Психотехнологии. (Базисное руководство)

Результирующие позиции:

17) генерируемые таким образом духовные сущности, события, диалоги могут быть достаточно неожиданными и включать в себя непредсказуемые, и важные для последующего анализа детали;

18) степень активности трансформированных статусов объемной реальности в ходе реализации основной цели ритуала в основном зависит от качества конкретной работы по формированию адресного послания АВ.

Полный магический ритуал, который представляет «сердце магии», как минимум, содержит следующие компоненты АВ. На стадии подготовки важнейшим условием общего успеха ритуала является «достижение магом высшего мастерства в создании ментальных образов и, что еще более важно, он должен научится воспринимать их как реальность… после чего физическую сторону ритуала можно свести к минимуму или вообще отменить».

В определенных разновидностях ритуала уже на стадии реализации требуется следующее: «Процедура центрирования заключается в визуализации трех осевой системы координат – магическим жезлом обозначается три линии: вертикальная, горизонтальная и поперечная – красного, синего и желтого цветов. Точка пересечения – сердце символизирует, что маг сосредотачивается на своем центральном положении во вселенной… Маг вращается вокруг своей оси или идет по кругу, создавая в магическом круге вихрь, который открывает точку «Я» в Непроявленном…. Далее он призывает изначальный свет Непроявленного, который заявляет о себе как чистое, белое сияние, либо как святой, пророк или Бог – в зависимости от особенностей ритуала и ожиданий мага. При осознании присутствия света Непроявленного ему необходимо как можно более четко сформулировать цель ритуала в своем сознании в виде ясного образа желаемого и соответствующей словесной формулы.

Далее маг реализует процедуру призывания (эвокация) или перевоплощения в иную сущность (инвокация) духов, имеющих отношение к цели ритуала… Магическая работа, начинающаяся после этого, представляет последовательность ритмических заклинаний, символических действий, сочетающихся со своеобразной пантомимой. Яркая визуализация целей достижения ритуала здесь играет первостепенную роль» (Д. Тайсон, 2009).

Способы форсированного развития феномена активного воображения и последующего использования потенциала данного состояния представляли традиционную технологическую основу подготовки «мастеров» ранних гностических и эзотерических практик (сюда включались гностические мистерии, полный магический ритуал, создание искусственных духов, целительная магия, техники дивинации-предсказания и проч). И здесь же надо сказать, что по нашим данным, форсированный режим подготовки «специалистов» пользующегося ныне популярностью магического «новодела» – «квантового» исцеления, трансформации с использованием альфа-тетта-сознания и проч. – направлен не столько на формирования «вышколенного бессознательного» с возможностью репрезентации «Истины, облеченной в символы и образы», сколько на конвейерное производство «фантазий на тему…» (Генрих Корнелиус Агриппа, 1510; О. Буше-Леклерк, 1879; Папюс, 1898; Д. Джонстоун, М. Пилкингтон, 1999; Д. Стазерленд, 2007; П. Данн, 2008; Д. Тайсон, 2009; Роберт Стоун, 2013; Фрэнк Кинслоу, 2013).

Далее следует иметь ввиду, что в доступной историографии более или менее регулярно обозначаются и особые условия, обеспечивающих действенность первородных гностических (магических) ритуалов: воображение; воля; вера; тайна. С позиции только что разобранных технологий активного воображения даже и с последним условием – тайной, таинством (обратный перевод «мистерия») – все достаточно ясно. Но суть вот этого чудесного свойства психического – воспроизводить и персонифицировать планы реальности, генерируемые отнюдь не стандартными импульсами активности сознания-времени в понятных нам образах (т. е. на понятном любому человеку «языке») – от этого не становится менее грандиозной. И уж точно, эта глубинная суть становится более увлекательной и доступной для познания теперь уже с использованием программ сверх-сложного моделирования компонентов объемной реальности за счет идеи пластичного кванта времени, и пластичной же когнитивной оптики.

