Эхо чужих желаний

Любезность матушки Иммакулаты оказалась отвратительней ее враждебности.

– И кто же победил в этом опрометчиво устроенном соревновании? – осведомилась она.

– Берни Конуэй, – призналась Анджела. – Ее эссе, несомненно, самое лучшее. Но, знаете, юная Клэр О’Брайен написала потрясающую работу. Бедная девочка – она, должно быть, полностью выложилась ради сочинения. Я бы хотела вручить гинею ей, но подумала, что дети начнут к ней цепляться, она слишком мала. И поэтому я купила ей книгу. Не могли бы вы сказать ей теплые слова о том, что она…

Матушка Иммакулата не могла согласиться на такое. Клэр О’Брайен из маленькой лавки вниз по улице? Разве она не была одной из самых младших, кто поступил в школу? Ну уж нет, это никуда не годилось. Поставить ее в один ряд с Берни Конуэй из почтового отделения? Наградить младшую сестру Крисси О’Брайен? Ни за что.

– Клэр совсем не похожа на Крисси, она совершенно другая, – запричитала Анджела.

Но она проиграла.

Дети гуськом вошли в школьный зал, чтобы помолиться и спеть псалом. Матушка Иммакулата взяла с собой конверт с гинеей и открыткой, в которой говорилось, что Бернадетт Мэри Конуэй удостоена награды за лучшее сочинение по истории. Аккуратно упакованный экземпляр «Золотой сокровищницы»[5] Палгрэйва для Клэр О’Брайен за превосходное эссе остался лежать на столе. Анджела забрала его, напомнив себе, что верить, будто можешь выиграть все, не более чем ребячество.

Матушка Иммакулата зачитывала объявления после молитвы. Клэр думала, что долгожданные слова никогда не слетят с тонких губ монахини. Сначала та сообщила, что девочек будут учить отвечать на молитвы отца О’Двайера во время мессы. Не служить мессу, разумеется, это позволено только мальчикам, а отвечать на реплики священника. Этому следует уделить особое внимание, чтобы ответы звучали красиво. Затем матушка посетовала, что девочкам, в чьи обязанности входило присматривать за школьными алтарями, явно не хватало усердия, чтобы налить в вазы свежую воду. Какая судьба ждала ребенка, не способного даже приготовить чистую вазу для Пресвятой Богородицы? Это ведь так просто сделать для Матери Божией. Потом речь зашла об уличной обуви, которую носили в классе вопреки правилам. Наконец матушка Иммакулата заговорила о конкурсе сочинений, и ее голос слегка изменился. Клэр показалось, что монахиня очень не хотела вручать награду.

– Сегодня утром я узнала, что у нас, оказывается, проводился некий конкурс по истории. Я, конечно, рада любым проявлениям трудолюбия и поэтому с огромным удовольствием вручаю награду от имени школы.

Матушка Иммакулата сделала паузу и пробежала взглядом по рядам девочек, стоявших перед ней. Клэр нервно поправила на себе платье. Следует помнить, что нужно идти медленно и не бежать, иначе можно упасть на ступеньках, ведущих на сцену, где стояли монахини и учительницы-мирянки. Главное – сохранять спокойствие, поблагодарить мисс О’Хару, а также не забыть сказать спасибо матушке Иммакулате.

– Что ж, не буду больше держать вас в напряжении…

Матушке Иммакулате удалось растянуть вступление еще на несколько секунд.

– Награда присуждается Бернадетт Мэри Конуэй. Поздравляю, Бернадетт. Подойди сюда, дитя, и получи приз.

Клэр велела себе улыбаться. Нельзя позволить себе измениться в лице. Нужно думать только об этом, и ни о чем другом, и все будет в порядке. Она отчаянно сосредоточилась на улыбке, от которой приподнимались веки. Если бы в глазах заблестели слезы, никто бы не заметил.

