогда, кто это был: то ли заражённый, на которого сработала моя приманка, то ли перебравший пьянчуга, на которого, по стечению обстоятельств, тоже сработала моя приманка. Дойдя до светофора, он завернул за угол, и больше я его не видел.

Немногим позже я описал свой опыт Ире. Она не поняла воодушевления, с которым я всё это пересказывал, но, кажется, мне удалось немного поднять ей настроение. Да и себе – тоже. Решив, что хорошее настроение нынче никому не повредит, я запостил эту байку на своей стене и приложил фото разбитой кастрюли на асфальте: издалека и в приближении. В друзьях у меня было двузначное количество людей: в основном одноклассники. Я подумал, пусть те из них, с кем сейчас всё хорошо, прочитают это и узнают, что со мной тоже всё в порядке.

День 10

На следующий день мне написал один из бывших одноклассников. Мы не то что бы были с ним очень дружны – так, здоровались в коридорах, но не более того. Он увидел мой пост, фотографии в нём и спросил, на какой улице я живу. Я сказал, на какой.

«Это где Радуга?» – спросил он.

«Ага», – ответил я.

Радугой назывался большой торговый центр неподалёку от моего дома. Он, пожалуй, был единственным местом в нашем районе, где можно было хорошо провести время: сходить в кино, поесть чего-нибудь, посмотреть одежду. Отдельные ребята из школы любили тусоваться на тамошнем фуд-корте и… не знаю, что они ещё там делали: просто как будто бы сидели, болтали и ели, и больше ничего. Аркадий был как раз из таких ребят: праздно шатающихся своей компанией там-сям после школы до самого вечера. Лично мне такой досуг всегда казался довольно странным и одиозным занятием. Но, каждому своё, наверное.

Спросил он у меня про Радугу неспроста. Как оказалось, там работала мать его девчонки – Ангелины. Ангелина была с Аркадием в его квартире, где они вместе встретили конец света, и после того, как всё началось, они больше никуда не выходили. В каком-то смысле ребятам повезло: по крайней мере, они были вдвоём – так всё немного полегче. Аркадий потерял связь со своими родителями, а вот Ангелина с матерью созванивалась регулярно. Та сначала наказывала дочери оставаться на месте и ни в коем случае никуда не выходить. Но совсем недавно она выказала желание прийти за ней и отвести её в Радугу, где, по её словам, было куда как безопаснее. Уж не знаю, в чём тут было дело: в том, что Радуга действительно была славным местом для пересиживания апокалипсиса или в том, что Ангелинина мать считала квартиру парня дочери не самым лучшим для неё пристанищем – уж тем более на период долговременной изоляции. Так или иначе, матери очень хотелось иметь дочь под своим родительским крылом в столь сложный час, а Ангелина, в общем-то, была не против. Аркадий, в свою очередь, желая заслужить расположение матери девушки, вызвался сам отвести Ангелину в Радугу. Мол, незачем вам ходить по улицам, там опасно, я сам приведу её к вам! Настоящий рыцарь в сияющих кудряшках. Такую картину их ситуации и предыстории я сложил в своей голове из рассказа самого Аркадия: рассказа достаточно сбивчивого, несвязного и отрывочного, в котором текст перемежался с голосовыми сообщениями, знаки препинания отсутствовали как класс, а слово «короче», повторенное сотню раз, парадоксальным образом делало историю на несколько порядков длиннее, раздувая её до размеров античных эпосов. Картину-то я сложил, но моё место в ней мне до последнего было непонятно.

Позже, разумеется, Аркадий пояснил, зачем обратился ко мне и выложил на меня всю эту информацию. Он и впрямь собирался вместе с Ангелиной дерзнуть и рвануть в сторону Радуги: без оглядки и без остановки. Однако, если остановку им, всё же, придётся сделать или путь к Радуге по их изначальному маршруту вдруг окажется отрезан, они хотели бы знать, где находится ближайшее безопасное место. Проще говоря, им хотелось использовать мою квартиру как перевалочный пункт, если возникнет такая необходимость.

Сперва я начал думать, как ему отказать. Возможно многие меня здесь не поймут и скажут, мол: «Не, ну я бы так делать не стал, я бы сказал: конечно, брат, заходи, чувствуй себя как дома, раз надо – значит надо, какой разговор!» Но однажды я уже открыл дверь незнакомцу и так и не успел сказать ему «заходи, брат» до того, как он разнёс комод в родительской спальне и своровал их аптечку. Конечно, Аркадий и Ангелина не были совсем уж незнакомцами, но они определённо были посторонними, а к посторонним в квартире я теперь относился крайне предосудительно.

