Тринадцатая дочь

– А ты Мякиша запряги.

Шутник!

– И его запрягу, и сама впрягусь, вот только во чтобы впрячься, чтобы тебе остатки костей не переломать.

* * *

Препираемся мы, таким образом, а небо над нами вновь потемнело. Видно, теперь и впрямь конец пришёл. Я даже глаза закрыла, чтобы не видеть, какая очередная пакость нам на голову свалится.

Потом всё-таки приоткрыла щёлочку. Ну, интересно же!

А на полянке стоит карета, точь-в-точь из моего сна: вся золотая, а кони серебряные. Как тряхнут гривами, и словно жидкое серебро струится. Выходит из дивной кареты женщина необыкновенной красоты – настоящая королевишна, и к нам.

– Ну, здравствуй, Провушка, вставай, сыночек, что-то ты залежался.

А тот, как на пружинах подпрыгнул. И все мои повязки, словно осенние листья с него посыпались. А под повязками – вот чудо-то! – никаких ран не осталось. Прямо ни одной царапинки. Никогда мне такой волшбы видеть не доводилось. Я от таких чудес просто окаменела вся. Шевельнуться не могу и не одного слова вымолвить не в силах. А королевишна, магиня великая строго так у Прова спрашивает:

– Это что же такое, Пров? Как это получилось, что ты ни с какой нечистью справиться не смог? Ты же без пяти минут боевой маг, а тебя девочка спасала от неминуемой смерти. Ведь если бы не её отвага да находчивость, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

А Пров голову опустил и пробормотал виновато:

– Прости, мама, правду ты говоришь, если бы Неугода меня не выручала, не миновать бы мне погибели. Вот только почему-то я не одного заклинания в нужный момент вспомнить не мог. Сам не знаю, почему.

Нахмурилась волшебница.

– С тех пор, как Булат умер, странные дела на вашем факультете творятся. Пора бы уже с этим разобраться. А раны ты себе тоже заговорить не мог? Хотя бы временно, чтобы до знахаря добраться?

Тут Пров голову поднял и улыбнулся, да так улыбнулся, словно солнышко взошло.

– Ох, мама, если бы ты только представить могла, как Неугодушка лечить умеет. Вот право слово, так бы болел и болел, только бы она меня всегда лечила.

– Балабол, – засмеялась магиня и хотела шутливо Прова по затылку шлёпнуть, только не достала.

А я так и стояла онемелая перед этими красивыми любящими людьми. Настоящими волшебниками. И платье у меня было из репьёв и соломы, ноги, как копыта у козы, про то, что у меня на голове, даже думать было страшно, да ещё царапина во всю щёку от пера проклятого. Ну, мне-то царапина-другая красы не прибавит, не убавит, а только чувствовала я себя ужасно неловко.

Думаю, в какой куст бы спрятаться, а красавица-магиня прямо ко мне, да в пояс кланяется.

– Ну, спасибо тебе, Неугода Богдановна за сына-недотёпу. Повезло моему последушку-простачку такую девушку замечательную встретить.

А я стою и не знаю, как ей объяснить, что Пров-то хороший, вообще замечательный, а это я недотёпа и простушка.

А волшебница улыбнулась мне ласково.

– Ты молодец, Неугодушка. И я буду очень рада, если мы с тобой подружимся, только сейчас давай поторапливаться. Не успеем сегодня ночью до рассвета всех околдованных отваром Жар-цветка напоить – всё прахом пойдёт. Я потому и бросила все дела и помчалась в Слободу людей спасать.

Тут я отмерла.

– Как же так? – Спрашиваю. – Мне бабушка Назарея седьмицу на сбор цветов и дорогу отвела. У меня же ещё два денька в запасе.

А матушка Прова мне и говорит:

– Ошиблась Назарея маленько. Седьмицу надо было считать от возвращения войска в слободу, вот и выходит, что сегодня последний день. До полуночи надо отвар приготовить, а до рассвета всех напоить.

