Тернистые тропы

– Продолжай учиться самостоятельно, музыку не забрасывай.

Онисин промолчал. Директор протянул ему руку, и мальчишка слабо её пожал.

Вот и всё. Кирилл, горюя и тоскуя по музыкальной школе, покинул её. Всё утро он боялся расплакаться, но когда вернулся домой, то слёзы вдруг хлынули ливнем из его глаз. Ребёнок чувствовал себя ужасно, но всё-таки заставил себя снять обувь и осторожно опустить портфель на пол, еле слышно всхлипнув при этом.

– Сынок, с тобой всё в порядке? – слабым, тонущим где-то в районе гостиной голосом спросила его мать.

Сын ей не ответил. Склонив голову и пряча ровные дорожки слёз, струящихся по щекам, он удалился в детскую.

Нет, заглядывать в неё ни Светлана Матвеевна, ни Георгий не решались. Они догадывались: то, что произошло в школе с Кириллом, было из-за ареста Андрея Сергеевича.

«И почему дети должны расплачиваться за ошибки родителей?» – тревожилась мать.

Во время обыска энкавэдэшники выбрасывали на пол вещи, в которых находилась вся история семьи Онисиных, и теперь Светлана Матвеевна суетилась, пытаясь навести порядок, вернуть на свои места посуду, постельное бельё, одежду, книги.

Стоя на стуле, она обернулась и украдкой взглянула на угрюмого Георгия, стоящего в дверном проёме комнаты, а затем живо потянулась к антресоли шкафа, положив туда стопку аккуратно сложенной и отутюженной одежды мужа.

Со вчерашнего вечера они все почти не разговаривали друг с другом. Но много думали. И мысли были страшные: они повисли над квартирой, будто чёрные тучи, готовые лопнуть и разразиться проливным дождём.

Георгий сосредоточился на лице матери и без комка в горле, но с хрипотой прилежно произнёс:

– Мама…

– Да, сынок.

Георгий помедлил.

– Пообещай, что мы сходим к папе.

Светлана Матвеевна старалась объяснить Георгию, что им в милицию лучше не ходить:

– Послушай-ка, сынок. Товарищ милиционер может нас не пустить к папе или же может быть немного строгим, как вчера.

Её старший сын достаточно ясно помнил, что делали и как себя вели в их квартире милиционеры, но он изо всех сил настаивал на своём, внушая матери:

– Я всё равно хочу увидеть папу.

Онисина тихо вздохнула и согласилась.

Обедала их семья в серой тишине, в глубине души надеясь на чудо: что на их улице будет праздник.

После полудня Светлана Матвеевна и Георгий тихонько выскользнули из квартиры. По улице никто не шагал, из окон никто не выглядывал, тротуары казались пустынными, город оцепенел и затих.

Здание НКВД, полное скорби, напоминало голодное чудовище. Невозможно было узнать, что оно таило в себе и скольким людям удалось вырваться оттуда.

На проходной дежурил неподвижный сержант. При звуке голосов женщины и юноши он вытянул шею и бросил на них недобрый взгляд.

Светлана Матвеевна легонько пригладила волосы сына, стараясь произвести доброе впечатление на милиционера. Георгий встревоженно ждал, что каменное выражение спадёт с лица милиционера, но нет, не спа́ло.

Полчаса женщина с мольбой, сковывающей ей горло, повторяла дежурному, что свёрток в её руках – очень важная передача для её супруга, гражданина Онисина Андрея Сергеевича. Человек в форме то и дело вытягивал шею, поглядывая на юношу: тот переминался с ноги на ногу за плечом матери, беспомощно наблюдая за происходящим.

Сержант неизменно, почти принудительно настаивал на том, чтобы мать с сыном покинули здание. Этот ужасный, отвратительный тип, пожимая плечами, холодно повторял: «Не положено!» – на каждое: «Проверьте, пожалуйста, находится ли здесь Онисин Андрей Сергеевич?»

