Тени Лордэна

– Приятно знать, что на нашей стороне будут столь сильные бойцы, но это также означает, что мы находимся в действительно шатком и даже опасном положении. Надеюсь, гномы прилично заплатят ордену за наши труды.

– Должны будут. Речь шла о двух тысячах унций золота и трёх десятиунцовых слитках чистого мифрила. Возможно, если всё пройдёт гладко и без особых потерь, то заплатят и больше, но я бы на это особо не рассчитывал.

– Ну, если гномы готовы платить мифрилом за одно наше присутствие, то за успешное спасение своих драгоценных рудников из хищных лап, они нам точно не пожалеют прибавки к награде, – Гэлсар замолчал и обратил взор на сад и бескрайние поля винограда. – Знаете… а я всё же надеялся, что на этот раз смогу дольше побыть дома с семьёй. И вы только посмотрите на этот вид, разве он не прекрасен?

– Да, прекрасен, – с улыбкой ответила ему Наресса и сделала маленький, осторожный глоток из чаши. – Спокойный и чудесный край.

– Вот и я о чём. Разве мы сражаемся за золото? Разве оно стоит пролитой крови и отданных жизней? Вот ради чего мы обнажаем клинки! Ради того, чтобы был мир, чтобы дети могли расти в спокойствии и изобилии, чтобы мы могли вот так посидеть и насладится солнцем, ветром и вином.

– Это верно, – прочвакал Хейндир, вытряхивая последние капли из кувшина. – Выпивка тут отменная!

– Ты что уже всё выпил!? – как возмущённо удивилась Наресса.

– Ага, и я требую ещё! – сказал Хейндир и в знак слугам потряс пустым кувшином над головой.

– Опять он напивается! Слушай, Гэл, помоги, я с этим варваром уже сама не справляюсь. У меня все послушницы на него жалуются, говорят, что он им проходу не даёт.

– Неужели прямо-таки все жалуются? Я тебе точно могу сказать. Что некоторые из них от всех моих дикарских замашек прямо-таки млеют, пускай что ни себе, ни уж тем более какому-то там отцу настоятелю не признаются. Я ведь прав. Гэл?

В ответ Гэлсар только улыбнулся.

– Может они и строят из себя невинных овечек, проникшихся всей этой вашей духовностью и отринувших мирское, но ты бы знала, какие бесы в них обитают. Ух! Ни один экзорцист не управится. Впрочем, тебе ли их осуждать, дорогая ты наша, Нара.

– Мне? Ты вообще о чём!?

– Я про те песни, которые ты поёшь своим послушницам, когда хлебнёшь лишнего. Мне одна из них всё про тебя рассказала, и поверьте мне, мужики, такой пошлятины я никогда прежде не слышал, даже на ярловских застольях. Да ещё говорят, что так радостно и забористо поёт, к примеру…

– Неправда! – воскликнула покрасневшая от стыда Наресса, пытаясь перекричать бестактного северянина. – Это всё ложь и клевета, не пою я ничего такого!

– Как же там было… – продолжал Хейндир. – Когда монах задрал полы и яйцами затряс… Княгиня ловкою рукой ему…

– Да замолчи ты, – не выдержав позора, женщина начала пинать обидчика под столом.

– Хорошо, хорошо, не буду, – сдался Хейндир, и все дружно рассмеялись.

– Нам определённо стоит почаще вот так встречаться, вне стен ордена и не на поле битвы. Предлагаю, как закончим на Джартасе, то все вернёмся сюда и немного повеселимся. У нас тут каждый месяц кто-нибудь из графов или герцогов устраивает рыцарский турнир. Большинство участников, конечно же, только и делает, что распивает вино в шатрах да девок лапает, но всегда найдётся компания добрых воинов, с которыми можно померится силами.

– Ха, вот это будет славно! – воскликнул Хейндир и хлопнул рукой по подлокотнику.