А Пров мне и говорит:

– Травы я сам в карету отнесу, а ты у меня перчатки из-за пояса возьми, чтобы руки не поранить, да прибери перья бритвопёрых галок. Они дорогие. У тебя их любой кузнец с руками оторвёт.

Перья я по-честному в две рогожки завернула. Себе и Прову. С галками-то мы вместе воевали, значит, и добыча пополам.

Я в каретах в жизни не ездила, да ещё в таких, чтобы по воздуху летали. А это так приятно, что и словами не передать. Жаль, быстро прилетели. Встала карета прямо посреди нашего двора. Выходит из неё Провина Матушка, да как крикнет зычным голосом:

– Эй, тетушка Назарея хватит бока отлёживать, иди делом заниматься!

На неё, конечно, Жданка с Конкордией налетели:

– Кто, ты, дескать, такая есть, что Бабушку Назарею – магессу великую так просто выкликаешь. Да к ней сам Государь без величания не обращается, а ты тут понаехала…

Тут сама бабушка Назарея на галерейку своего терема вышла, да как закричит.

– Светозара? Ты ли это? Цыц, девки бестолковые! Перед вами сама магиня высшей степени Светозара Лучезаровна – племянница моя.

* * *

Тут и мы с Провом из кареты выбрались. То есть Пров-то сразу за Светозарой вышел, а я в своём платье кринолиновом запуталась и вывалилась как куль. Пров меня поднимать бросился, а тут, как на грех и Аглая из окна выглянула, да как закричит во весь голос:

– Ой, гляньте-ка, какого видного жениха наша Неугода отхватила! Скорее свадьбу надо сыграть, пока он не передумал!

– Это кто тут про Неугодкину свадьбу говорит, – рассердилась Жданка, – не может наша семья эту замарашку невестой выставлять. Это же позор какой!

– А если это любовь? – не унималась Аглая.

– Тьфу, на тебя, приличной девице такие слова и говорить-то не положено. Это только в романах любовь, а непристойности порядочным девушкам читать не пристало.

– А откуда же ты знаешь, что там в романах написано, если их читать неприлично?

Короче, такой галдёж подняли. На весь двор. Мы с Провом уставились друг на друга ошарашено. Нет, не то, чтобы мне Пров не нравился, только замуж прямо сейчас выходить я вроде не собиралась. Замуж выходить – это не от волков убегать. Тут как-то спешка вроде и не к чему. И, вообще, мы ни о какой женитьбе даже и не думали. А Аглая со Жданой всё про свадьбу голосят. Тут у Светозары терпение лопнуло, и она строго бабушке говорит.

– Время уходит, Назарея, не успеем до полуночи отвар приготовить, всё прахом пойдёт.

Тут бабушка встрепенулась, цыкнула на Жданку с Аглаей и принялась командовать:

– Девки, вы чистые холсты расстилайте, на них травы перебирать будем. Ты, парень в погребе у нас котёл отыщи самый большой, да отмой его так, что он что изнутри, что снаружи сиял, как полная луна. Светлое волшебство грязи не терпит. Ну, а вы, мужики, костёр готовьте, чтобы всю ночь горел, да столы расставьте так, чтобы каждый мог сесть спокойно, да не спеша, с молитовкой взвар волшебный выпить.

Я потихоньку огляделась. А мужики-то многие вернулись. И Батюшка мой вернулся. Видно, прискучило им по полям и болотам попусту бродить. Щец домашних захотелось наваристых, постелей тёплых. Только бродят они по слободе, как стеклянные, и глаза у них пустые-пустые. Пришлось тут Светозаре их магией подстегнуть. Враз оживились, делом занялись.

* * *

Пока на поляне работы шли, я к нашему соседу кузнецу Гараю заглянула. Его двор к нашему вплотную примыкает, можно и на улицу не выходить, через перелаз перебраться.

– Скажи, дядя Гарай, правда ли, что такие перья продать можно?

– Так это же перышки от Бритвопёрой галки. Из них же лучшие мечи богатырские куют. Где же ты нашла такое сокровище?