Морща лоб, Георгий наблюдал, как его мать штурмом берёт энкавэдэшника.

– Вы только скажите, он точно здесь? В этом корпусе? Проверьте, прошу вас! О-ни-син. Его утром так и не отпустили домой, поймите. О-ни-син…

Светлана Матвеевна пронзительно смотрела на мужчину в форме, который надзирал за порядком в здании: женщина питала надежду, что в нём проснётся что-то похожее на человечность. Но милиционер лишь молча открыл дверь, чтобы помочь гражданке с сыном выйти.

Напоследок она ещё раз попыталась сунуть в руки энкавэдэшнику свёрток с личными вещами мужа, и в очередной раз человек в форме отказался даже прикоснуться к нему, пригрозив женщине неприятностями.

Через минуту в дверях около Георгия появился худой, высокий и немного сутулый мужчина, которого Онисиным пришлось видеть у себя дома во время обыска. От него пахло папиросами и стойким одеколоном.

Неприятный сержант на проходной моментально вытянулся по стойке смирно и отдал честь, как оказалось, старшему по званию.

– Вольно.

Равнодушно поглядев на Светлану Матвеевну и Георгия, а затем на дежурного, офицер сухо поинтересовался:

– Почему тут посторонние?

Сержант перевёл взгляд с невозмутимого лица офицера на гражданских.

– Здравствуйте! Это же вы забирали вчера моего мужа? Онисин – помните такого? – отозвалась женщина.

– А что случилось? – насмешливым тоном поинтересовался старший энкавэдэшник.

– Я жена Онисина, Светлана.

– Жена кого? – переспросил тот, до конца не понимая, кто перед ним и что от него хотят.

– О-ни-си-на Андрея Сергеевича. Мы с сыном хотели бы увидеться с ним.

– Гражданка, вам же объяснили: свидания запрещены. Это режимный объект. Дайте пройти.

Светлана Матвеевна поразмыслила секунду, а затем перегородила офицеру путь.

Безвредная женщина показалась энкавэдэшнику смертельно опасной.

– В чём дело? – повышенным тоном сказал он.

– Нам хотя бы… посылку передать, – женщина с несчастным видом упёрлась взглядом в сутулого офицера.

– Послушайте, незачем так переживать. Как вас?..

– Светлана Матвеевна…

– Светлана Матвеевна, перестаньте истерить. Его сегодня, ну, край – завтра, выпустят. Это формальность, которая просто затянулась.

– Хотя бы тёплые вещи возьмите, – в руках Светланы Матвеевны дрожал свёрток. Она протянула его милиционеру.

Он взял его в руки и пару раз встряхнул, а затем с недоверием открыл, будто передача могла нанести ему вред. Взгляд энкавэдэшника проплыл по мужской куртке.

– Вещи не положено! – экспансивно объявил тот.

– Ой! Что же нам делать? – застенчиво и жалобно спросила Светлана Матвеевна.

– Хотите что-то передать – пишите официальное заявление через секретариат. Он в соседнем здании.

В стеклянных глазах человека в офицерской форме совершенно ничего не виднелось, тон его голоса был лишён малейшего выражения. Георгий с лёгким юношеским беспокойством зашевелился, попытался улыбнуться офицеру, но без заметного успеха: Онисины его не волновали.

– Я прошу вас, сделайте одолжение, мы в долгу не останемся…

Офицер промолчал. Во рту Светланы Матвеевны притаился крик, но она не выпустила его. С чувством неловкости, сильно нахлынувшим на неё, неуклюже принялась складывать вещи мужа обратно в свёрток. Сын начал ей помогать.

– Спасибо, сынок, – сказала она Георгию, и в её голосе чувствовалась какая-то особенная материнская благодарность.

Сыну было больно смотреть на это.

На мгновение офицер глянул на сержанта: тот, крайне озадаченный заполнением журнала, склонил голову, утопая в работе.