Что же касается наиболее распространенной – и в рассматриваемые «архаические» времена, и поныне – практике «Произнесения слов силы» (заклинаний, заклятий, приворотов, отворотов и проч.) – то сущностные условия «правильного» использования слов силы мало чем отличается от вышеприведенных особенностей исполнения более сложных мистерий

Более того, без обретения совершенно необходимого в данном случае единения с инициируемыми духовными сущностями и речи быть не могло о возможности достижения каких-либо «чудесных» явлений или изменений. Ибо «Благочестивые заверения и повторение составленных другими магических заклинаний бесполезны, если адепт не достигает собственной высшей духовной целостности и не получит возможность использовать силы, свойственные богам» (Абрамелин, 1458 г.).

Другая, еще более убедительная иллюстрация этого же особого контекста дается в произведении Генриха Корнелиуса Агриппы «Естественная магия» (1523): «Именно такой силой воображения создается мощь заклинаний и переносит их на околдовываемую вещь, привязывает ее, направляя к той же цели, ради которой и произносятся заклинания. Инструмент заклинателя – дух очень чистый, гармоничный, пылкий и живой, который несет в себе движение, воздействие, значимость, составленные из этих строф, наполненные чувством и убеждающим смыслом. Таким образом, благодаря качеству духа, маги способны… творить чудеса».

Известен и наиболее ранний, из когда-либо описанных, ритуал приведения целителя в необходимое ресурсное состояние, обеспечивающий «божественное присутствие» – вступительный заговор, который должен был произноситься (мы бы сказали воспроизводиться) перед процессом лечения: «Те трижды семь, что движутся, / Неся все формы, – / Пусть Повелитель Речи силы, их, / Их суть дарует мне сегодня! / Снова приди, о Повелитель Речи, / Вместе с божественной мыслью! / О Повелитель Добра, сохрани (это)! / Во мне пусть будет (это), во мне – сокровенное! / Вот здесь стяни, / Как два конца лука – тетивой! / Пусть Повелитель Речи удержит! / Во мне пусть будет (это), во мне – сокровенное! / Призван Повелитель Речи. / Нас пусть призовет Повелитель Речи! / Да соединимся мы здесь с сокровенным! / Да не расстанусь я с сокровенным!» (Атхарваведа, начало I тысячелетия до н.э.).

Здесь, на наш взгляд, стоит обратить внимание на то, что речь целителя – в результате вот этого особенного обращения к персонифицированным супер-ресурсным инстанциям психического – должна обрести ту сокровенную силу, которая способна творить чудеса. Но эта сила должна приходить и вместе с «божественной мыслью», что на наш взгляд является ещё одним подтверждением вхождения целителя в особый режим диалогизированного сознания.

В описании слов силы или Святого Слова, сделанным Спитамой Заратуштрой около трех тысячелетий тому назад, есть все – и потрясающая образность, и особенная ритмика, и даже ключевая характеристика человека, к которому это Слово обращено и который, благодаря Слову, исцеляется. Но главное – здесь ощущается присутствие Духа самого гениального Спитамы, произносящего или пишущего вот эти бессмертные строки: «Один может исцелять Святостью, / Один может исцелять Законом,/ Один может исцелять ножом, / Один может исцелять травами, / Один может исцелять Святым Словом. / Среди всех лекарственных средств – этот один, лечащий Святым Словом, / Этот один силой воли прогоняет хворь / Из тела праведного, исполненного Веры: / Ибо этот один и есть наилучшее целительное средство / Из всех лекарственных средств. /Хвороба отступает перед подобным средством, / Смерть отступает; дэвы отступают, / Лишённый святости артемога – исказитель Правды – отступает; / Угнетатель мужей отступает. / Выводок змеи отступает; / Выводок волка отступает; / Выводок друджавантов отступает; / Гордыня отступает; / Презрение отступает; / Горячая лихорадка отступает; / Несогласие отступает; / Клевета отступает; / Сглаз отступает; / Все отступает перед Святым Словом» (Заратуштра Спитама цит. по изд. 2008.)