– Сама добыла. Эти ваши галки, если в них из рогатки грамотно камушек пустить, сами на пёрышки разлетаются.

– Ай да девка молодец! Я бы тебе своими руками меч выковал, только не в обиду тебе будь сказано, ты с таким мечом, как мышь на вертеле смотреться будешь. Давай мы с тобой так договоримся, вот из этого пера я тебе ножичек сделаю. Маленький, лёгонький, только, что перо, что бревно перерубит. А остальные перья я у тебя куплю, сейчас проверю – вроде должно денег хватить.

Тут к нам конюх подошёл.

– Что-то тут у вас такое интересное? Ух, ты! Да неужто это перья Бритвопёрой галки?

– Они самые. Представляешь, Неугода сама этих пташек из рогатки настреляла.

– А я всегда говорил: в отца девка пошла. Хоть сейчас воеводой ставь. Неугодушка, с деньгами-то у меня, сама знаешь, туговато, но возьми у меня за пару пёрышек любого коня. С полной, так, сказать, амуницией.

А у меня даже язык к горлу присох.

– Даже Голубку?

Ага, сейчас как скажет: «Замахнулась хворостиной на орла! Голубку ей подавай».

Если бы вы только представить себе могли, что за чудо эта Голубка! Невысокая, ладненькая, тонконогая. Сама сизенькая, а по крупу точно кто-то капельки сметаны метнул. Гривка белая, волнистая, и хвостик тоже белый, только самый кончик, будто в сажу на ладонь макнули. А уж, какая Голубка послушная да ласковая.

Мечтаю я так и не слышу.

– Тебе Голубку-то прямо сейчас запрягать? Или лучше утром?

– А? Что? Утром, пожалуйста.

А Светозара вдоль холстин ходит, где девушки травы перебирают и подсказывает.

– Вот он Жар-цветок. Аккуратнее с ним, бережнее. Корешки, стебельки, листочки, цветки – всё в котёл, но, если, где головку с семенами найдёте, её на отдельную тряпицу укладывайте. Мы потом у всех палисадов Жар-цветы посеем, чтобы навьино племя в Слободу и сунуться не смогло.

– А вот, девушки, смотрите какой цветок – лилия называется. Коли на ночь отвар того цветка выпить, сны будут сладкие сниться, а кожа поутру, как лилейный лепесток станет: белая да гладкая.

– Эту колючку корявую бросайте сразу в огонь, да проследите, чтобы от неё и кусочка не осталось. От этой дряни ножки у детей отнимаются.

– А вот для мальчиков подарок, называется Меч-цветок. У кого в саду вырастет, там воин великий появится.

До первых звёзд зелье волшебное варили, а потом, сели за столы, разлили по кружкам и не спеша, с молитовкой маленькими глоточками пить стали.

Кто сам до стола дойти не мог по болезни или по старости, тому прямо к постели принесли.

Батюшка, как отвар выпил, заплакал горько от стыда, потом к матушке подошёл, поклонился ей и сказал:

– Прости, меня, Любавушка, дурака старого за то, что глупостей я тебе наговорил. Это меня навьи проклятые с панталыку сбили. Нет для меня дороже тебя никого на всём белом свете.

Обнялись они и ушли в опочивальню.

* * *

Так ночь и прошла. Небо на востоке розовым сделалось, как яблочко румяное.

И всё вроде так хорошо было, просто весь мир обнять хотелось… Только мне было немного грустно. На исходе ночи умчалась Светозара в своей волшебной карете. Да и Пров куда-то пропал. Видно, напугала его Аглая срочной женитьбой. А он ведь говорил, что ещё слишком молодой для этого. И стало мне очень обидно. Не потому, что замуж не взял, а потому, что сбежал по-тихому, и даже не попрощался.

И теперь сидели мы с Мякишем на лавочке у калитки, и щурились на восходящее солнышко. Наверное, оно было очень ярким, потому что у меня очень щипало глаза.