– Ладно, – снисходительным тоном произнёс энкавэдэшник и нахмурился. – Давайте передачку.

Эти спасительные слова человека, даровавшего Онисиным привилегию, пролетели по тусклым коридорам здания комиссариата и словно бы заглянули в пару кабинетов. Светлана Матвеевна, быстро уложив всё, передала свёрток офицеру, и тот живо проскользнул назад через проходную. За ним лязгнула железная дверь.

В тот день майор государственной безопасности Тимофей Афанасьевич Черненко почувствовал, что одинок, как никогда в жизни. За излишнюю разговорчивость с сотрудником комиссариата и заинтересованность в том, чтобы дать ему взятку (за так называемое «одолжение» для супруга), Светлане Онисиной могли бы задать жару, но в этот день удача прочно стояла на её стороне. Счастливые мать с сыном вылетели из государственного учреждения, не оборачиваясь.

С подозрительностью, читающейся во взгляде соседки Онисиных – Зуевой Галины Никаноровны, учительницы литературы школы №52, Светлана Матвеевна столкнулась вечером того самого дня во время очередного дежурства на лестничной клетке. Женщина, обитающая в квартире напротив, держа авоську, поднималась вверх по ступенькам. Бросила коварный взгляд на Онисину; её улыбка застряла между кривых, неумело накрашенных, морщинистых губ.

Светлана Матвеевна стремилась избежать болтовни с пожилой учительницей, ей хотелось со скоростью пули справиться с мытьём пола, благо остался лишь небольшой островок под электрическим щитком, и захлопнуть за собой дверь.

– Добрый вечер, Светочка, – промолвила Галина Никаноровна. Её гулкий хрипловатый голос порхал по подъезду.

– Добрый вечер, – с болезненной вежливостью ответила Онисина, поднимая голову, выполнив общественный долг.

Стыд полностью поглотил её.

«Вы, скорее всего, ненавидите меня, потому что сплетни и прочая чушь, которым вы поверили, разлетелись по квартирам раньше визита НКВД. Смешно. Что? Теперь наша семья с изъяном? Хуже алкоголиков? Хулиганов? Дебоширов? Думайте как знаете, ваше право, но, пожалуйста, не задавайте мне вопросов!» – мысли Светланы Матвеевны бегали беспорядочно.

А ведь Галина Никаноровна могла бы стать превосходным палачом, ставя собеседника в жалкое положение:

– Слышала, у вас неприятности…

Кажется, ухмылялась и охала учительница довольно демонстративно. Наконец, позвякивая ключами, она заскребла ими в своём дверном замке́.

– Это просто недоразумение, – объяснила любопытной соседке Светлана Матвеевна, выжимая мокрую тряпку.

«Пусть трижды будет проклят этот чистый пол», – подумалось ей.

– Сомневаюсь, Светочка. Народный комиссариат внутренних дел СССР ошибок не допускает: не дураки там сидят. Совершенно точно. Кто бы мог подумать, что такой человек, как Андрюшенька…

Галина Никаноровна, затаив под ресницами жирные капли неприятного удивления, нагло посмотрела соседке прямо в глаза.

Светлана Матвеевна не дала соседке договорить, развернулась и помчалась в квартиру. Необъяснимо сильно слёзы текли по багровым щекам Онисиной.

В 07:00 утра следующего дня семейство Онисиных в неполном составе сидело за столом так, будто позировало для семейного портрета. Георгий и Кирилл имели привычку начинать завтрак с ароматного сладкого чая и хлеба, намазанного маслом, но в эти скверные дни ничто не приносило детям радости. НКВД – второе имя недобрых чувств.

– Отдохни сегодня, Кирилл, – мягко произнесла мать, протягивая сыну горбушку хлеба. – Я вернусь с работы – помогу тебе с нотами.

– Нет, мам. Я не буду дурака валять. Мне нужно репетировать.