Сказанное, разворачивает нас к результатам углубленного психотехнического анализа качественных отличий «Святого Слова» от обыденной речи и, соответственно, механизмов воздействия этого горнего послания на состояние «праведника, исполненного Веры». То есть, речь в данном случае идет о прояснении потенциала супер-ресурсного состояния Веры, определяемого красочной метафорой способности «передвигать горы». Но также – и об оценке эффективности первородных гностических, магических и мифологических практик-мистерий, используемых в отношении наиболее актуального – во все времена – запроса избавления человека от телесных и душевных страданий. Мы, следовательно, должны получить подтверждение или опровергнуть тезисы того, что вот эти «архаические» психотехнологии имеют научную основу и существует возможность объективизации эффективности процесса и результата их действия. И далее мы должны обосновать внятную объяснительную модель того, как в данном случае обеспечивается целебный эффект и в какой степени этот эффект отличим от плацебо или так называемого хотторнского эффекта.

И здесь же встает вопрос: до какой степени идея «плацебо» (букв. «пустышка» – в лучшем случае проявление внушенного или самовнушенного эффекта, от которой необходимо избавляться, например, ради чистоты эксперимента по определению действия исследуемого лекарственного средства) пригодна для обоснования эффекта такого рода «мистериальных» практик.

Поиск и обоснование сущностных ответов на эти ключевые вопросы, помимо прочего, способны решить и сверх-важную задачу реанимации «ребенка», который был выплеснут с живой водой вот этой недифференцированной эпистемологической эпохи. Ибо выясняется, что отсутствие такого «ребенка» – желательно подросшего и вполне преодолевшего «комплекс неполной семьи» – в интеллектуальном поле «Человека Разумного», доминирующего в следующую диссоциированную эпистемологическую эпоху, ставит под вопрос правомерность этого самопровозглашенного титула. И конечно, без такого эпистемологического экскурса нам сложно прояснить сам факт выживания и развития человека во те времена, когда, скажем так, все шансы были на другой стороне.

Чуть забегая вперед скажем, что феномен, обозначаемый как «плацебо-эффект», следует понимать как проявление фундаментальной способности психики человека к эффективной самоорганизации или сверхбыстрой «перенастройке» на какие-либо приемлемые и предметные (в техническом смысле) варианты конструктивного прохождения кризисной фазы адаптивно-креативного цикла.

Компонентами, существенно усиливающими эффективность такого адаптивного перепрограммирования являются:

1) переход от защитно-конфронтационной стратегии внесознательных инстанций субъекта к синергетической, с формированием феномена гиперпластики (важно отметить, что осознаваемое Я субъекта при этом не удаляется на периферию сознания);

2) наличие актуального для субъекта варианта ресурсной поддержки, проговариваемого в деталях, имеющих непосредственное отношение к желаемому целебному эффекту;

3) формирование стыковочного сценария (т. е. устанавливаемого – за счет использования диагностических метатехнологий – факта «привязывания» желаемых целебных эффектов к алгоритму планируемого и реализуемого технического действия);

4) формирование, на основе последнего компонента, ресурсного для клиента состояния «особой веры в эффективность предлагаемого способа помощи». Вот этот последний и достаточно известный общетерапевтический фактор интерпретируется нами как полное принятие и утверждение (в том числе, и в основном на уровне внесознательных инстанций психики субъекта) стыковочного сценария или программы такой помощи, оформляемой, в данном случае, как посыл «Святого Слова» или иная «мистериальная» практика;

5) практически одновременная и даже опережающая критическая редукция состояния деморализации у субъекта, интерпретируемая как вполне закономерное следствие перехода от антиресурсного состояния неопределенности к ресурсному состоянию определенности и возможности мобилизации всего имеющегося потенциала на достижение желаемых целебных эффектов.

Вышеприведенные аргументы и адекватная для обсуждаемой предметной сферы интерпретация феномена «плацебо», во многом разделяемая таким исследователем, как Б. Долинская (2015), Д. Диспенза (2016), Б. Липтон (2018), позволяет отмести заимствованные штампы, являющиеся главным препятствием в обосновании основных целебных эффектов первородных психотехнологий.

