Тени Лордэна

– Внимание, – твердым и уверенным голосом начал Хромос. – Господин Уонлинг приказал готовиться к отбытию. Вы, четверо, отправитесь наверх, соберёте все вещи и вынесете их во двор вместе с телом усопшего. Хозяин обещал выдать вам какие-нибудь тряпки, в которые вы сможете обернуть тело. Остальные – принимайте и сторожите груз.

– Так точно, капитан, – слаженно, но не очень громко ответили стражи.

– У вас ведь есть на чём увозить тело?

– Да, вон наша повозка стоит, а лошади дремлют в конюшне, – сказал один из солдат, указывая в сторону пустой телеги, замешавшейся среди набитых грузом экипажей.

– Отлично, можете не медлить и теперь же запрягать.

– Есть, – ответили стражи, и каждый побежал выполнять свою часть работы, но один остался стоять на месте.

– Простите, капитан, а вы с нами не поедете?

– Нет, я переночую у себя на квартире.

– Может, вы тогда одну лошадь себе возьмёте?

– Нет нужды. Живу я недалеко, а искать в ночи, куда бы пристроить голодную кобылу, мне лень. Если привяжу её рядом с домом, то до рассвета её успеют дважды украсть и трижды перепродать.

– Ясно. Простите, что посмел вас задержать, – с этими словами стражник виновато наклонил голову, но Хромос тут же прервал его.

– Не страшно. Главное – заберите из той комнаты всё, что сможете, вплоть до единого листочка.

– Так точно, капитан, – страж ещё раз коротко поклонился и бодрой трусцой побежал в сторону конюшни.

Хромос посмотрел на окно третьего этажа, в котором всё ещё горел свет, а потом перевёл взгляд на крышу, над которой виднелись чёрные верхушки печных труб. Если улики не врали, и убийца всё же пролез в номер через дымоход, то до того ему бы пришлось подняться на крышу здания, карабкаясь прямо по стене, и вряд ли он смог бы остался никем не замеченным. Разглядывать что-либо в ночи было трудно, а Хромос уже ощущал гнёт накопившейся усталости и выпитого эля, поэтому-то он решил изучить здание на следующий день, когда вернётся.

Шагнув во тьму, капитан неспешно побрёл по мрачным городским улицам, полагаясь скорее на память, чем на зрение. Временами он любил пройтись в одиночку по ночному городу, когда с его улиц исчезают почти все прохожие, а луна, окружённая россыпью сверкающих звезд, безмятежно проливает ласковый, серебристый свет на гладь залива. В такие ночи капитан наслаждался уединением, ощущая себя абсолютно свободным от чего либо, даже от самого себя, но эта ночь не была такой. Опустевший город был пропитан гнетущим одиночеством, сводившим людей с ума. И тот, кто осмелился выйти в эту мрачную ночь из своего двора, чувствовал на себе леденящие взгляды из тёмных углов, где собрались все его страхи. Но Хромос не замечал на себе этих злобных глаз. Вся его беспокойная голова и без того была погружена в мрачный омут гнетущих мыслей об убийстве.

Он пытался понять мотив преступления. Чаще всего купцы погибали в дороге от рук разбойников, желавших отобрать заработанное ими золото, но здесь было что-то иное. Была ли это месть, жажда лёгкой наживы или устранение конкурента?

– «Если подумать, то его могли бы убить преступные главари, если он решил вести с ними дела, а после опрометчиво кинул их на деньги. Но в таком случае они бы поймали его где-нибудь на улице, затащили в безлюдное место, избили хорошенько и только потом прирезали. Вот так исхитряться не в их обычаях. Да и пробыл Айдрим в городе всего-то пару дней и должен был бы сильно постараться, чтобы вот так вот вляпаться. Скорее всего, это кто-то неместный, но при этом настоящий профессионал своего дела – наёмный убийца, а не случайный дилетант, соблазнившийся большими деньгами.

Но кто же тогда его наниматель? И как долго он преследовал Айдрима? Почему же не убил его в дороге, где всё было бы стократ легче, где бы никто не стал его искать? Если это был заказ или месть, то уже завтра убийца покинет город и новых смертей больше не будет. Да и к тому же зачем он сре́зал с груди кожу и забрал её с собой? Её ведь подле тела не нашлось. У него было там родимое пятно и должно послужить доказательством сделанной работы? Но в таких случаях принято приносить отрезанную голову, ведь без куска кожи жить ещё можно, а вот без тыквы на плечах уже никак не получится.