– Репетируй-репетируй, пока пианино не забрали, – неуклюже пошутил Георгий.

– Нельзя так шутить, Георгий. Скоро всё наладится, потерпите. Нам всем сейчас тяжело.

– Прости, мам. Давай я останусь с Кириллом? Помогу ему.

– Разучим что-то новое? – спокойно и нетребовательно спросил Кирилл.

– Конечно!

Нетерпеливый стук в дверь воспламенил души матери и детей:

– Папа наш вернулся!

Щёки Светланы Матвеевны залились краской. Она резво отложила нож, смазанный маслом, и едва не пролила на себя варенье, вставая со стула; её рука пробежала по волосам – женщина в смятении поправила причёску и бросилась к двери встречать мужа.

Ей и её сыновьям стало лучше, пока в коридоре не зазвучало:

– Разрешите?

Странно было видеть вновь офицера НКВД Тимофея Черненко с опущенными вниз глазами и новой ярко выраженной морщиной на щеке. Со времени его недавней встречи с Онисиными, казалось, прошли ровно сутки – и вот теперь он снова на пороге их квартиры.

– Ой, а где Андрей? – растерянно поинтересовалась Светлана Матвеевна.

– Ему ещё нужно какое-то время побыть на допросе, – сказал Черненко, и вдруг на его лице появилась улыбка маньяка.

Онисина попятилась назад, увидев остальных сотрудников НКВД. Не разуваясь, они вошли в квартиру.

– Чем могу помочь? – серьёзно спросила Онисина.

– Помощь ваша не понадобится, Светлана Матвеевна. У меня для вас кое-что есть.

– Что же?

Майор Черненко пальцем подозвал лейтенанта лет двадцати пяти. В руках лейтенанта был документ, который он передал в руки старшему по званию. Тот, будто старый приятель семьи, вложил лист бумаги в ладони хозяйки квартиры.

– Пожалуйста, ознакомьтесь. Здесь всё написано. Если непонятно будет, я разъясню, – неохотно произнёс энкавэдэшник.

Светлана Матвеевна, кажется, перечитывала каждое слово в письме. На последней строчке она остановилась, нахмурившись.

– То есть как освободить квартиру? – напряжение в голосе женщины росло, она нервничала. – Я вовсе не понимаю, правда… А куда мы пойдём?

Черненко пожал плечами:

– Других предписаний у меня для вас, к сожалению, нет.

– Я уверена: это какая-то очередная ошибка. Может, адресом ошиблись? – приглушённым голосом молвила женщина.

– НКВД не ошибается, даю гарантии. Собирайтесь, а мы подождём вас у подъезда.

«Как же ты по ночам спать-то будешь, подлец?» – подумала Светлана Матвеевна и, скрестив руки на груди, взялась за локти.

– Не затягивайте, – бросил майор.

На пару секунд воцарилась тишина. Короткой очередью отряд НКВД начал продвигаться к выходу. К добру ли, к худу ли, но и честолюбивый офицер Черненко уже разворачивался, чтобы уйти, как Георгий – сын-умница Онисиных – стремглав выскочил из-за стола и налетел с кулаками на мужчину. Ударить майора НКВД было той ещё ошибкой Георгия – офицер схватил юношу и ловко, с пугающей скоростью, уложил его на пол. Поступок энкавэдэшника был понятен: никто с Онисиным-младшим не стал бы церемониться.

– Бодрый мальчик. Нам такие нужны, – хмыкнул Черненко, и лицо его напряглось.

– Я тебе не мальчик! Я – сын врага народа! – Георгий выговаривал каждое слово яростно и громко.

– Георгий, прекрати! – еле шевеля губами, проговорила его мать.

– Вот и пойдёшь с нами, сын врага народа, – по-собачьи оскалившись, сказал майор, крепко сжимая Георгия. – А ты собралась и освободила жилплощадь! Живо! – грубо приказал он Онисиной.