Таким образом, опираясь на приведенные здесь аргументы, с высокой вероятностью можно предполагать, что эффекты и результаты обсуждаемых «архаических» психотехнологий, основанных на феномене Веры, как минимум, способствовали повышению адаптивных кондиций субъекта в ситуации перманентного жизненного стресса.

Что же касается способа персонификации потенциального-непроявленного статуса объемной реальности и «законного представителя» этого супер-ресурсного статуса в виде идеи Бога, практики «опредмечивания» этой трансцендентной сущности в кондициях и феномене «присутствия Духа» у субъектов такой практики, то иначе как гениальными эти находки не назовешь.

Еще одним существенным, если только не самым важным, аспектом рассматриваемых здесь вариантов актуализации такого способа познания объемной реальности как Гнозис, прямо связанного с драматическим переживанием присутствия вечного-бесконечного в настоящем, является манифестация горних этических императивов. Что, собственно, и является системой ресурсных идиом, координирующих бытие человека и сообщества в те далекие времена, и ныне и присно.

Так, например, наиболее известный специалист в области истории религий Мирча Элиадэ ясно говорит о том, что ранний религиозный опыт, лежащий в основе какого-либо религиозного движения и переживаемый его пророками, этими же пророками и их последователями трансформируется в более или менее структурированный миф. Такого рода миф «всегда является образцом не только для человеческих действий, но и по отношению к человеческому уделу» (М. Элиадэ, цит по изд. 2018). Здесь он цитирует простейшую и действенную во все времена максиму: «Так поступали боги, а теперь так поступают люди» (Тайттирия-брахмана, 1, 5, 9, 4).

Спектр психотехнической активности мировых религий

Описанные в предыдущем разделе психотехнические особенности оформления религиозных мифов, мистерий, молитвенной практики, религиозных праздников, обрядов, ритуалов в полной мере относятся и к мировым религиям. Но если в первородной гностической практике акцент делался на обретение и поддержание функции гнозиса как способа познания объемной реальности, включающей и то, что «не видит глаз, не слышит ухо и не входит в сердце человека» в обыденном состоянии сознания, то в соответствующей религиозной практике акцент делался на формировании трансцендентного феномена Веры и принятии заранее проработанной «персоны» божественной сущности. При этом психотехнологи устоявшихся религиозных конфессий очень хорошо понимали каким образом и за счет каких именно приемов обеспечивается необходимая в данном случае «ядерная» трансформация информационного поля будущего адепта.

Так, например, еще авторы стоической теории познания Хрисипп и Зенон Критийский говорили о том, что «восприятие изменяет состояние души… оно отпечатывается в душе, как в воске». А если это так, то понятно, что нужно делать, чтобы к моменту соответствующей информационной интервенции вот этот «воск» был вполне разогретым и максимально пластичным. Но и сама информация должна обладать особой впечатляющей силой, подаваться нужным образом и от лица «власть имеющего» (т. е. обладающего «харизмой» в исходном значении этого слова). Все эти моменты безусловно учитывались при подготовке и проведения соответствующих церемониальных (мистериальных) действий.

Но так же – и это особенно важно – учитывался и такой фактор, как особая устойчивость и возможность облегченного воспроизведения получаемого таким образом религиозного опыта, возможность эффективного противостояния обыденному восприятию мира, в котором какого-либо «реального» присутствия духовных сущностей не усматривается. Отцы церкви – в отличие от представителей академических ментальных дисциплин с их фокусом внимания на механизмах патологической устойчивости полученного травматического опыта в поле психического субъекта – хорошо разбирались и в способах обеспечения устойчивости «потрясающего» религиозного опыта. И удивительное дело – вот это пережитое и безусловно позитивное потрясение, сопровождающееся обретением феномена Веры, как оказалось, способно надежно блокировать и «превозмогать» жизненные невзгоды новоявленного адепта, в том числе и полученный им травматической опыт. То есть, целительный аспект особого ресурсного состояния Человека Верующего никаких сомнений не вызывает.