Конечно, ублюдок мог забрать её и для иных целей. Может он один из тех охотников, что добывают человеческую кожу для чёрных рынков и изготовления пергамента проклятых гримуаров. Или же он из тех больных сволочей, что поклоняются тёмным богам, и он сам употребляет её в пищу, веря, что тем самым приобретает покровительство и могущество своего обожаемого божка? Но и в этих случая он бы строил засады у большаков или ловил в лесу девиц, ушедших по ягоды и грибы. Так меньше шансов быть пойманным над растерзанной жертвой и можно собрать больший урожай с тела. Нет… всё не то… всё – не то…»

Среди молочного тумана, бережно и нежно окутывавшего сонные дома мистической вуалью, показалось тусклое и размытое желтоватое свечение, за которым последовало приглушённые лязганье и топот. Навстречу Хромосу по улице шёл патрульный отряд стражей из четырёх человек. У двоих из них в руках были точно такие же пузатые фонари, как у тех солдат, что пришли за капитаном в трактир. Заметив отблески света на пластинках доспеха и синий гребень на шлеме, стражи сразу опознали одного из своих начальников, и, подойдя ближе, приветственно стукнули себя кулаками по нагрудникам. В ответ Хромос грузно кивнул и пошёл дальше.

Вскоре после этой небольшой встречи капитан оказался перед аккуратным двухэтажным зданием, с чистыми белыми стенами и коричневой крышей. На первом этаже располагалась лавка всевозможных специй и пряностей, привезённых с разных концов света, а на втором было две квартиры, в одной из которых жил владелец с семьёй, а вторую, поменьше, снимал Хромос. Многие дома в Лордэне имели схожую планировку. Нижние этажи были заняты различными лавками, мастерскими, цирюльнями и кабачками, а на последующих этажах проживали счастливые хозяева и менее везучие арендаторы.

К правой стене здания была пристроена деревянная лестница – единственный путь в квартиру. Не касаясь перил, Хромос поднялся по поскрипывавшим доскам и встал напротив узкой двери, укреплённой парой железных полос. Он снял с пояса небольшую связку ключей, быстро нашёл нужный, отпер замок и лёгким пинком открыл дверь. Прихожая, она же гостиная, столовая и кухня, была достаточно просторной и могла принять компанию весёлых друзей, если только им не приспичило бы потанцевать. Здесь была простецкая и малость покоцанная софа, стол с четырьмя стульями и пара шкафов со всякой домашней утварью, которой капитан почти никогда не пользовался, позволяя ей наращивать слои серой пыли, как древесному стволу новые кольца. Перебрался он в эту квартиру чуть более полугода назад, и заглядывал в неё только во время выходных, а потому большую часть времени она пустовала и служила складом для личных вещей. Хромос был холост и детей не имел, так что особой нужды иметь собственное жильё у него не было, а платить ежемесячную ренту выходило дешевле полноценной покупки. К тому же, если возникала необходимость, то он мог в один день собрать все свои скромные пожитки и переехать на новое место, что прежде уже приходилось не раз совершать.

Пол во всей квартире был выложен плотно подогнанными сосновыми досками, залитых тёмным лаком, который за прошедшие года успел затереться и потерять былой блеск. Стены были голыми, так что можно было усесться и рассматривать каждый использованный при строительстве камень, если вам было больше нечем заняться. Чтобы комната не выглядела столь угрюмо, хозяин повесил на стене без окон небольшую картину неопознанного фрукта, желая таким образом сделать атмосферу более уютной и сторговать цену повыше. Однако живопись была настолько халтурной и нелепой, что вызывала навязчивое желание продырявить её пальцем в паре тройке мест. Напротив входа, рядом с дверью, ведшей в спальню, прижимался к стене закоптелый камин.

Хромос недоверчиво покосился сперва на чёрное жерло, а потом медленно обвёл взглядом тёмную комнату, крутя шеей словно сова. Он был один. Тогда капитан закрыл за собой дверь на увесистый засов и прошёл в угол гостиной, где на комоде стоял глиняный кувшин без ручек и несколько деревянных чаш. Страж снял крышку с сосуда и осторожно налил себе воды. Делал он это почти не глядя, продолжая следить за пустым пространством вокруг себя. Наполнив чашу до краёв, капитан поднёс её к губам и начал неспешно пить, повернув голову боком и всё продолжая коситься по сторонам.