– Замолчи! Не смей так разговаривать с моей матерью! – кричал Георгий.

Горячность в голосе сына пугала Светлану Матвеевну.

Не обратив внимания на отчаяние Онисиной, энкавэдэшник наклонился к Георгию, лицо которого приняло то злобное выражение, какое чаще всего можно увидеть у особо опасных преступников или воров-рецидивистов. Наглый юноша нравился Черненко всё меньше и меньше. С внезапным торжеством майор, сутулясь, поднял Георгия и вытащил его из квартиры. Естественно, руки он ему заломил.

Галина Никаноровна, стоя у двери своей квартиры, увидела, как мужчина в форме пару раз смачно ударил парня на лестничной клетке.

– Посадят или – не то хуже – убьют, – решительно прошептала она.

Финальный щелчок дверного замка эхом отбился в подъезде. Для Зуевой всё произошедшее стало ещё одним признаком того, – а признаков становилось всё больше, – что в квартире напротив живёт не просто семья Онисиных, а люди с тёмной политической деятельностью.

Офицер НКВД глазами пробежал по придомовой территории: он с профессиональной бдительностью, тщательно выискивал мелочи, которые могут привлечь его внимание. Георгия пришлось остановить у воронка. Неискушённого и безвинного юношу планировалось заковать в наручники. Несмотря на то, что двор был тихим и пустым, Черненко это не нравилось.

– Надумаешь рыпаться – могу твёрдо обещать, что эту ночь ты проспишь стоя, – предупредил Черненко.

Ответа на угрозу не последовало. Получилось иначе: с размаху, со всей силы, самой острой частью локтя Георгий ударил майора в правый бок. Тело энкавэдэшника поддалось, ослабло. Первой мыслью его было то, что паренёк воспользуется первым и последним шансом сбежать. И Георгий побежал, оглядываясь по сторонам и разразившись слезами. Он не видел стоящего позади майора, который, напрягаясь всем телом, доставал пистолет, чтобы выстрелить бегущему в спину. Онисин ощутил, что внезапно попал в некий мучительный сон, где время, когда отца увезли энкавэдэшники, мать и младшего брата выселяли из квартиры, а его самого едва не застрелили, текло странно и искусственно, и он судорожно пытался проснуться – освободиться из этого ужаса.

Георгий пытался успокоить себя какими-то бессмысленными словами. Наконец всё позади него утихло; он добежал до какого-то многоэтажного дома, скрылся за его углом и задрожал.

Когда он удирал от Черненко, то даже не успел оглянуться назад и не заметил мать и Кирилла, выходящих из подъезда. Но зато он почувствовал, будто кто-то провёл по его сердцу ледяными пальцами – возможно, это был укол совести: по отношению к семье он повёл себя плохо.

– Простите меня, – искренне прошептал он.

Ветер ерошил ему волосы. А быть может, это был вовсе не ветер, а слова майора:

– Позже с ним разберёмся.

Кирилл прижимался к матери. Он казался совсем маленьким.

– Всё взял? – осторожно спросила Светлана Матвеевна у сына.

– Самое необходимое, как ты велела, – спокойно ответил Кирилл. – Мам, я тут подумал… Куда же мы пойдём без папы и Георгия? – последние три слова он проговорил с особой интонацией.

Женщина вздрогнула, как от удара. Ей самой было понятно, что идти-то некуда.

– К папиному другу, он обязательно поможет, – тихо сказала она, хотя на самом деле ей хотелось громко кричать. Но нельзя. Нельзя.

– Да?

Где-то глубоко внутри себя Светлана Матвеевна почувствовала сигнал тревоги. Но всё же с уверенной интонацией ответила сыну:

– Да. Выше нос.

Сама же была вне себя от горя.

Энкавэдэшники уже умчались на своём воронке, издающем тяжёлые, сердитые звуки. Онисины брели-шлёпали по извилистым, подобным лабиринту улицам, ощущая страх и дурноту. На пару минут воцарилось молчание. Кирилл всё ещё шёл под рукой матери, но порой замедлял шаги и оглядывался.