– Вам лишь бы пить да драться, – с лёгкой иронией в голосе сказала Наресса.

– Но ты же пойдёшь с нами?

– Пойду, должен же будет кто-то лечить ваши синяки и ссадины, – Наресса улыбнулась и сделала ещё один тонкий глоток.

– Вот и договорились. Что же, не будем заставлять весь орден ждать. По коням, друзья мои, по коням!

Мгновение спустя Гэлсар уже стоял в начале аллеи роз, облаченный в сверкающий доспех и белоснежный плащ, и подвязывал вещевой мешок к седлу взнузданного мерина. Все приготовления к отъезду были завершены, и в сердце он ощущал тяжесть, что предшествует долгой разлуке с самыми близкими и дорогими людьми. Завязав последний узел, он повернулся к дому и посмотрел на всех, кто пришёл проводить его. Кроме жены и детей, здесь были и слуги, и работники виноградника, все они, наперебой желали ему доброй дороги, удачи в битве и скорейшего возвращения к домашнему очагу.

– Что же, вот и пришла пора нам вновь проститься.

– Так иди на встречу победе муж мой и защитник, я буду молиться и ждать тебя, – твёрдым и полным уверенности голосом Аллейса произнесла традиционное прощание с уезжающим на войну мужем и церемониально протянула Гэлсару его меч.

Рыцарь нежно провёл пальцами по щеке любимой.

– Обещаю, что непременно вернусь к тебе с триумфом, и мы разопьём пару бутылок твоего чудесного вина, – Гэлсар взял из её рук меч и обратился к стоявшему рядом Хромосу. – Пока я не вернусь, ты – главный мужчина в доме. Береги мать и сестру, смотри за поместьем и продолжай упражняться, чтобы стать сильнее. Кто знает, может быть, когда я вернусь, ты наконец-то сможешь меня одолеть.

– Хорошо, отец, я буду стараться, – Хромос выпрямился и клятвенно прижал кулак к груди.

– Знаю, что будешь, – полный гордости Гэлсар улыбнулся и посмотрел на Дею, которая вот-вот была готова заплакать, но из последних сил сдерживала слёзы. – Ну что ты так, моя малютка. Не надо так грустить, я обязательно к вам вернусь.

– Сделай это поскорее, – тихо выдавила из себя Деадора и обхватила закованную в латы ногу.

– Обязательно, – ответил ей Гэлсар и ласково погладил маленькую голову.

Гэлсар надел шлем и взобрался на коня. Животное громко фыркнуло, почувствовав на спине всадника, и притопнуло копытом.

– Вперёд за славой и приключениями! – бодро выкрикнул Хейндир и повёл коня вперёд по аллее. Вслед за ним двинулись Наресса и Дэдэкир, и последним поехал Гэлсар, ещё раз помахав всем домочадцам рукой.

Когда всадники отъехали от дома провожавшие их люди стали неспешно расходиться. Слуги пошли заниматься уборкой и приготовлением пищи, а у работников виноградника было ещё много важных и неотложных дел, которые нужно было обязательно завершить до захода солнца. Аллейса взяла за руку Деадору и повела её заниматься чтением, которое она так сильно не любила и от которого каждый раз пыталась убежать, чтобы поиграть с другими детьми. Хромос остался единственным, кто продолжал смотреть в спины удалявшимся всадникам. Ему хотелось поехать вместе с отцом и увидеть своими глазами все те удивительные вещи, о которых он рассказывал. Всей душой он желал сражаться рядом с ним и отпраздновать вместе победу за одним столом, но он был слишком юн для таких походов. Всё что ему оставалось, так это взрослеть, работать над собой и терпеливо ждать того заветного дня, когда он тоже сможет стать рыцарем ордена.