Вдоволь напившись, рыцарь поставил посуду обратно на комод и пошёл в спальню, но остановился у самой двери и уставился на камин, всё не дававший ему покоя. Он был ещё меньше и у́же того, что стоял в гостинице, и через него сумела бы протиснуться разве что кошка. Хромос понимал это, но не мог отделаться от навязчивых мыслей. Поддавшись уговорам внутреннего голоса, он подхватил один из стульев и, зайдя в спальню, закрыл дверь и подпёр под ручку двери спинку стула, уперев его ножки в пол.

Спальня была такой же простой, как и гостиная. Двумя вещами, выделявшими эту спальню среди прочих, были стойка для доспехов, стоявшая в углу, и меч в ножнах, подвешенный на толстый гвоздь над изголовьем кровати. Хромос подошёл к высокому платяному шкафу и осторожно приоткрыл дверцу, но обнаружил лишь свою повседневную одежду, да пару тёплых одеял, свёрнутых в тугие рулоны. Закрыв дверцу, капитан почувствовал себя довольно глупо. Он поддался паранойе, которая зародилась в гостинице, и начал вести себя как ребёнок, наслушавшийся страшный историй перед сном. Капитан криво улыбнулся, посмеявшись над самим собой, и начал снимать с себя доспехи и аккуратно складывать их на стойку.

Раздевшись до плотно прилегавших к ногам льняных подштанников длинной до колена, Хромос приготовился мыслями ко сну и сел на край постели. Как и всегда, вложенный в ножны меч был поставлен рядом, с опорой гардой на прикроватную тумбу. Такую привычку – в любой ситуации держать оружие под рукой, ему внушили ещё в юношеские годы, а потому отказаться от неё было весьма затруднительно, да особо и незачем. Что же до того меча, что висел на стене? Это был старый полуторный меч его отца, которым капитан никогда не пользовался, но бережно хранил и регулярно ухаживал за ним, чтобы железо не съела подлая ржавчина. Длина клинка, выплавленного из сплава стали с небольшой примесью мифрила, была тридцать семь с половиной дюймов, а само оно имело шестигранное сечение и почти параллельные кромки, резко переходившие в остриё. Этот меч был выкован в гномьих кузнях глубоко под горами, и его гарда была украшена вязью угловатых узоров. Длинную рукоять обтягивали переплетённые полоски тёмно-красной кожи, а на круглом навершии были нанесены два герба. Первый – герб гномьего клана, чей мастер выковал этот меч, а второй – герб рода Нейдуэн, по чьему заказу он и был изготовлен. Клинок был достаточно лёгок, чтобы запросто удерживать его в одной руке и без особых усилий наносить стремительные и частые удары.

Хрустнув шеей, капитан улёгся на спину, накрыл ноги тонким шерстяным одеялом без набивки и впервые за день полностью расслабился. Усталые глаза сами слиплись, и капитан тут же заснул.

Глава II. Златое Сердце

Не воины рождают власть,

Не голос разума благого,

Их покрывает денег масть,

Владыкой делая скупого.

«Фарсу́д аль Шахи́р, поэт-философ»

Огромные шестерни, впившись друг в друга угловатыми чугунными зубами, тихо постанывали, в то время как длинная стрелка часов медленно и незаметно, но неумолимо подкрадывалась к сверкающей позолотой цифре. Грозовые тучи, что прошлой ночью застилали небесную сферу, умчались далеко за линию горизонта, и теперь на чистой небесной лазури точно настоящие облака лениво парили несметные полчища упитанных чаек, широко раскинувших свои могучие крылья в ожидании свежей порции утренних объедков, то и дело оглашая город пронзительными криками, как бы подгоняя трудившихся у котлов хозяек. Ещё выше над ними по небосклону медленно поднимался солнечный диск, окружённый ореолом ослепительного великолепия, бескорыстно даруя миру свою неиссякаемую любовь. Его путь начинался на западе, где он день изо дня с самого начала времён вырвался из пенных вод океана и с непоколебимой уверенностью двигался на восток, проливая теплый свет на черепичные крыши домов и заглядывая в щели оконных створок, игриво щекоча лица спящих людей.