Улыбка не сходила с лица Клэр, пока эта дурочка Берни Конуэй снова и снова подносила ладонь ко рту, а потом положила ее на грудь. Подругам пришлось подтолкнуть Берни локтем, чтобы она сдвинулась с места. Когда Берни ахнула и сказала, что это не может быть правдой, Клэр стиснула зубы и продолжала улыбаться. Она заметила, что мисс О’Хара огляделась по сторонам и теперь не сводит с нее глаз. Клэр старательно улыбнулась в ответ. Очень старательно. Мисс О’Хара не должна узнать, как сильно Клэр ее ненавидит. Это, наверное, самая подлая и отвратительная учительница в мире – хуже матушки Иммакулаты, – раз она сказала Клэр, что та выиграла конкурс, солгала, что ее сочинение – лучшее из всего, что она прочла за годы преподавания. Клэр улыбалась до тех пор, пока детям не разрешили покинуть зал и разойтись по классам. Тогда она стерла улыбку с лица – в улыбке больше не было смысла. Она почувствовала, как с головы упала одна лента, но в бантах тоже больше не было смысла.

На ланч девочки принесли в класс бутерброды. Они ели очень аккуратно, чтобы не накрошить на пол и не привлечь мышей. Клэр приготовила толстые сэндвичи для себя и Крисси, поскольку старшая сестра по-прежнему находилась в опале. Но аппетита не было. Клэр развернула бумагу, посмотрела на еду и снова завернула. Джози Диллон, сидевшая рядом с ней, с завистью уставилась на сверток.

– Ты уверена? – уточнила Джози, когда Клэр молча протянула ей сэндвичи.

– Да, – ответила Клэр.

Шел дождь, и девочки не могли выйти во двор. Во время ланча в классе было невыносимо: окна закрыты, повсюду запах еды. Монахини и учительницы переходили из кабинета в кабинет, следя за тем, чтобы девочки не шумели. Уровень шума резко падал, как только на пороге появлялась фигура, облеченная властью, а затем медленно поднимался до крещендо, когда фигура двигалась дальше.

Джози была младшей в семье Диллон. Их остальные дети учились в школе-пансионе, но Джози не потрудились отправить туда, потому что умом она не блистала. Крупная, рыхлая девочка с недовольным лицом, на котором появлялось оживление, только когда кто-то предлагал ей еду.

– Они замечательные, – сказала Джози с набитым ртом. – Ты рехнулась, если сама есть не хочешь.

Клэр слабо улыбнулась.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – забеспокоилась Джози. – Ты как будто позеленела.

– Нет, я в порядке, в порядке, – сказала Клэр скорее себе, чем Джози Диллон, которая разворачивала второй сэндвич, с удовольствием его разглядывая.

Мисс О’Хара вошла в класс, и шум стих. Учительница отдала несколько распоряжений: «Поднимите хлебные корки, откройте окно, чтобы немного проветрить, пусть на улице холодно и сыро, откройте окно, сколько раз повторять, что книги нужно убирать на время еды». И вдруг:

– Клэр, не могла бы ты выйти со мной на минутку?

Но Клэр не собиралась ни выходить из класса, ни разговаривать с мисс О’Харой. Она ненавидела учительницу, ведь та выставила ее дурой, вселив надежду и заверив в победе.

Однако мисс О’Хара настаивала:

– Клэр. Пожалуйста.

Девочка неохотно вышла в коридор, полный детей, которые сновали туда-сюда, в уборную и обратно, готовясь к дневным занятиям. Звонок мог прозвенеть в любой момент.

Мисс О’Хара положила свои книги на подоконник, прямо на алтарь Святейшего Сердца. Почти на всех подоконниках стояли алтари, и каждый класс отвечал за один из них.

– Я приготовила для тебя еще один приз, потому что ты написала превосходное сочинение. Если бы в конкурсе участвовали только девочки твоего возраста, ты бы наверняка выиграла без особого труда. В любом случае это тебе, – сказала мисс О’Хара и протянула Клэр небольшой сверток.