В итоге, однако, я решил: чёрт с ним. В конце концов, компания мне не помешает, пусть и ненадолго. К тому же, сделаю доброе дело, и, кто знает, может мне это когда-нибудь отзовётся. А может, я ещё раз пожалею о своём решении и буду считать сам себя необучаемым идиотом – кто знает? Так или иначе, мне показалось правильным согласиться впустить их в случае чего. Может, никакого случая и не представится вовсе. Возможно также, что я сделал это под давлением: под гнётом нежелания показаться гадом и потерять лицо перед Аркадием, который в школе в своё время считался крутым и авторитетным парнем. Тут всё возможно, и каждое объяснение будет по-своему верным, однако, с вашего позволения, я, всё-таки, оставлю эту тему и перейду к тому, что случилось после.

Когда я ответил Аркадию и Ангелине, сказав «окей» на их просьбу, они спросили у меня номер квартиры, подъезд и номер дома. Я написал им свой полный адрес, и после этого переписка на время прервалась. Немногим позже меня добавили в чат, где вместе со мной было пять человек. Помимо Аркадия и Ангелины, там были ещё Юра и Паша. Юра, вроде как, учился в параллельном классе, и я часто видел его в школе, хоть и никогда не общался с ним. А вот про некоего Пашу я вообще ничего не знал. Кто он такой? Откуда взялся? Фотография профиля мне ни о чём не говорила. Я тут же написал Аркадию в личные сообщения, мол, кто все эти люди, и что я вообще делаю в этой группе? Прежде чем ответить мне, он написал в общий чат свой большой анонс:

«Так, короче, пацаны, это Костя. Юрец, ты его стопудов знаешь, со мной в классе учился, норм тип. Короче, его хата находится рядом с Радугой, и, если двигаться туда, то можно это сделать с остановкой у него. Так, может, безопаснее будет – хз, посмотрим, как пойдёт. В общем, Костян, если чё вдруг, согласился нас приютить перекантоваться, поэтому он теперь в нашей банде короче, хаха, знакомьтесь. Костян, Юрца ты помнишь, наверное, а Паха – мы с ним на футбик вместе ходили, кореш мой хороший. Такие дела, чуваки. Теперь надо решить, когда выдвигаемся».

Текст сообщения я восстановил из головы. Возможно, Аркадий местами использовал какие-то другие слова и формулировки – и уж точно не использовал запятые в таком количестве, – но суть приблизительно была такова. Я был до крайности возмущён. Пока в общем чате с характерным щелчком приходили новые и новые сообщения, я думал, как дать Аркадию понять, что он неправ и выразить ему своё недовольство. С другой стороны, подумал я, а в чём он неправ-то? Ему надо было напроситься в гости – он и напросился, сделал всё как ему «по кайфу». Это я всё сглотнул, согласился и, не найдя смелости отказать, сам устроил из своей квартиры проходной двор. Теперь уже либо обламывать всех моих новых знакомых на полпути, либо будь что будет. Я воспринял это как вызов: смогу ли я чётко и прозрачно выразить своё неудовольствие или молча смирюсь с тем, что Аркадий пригласил в мой дом гостей, о которых мы с ним не договаривались? И я решил, что смогу или по крайней мере должен заставить себя смочь, иначе… Не знаю, что иначе. Чувство просто было какое-то паршивое, и я не хотел, чтобы оно со мною оставалось. Особенно сейчас, когда и жить-то, возможно, осталось недолго.

Некоторое время я сидел и размышлял над текстом сообщения, которое напишу Аркадию и которым упрекну его в том, что он многовато на себя взял, решив притащить всех, кого ему самому захочется, в мой дом без приглашения. Выписывал, зачёркивал и снова писал уничтожающие и устыжающие формулировки, которыми я размазал бы его нахальство по его наглому лицу, камня на камне не оставив от его заносчивости. Но пока я писал, Аркадий – тоже писал. Все они переписывались в общем чате, а я не обращал на всё это никакого внимания, зациклившись на том, как бы пожёстче ответить им всем. В конце концов, когда я дописал свой сокрушительный пассаж, я развернул окно с перепиской и, прежде чем открывать диалог с Аркадием, мельком глянул в общий чат. И понял, что всё, что я делал до этого, не имело больше никакого смысла.