Лордэн стремительно оживал, приветствуя новый день, полный дел, забот и выгодных сделок. Владельцы лавок и магазинчиков не теряли ни единой минуты и внимательно проверяли каждую безделушку, которую собирались продать, даже если та уже давно пришла в полную негодность. На улицах вновь появлялись красочные вывески, расшитые флаги и расписанные доски, зазывавшие покупателей посетить того или иного торговца. Параллельно с этим по всему городу из остывших за ночь труб показывались первые клубы белого дыма. Он вился над крышами пекарен, где разбухали и покрывались хрустящей корочкой хлебные батоны и лепёхи, окутывал воздух возле многочисленных мастерских и кузен, но самый едкий и густой дым валил из жерл гномьих литейных, стоявших скопом в отдельной части города. В их недрах царили столь сильный жар и нестерпимая духота, что ни один человек или эльф не мог долго находится рядом, чтобы не почувствовать страшное недомогание. Измазанные в угольной пыли руки размахивали столь же чёрными лопатами, огромные меха раздувались и сжимались, поднимая вихри искр, чтобы вновь раскалить до предела никогда не остывавшие желудки плавильных печей и выпустить из их ртов раскалённые потоки жидкого металла.

Но все эти приготовления не шли ни в никакое сравнение с тем, что творилось в гигантском порту. Лес из сотни толстых и высоких мачт медленно колыхался на ласковых волнах, а среди его бесчисленных ветвей карабкались ловкие матросы, проверяя сохранность и готовность такелажа перед отправкой в новое плаванье к самому краю света. Боровшиеся с тяжким похмельем боцманы гневливо покрикивали на подчинённых и всячески их подгоняли, не давая и секунды отдыха, в то время как штурманы, наморщив лбы и на время отставив бутылки с вином и ромом куда подальше, прокладывали на картах пути через опасные моря и капризные океаны. Едва все приготовления будут завершены, то они отвяжут канаты от кнехтов и, расправив паруса, уплывут на поиски счастья и богатств, а на их месте тут же пришвартуется новый корабль с набитыми всяческими заморскими редкостями трюмами.

И как во всякое прочее безмятежное и славное утро на небольшую площадь перед городской ратушей шли женщины и дети, держа в руках вёдра и кувшины. Они подходили к широкому круглому фонтану и зачерпывали из него чистую прохладную воду, но мало кто спешил сразу возвращаться домой. Домохозяйки собирались в небольшие компашки и начинали перемывать косточки подружкам, которые занимались точно тем же, но по другую сторону мраморного бассейна, а встретившие друзей ребятишки сваливали вёдра в кучу и, позабыв про возложенные на них обязанности и совершенно не думая о грядущем наказании, от всей души придавались беззаботному веселью. Над собравшимися людьми возвышались четыре фигуры полуобнажённых девушек. Они стояли на гладких белых бортиках и держали в каменных руках кувшины, из которых текли бесконечные струи и звонко разбивались о зеркальную гладь.

В миг, когда, часовая стрелка направила грозное острие на семёрку, башню проняла дрожь, механизм зарычал, словно разъярённый лев, и тяжёлый молот ударил по колокольной юбке. Яркий и мелодичный звон прокатился по улочкам, дворам, оттолкнулся от стены серых скал и гулким, затихающим эхом понёсся назад. Хромос открыл глаза и мученически посмотрел на потолок. Из-за военного воспитания, полученного в детстве, и долгих лет, проведённых на службе, у него появилась привычка, не позволявшая ему спать после семи часов. Каким бы он ни был усталым или сонным, был ли это праздник или выходной, он всегда просыпался ровно в семь часов, если его никто не разбудил раньше, и не мог снова заснуть, как бы того не желал.

Капитан оторвал голову от подушки, сбросил с себя тонкое одеяло из колючей шерсти, и сел на край кровати, поставив босые ноги на деревянный пол. Когда он протирал ладонями слегка отёкшее лицо, в его голове поочерёдно всплывали ясные, но расчленённые на части образы прошлой ночи. Бардак, перья, следы сажи, кровь, – эти воспоминания не вызвали в нем каких-то особых чувств, но, когда перед его взором явились опустошённые глазницы и оголённые ребра, всё его нутро вздрогнуло и сжалось в путаный комок. На мгновение он вновь ощутил на коже этот липкий взгляд неморгающих глаз, непостижимым образом пронзивших пространство и время. Хромосу и прежде доводилось видеть десятки мёртвых и порой сильно обезображенных тел, но до того дня ни одно их них не вызывало у него подобных наваждений и чувств.