Анджела улыбалась и с нетерпением ждала, когда девочка развернет бумагу. Но Клэр было не подкупить тайным призом.

– Большое спасибо, мисс О’Хара, – произнесла она, не делая попытки развязать бечевку.

– Не хочешь взглянуть?

– Я открою потом.

Для Клэр такой ответ почти граничил с грубостью, на большее она не могла отважиться.

На случай если она все же зашла слишком далеко, Клэр добавила:

– Большое вам спасибо.

– Клэр, хватит дуться. Открой подарок, – настойчиво сказала мисс О’Хара.

– Я не дуюсь.

– Разумеется, дуешься, и это ужасная привычка. Прекрати сию же минуту и разверни подарок, который я из лучших побуждений купила тебе на свои деньги, – приказала учительница.

Клэр почувствовала себя неблагодарной. Что бы там ни было, ей следовало проявить вежливость.

Внутри она обнаружила сборник стихов в мягкой кожаной обложке с позолоченным орнаментом в виде причудливых цветов. Книга называлась «Золотая сокровищница» и была просто прекрасна.

Маленькое большеглазое личико понемногу оживилось.

– Теперь открой и посмотри, что я написала, – велела Анджела, все еще исполнявшая роль строгого учителя.

Клэр прочла надпись вслух:

– «Это первая книга для твоей библиотеки. Однажды, когда у тебя будет большое собрание книг, ты вспомнишь о ней, покажешь кому-то и пояснишь, что это твоя первая книга, которую ты выиграла в десять лет».

– У меня будет библиотека? – взволнованно спросила Клэр.

– Появится, если захочешь. Ты можешь получить все, что захочешь.

– Это правда?

Клэр решила, что мисс О’Хара шутит.

– Нет, не совсем, – ответила Анджела, и в ее голосе послышались металлические нотки. – Я просила Иммакулату вручить тебе приз перед всей школой, но она отказалась. Боится, что возгордишься или начнешь задаваться. Я многого хочу, но не могу получить. Дело не в этом, а в том, что нужно добиваться своего. Если не попытаться, точно ничего не получишь.

– Она прекрасна, – сказала Клэр и погладила книгу.

– Это замечательный сборник, гораздо лучше, чем тот, который вы изучаете в классе.

Клэр почувствовала себя очень взрослой: мисс О’Хара произнесла имя Иммакулаты, не назвав ее «матушкой». Мисс О’Хара заявила, что школьная хрестоматия не очень хороша!

– Я бы все равно купила книгу, если бы выиграла гинею, – великодушно заявила Клэр.

– Не сомневаюсь. А эта ломака Берни Конуэй, наверное, купит сумочку или кучу лент для волос. Что случилось с теми милыми желтыми бантами, которые были у тебя утром?

– Я убрала их в сумку. Они оказались не к месту.

– Что ж, может быть, они окажутся к месту чуть позже.

– Конечно, мисс О’Хара. Спасибо за прекрасную книгу. Правда! Огромное спасибо.

Анджела поняла, что чувствует девочка, и внезапно сказала:

– Знаешь, Клэр, ты добьешься всего, чего захочешь, если не будешь сдаваться и говорить, что все безнадежно. Тебе необязательно становиться такой, как остальные.

– Я бы очень хотела… ну… преуспеть, – призналась девочка.

Слова, которые долго томились внутри из опасения вызвать насмешку, наконец вырвались наружу.

– …Но ведь это очень трудно?

– Конечно трудно, поэтому и стоит попытаться. Будь это легко, смог бы кто угодно. В трудности сама суть.

– Все равно что быть святой, – просияла Клэр.

– Да, но это другой путь. Сначала получи образование. Лучше быть взрослой святой, чем святым ребенком.

Прозвенел звонок, на мгновение оглушив их.

– Да уж, я бы предпочла не становиться святым ребенком. Они все пострадали за веру?

– Почти все, – ответила мисс О’Хара, едва не задев статую Святейшего Сердца Иисуса Христа, собирая книги к уроку.