В этом же смысле наше внимание привлекает идея исповеди и отпущения грехов как безусловно целительная процедура. В данном случае особенно важным является достижение пластичного состояния психического вовлеченных в это священнодействие субъектов – т. е. актуализация функции гнозиса – но и сопутствующее усиление этического императива, исходящего от полюса вечного-бесконечного объемной реальности, персонализированного в образе Творца всего сущего. В ходе чего и возможна эффективная реализация базисной психотерапевтической триада: диссоциация (ядро личности субъекта совершившего греховные проступок, диссоциируется с «провинившимся» фрагментом активности психического) – трансформация («греховные» намерения, мысли, эмоции, действия и проч. – преобразуются в соответствие с актуализированным этическим императивом) – ассоциация (достижение ресурсной целостности субъекта с упрочением феномена Веры). Исключительно важным здесь является харизматический (в исходном значении термина «харизма») статус священнослужителя, реализующего мистерию исповеди и отпущения грехов. В этом случае осуществление чудесного Дара душевного исцеления и радикального (ис-коренного) прощения становится для субъекта реальностью. А формула, произносимая при завершении данного священнодействия: «именем Господа нашего отпускаю тебе грехи твои. Иди же и больше не греши», – воспринимается не как дешевый фарс, но в качестве стержневой ноты-завета этой потрясающей реальности. «Детектор правды» внесознательных инстанций психического субъекта отвечает на этот посыл актом присоединения-принятия («впечатыванием в воск» глубинных инстанций психического) соответствующих императивов.

Мировые религии как социальная мета-психотехнология

Многими известными исследователями спектр функциональной активности института мировых религий рассматривается в том числе и с позиции «больших» социальных психотехнологий. Речь во-первых идет о выдающимся произведении Арнольда Джозефа Тойнби «Исследование истории: Возникновение, рост и распад цивилизаций», все двенадцать томов которого были опубликованы в середине XIX века. Заметим, что именно при подготовки этой исторической эпопеи Арнольдом Тойнби была предпринята абсолютно беспрецедентная попытка применения принципов естественно-научного подхода к исследованию исторических реалий – инициируемых также и феноменом Веры, – хотя бы и для того, чтобы проверить «насколько далеко это нас заведет». В качестве главной характеристики итоговой концепции циклического развития выводимых им «цивилизационных единиц», Тойнби определяет феномен Веры в своем первичном, вдохновенном (в смысле проявлений особого состояния «присутствия духа») значении и выводимых отсюда трансцендентных смыслов бытия исследуемой им общности людей. То есть, этот смелый ученый почти что прямым текстом говорит нам, что феномен Веры, как минимум, нуждается в серьезнейшем исследовании. И да, – это вопрос науки. Другой вопрос – какой именно науки. Но к обсуждению этого важнейшего вопроса мы вернемся позже.

Тойнби убедительно и с массой примеров показывает, как с утратой вот этого супер-ресурсного состояния Веры подлинные лидеры социальных групп прогрессивно теряет способность к творчеству, устремленность в будущее и деградируют в смысле генерации адекватных ответов на постоянно возникающие вызовы – стимулы агрессивной среды. Что, собственно и знаменует стадию надлома и разложения цивилизационной системы. Такую циклическую метаморфозу Тойнби в своем неповторимом стиле обозначает как: «Кара Немезиды за творчество». Здесь он абсолютно гениально использует метафору идолопоклонства и расшифровывает эту метафору так, как будто бы он сам изобрел метод семиотико-герменевтического анализа: «Глупая бездеятельность по отношению к настоящему проистекает из слепого увлечения прошлым. Этим слепым увлечением является грех идолопоклонства. Идолопоклонство можно определить как слепое и в нравственном и интеллектуальном отношении почитание твари вместо творца. Оно может принять форму идолизации собственной личности идолопоклонника или общества на некой недолговечной фазе его не прекращающегося движения через вызов и ответ к следующему вызову, что и является сутью жизни. Или же оно может принять ограниченную форму идолизации какого-либо отдельного института или технического средства, которое некогда оказалось полезным идолопоклоннику» (А. Дж. Тойнби, цит. по изд. 2012). То есть, на той стадии цивилизационного развития, когда приоритетом становятся мумии, а не сама жизнь, подлинный исторический процесс затормаживается, останавливается и деградирует (распадается на до-исторические фрагменты). История, следовательно, – это и есть осмысленная жизнь сообщества в подлинном, высоком и одухотворенном значении данного понятия.