Мальчик тяжело вздохнул и пошёл обратно в дом, но стоило ему сделать всего пару шагов, как он почувствовал ледяное прикосновение на коже. Холодный ветер обдул его с ног до головы и помчался вдоль аллеи, срывая с роз алые лепестки. По спине мальчика пробежали колючие мурашки, а сердце забилось чаще. Он обернулся и вновь посмотрел на скакавших рыцарей. Что-то было не так. Вместо четырёх их было пятеро. Позади облачённых в доспехи воинов ехал ещё один всадник, одетый в какие-то тёмные, безобразные и ветхие лохмотья. Его лошадь была тощей и больной, на её плешивых боках выступали дуги рёбер. Десятки жирных, чёрных мух ползали по её седому ворсу, издавая назойливое жужжание и откладывая яйца в её многочисленные, гноящиеся язвы.

Почувствовав на себе пристальный взгляд мальчика, всадник натянул поводья, и кобыла остановилась. Повисла гнетущая тишина, в которой были слышны лишь биение встревоженного сердца и противные голоса копошащихся насекомых. Хромос всматривался в горбатый силуэт наездника, пытался понять, кто же прятался под изорванным капюшоном, но чем дольше он на него смотрел, тем более страх окутывал его юную душу.

Всадник зашевелился. Не спеша он повернул голову и одарил мальчика полным презрения и насмешки взглядом. Хромос оцепенел, и сердце его разорвалось на части. Из-под складок ткани на него смотрел череп, что пытал его в оружейне. Своими холодными и бездонными глазами на него смотрела сама Смерть, явившаяся в её истинном обличии. Мальчик увидел на её кривых зубах мерзкую улыбку и черную, вязкую, похожую на дёготь слюну, что просачивалась между корней и густыми каплями стекала по подбородку. Наконец-то настал тот день, когда она вкусит то блюдо, что столько раз бывало в её руках, дразня её не знающий меры аппетит, но она отказывалась от него, чтобы оно сумело вызреть и раскрыть ей всю вкусовую палитру отчаяния.

Костлявые руки коротко дернули поводья, и бледный конь, прихрамывая, пошёл вслед за ничего не подозревающими рыцарями. Смерть отвернулась от паренька и застучала, заскрипела клыками в предвкушении славного пиршества. Побледневший мальчик сорвался с места и сломя голову побежал за всадниками. Он должен был предупредить их о той страшной угрозе, что тихо и незаметно приближалась к ним.

– Папа! Хейнд! Стойте! Нара! Стойте! Стойте! – кричал он на бегу, но, вместо того чтобы остановиться, всадники лишь пришпорили лошадей, перейдя на рысцу.

Чем быстрее бежал Хромос, тем стремительнее неслись всадники, и само окружающее пространство начало вытягиваться, отдаляя их всё сильнее и сильнее. Надежда предотвратить катастрофу стремительно таяла, но мальчик продолжал мчаться за удаляющимися лошадьми, судорожно хватая ртом холодеющий воздух. И вот, когда рыцари превратились в маленькие точки на горизонте, под ногу Хромосу попался камень, и он рухнул на землю, больно проехавшись лицом и телом по пыльному, колючему гравию. Вытянувшийся в бесконечную струну мир затрещал по незримым швам и с оглушительным грохотом разорвался, оставив после себя только непроглядную тьму.

Пустой воздух сотрясался от шума далёкой битвы. В нём слышались отчаянные крики людей, ржание испуганных коней, рычание адских чудовищ и скрежет разрываемых в клочья доспехов да ломавшихся щитов и копий. Хромос лежал и горько рыдал. Крупные слёзы улетали вниз и исчезали во всеобъемлющей тьме. Среди многочисленных воплей он услышал Хейндира, который взревел словно раненный зверь, и голос его был полон бессильной ярости и боли. После этого битва стихла, и по пустоте разнесся злорадствующий хохот Смерти, удовлетворившей свои самые жестокие капризы и воплотившей извращённые желания.