Тут и сёстры мои из дома вышли. Аглая, видно продолжая начатый разговор, громко произнесла:

– Я всю ночь промучилась, думала, что мне на Неугодкину свадьбу надеть. Наконец решила: я белое платье надену, прозрачное, алыми розами расшитое, а на голове венец из роз и у пояса розу, ну, а туфельки самые простые: беленькие с розочками.

– А я, – подхватила Злата, – платье золотое надену, а волосы так вверх подниму и вплету в них золотые бубенчики.

– А я, – вступила Конкордия, – платье себе сделаю, как у одной заморской герцогини видела. Представляете, разноцветные шёлковые ленты во много слоёв, а у пояса их тонкая золотая цепочка связывает. И с головы тоже водопад этих лент от маленького золотого веночка.

Я шагнула им навстречу.

– Девочки, – сказала я, – а свадьбы не будет.

II

– Сбежал всё-таки?! – ахнула Аглая.

Она сама, бедняжка больше двух десятков лет суженого ждёт. У неё все мысли только о замужестве. Не своём, так хоть чужом.

– Ещё бы не сбежал, – хихикнула Ждана, – вы только гляньте на это чучело. Какой же дурак на ней женится?

– Неугода не чучело. Это всё от одежды. Одевается она безобразно. Просто без слёз не взглянешь», – сказала Конкордия.

А я так и стою перед ними босая нечесаная в репейно-соломенном кринолине. И тут я заплакала. Ото всего сразу. И от усталости, и от пережитых страхов, когда мы с Провом от чудищ разных отбивались, и от обиды на сестёр, и… и на Прова. Даже не попрощался…

– А ну, хватит каркать, вороны! – Громко крикнула от крыльца Береника.

– Действительно, сами себе всякой ерунды напридумывали, а Неугода вам виноватая, – поддержала её Владилея.

– И вообще, Неугоде учиться надо, а не замуж бежать. Она же умная, только ничего еще в жизни не видела, – говорит Береника, – что же ей теперь кольцо на палец – да к прялке? Да она же сгниёт тут с вами. Ей точно мир повидать надо. Ума набраться.

– Вот бы ей ещё в Академию магов. Может, она магессой стала бы не хуже бабушки Назареи, – добавила Владилея, – да только бабушка не позволит.

Мне стало так интересно, что слёзы сами высохли. Ух ты! Целая Академия, где на волшебников учат.

– А что это за Академия, и откуда вы про неё знаете? – Удивилась я.

– Да мы же там учились. Береника шесть лет, а я четыре.

– А почему же…

– Бабушка нас забрала. Беренику вообще перед самым выпуском. Дескать, матушка помирать собралась, детишек в последний раз повидать хочет, слово материнское напутственное сказать. Ты ещё маленькая была.

– А учиться там здорово было, – вздохнула Береника.

Владилея заплакала и убежала в дом. Береника посмотрела печально ей вслед.

– Восемь лет с тех пор прошло, чего уж теперь… А Владка всё никак учёбу в Академии забыть не может и плачет каждую ночь. Мой тебе совет, беги из дома, пока бабушка тебя не удерживает. Может, тебе повезёт, и ты сможешь на магиню выучиться. Мне Светозара сказала, что у тебя потенциал хороший.

Я хотела про этот потенциал спросить. Что это такое? Но спросила я о другом.

– А где эта Академия?

– От нашего дома надо идти строго на восток. Если не заблудишься, то недели за две-три доберёшься. К экзаменам должна успеть.

Береника ушла, а я задумалась над её словами. Может и впрямь мне в эту Академию отправиться? А то ведь я и вправду нигде не бывала, ничего не видала. Меня же пока бабушка Назарея в Скалистые Горы за Жар-цветком не отправила, я и за околицу-то редко выходила. Только травок каких-нибудь набрать. А тут целое путешествие. Страшновато, конечно. Да и примут ли меня в Академию? Хоть Береника и сказала, что я умная, но разве этого для чародейской Академии хватит. Ну, не примут, и ладно. Я хоть на волшебников посмотрю. А там может уборщицей устроиться смогу, или посудомойкой. Пока я таким манером размышляла, ко мне конюх с женой подошёл, и привёл Голубку в полном снаряжении. Жена конюхова и говорит:

– Ты не побрезгуй, Неугодушка, я тебе мальчишечьи одёжки принесла. Всё чистенькое, стиранное. В штанах-то путешествовать удобнее, чем в юбках-то.