Крисси и ее отчаянные подруги Пегги и Кэт решили навестить мисс О’Флаэрти, чтобы извиниться. Джерри Дойл, очевидно, объяснил Крисси накануне вечером, что это наилучший выход. В конце концов, мисс О’Флаэрти знала, что это были они, родители их поймали и наказали, так почему бы не попробовать получить прощение? Мисс О’Флаэрти придется их простить, иначе ее посчитают старой злой кошелкой, затаившей обиду. Крисси не соглашалась, но Джерри умел убеждать. Что они теряют? Никто не требовал от них искреннего раскаяния. Притворного сожаления было вполне достаточно, чтобы разрядить обстановку и готовить вечеринку в пещере, а иначе они так и будут сидеть под домашним арестом.

«Сделай это поскорее и постарайся как следует, – таков был совет Джерри. – Взрослым нравятся те, кто встал на праведный путь. Не стесняйся, наплети с три короба».

Клэр удивилась, увидев троицу на пороге лавки мисс О’Флаэрти. Она думала, что сестра с подругами тут же умчатся прочь, но те самоуверенно шагнули вперед. Клэр притворилась, что разглядывает засиженную мухами витрину, которая не менялась, сколько она себя помнила. Ей хотелось узнать, что происходит внутри магазина.

То, что она услышала, ее поразило. Крисси плакалась, что не могла уснуть прошлой ночью из-за своего проступка. Пег, понурив голову, сетовала, что выходка казалась ей шуткой, но теперь она поняла, что пугать людей совсем не смешно. Кэт предлагала мисс О’Флаэрти выполнять для нее мелкие поручения, чтобы загладить вину.

Дородная мисс О’Флаэрти, с прической, похожей на птичье гнездо, смутилась. Визит троицы ее ошеломил, и она понятия не имела, как поступить.

– Такие дела, – подытожила Крисси, пытаясь покончить с этим. – Мы все очень сожалеем.

– Дома нас, конечно, наказали по полной программе, – добавила Кэт. – Но это вам ничем не поможет, мисс О’Флаэрти.

– Может быть, если к вам заглянут наши матери, вы скажете, что мы…

Мисс О’Флаэрти достала банку с печеньем. Довольно об этом. Все, что нужно, сказано и сделано. У трех безобидных проказливых девчушек хватило приличия и такта прийти и повиниться в своем грехе. Им даровано безоговорочное прощение. Мисс О’Флаэрти сообщит об этом их матерям.

Подруги выскочили из лавки, свободные как ветер. Клэр испытала к ним отвращение. Мисс О’Флаэрти была ужасна и заслужила свою участь, испугавшись морских водорослей. Почему они извинились только сейчас? В этом крылась какая-то тайна. Крисси не пожелала ничего разъяснять сестре, чье появление ее раздосадовало.

– Простите, Пег и Кэт, но моя сестра-зануда, кажется, ходит за нами по пятам.

– Я не слежу за вами, а возвращаюсь из школы домой, – сказала Клэр. – Сегодня слишком ветрено, чтобы идти вдоль обрыва.

– Ха, – откликнулась Кэт.

– Так мы тебе и поверили, – съязвила Пег.

– Тебе повезло, что у тебя нет младшей сестры, – сказала Крисси. – Младшие похожи на нож, который вонзили в спину.

– Почему это? Бен и Джимми не похожи на ножи, – возразила Клэр.

– Они нормальные, – ответила Крисси. – Не таскаются за тобой следом, скуля и хныча.

Подруги сочувственно закивали.