Дрожащими руками Хромос уперся о невидимую поверхность и приподнял голову. В нескольких шагах перед собой он увидел меч отца, чьи лезвия и рукоять были густо покрыты спёкшейся кровью. Это была кровь его отца и Хейндира, принявшего клинок из руки обречённого товарища и названного брата. Прилагая титанические усилия к каждому движению, мальчик подполз к мечу и ухватился за рукоять.

– Ааа! – острая боль молнией пронзила его виски. В одночасье он вспомнил всю забытую жизнь, и из испуганного мальчика он превратился в закованного в броню капитана городской стражи.

Переведя дыхание, он воткнул острие меча в пустоту и, опираясь на него, словно немощный старец на верную трость, поднялся на ноги. Куда бы Хромос не бросил настороженный взгляд, он не видел ничего кроме довлеющей чёрной бесконечности. Здесь не было ни света, ни звука, и даже воздух каким-то образом прекратил своё существование, хотя он всё ещё мог дышать. И вот посреди бесплотного мрака в дали Хромос увидел золотую песчинку, тусклую звёздочку на ночном небе.

С каждым шагом таинственная точка стремительно росла, вытягиваясь и преображалась, пока не превратилась в мужчину, одетого в золотистый кафтан. Неподвижный как статуя он стоял спиной к Хромосу и вслушивался в потусторонний шёпот, который мог слышать только он один.

– Ей, вы! – окликнул его капитан.

Пробудившись от забвения, мужчина вздрогнул и неуклюже повернулся лицом к стражу. Глаза его были выдавлены, и густые кровавые слёзы стекали по его скулам и щекам, исчезая в его пышной бороде. Под распахнутым кафтаном зияла широкая кровоточащая рана, и Хромос мог видеть, как при дыхании двигались его мышцы и рёбра. Перед ним стоял воскресший из мёртвых таинственный купец – Айдрим Вольфуд.

– По-помогите… – дрожащими губами, прошептал убитый и, протянув руки вперёд, поковылял в сторону чужака. – Прошу, помогите мне…

Хромос почувствовал, как холодный пот выступил вдоль позвоночника, а руки намертво вцепились в рукоять. Чем живой мог помочь мертвецу? Как возможно разгадать загадку перед лицом страха? Капитан не понимал происходящего и только пятился назад, чтобы не дать протянутым рукам найти себя.

– Спасите… кто-нибудь – за спиной послышался ещё одни голос, слабый и женский – спасите… кто-нибудь…

Хромос обернулся и увидел высокую эльфийку, еле державшуюся на тонких и длинных ногах. Её платье было разодрано в клочья, а вытекавшая из раны бесконечной рекой кровь окрашивала белую ткань в жуткий багровый цвет. Ослеплённая, как и Айдрим, она наощупь искала долгожданного спасителя, чтобы уцепиться и прижаться к нему, но тот не желал попасться в их отчаянные объятья.

– А-а-агх! – вскрикнул Айдрим. Его тело бешено затрепыхалось, а крик обратился в сиплый хрип. Затем он обмяк и повалился вперёд. Чёрная бездна раскрыла беззубую пасть и поглотила безвольную тушку. На месте купца Хромос увидел человекоподобный сгусток дыма с парой горящих красным огнём глаз. В правой руке призрак держал короткий черный стилет, чьи блестящие гладкие грани покрывала свежая кровь. Сделав шаг назад, фигура издала протяжный свист и растворилась в воздухе.

Тьма сжимала Хромоса со всех сторон. Он чувствовал на себе взгляды тысячи глаз, и мимолётные прикосновения чьих-то незримых рук. Его враг был везде и нигде одновременно, он был не человеком, а живой тенью, обитающей во мраке. Капитан напрягал все органы чувств, чтобы уловить момент его близившегося нападения, но единственное, что он слышал и видел, была рыдающая Элатиэль. Она упала на колени и горько стонала, закрыв лицо руками. Красные слёзы просачивались сквозь её пальцы и стекали низ по рукам, рисуя на бледной коже изогнутые линии.