Похлопав себя по худым, слегка впалым щекам так сильно, что на них выступил яркий румянец, капитан встал с кровати и размашисто потянулся, разминая суставы спины и рук. Для разгона застоявшейся крови капитан с десяток раз присел, нарочито громко выдыхая воздух, упал отжаться на пол, затем подставил ноги ближе к рукам, оттолкнулся и встал головой вниз. Стоял он ровно и красиво, правда совсем недолго, практики не хватало. Завершив зарядку, Хромос с покрасневшим и освежившимся от прилившей крови лицом и барабанным боем сердца в ушах подошёл к шкафу и достал тёмно-жёлтую куртку из плотной ткани, светлую льняную рубаху с завязками у воротника и длинные штаны, сшитые из тонкой коричневой кожи. Как и всякий военный, оделся он быстро, без лишней возни и натянул высокие поношенные сапоги, стоявшие возле угла кровати. Теперь ему оставалось только схватить кошель, в котором лежали две дюжины серебряников да пригоршня медяков, и помчаться на поиски завтрака.

Стул, всю ночь доблестно подпиравший дверь спальни, с вернувшимся чувством стыда был возвращен на законное место у стола, а дубовый засов на входной двери был снят с петель и поставлен в угол. Капитан вышел на лестничную площадку и ощутил тепло на лице и в волосах солнечных лучей и прохладу солёного морского бриза. Вдоволь насладившись блаженным утром, Хромос закрыл дверь на замок и, повесив ключи на пояс рядом с кошельком, бодро сбежал вниз по лестнице. Он никогда не ел у себя дома и не занимался стрепнёй, потому как ничего кроме жаркого на вертеле походного костра он готовить и не умел. Чаще всего ему приходилось обедать в Крепости, где кормили весьма вкусно и сытно, особенно старших офицеров, а в остальное время он питался в обильно разбросанных по всему городу кабаках и тавернах. Вот и сейчас он направлялся в один такой небольшой кабачок вблизи от дома.

На городских улочках было полно людей, торопившихся по неотложным делам, и Хромос, подхватывая общий ритм, начинал шагать шире и быстрее. Без уставной брони и грозного меча у бедра он обращался самым обычным и заурядным горожанином, которого нельзя было отличить от всех прочих молодых мужчин, не имевших такого же высокого и козырного положения. Разве что взгляд был пронзительнее, осанка прямее, да рука тяжелее. Он шёл, проговаривая про себя распорядок дня и прикидывая самые короткие маршруты, когда мимо него пролетела шумная ватага ребятишек лет шести-восьми. Они наслаждались последними неделями лета, играя, купаясь в фонтанах и тайком срывая плоды в соседских садах. Беззаботность и радость детей ненароком пробудили в капитане воспоминания о давно минувших днях, когда Хромос сам был маленьким и мог вот так же предаваться радости и веселию. В свою очередь это напомнило ему об одном другом, уже не столь радостном, а скорее даже тяжёлом и при этом крайне важном деле, которое он всё откладывал, изыскивая всяческие оправдания, но с которым более нельзя было тянуть. Горько улыбнувшись вслед детям, капитан продолжил свой путь.

Над дверью широкого одноэтажного здания с серой покатой крышей и стенами из тёмно-бордовых камней висела вывеска «Толстый Гусь» в форме упитанной домашней птицы с длинной, изогнутой шеей. Хромос вошёл в открытую настежь и подпёртую клином дверь и оказался в чисто убранной столовой, обставленной не по-городскому, а по-сельски. Выбеленные стены покрывали несколько грубоватые, но очень душевные рисунки, изображавшие полевые цветы и порхавших около них пёстрых и узорчатых бабочек. За длинными столами сидели посетители и торопливо поглощали заказанные блюда. По утрам здесь было не слишком людно, но помещение было заполнено звуками довольного чавканья и протяжного прихлёбывания.

В дальнем углу, рядом со входом на кухню, стояла дородная черноволосая женщина с пышным бюстом и пухлыми ручками. Она была одета в свободное зелёное платье, доходившее до самого пола, и такого же цвета чепчик с жёлтой окантовкой. При рождении она получила имя – Малье́ра Куара́на, но все её друзья, как и завсегдатае «Толстого Гуся» звали её Большой Ма́ли или просто «Мама», за её необъятное доброе сердце. Она всегда была любезна и внимательна к посетителям, могла выслушать их проблемы, приобнять, пригреть на груди и дать хороший совет, но злоупотреблять её добротой было бы большой ошибкой. У неё были сильные, закалённые ежедневным трудом руки, и с помощью кухонной скалки или чугунной сковороды она могла парой взмахов усмирить любого хама и дебошира. Потому то в «Толстом Гусе» всегда царила спокойная и дружелюбная атмосфера, и никто не решался устраивать драки, страшась отведать праведного гнева хозяйки.