«Костян, ну всё, мы выдвигаемся, у тебя домофон стоит? Если чё – будь готов по-быстрому открыть. Мы с Ангелиной чуть пораньше придём, парни малёх задержатся».

«Костян, ау, ты тут?»

«Костян, мы выходим щас, чё, всё в силе?»

«Ладно короче, напиши, как сможешь. Как напишешь – мы стартуем».

Ну и что? Что я мог на это ответить? Да всё что угодно, наверное: никто не заставлял меня писать что-то определённое. Мы – это всегда мы, а не кто-то другой, кто заставляет нас что-то делать, и договариваемся мы в любом случае прежде всего с самими собой, потому что с собой договориться всегда проще. Если нам трудно выйти из какого-то положения или в принципе комфортно из него не выходить, мы соглашаемся сами с собой, что, мол, да, тут нас, конечно, оставили без вариантов, тут уж нас загнали в угол, ничего не поделаешь. И делаем то, что от нас хотят, потому что мы сами этого хотим, но в этом себе никогда не признаемся. Ведь гораздо проще сбросить ответственность за себя и за свои решения на кого-то другого: он меня заставил, он меня вынудил, он не оставил мне выбора. Так и живём.

«Да, давайте, я жду», – ответил я и оттолкнулся от компьютерного стола так сильно, что колёсики кресла отвезли меня на другой конец комнаты.

Прошло не больше получаса, как домофон зазвонил. Я не стал спрашивать, кто там – не стал вообще ничего говорить, – просто снял трубку и нажал на кнопку. Затем я прильнул к глазку на входной двери и стал ждать, пока на лестничной клетке покажутся мои первые гости. Первыми пришли Аркадий с Ангелиной. Мы обменялись приветствиями, рукопожатиями и всем таким прочим, а затем прошли на кухню, чтобы продолжить разговор там.

– Значит, напрямую в Радугу не получилось? – спросил я.

– Не, мы решили, что так оно вернее будет. С остановкой в смысле, – ответил Аркадий.

– А что остальные?

– Щас будут скоро. Должны. Юрец-то вообще далеко живёт: в частном секторе, чуть ли не у леса у самого. А Паха – он там, как в школу идти и ещё чуть дальше по улице короче. Он первее подтянется, я думаю.

Мы ещё долго сидели на кухне и говорили о всяком. В основном – о пережитом и о том, как сложилась судьба наших близких в это непростое время. Я рассказал свою историю, ребята – свою. Ничего хорошего. Отец Аркадия в позапрошлую среду уехал в командировку в столицу. Связь с ним он потерял тридцатого июля – на второй день. С матерью он потерял связь ещё лет пять назад, когда она ушла из семьи, и больше он её не видел. Ангелина же напротив – жила с матерью и хотела, чтобы это так и оставалось, поэтому-то и направлялась в Радугу в сопровождении Аркадия. Плюс, из её рассказов, которые, в свою очередь, представляли собой пересказ слов её родителя, Радуга и впрямь представлялась отличным местом для того, чтобы переждать конец света. Много пищи и питья, не так много людей вокруг, в шаговой доступности – все блага цивилизации. Даже на случай отключения электричества в Радуге были резервные генераторы, топливо для которых можно было бы сливать из оставленных на парковке автомобилей. Не бог весть что, но хватило бы на какое-то время для того, чтобы поддерживать привычный уровень жизни. Плюс, хозяйственный магазин, аптеки, отделы бытовой химии, электроники и всего, что только может пригодиться. Если бы наш район на отшибе был страной, Радуга была бы её столицей.

Ещё, если верить рассказам Ангелины, в Радуге был человек с оружием: полицейский, оказавшийся там в самый разгар всеобщей паники и хаоса. Поначалу он нёс службу в торговом центре вместе со своими коллегами. Но, когда всем окончательно стало ясно, что дела плохи, его коллеги решили, что лучше пойдут защищать свои семьи, а немногочисленные люди, застрявшие в супермаркете, уж как-нибудь обойдутся без них. Если верить тому, что писали в интернете, дезертирство, самовольное оставление позиций – или как там всё это дело называется на казённом языке силовых структур – было явлением довольно-таки распространённым, особенно на поздних этапах крушения привычного порядка вещей. Тут можно винить кого угодно, можно навешивать ярлыки и раздавать оценки таким поступкам, но… Но я не собираюсь выступать тут ничьим обвинителем и ничьим адвокатом – вот что. С одной стороны, люди долга – люди не железные, хоть и взяли на себя обязательство таковыми быть при поступлении на службу. С другой стороны, если уж взял обязательство – изволь соответствовать. Примеряя всё это на себя, могу сказать лишь, что я не смог бы вынести и малой толики того, с чем столкнулась полиция, армия, спасатели, врачи – все те, кто в первые дни оказался на передовой войны с ожившими мертвецами. Словом, Радуга была местом изобильным и местом безопасным. Это мы поняли довольно быстро, но даже после этого Ангелина продолжала рекламировать нам это место так, словно была его личным пиар-агентом.