– Она следующая, – промелькнуло в голове у Хромоса, и, забыв про все предосторожности, он сломя голову побежал к эльфийке.

До девушки оставалось всего несколько шагов. Заметив топот его шагов, она оторвала прилипшие к лицу руки и в отчаянной мольбе протянула их к нему навстречу. Где-то вдалеке послышался щелчок. С оглушительным свистом, походившим на рев ветра среди прибрежных скал, пустоту пронзил арбалетный болт и с треском вонзился в девичью голову. Удар обладал чудовищной силой, и эльфийка, словно невесомая кукла, кубарем покатилась по чёрной глади, бешено размахивая ломающимися конечностями.

В очередной раз Хромос остался один среди небытия. Он кружился на месте с поднятым мечом, чувствуя, как невидимый убийца шаг за шагом подходил всё ближе и ближе, внимательно примеряясь к новой жертве. Душу капитана охватил животный страх перед сверхъестественной, непостижимой угрозой, низводивший разум до первобытного состояния. Лишившись последних крупиц воли, капитан стал бешено размахивать мечом, в тщетной попытке ранить незримого и неуловимого врага. Зря боролся глупец, ведь Оно уже явило себя.

Хромос ударился спиной о преграду и почувствовал холодную полоску стали, прижавшуюся к горлу. Пальцы разжались сами собой, и отцовский меч, вращаясь, провалился в бездну. Чувствуя боль от скользившей по острому металлу кожи, Капитан медленно повернул голову и заглянул в пламенные очи. В них не было ничего кроме безграничной злобы и жажды разрушения.

– Ты… – успел прошептать капитан, когда одним резким движением острое лезвие вспороло ему глотку до самых позвонков. Хромос рухнул на колени и стал судорожно закрывать руками открывшуюся рану, из которой обильным, нескончаемым потоком вытекала кровь и багровым водопадом скатывалась по броне. Вязкая жидкость не проваливалась в пустоту, а растекалась по невидимой поверхности, образуя большую круглую лужу, в центре которой корчился в судорогах капитан. Липкая гладь задрожала, затряслась, и из неведомых глубин поднялись пять кривых столбов, обмотанных ржавыми корабельными цепями. То были огромные костяные пальцы, испещренные демоническими рунами. Со скрежетом и скрипом они сжались в кулак, заточив Хромоса в костяную темницу. Он почувствовал, как лопались его органы, как все кости его тела трескались и крошились под чудовищным давлением, но не успел он вскрикнуть, как длань рока погрузились в пучину.

Под небольшой лужей скрывался бескрайний океан алых вод. Хромос видел, как мимо него проплывали громадные полусгнившие рыбы, чьё дряблое мясо лоскутами отваливалось от скелета. С поразительной скоростью они носились среди тонущих обломков кораблей и заглатывали несчастных матросов в широкие, мерзкие пасти. Костяная рука всё продолжала погружаться в тёмные глубины, и Хромос увидел на дне разрушенный город, охваченный чёрным пламенем. Дома лежали в руинах, дороги обратились в кровавые реки и хор бившихся в агонии грешников и праведников звучал в бурлившей воде. Капитан закричал от ужаса, и алая жижа в один миг заполнила лёгкие, обжигая нутро словно расплавленный металл.

– Хххха, – сдавленно вдохнул Хромос и открыл глаза. Он лежал на кровати, насквозь промокшей от пота. Его сердце грузно стучало в груди, отдавая гулким эхом в ушах. – Сука… надо было выпить ещё пива, чтобы такая чушь не снилась…

Хромос ещё раз перемотал в голове сон, медленно таявший и ускользавший из памяти. Обычно он спал без сновидений, просто закрывал глаза в темноте и открывал при свете, и был этому искренне рад. В остальных случаях в ночи он видел абсурдную мешанину из своего прошлого и дурных видений, не имевших особого смысла. Единственной отрадой была возможность вновь пережить некоторые счастливые моменты детства, даже если за этим следовала кошмарная расплата.