Хромос подошёл к ней, высказал свои гастрономические пожелания и ссыпал ей в руку семнадцать медных монет. Мали широко улыбнулась и отправилась распорядиться на кухню, в то время как страж спокойно присел на скамью у дальнего стола. В ожидании завтрака Хромос постукивал пальцами и о стол и временами поглядывал на забавного старикашку, сидевшего на противоположном краю стола. Одет он был неряшливо, бесформенная кожаная шапка с парой дырок на лбу была сдвинута набок, а ворот рубахи широко был распахнут, тем самым оголив пышную седую гриву волос на тощей груди, до боли походившей на стиральную доску. Хотя на дворе и было ранее утро, но мужичок самозабвенно лакал пиво, стекавшее по жидкой бородёнке, и звучно кряхтел, ставя кружку обратно на стол.

Долго ждать завтрака не пришлось. Одетая в простенькое коричневое платьице и белый фартук, из дверей кухни вышла юная, слегка пухлая девушка с подносом в руках и подошла к Хромосу. Выставляя перед ним тарелки с едой, она изредка поглядывала на капитана и, поняв, что он следил за её движениями, тут же переводила взгляд обратно на посуду, застенчиво рдея. Когда все блюда оказались на столе, Хромос учтиво улыбнулся и в благодарность протянул большую медную монету за её услуги. В очередной раз смутившаяся девушка приняла увесистый металлический круг, кротко поклонилась и быстро скрылась на кухне.

За семнадцать медяков капитан получил миску ячменной каши с тыквой и каплей липового мёда, яичницу из пары куриных яиц и большую кружку травяного чая, от поверхности которого ещё поднимался полупрозрачный пар. Еда была приготовлена просто, без затей, но вкусно, а чай был горяч и душист. Хромос съел всё быстро, оставив тарелки совершенно пустыми, и осушил кружку несколькими большими глотками. Это была ещё одна привычка, появившаяся у него за годы службы, которую, впрочем, ему иногда удавалось перебороть.

Окончив трапезу, капитан встал из-за стола и поспешил к себе домой. Перед тем как вновь надеть броню и отправиться в гномий банк, он достал из шкафа полупустую чернильницу, потрёпанное гусиное перо с отломившимся кончиком, небольшую печать с символом городской стражи и, сев за стол, стал довольно быстро выводить не слишком аккуратные буквы на желтоватом пергаменте, иногда останавливаясь, чтобы лучше сформулировать разрозненные и беспокойные мысли. Он писал письмо, которому предстояло преодолеть долгое путешествие за океан, в другое королевство, где в одной из провинций проживали его мать с сестрой.

Мать Хромоса звали Але́йса, а сестру Де́адора, но с самого детства он называл её ласково Де́а. Она была младше брата на три года, но в отличие от него уже успела не только вступить в брак, но даже обзавестись детьми, и уже с головой погрузилась в житейские заботы. Молодая семья жила на большом фамильном винограднике, которым заправляла Алейса, некогда получившая его в качестве щедрого приданного от своих родителей. Она была большим и прославленным мастером виноделия, известным далеко за пределами своей провинции и искренне любившим своё ремесло. Деадора пошла по стопам матери, посвятив жизнь изучению искусства изготовления вин, ну а Хромос был полной копией своего рыцаря-отца, с самых ранних лет выделяясь силой и выносливостью, и вместе с тем впитав воинские традиции и устои славного рода Нейдуэн.

Дописав письмо, Хромос дважды перечитал его, ощущая некоторое неудовольствие как в отношении отдельных слов, так и текста в общем, размышляя над тем не стоило ли его сжечь и полностью переписать, но после всё же сложил его втрое и оставил лежать на столе и ждать, пока он сам готовился к выходу на службу. Он вновь облачился в доспех, проверил надёжность всех ремешков и застёжек, и повесил на пояс обычный стальной меч, оставив оружие отца висеть на стене. Он никогда не брал его с собой на службу, не желая пачкать добрую память об отце в грязной крови преступников. Впрочем, иногда он всё же снимал его со стены и использовал на тренировках, вспоминая отцовские уроки фехтования.