Её рассказы прервал звонок в домофон. Я быстро нажал на кнопку с изображением ключа и в трубке услышал, как кто-то открыл и закрыл за собой дверь подъезда. Дальше – быстрые шаги на лестнице, всё приближавшиеся и приближавшиеся, и приближавшиеся, а затем – стук в дверь. Я посмотрел в глазок.

– Да открывай давай! – поторопил Аркадий.

– Ясамоткрою! – огрызнулся я, комкая слова от волнения и спешки, и на самом деле желая сказать что-то вроде: «Я сам решу, как, когда и кому открывать дверь своей квартиры!»

На пороге стоял Юра. Рядом с ним – толстый лысеющий мужчина с блестящей плешью. Лет ему было на вид чуть больше сорока.

– Ну чё так долго-то, ё-моё! – вместо приветствия сказал плешивый и вошёл в прихожую.

Я вопросительно посмотрел на Юру. Тот, не глядя на меня и не здороваясь, тоже прошёл внутрь, и я тут же понял, что Юра – сын плешивого господина. Иначе просто быть не могло.

– Здоров, братух! – сказал Юра Аркадию и хлопнул его по руке.

– Здоров! – ответил тот одновременно на приветствие и рукопожатие.

По всему выходило, что Аркадий пригласил всех в мой дом и в нём же теперь воплощал собой фигуру хозяина. Он свойским жестом позвал вновь прибывших на кухню, а они перед тем, как последовать за ним, остановились, чтобы разуться. Хоть что-то. Здесь же, в прихожей, они оставили своё снаряжение – другим словом это было не назвать. Юра и его отец были вооружены примитивными копьями, подобно пещерным людям. Копья были изготовлены из деревянных черенков швабр и длинных кухонных ножей, намертво примотанных скотчем к одному из концов. С собою у них было по рюкзаку, которые не выглядели тяжёлыми, но, тем не менее, были чем-то наполнены. За поясом у каждого было по отвёртке, а одеты они были отнюдь не по-летнему: в плотные штаны с начёсом и кожаные куртки, причём на Юре куртка была явно отцовская. Тут уж одно из двух: либо они собирались на Северный полюс, там хотели отыскать последнего выжившего мамонта и завалить его; либо оделись они так, чтобы их облачение в случае чего было трудно прокусить, а копьями вооружились для того, чтобы дать отпор мертвецам, если это будет необходимо.

Из рассказа Юры и его отца я понял, что путь их был неблизким и полным опасностей. Двигаясь из частного сектора сюда, они прошли несколько улиц от начала до конца, пересекли железнодорожный переезд и большой перекрёсток на пустыре, и дальше вынуждены были петлять по близлежащим кварталам, потому что, во-первых, запутались в номерах домов и перестали понимать, где искать мой дом, а во-вторых, то и дело встречали во дворах одиноко бродивших заражённых, которых вынуждены были избегать и обходить – чем дальше, тем лучше. Но, что самое интересное, они шли в Радугу не затем, чтоб там остаться, а чтобы просто запастись продуктами и всем необходимым, а затем – уйти обратно.

– А в вашем районе что, магазинов нет? – спросил я. Не хотелось, чтобы это прозвучало как пассивная агрессия – мне правда было интересно.

Юрин отец усмехнулся.

– Есть, как же. Только ты туда сходи-ка теперь, попробуй. Знаешь, сколько ушлых пацанчиков разом образовалось, не только у нас на районе – по всему городу? Берут магазины в лапы свои и пускают только по пропускам, а пропуск – столько-то тысяч. И товар отпускают раз эдак в пятьдесят дороже, чем стоил он вон, в позапрошлый понедельник. Гадам таким и закон не указ – разве только закон с ружьём да автоматом. А в Радуге, вон, по рассказам, какой-то порядочный мент за всем смотрит. Ну, это по рассказам, – Юрин отец по очереди посмотрел на своего сына, Аркадия, Ангелину и затем почему-то на меня, а после продолжил, – По вашим же рассказам, молодёжь. Так что смотрите, если не так окажется, то получается, мы с Юркой зря вообще ввязались.