Продолжая лежать на влажных простынях, капитан думал о тех горящих глазах и красном море. Этот сон чувствовался совсем иначе чем другие, он казался особенным, возможно даже вещим, эдакой щелью, через которую просочились вести о безрадостном грядущем. Благо, что сны капитана никогда не сбывались.

Почувствовав жажду, Хромос прервал мрачные размышления и нехотя встал с кровати. Ему было лень надевать сапоги, и он пошёл босиком по остывшему каменному полу замковых коридоров. В Крепости было тихо и безлюдно, большинство стражей безмятежно дрыхли на узких и жёстких койках, и лишь немногие несли ночное дежурство на стенах и у ворот. Ночной скиталец неспешно добрёл до дальней комнаты, где кроме всяких полезных в быту вещей стояла большая бочка, наполненная чистой водой. Рядом с ней стояли несколько чаш, и Хромос, взяв одну, зачерпнул воды. Он пил большими и жадными глотками, так что вода стекала по его подбородку и капала на грудь и пол.

Возвращаясь назад в свои покои, Хромос ненадолго остановился у высокого узкого окна, из которого лился тусклый лунный свет. Перед ним как на ладони лежал спящий великан – Лордэн. Этой ночью небо было чистым, и капитан мог ясно разглядеть очертания домов и улиц, по которым медленно двигались красные звёздочки патрулей. Их было куда больше, чем несколькими днями ранее. Уже после первого убийства Хейндир успел отдать приказ об усилении ночного патрулирования. Теперь каждый отряд состоял из большего числа бойцов, и они останавливали каждого хоть сколько-нибудь подозрительного человека. Впрочем, теперь Хромос понимал, что подобные меры будет совершенно недостаточны для того, чтобы остановить убийцу. Они лишь сделают его работу чуточку сложнее, но может это даже повеселит безумного душегуба.

В то же самое время в другом конце Крепости происходило нечто крайне подозрительное. Шестеро стражей, облачённых в тяжёлые доспехи, лежали на полу и крепко спали, выпустив из рук тяжёлые щиты и острые копья. Их единственной обязанностью было стеречь тяжёлые ворота, запиравшиеся ночью на засов и пару тяжёлых замков, но все они палии жертвами тёмного заклятья, погрузившего их в магическую дрёму.

Громоздкая створка приоткрылась, и через щель протиснулся человек, чьё лицо закрывал мешковатый капюшон. Он был облачён в короткий синий поддоспешник, а его ноги утопали в высоких солдатских башмаках. В левой руке он держал полупустой мешок с собранной добычей. Мужчина достал из кармана связку ключей и поочередно закрыл замки. Всё было возвращено в первоначальное состояние, и воришка осторожно, но быстро ушёл прочь от дверей. Через полчаса стражи очнуться, но они ничего не вспомнят, ни как они заснули, ни как они пробудились. И уж тем более они не вспомнят загадочного ночного гостя.

Глава VI. Совет Чародеев

Магия пронизывает всё сущее. Она есть чистая энергия, породившая всякую прочую материю и души. Лишь она одна, бесстрастная и всесильная, достойна называться истинным Божеством, которому нет дела до наших поклонений.

«Трактат о Естестве Мироздания» еретика Санте́риха

В тесной комнатке на приземистой кровати с дырявым соломенным матрасом одиноко спал тучный мужчина, точно какая скотина в хлеву. С каждым его тяжёлым вдохом и выдохом комнату заполняла тягучая смесь низкого храпа, протяжного свиста и гортанного бульканья. Взглянув на то, как он изредка поглаживал прижатую к телу подушку и мелко двигал пухлыми губами, словно бы шепча кому-то на ушко, можно было догадаться, что снилось ему нечто очень приятное или даже вожделенное. Он был готов проспать так хоть целую вечность, встретив конец всего мироздания в сладкой стране грёз, но его мечты были грубо и бесцеремонно разрушены грузным стуком костяшек о деревянную дверь.