Клэр замешкалась и заглянула за штору. В этом окне она тоже знала все наизусть. Зеленый кардиган вечно висел на манекене в окружении коробок с выцветшими от летнего солнца носовыми платками, выставленными напоказ. Клэр подождала, пока сестра с подругами не завернули за угол. Затем она медленно пошла по улице к большой расщелине в скалах, откуда ступеньки спускались к пляжу, обратно домой, в магазин О’Брайена. По всеобщему мнению, он должен был стать маленькой золотой жилой, поскольку находился на дороге у моря. Это был последний магазин по пути на пляж, поэтому люди покупали там апельсины и сладости. И это был первый магазин, куда по пути назад забегали, высунув язык, отдыхающие, чтобы купить мороженое или газированные напитки. Это была ближайшая лавка, куда отправляли детей с пляжа, чтобы подкрепиться в солнечный день. Том О’Брайен должен был сколотить небольшое состояние, говаривали жители Каслбея, кивая друг другу. Клэр недоумевала, почему люди так думают. Лето для семейства О’Брайен длилось столько же, как и для всех остальных. Одиннадцать недель. А зима в открытой ветрам лавке была длиннее и холоднее, чем в остальных домах по Черч-стрит, лучше защищенных от непогоды.

Молли Пауэр пожаловалась мужу, что Дэвиду одиноко, потому что у него нет приятелей, и, возможно, следует позволить ему позвать друга в гости. Доктор полагал, что в поселке полно ребят, с которыми Дэвид играл до того, как отправился в школу-пансион. Но Молли возразила, что это не то же самое. Разве нельзя позвонить Джеймсу Нолану в Дублин и пригласить его на несколько дней? Родители могли посадить мальчика на поезд, а они бы его встретили. Дэвид пришел в восторг от мысли, что Нолан останется. Нолан, судя по голосу в телефонной трубке, тоже очень обрадовался. Он признался, что мечтает уехать из дома, потому что не подозревал, насколько безумны его родственники. Должно быть, они стали еще хуже с тех пор, как он поступил в школу-пансион, а он не замечал. Дэвид предупредил Нолана, что после ярких огней Дублина в Каслбее ему покажется очень тихо. Нолан заявил, что огни Дублина не такие уж яркие, а мать не разрешает ему пойти в кино, чтобы не подцепить блох. Ему просто не терпится поскорее добраться до моря.

– А мой класс увеличится на сто процентов? – уточнила Анджела О’Хара, когда услышала, что Нолан приезжает погостить.

Дэвид об этом не подумал. Он не знал. Подобные вопросы не приходили ему на ум.

– Не важно, – отмахнулась Анджела. – Решим это с твоими родителями. Но у нас был план работы на те двадцать дней, пока твоя школа закрыта. Если приедет мистер Нолан, план сократится на шесть дней. Что ты собираешься делать? Отказаться от намеченного или попробовать выполнить работу?

Дэвид смутился, и мисс О’Хара пришла ему на помощь:

– Думаю, ты бы предпочел, чтобы Нолан не видел, как тебя учит женщина. Школьная учительница, приходящая на дом, напоминает гувернантку.

– О боже, вовсе нет, – искренне огорчился Дэвид. – Честно говоря, я даже боюсь признаться родителям, сколько всего узнал за время занятий с вами. Иначе они отправят меня не в школу, а в здешний монастырь.

Сочетание обаяния и стеснительности, свойственное Дэвиду, выглядело очень привлекательно. Черты грубоватого, доброго отца оттенял лоск, который, должно быть, достался мальчику от матери.

– Я могла бы каждый день давать вам с мистером Ноланом задания. Скажем, на полтора-два часа. Я проверю выполненную работу, не заходя сюда, и мы избежим неловкой ситуации.

На лице Дэвида отразилось облегчение.

– Мистер Нолан так же плох в латыни, как и ты? – поинтересовалась Анджела.

– Вроде в этом он посильнее меня. Латынь ему тоже понадобится, он хочет заниматься юриспруденцией.

– Его отец – барристер?[6]

– Солиситор[7], – ответил Дэвид.

– В таком случае дело обещает быть приятным и легким, – сказала Анджела с горьким смешком.