– Да всё там огонь, стопудово, – тут же заверил Аркадий.

– Ага, – подтвердила Ангелина и, казалось, готова была вновь завести старую-добрую пластинку о том, какое Радуга радужное местечко. Но не успела. Её опередил Юра, спросив про то, про что все, казалось, на момент позабыли:

– А где Паха-то?

– Блин, а реально… – задумчиво проговорил Аркадий, – Он, по сути, тут недалеко же живёт. Может, не вышел ещё?

– Так позвони ему – делов-то! – сказал Юрин отец так, словно без него никто и никогда до этого бы не додумался.

Аркадий вынул из кармана телефон и набрал Пашу.

– Не отвечает, – после непродолжительного молчания прокомментировал он.

– И чё делать? – спросил Юра.

– Не знаю. Подождём ещё немного по-любому.

– Ну, вы ждите, а мы пошли. Спасибо этому дому, как говорится, – сказал Юрин отец, одним махом осушив остатки своего гостевого чая.

– Ну пап, ну как?.. – попытался было возразить Юра.

– Иди давай, обувайся, – оборвал его на полуслове отец.

Они обулись, надели рюкзаки, взяли свои первобытные копья и направились к двери. Я был рад, что половина гостей таки уходит восвояси, и дверь им открывал охотно и суетясь, будто бы подспудно опасаясь, что они вдруг передумают. Когда они уже вышли на лестничную клетку, Юрин отец обернулся, чтобы дать своё отеческое наставление уже нам:

– Вы это… Когда соберётесь, с собой тоже чё-нибудь возьмите, типа вон, вот такого, – Юрин отец поднял и показал своё копьё, – А то мало ли. Мы сюда уже на обратном пути заходить не будем: чё время тратить? Так что давайте, удачно добраться.

Желая нам «удачно добраться», Юрин отец почему-то посмотрел на меня, хотя я никуда добираться и не собирался. Но я всё равно ответил ему так, как того требовал старый-добрый этикет:

– Спасибо.

Я закрыл дверь, и мы с Аркадием и Ангелиной остались в квартире втроём. Мы расположились в гостиной и там же, со включенным телевизором на стене, залипали в телефоны, особенно друг с другом не контактируя. Я вспомнил, что сегодня ещё не общался с Ирой, и что она не знает, что тут у меня происходит, и что я не знаю, что происходит у неё. Решив, что рассказ мой выйдет слишком длинным, и что печатать его на клавиатуре будет сподручнее, я удалился в свою комнату.

Паша не появился даже к вечеру. На телефон он по-прежнему не отвечал, и мы начали предполагать самое худшее. Ребята сомневались, стоит ли им всё-таки идти в Радугу сегодня или нужно подождать до утра и, если этот самый Паша не придёт, то уже тогда продолжать путь. Ангелина склонялась к тому, чтобы никого не ждать: ей самой хотелось поскорее увидеться с матерью. Но Аркадий настоял на том, чтобы остаться у меня на ночь. А я… А что я? Как будто меня кто-то всерьёз спрашивал. Да и какой уже был смысл выгонять их сейчас? В общем, настало время распределять спальные места для ночлега.

– О, а это родаков твоих комната? – спросил Аркадий, указывая на приоткрытую дверь в отцовскую и материнскую спальню.

– Ага.

– Ух, кайф!.. Слушай, а можно мы здесь упадём? Тут кровать такая кайфо…

– Нет.

– Да не ссы, мы ж бардак не оставим, ничё не…

– Нет! В гостиной диван раскладывается. Там и оставайтесь.

– Ну чё ты как этот? Я ж говорю, мы…

– А я говорю – нет, понял?

Меня трясло, сердце колотилось, а от всплеска адреналина хотелось не стоять на месте и пытаться грозно смотреть на Аркадия, а бежать, бежать и бежать, пока всё волнение само собой не схлынет. Чувство это я не любил, и, когда можно было, всеми силами избегал ситуаций, после которых оно возникало. Но вместе с тем, после всего этого я был горд собою похлеще, наверное, самого Армстронга в момент, когда его нога примяла собою лунный грунт. Ангелина с Аркадием расположились в гостиной. Я лёг в своей комнате и долго не мог уснуть. Потом – получилось.