Также заметим, что многие из вышеприведенных характеристик стагнации и деградации процессов социального развития и, соответственно, особого состояния Веры как источника вдохновенного творчества инициативных интеллектуальных и социальных лидеров, как нельзя лучше подходят под описание и глубинное осмысление перманентных кризисных процессов Новейшего времени.

Следом, мы обратимся к трудам Карла Ясперса – блестящего ученого-медика, философа и историка – опубликованным так же в середине XIX века. Речь, прежде всего, идет о выдающемся произведении Ясперса «Смысл и назначение истории», в котором он представил свои экстра-ординарные идеи, далеко выходящие за рамки «чистой» историографии. В частности, здесь он пишет следующее: «Глубина длительной доистории – всеобщей основы – по существу, не проясняется тусклым светом нашего знания… Эта история открыта в прошлое и будущее. Ее нельзя ограничить ни с той, ни с другой стороны… В этой истории находимся мы и наше время» (К. Ясперс, цит. по изд. 1991).

Сам Ясперс видел возможность выведения системообразующего стержня исторического процесса в разработанной им концепции «осевого времени». В самом кратком определении «оси времени» Ясперс говорит о том, что это есть особая в жизни человечества эпоха – длительностью до 600 лет (между 800 и 200 гг. до н. э.) – когда и «были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основные мировые религии, и сегодня определяющие жизнь людей». И далее, об этом своем открытии он высказывается следующим образом: «при создании этой схемы я исходил из уверенности, что человечество имеет единые истоки и общую цель. Эти истоки и эта цель нам неизвестны, во всяком случае, в виде достоверного знания. Они ощутимы лишь в мерцании многозначных символов. Наше существование ограничено ими. В философском осмыслении мы пытаемся приблизиться к тому и другому, к истокам и к цели». Вот эта многозначительная сентенция Ясперса становится нам вполне понятной из содержания итоговой формулировки целеполагания написанного им труда: «Но совершенное настоящее заставляет нас заглянуть в вечные истоки. Пребывая в истории, выйти за пределы всего исторического, достигнуть всеобъемлющего; это – последнее, что недоступно нашему мышлению, но коснуться чего мы все-таки можем». В заключительной, в отношении этого, конечного целеполагания, он выражается еще более ясно: «Мы выходим за границы истории в сферу вневременной значимости истины, не зависящей от истории… в устойчиво существующем находит покой только наш рассудок, не мы сами. Однако тот факт, что эта значимость есть независимая и освобожденная от истории, в свою очередь указывает на вневременность» (К. Ясперс, цит. по изд. 1991).

От этих, последних высказываний Ясперса совсем уж близко до идеи «объемной реальности», один из фундаментальных полюсов которой и есть «вечное-бесконечное», в поле которого собственно и «располагается» психическое с его памятью – т. е. «мы сами» по определению Ясперса. Другой вопрос, соглашаться или нет с его другим, ранее процитированным тезисом относительно недоступности нашему мышлению вот этого замечательного, во всех отношениях, полюса реальности. Но и здесь Ясперс, будучи пессимистом в данном вопросе, более или менее ясно обозначил направление, ведущее, если не к сущностному решению, то, по крайне мере, к приближению такого «прорывного» и важнейшего для авангардной науки, результата интеллектуальных усилий многих поколений философов и ученых-исследователей.