Дэвид был озадачен, но мисс О’Хара сменила тему. Юный Пауэр не был виноват в том, как устроена система. Эта система подразумевала, что Дэвид Пауэр станет врачом, как его отец, Джеймс Нолан из Дублина – солиситором, как его отец, а Клэр О’Брайен будет крайне трудно стать кем-либо вообще. Анджела расправила плечи: трудно, но все же возможно. Разве Клэр не видела перед собой в классе лучший пример подобного исключения? Анджела, младшая дочь Динни О’Хары, пьяницы и бездельника, который шлялся по Каслбею в поисках любой подачки. Она получила приглашение в колледж, и ее оценки были выше, чем у других студентов. Семье удалось выкроить деньги, чтобы отправить брата Анджелы в миссию, а ее племянницы и племянники жили в комфортабельных домах в Англии. Когда семья шла за гробом отца пять лет назад, никто в Каслбее не испытывал к ним жалости. Если Анджела добилась своего, имея отца-пьяницу и мать-калеку, то сможет и Клэр, если очень постарается, а девочка пока старалась изо всех сил.

– Что ж, студент, – обратилась Анджела к Дэвиду, – продолжим занятия в школе, пока знатный господин из Дублина не застукал нас за любимыми книгами.

– Вы великолепны, мисс О’Хара, – восхитился Дэвид. – Жаль, что вы не мужчина, а то могли бы стать священником и учить нас в школе, как полагается.

Молли Пауэр усердствовала в стремлении обеспечить юному другу Дэвида достойный прием. Она давала Нелли бесконечные указания, требуя подать завтрак в комнаты на подносах и достать лучшее столовое серебро, пока Дэвид не попросил позволения просто спуститься в гостиную и поесть как обычно. Прежде чем заняться своими делами, им предстояло выполнить домашнее задание от мисс О’Хары. Зато какой длинный день ждал их впереди! Нолан радовался близости пляжа.

«Почти как частный доступ к морю», – с завистью сказал он.

Требовалось всего-навсего перелезть через изгородь в конце сада и спуститься по тропинке на песчаный берег к пещерам. Путь пестрел надписями с предупреждением об опасности. Нолан обследовал пещеру Эха и другие, поменьше. В высоких резиновых сапогах он скользил и карабкался по прибрежным камням, обнажившимся после отлива, собирал необычные ракушки. Он дошагал до конца Клифф-роуд, чтобы проверить, дует ли ветер из Пыхающей дыры. Он прогулялся по полю для гольфа и надумал вместе с Дэвидом брать уроки игры следующим летом. Он не мог поверить, что им разрешили пойти вечером в кино. В Дублине его пускали только на утренние сеансы – до тех пор, пока мать не узнала про блох.

В Каслбее Нолан приглянулся всем. Во-первых, он был красив: невысокий, с острыми чертами лица и волосами, которые не торчали под разными углами, как у Дэвида, а волной ниспадали на лоб. Казалось, ничто не ускользало от его пронзительного взгляда. Он одевался со вкусом и расхаживал, подняв воротник и засунув руки глубоко в карманы. Нолан часто шутил насчет своего низкого роста, утверждая, что страдает комплексом маленького человека, как Наполеон и Гитлер.

Во-вторых, он был вежлив с миссис Пауэр и жадно выпытывал у мистера Пауэра медицинские сведения. Он похвалил стряпню Нелли и заявил, что, по его мнению, Каслбей – самое красивое место в Ирландии. В мгновение ока Нолан стал в доме Пауэров почетным гостем. Он понравился даже Анджеле О’Харе. Нолан добросовестно выполнил задание, испещрив листы мелкими аккуратными буквами, и Анджела немедленно прислала ему записку:

Будьте добры, пишите не таким вычурным почерком, чтобы его можно было разобрать. Я не понимаю, правильно ли вы подставили окончания, склоняя существительные. Я не позволю, чтобы мою работу сводили на нет.

– Она, должно быть, яркая личность. Почему бы не встретиться с ней? – спросил Нолан.

Дэвид не был уверен, что это хорошая идея. Он знал, что занятия с мисс О’Харой его компрометируют.