– Господин Фи́лиан, – просипел стучавший, – утро наступило, пробили подъём.

После этих слов храп тут же прекратился, и мужчина приоткрыл левый глаз. Он почувствовал сильное разочарование и злость от того, что его прервали на самом интересном и пикантном моменте сновидения, а потому ничего не ответил на повторный оклик.

– Господин Филиан… – так и не дождавшись ответа, дверь приоткрылась, и в щели показалась щербатая рожа под копной тёмных, нечёсаных кудрявых волос.

– Да что ты заладил… я уже проснулся – наконец-то пробурчал Филиан, оторвав голову от подушки.

– Тогда доброе вам утро, – сказал ему Нишель, и коротко поклонился.

– И тебе, – вяло ответил мужчина, поставив босые ступни на колючий, жёсткий коврик и разминая пунцовое лицо широкими ладонями, – Все остальные уже поднялись?

– Да, я проверил. Все уже на ногах и занимаются туалетом.

– Тогда, как закончат, то пускай разогревают печи и бегут за свежей водой. Котлы ведь все чистые?

– Конечно, со вчерашнего вечера все отдраены до блеска.

– Это хорошо… хорошо. Как соберусь, то приду на кухню, а ты пока что пройдись и проверь, не пропал ли кто из поварят. Они что-то в последнее время совсем уж отбились от рук, паршивцы мелкие.

– Понял, – ответил Нишель и, вновь коротко поклонившись, ушёл прочь, завершив тем самым дежурный разговор, повторявшийся изо дня в день.

Снова оставшись в одиночестве, от которого так и веяло духом тоски, Филиан лениво поднялся с кровати и услышал, как под его собственным весом защёлкали старые, поизносившиеся и закостеневшие суставы и позвонки. Почёсывая сквозь рубаху круглое, волосатое пузо, он вразвалочку подошёл к короткому листу полированного металла, висевшего на стене. В его отражении старший повар увидел кусок отёкшего, раскрасневшегося лица, сухие, растрескавшиеся губы и два сине-серых, свисавших почти до самого кончика носа мешка под маленькими тёмными глазками. Он выглядел как внебрачный ребёнок старого речного сома с домашней свиньёй, откормленной на убой. Зрелище было далеко не самое приятное, но за годы регулярных и усердных попоек, Филиан привык к подобному своему виду и не предавал этому особого значения, в отличие от его жены, которая сбежала от него несколькими годами ранее вместе с каким-то деревенским рыбаком, от чего количество выпиваемых за вечер бутылок только возросло.

Кое-как стянув с себя ночную рубаху, он переоделся в рабочую одежду и каким-то чудом без помощи Нишеля смог завести руки за толстые бока и завязать на спине запачканный льняной фартук. Перед тем как выйти из комнаты, он вновь подошёл к стальному зеркалу и начал с помощью вязкого и липкого жира из деревянной баночки аккуратно закручивать широкие и пышные усы, сильно растрепавшиеся и запутавшиеся во время сна. Он делал это каждое утро, уделяя им особое внимание и заботу, ведь больше всего на свете он любил свои усы, даже больше, чем выпить.

Когда жёсткие волосы под нажимом бережных ласк наконец-то согласились застыть в элегантных изгибах, Филиан покинул спальню-коморку и грузно переваливаясь с ноги на ногу пошёл по коридору в сторону крепостной кухни, откуда громким эхом разлетались крики поваров и грохот соударявшейся посуды. Всего за один час они были должны приготовить достаточно пищи, чтобы прокормить несколько сотен голодных мужиков, а потому работать приходилось быстро и слажено.