Они пешком добирались к Владимиру Глебовичу Василевскому, другу Андрея Сергеевича. Кирилл уже перестал ориентироваться в домах, дворах, районах: с матерью он сворачивал сначала в один квартал, потом они ныряли в другой.

Сердце мальчишки прыгало мячиком, во рту словно застрял ком, под ребром кололо.

Кто-то позади хрипловато и несмело крикнул:

– Мама!

Обладателем голоса был Георгий. Всё это время он шёл за ними: то крался, как тигр, то стремительно влетал за угол, оказывался в тупике, находился на непонятных улицах… Дышал юноша со свистом, а сердце билось быстро-быстро, словно у кролика.

На Георгия нахлынула волна любви: вначале он крепко и по-мужски обнял брата, затем обнял и поцеловал мать в щёку, зная, что она сейчас злится на него.

– Храбрец… Сколько раз говорила тебе не лезть на рожон!

Кирилл кивнул в такт словам матери, затем зачарованно спросил у старшего брата:

– Ты их всех победил, правда?

– Нет. К сожалению, не победил. Я убежал.

Светлана Матвеевна испустила глубокий вздох смирения, присущий любящему родителю.

– Куда вы идёте? – поинтересовался Георгий.

– К дяде Володе, – угрюмо сказал Кирилл.

– Мы рассчитываем на его помощь, – измученно добавила Светлана Матвеевна.

Неясность и неопределённость застали семью Онисиных врасплох. Остальную часть пути к Владимиру Глебовичу они преодолевали молча, смотря под ноги. У подъезда, казалось, общий страх Онисиных понемногу стал проходить: благо в окне квартиры цокольного этажа сквозь прозрачную занавеску пробивался свет. А это значило, что Василевский был дома.

– Всё нормально, мам? – Георгий положил руку на плечо матери.

– Конечно.

Все трое нырнули в подъезд и подошли к нужной двери. Указательный палец Светланы Матвеевны ненадолго завис в воздухе, затем прильнул к звонку. Трудно сказать, сколько раз она звонила. По крайней мере, раз пять точно. А может, и десять. Сердце женщины билось ровными толчками. Что касается Георгия, то в его голове крутилась одна и та же мысль: «Он ведь дома. Почему тогда не открывает?»

– Мам, пойдём, – наконец сказал Георгий раздражённо. – Он всё равно не откроет. Чего стоять?

Светлана Матвеевна отёрла глаза, наполненные слезами:

– Люды нет, она на работе. Но Володя же дома, я знаю. Он всегда в обеденное время приходит с работы.

– Может, он не слышит? – отозвался Кирилл.

На холодной бетонной лестничной клетке Онисины продолжали надеяться, рассуждать и жать на звонок.

Владимир Глебович на цыпочках подошёл к входной двери и осторожно спросил:

– Кто там?

– Володя, это я, Света Онисина. У меня дело срочное к тебе. Открой, пожалуйста! – сказала женщина. Она заставляла себя говорить это лёгким, спокойным тоном.

Хозяин квартиры взглянул в глазок. Немного подумав, спросил:

– Ты зачем сюда пришла?

Глотнув воздуха, Светлана Матвеевна залепетала:

– Володя, мне детей не с кем оставить, а я на работу спешу. А Андрея вчера… Ну, ты, наверное, уже в курсе…

– В курсе! И дверь не открою! – грубо ответил тот.

Светлана Матвеевна растерянно добавила:

– Нам некуда идти, Володя.

– А я тут при чём? Идите отсюда подобру-поздорову, не то милицию вызову! – решительно заявил мужчина.

Слёзы из глаз женщины потекли по щекам тонкими ровными линиями. Она поняла, что в этой жизни она теперь должна рассчитывать только на саму себя. Ей ничего не оставалось, как зашагать со своими детьми вниз по ступенькам.