– Она стесняется, – солгал Дэвид и почувствовал себя еще хуже.

На следующий день они увидели стремительную, как дервиш, женскую фигуру, летевшую на красном велосипеде. Велосипед совершил крутой вираж, и из корзины в Дэвида полетел конверт с бумагами.

– Вот ты где, студент! Лови! Теперь мне не придется мчать против ветра по пути к вам.

Дэвид ловко поймал конверт.

– Вот тот, кто ничего не знает о форме множественного числа для среднего рода, – весело крикнула Анджела. – Прилагательные тоже надо ставить в форму множественного числа, дружок. Нет смысла просто бросаться ими, надеясь, что они сами себя просклоняют.

– А вы не могли бы прийти и позаниматься с нами дома? – кокетливо предложил Нолан.

– Ох, у меня слишком много дел, да мы и заочно неплохо справляемся.

Ее волосы развевались на ветру, как у героини фильма, разъезжающей в кабриолете. На ней было серое пальто и серо-белый шарф.

– Роскошно выглядит, – выдохнул Нолан.

– Мисс О’Хара? – недоверчиво переспросил Дэвид. – Она же стара как мир.

Они смеялись над тем, сколько лет будет мисс О’Харе, когда Нолану исполнится двадцать пять – возраст, в котором он рассчитывал жениться, – и тут им повстречался Джерри Дойл. В резиновых сапогах и рыбацком свитере он почему-то гораздо лучше вписывался в окружающий пейзаж, чем Дэвид и Нолан. Джерри был, пожалуй, единственным, кто спрашивал у Дэвида, на что похожа школа-пансион, чем там кормят и какие машины у родителей одноклассников.

– Думаю, если в вашей школе чума, ее могут спалить дотла, – предположил Джерри.

Он подозревал, что дела обстоят гораздо серьезнее, чем им говорили. Там наверняка, кроме скарлатины, бушуют чума и моровая язва. Иначе зачем закрывать такое крупное учебное заведение? Джерри посоветовал парням после возвращения в школу остерегаться микробов, которые могли сохраниться в стоячей воде или на шторах.

Дэвид сделал мысленную заметку поговорить об этом с отцом.

– Хотите прийти на ночную вечеринку? Разве у вас их не устраивали постоянно – до чумы и всего остального?

– Я был на одной, и нас поймали, – печально признался Дэвид.

– Я был на ней и еще на одной. На второй никого не поймали, – отчитался Нолан.

– Ну, тогда приходите завтра вечером в Тюленью пещеру, начало в одиннадцать тридцать. Захватите сосисок и бутылку апельсинового сока или даже пива.

– Можно? – просиял Нолан.

– Почему нет? Это же Каслбей, а не захолустье вроде Дублина, – по-молодецки откликнулся Дэвид, а Джерри Дойл сообщил, что на вечеринке будут девушки и консервированная фасоль с сосисками…

Джерри Дойл велел Крисси не упоминать о вечеринке в пещере при Томми и Неде. Он ничего не имел против братьев Крисси, просто Томми и Нед были из тех, кто мог случайно проговориться. По словам Джерри, он не позвал на вечеринку даже собственную сестру, потому что она бы тоже проболталась. Крисси, Пегги и Кэт были рады, что Фиона не придет. На их вкус, сестра Джерри выглядела чересчур привлекательно. Конечно, ей было четырнадцать, что автоматически повышало ее статус, но они и без этого чувствовали, что отходят на задний план, когда Фиона оказывалась рядом. И разумеется, Крисси не собиралась оповещать о вечеринке Томми и Неда. Братья были слишком ненадежны – они бы несколько дней засыпали ее вопросами, и в итоге их бы разоблачили, положив конец планам на пикник. Джерри сказал, что народу наберется около дюжины или около того и нет смысла трезвонить о вечеринке на каждом углу. Участники встречались в пещере в половине двенадцатого. Каждому следовало пробираться своим путем, группами по двое-трое максимум, чтобы не привлекать внимания.