А конюх хохочет:

– А из платья твоего соломенно-репейного мы Бушуйке парадную будку сделаем. Будет там подружек принимать. А ещё тебе вот две сумы перемётные, в них всё возить удобно: хоть одёжку, хоть еду. А для Мякиша я коробок сплёл. Устанут ножки за лошадью бежать, в коробке поедет как фон-барон в карете. Я туда и сенца свежего подложил. Езжайте, ребятушки. Пусть дорожка сама вам под ноги катится. А мы тут каждый день вас добрым словом вспоминать станем – кабы не вы, так и ходил бы наш старшенький замороженным.

А раз они так говорят, видно и правда мне пора в дорогу отправляться. Ну, значит, так тому и быть.

И вот только я на Голубку села, словно в спину меня толкать кто-то начал, из Слободы уехать торопил. Ну, мы и поехали. Пока по слободской улице проезжали, каждый нам в мешок что-то хорошее клал: кто гуся целого копчёного, кто пирожков горячих, кто каравай свежий. Береника с Владилеей две стопки книг притащили – учись, сестрёнка.

А как выехали из слободы, решила я пешочком пройтись. Голубку и так загрузили сверх меры, а я ещё накатаюсь верхом. Тем более что красота-то кругом такая, и словами не передать: песок на тропинке мягкий, словно мука, а травки вокруг, да цветочки прямо душу радуют. А спешить-то особенно незачем. Если до Академии пешим ходом не больше трёх недель, то уж верхом-то я всяко успею. А, может, мне повезёт, и я ещё Прова в дороге повстречаю. Жаль только, с матушкой и батюшкой я попрощаться не успела. К моему отъезду они ещё из опочивальни не выходили.

* * *

Только что это вдруг такое? Вроде только что здесь этой пакости не было. Чертополох стоит, чуть не с Голубку ростом, и растёт, зараза. Прямо видно, как растёт. Уже вдвое выше Голубки стал, и листья-лапищи на полполянки распустил.

Почему-то мне этот сорняк ужасно не понравился. Не был он похож на обыкновенное растение. Уж не колдовское ли это создание?

Пока я чертополохом любовалась сзади послышался топот копыт. Я обернулась. По дороге во весь опор ко мне мчался всадник на огромном вороном коне. Я вгляделась повнимательнее, и сердце моё затрепыхалось перепуганным воробьём. Неужели?! Пров. И это не обман зрения.

А Пров закричал мне:

– Неугодка, замри! Не шевелись, стой на месте!

Да я, собственно, и так стою. И вовсе не собираюсь от Прова убегать. Что его так взволновало? Может быть, здесь какой-то хитрый капкан спрятан. Я огляделась. Ого, а чертополох-то времени не терял. Мы с Голубкой теперь были почти полностью окружены разлапистыми листьями с острыми шипами. Вот дрянь какая. Я швырнула в шипастый лист, почти подползший к Голубкиным ногам свой новый ножичек, который мне кузнец из перьев бритвопёрых галок выковал. Лист обуглился, а соседние отползли со злобным шипением, открывая узкий проход. Пров, уже подъехавший к нам, приказал:

– Осторожно выбирайтесь отсюда. Стараясь не касаться листьев. Там за кустами речка, сама помойся и зверьё прополоскай, чтобы точно знать, что ни капли яда не осталось.

– А мой нож?

Новый, между прочим. Из галочьих перьев!

– Сам достану. Это навий чертополох. Если хоть малюсенькая капелька останется, то прямо в живом теле прорастёт. Он так расселяется. Видишь, тушку зайца. Бедолага его в себе носил, пока не умер. Давай скорее, а я пока с Чертополохом Бурьяновичем побеседую, – сказал он, спешиваясь.