Георгию и Кириллу стало немного полегче, когда они приблизились к гостинице. Пока они сидели в холле и ели мороженое, их мать направилась к стойке регистрации, одновременно пытаясь уловить мысли и настроение работницы, которая в это время смеялась, болтая по телефону. На минуту девушка отвлеклась от разговора и покосилась на Светлану Матвеевну, осторожно сказав:

– Мест нет.

Светлана Матвеевна немного поколебалась:

– Ольга… вы же родственница Галины Никаноровны… я вас узнала. Я её соседка. Вы меня не помните?

Всё это время девушка-администратор продолжала разговаривать по телефону, параллельно недовольно перебрасываясь словами с Онисиной.

– Всего на одну ночь. У меня дети.

– Я это понимаю, женщина. Но у нас нет мест, – быстро отвечала она.

– В самом деле? Ведь вы даже не посмотрели.

Администратор нахмурилась:

– Вы думаете, я не знаю, есть в гостинице места или нет?

Светлана Матвеевна уставилась в кафельный пол вестибюля. «И сюда слухи добрались», – подумала она.

– А резерв? Он же всегда есть. Посмотрите.

Мучительный взгляд Светланы Матвеевны снова пал на девушку и стал более пристальным.

Администратор прикрыла рукой телефонную трубку и, посмотрев на посетительницу с сомнением, длинно вздохнула:

– Уважаемая, это не бюро добрых услуг. Не мешайте мне работать.

Светлана Матвеевна достала кошелёк, не зная, получится у неё что-то или нет. Раньше она никогда так не делала, но бо́льшую часть денег всё же вытащила: вдруг что-то из этого выйдет?

– Вот, возьмите, пожалуйста. Если не хватает – добавлю, сколько скажете.

Увидев деньги, администратор напрягла глаза, нахмурила брови, хмыкнула и повернулась к женщине спиной. Светлана Матвеевна будто провалилась в какую-то глубокую дыру. В висках стучало. Видели ли её сыновья? Конечно, они видели. Они взглядами словно изучали её, держащую эти деньги в руке. Георгию вообще очень хотелось крикнуть матери, чтобы она оставила в покое ту неприятную, бесчеловечную девушку, что нельзя так перед той унижаться. Но мать уже это сделала, вновь и вновь повторяя что-то невнятное.

День шёл на убыль, близился к сине-чёрному вечеру. Светлану Матвеевну била дрожь, и она не могла с ней справиться. Деньги она убрала назад в кошелёк и с тусклым видом направилась к детям.

– Мама, куда дальше пойдём? – медленно проговорил Кирилл.

Георгий с матерью переглянулись и чуть занервничали.

Голос Светланы Матвеевны сломался, но глаза оставались сухими и бесстрастными – ничто не даст ей уйти камнем под воду. Сложная, отчаянная жизненная ситуация заставила их троих сплотиться в крепкую семейную ячейку: они есть друг у друга, и они стали ещё сильнее, чем были раньше, несмотря на дико щемящую боль в груди.

Погода стояла по-прежнему прохладная, но без дождя. Светлана Матвеевна бродила с детьми по ночному городу в надежде отыскать хоть какое-то местечко, где они смогут скоротать время и не попасть в беду. Георгий тихо насвистывал какую-то мелодию сквозь зубы; Кирилл, перебирая ногами, хмурился и морщился от усталости:

– Мам, я больше не могу идти…

– Сейчас что-нибудь придумаем, зайчик. Потерпи немного. Георгий, – обратилась она к старшему сыну, – понеси Кирилла.

Они остановились. Тут же, не задумываясь, Георгий протянул матери дорожную сумку, а сам подхватил брата на руки. Фонари освещали дорогу, вырывали из темноты десятки небольших домов. Где-то вдалеке в каком-то доме слабо светилось окно.