– Колдовать будешь? – заинтересовалась я.

Никогда вблизи волшебства не видела. Меня бабушка всегда из терема выгоняла, когда колдовать собиралась. А то, как Светозара Прова на ноги поставила, я и разглядеть толком не успела. Но Пров почему-то смутился.

– Вот ещё. Много ему чести. Просто сожгу эту пакость, – пробормотал он, а потом добавил решительно. – А ты поторопись, а то он сейчас оклемается и снова проход закроет.

Голубка оказалась сообразительнее меня, и аккуратненько, на выдохе, проскользнула по узкой тропе, вынося наши вещи и коробок с Мякишем. Я поспешила за ней.

Ну, пока мы мылись-купались, выжег Пров полянку до земли. Настроение у него заметно улучшилось после этого.

– Откуда ты взялся-то? – Спрашиваю. – Я думала, ты уехал, даже не попрощался со мной.

– Ага, тебя оставь на пять минут – точно во что-нибудь ввяжешься. Ты вот про чертополох навий и не знала ничего. Кабы я вовремя не подскочил, беды бы тебе не миновать. Попала бы капля сока ядовитого, и пророс бы Чертополох прямо в тебе. А тебя с собой с самого начала позвать хотел. Только я думал тебя в Слободе застать и попробовать уговорить. А тут вдруг сестра твоя, Береника, сказала, что ты сама в сторону Академии двигаться решила. Я так обрадовался, что слов просто нет. Нам же тоже туда надо. Каникулы кончаются. Я в ваших краях-то оказался, потому что за Ипатом ездил. Он у родных гостил. Кстати, позволь представить тебе.

Тут его конь, поклонился мне учтиво и человеческим голосом говорит:

– Здравствуйте, Неугода Богдановна. Меня зовут Ипат Гипиус. Я друг и однокашник Прова. Он мне про вас столько рассказать успел. И мне очень приятно с вами познакомиться.

– И я рада нашему знакомству. А можно мне спросить вас, уважаемый Ипат? Только, уж не обижайтесь, по возможности. Я неучёная, и многого не знаю. Я и из Слободы-то раньше не выезжала никогда. Так, что простите, если что не так.

– Спрашивайте, Неугода Богдановнва.

– Раз вы с Провом вместе учитесь, вы тоже боевой маг?

– Совершенно, верно.

– А вот вам не обидно… Ну, то, что вы под седлом? И всё такое…

– А чего же здесь обижаться, если я конём родился. А так даже удобнее. Мы ведь с Провом в одной связке работаем. Вместе мы знаете, какая сила? Ого-го! Как маг, я, конечно, слабее Прова, но зато, как «боевой» сто очков ему вперед дам.

И я засмеялась. И стала мне так легко и просто. Словно мы всю жизнь знакомы и дружны были.

* * *

Едем мы дальше и видим впереди диво-дивное. Посреди цветочной полянки стоит домик маленький, но до того нарядный, что мимо и не пройдёшь. Что такое?

Остановили мы лошадей, а нам навстречу из калитки кот выходит. Важный такой котик, сам чёрно-белый, будто во фраке, а на лапочках перчатки белые.

Увидел нас, обрадовался.

– Ох, Пров, Ипат! Неужто, опять в наши края? Рад, несказанно рад. А что за милые барышни с вами? А при них кавалер какой серьёзный.

– А это, уважаемый Мур Силаевич, я новую абитуриентку в Академию сопровождаю. Зовут её Неугода Богдановна. Видишь ты её в первый раз, но услышать о ней тебе не раз ещё придётся. А лошадку Голубкой зовут. Она у нас красавица и умница. А это Мякиш самый боевой ёж во всей Кокории. Неугода, познакомься. Это наш учёный кот – уважаемый Мур Силаевич. Заместитель ректора Академии магов.

Ух ты! Прямо заместитель ректора Академии!

– Рада знакомству, – сказала я.

– Учиться магии хотите? Похвально, барышня, похвально. А какая магическая специальность вас привлекает?

Я хотела сказать про знахарство и травничество, но Пров меня опередил.

– Я так думаю, Мур Силаевич, что Неугоде на наш факультет определяться надо. Она, знаешь, какая боевая? И с бритвопёрыми галками разобралась, и каменным истуканом справилась, и от змееплюйной пиявки меня спасла.

– Что же, дело хорошее. Только бы душа к этому лежала.

Пригласил нас Мур Силаевич в дом, познакомил с женой своей, Ласочкой. Миниатюрная белая кошечка с рыжими ушками и небольшим рыжим пятнышком на боку явно ожидала прибавления. Мур Силаевич над ней так и вился: и подушечку под спинку положит, и чашечку поближе придвинет, чтобы не тянуться сильно. И так хорошо было в их славном домике, столько любви и покоя, что и уезжать не хотелось. Да только дела нас впереди ждали. И Академия магов. Погостили мы немного и поехали дальше

Едем мы, едем, только чувствую я, что сейчас с лошади упаду.

Пров это заметил и говорит:

– Всё, приехали. Давай на ночлег устраиваться.

Достал он из кармана маленький платочек, дунул на него, и раскрылся платочек куполом на всю поляну. Только толку от него нет, потому, как он тоненький, как паутинка.

– Что это?

– А это защитный шатёр, чтобы нас никакие незваные гости не беспокоили.

Внутри защитного, Пров настоящий шатёр поставил, вроде, даже с мебелью. Только я уже ничего не помнила, так на пороге и заснула.

Утром просыпаюсь, а уже и чай готов, и пироги разогреты. А Мякиш, не будь дурак, гусиную ногу обгладывает.

Поели мы, потом Пров руку в кулак сжал – и все шатры пропали. Вот оно – магичество. Как же здорово магом-то быть и в Академии учиться. Только вряд ли меня бесталанную туда примут. Хоть одним глазком на Академию магическую взгляну. Уже ради этого ехать стоит.

Хотели мы дальше ехать, только меня вдруг словно кольнуло что.

– Пров, давай проверим, как там Мур Силаевич и Ласочка. Что-то неспокойно мне.

Пров возражать не стал, и повернули мы обратно.

И вдруг мне в кустах плач послышался. Горький такой. Мякиш – он же слышит-то лучше, он со всех лап туда, а я пока спешилась…

Добегаю до кустов, а там такое…

Мур Силаевич лежит весь израненный, обожжённый, глаз подбит, ухо разорвано, хвост отгрызен.

Тут и Пров подскочил.

– Что случилось, Мур Силаевич?

– Вскорости, как вы уехали, напали на дом наш рыжие хулиганы. Весь дом по брёвнышку раскатали, ни одной подушки, чашки-ложки целой не оставили. Да это всё ерунда. Но главное, они Ласочку убили, а ведь мы котёночков ждали.

А Пров спрашивает:

– А не было ли там, среди рыжих хулиганов, мордатого такого с чёрно-рыжим хвостом.

– Как же был там Бродулей собственной персоной. Щенков своих натаскивал.

– Ты, Мур, подожди нас немножко, я тебе обещаю хвост Бродулея привезти. Совсем обнаглел бесстыдник.

Мы без лишних рассуждений барахло оставили, и поскакали налегке в погоню за рыжей бандой. Я только попросила Мякиша за раненным присмотреть, и помощь, какую сможет оказать.

Мы поднялись на невысокий холм, а там внизу небольшая круглая, как блюдечко ложбинка, со всех сторон окружённая холмами. А на этом «блюдечке» тигров видимо-невидимо. Я даже сосчитать их не смогла сразу. Вся ложбина была рыже-чёрная. Прямо у подножия нашего холма развалился огромный зверюга. Морда у него была, как банный тазик. А лапы – с две моих ноги. Какого размера у него когти и зубы думать, почему-то, не хотелось. Пров скрипнул зубами от досады.