Тень с Севера

Кайя выглянула из-под шкуры, сунула руку за пазуху, достала теплый комок и подбросила оляпку прямо в дымоход.

– Лети к отцу!

Серый сайво, похожий на клочок сажи, суматошно забил крыльями и, будто подхваченный теплым воздухом от углей, взмыл в темноту.

Кайя крепко зажмурилась и зашептала, как это делал отец:

– Зоркий, крылатый, высоко летящий, далеко смотрящий – будь моими глазами!

…и ей явилось видение – черная извилистая рана на белых просторах залива.

– В море лопнул лед! – сорвалось с ее губ. – Я вижу отца! Он стоит на берегу… Перед ним – трещина… Он зовет своих сайво…

Кайя ощутила холод в животе. Отец звал духов, но вокруг была лишь пустота. Духи не пришли.

– Вода в трещине волнуется, – дрогнувшим голосом сказала она, глядя глазами сайво. – Там кто-то есть! Он вылезает!

Мерный стук бубна вдалеке вдруг сбился… И настала тишина.

Несколько долгих мгновений жена и дочь шамана сидели, вслушиваясь в страшное молчание.

Затем глаза женщины полыхнули.

– Не высовывайся! – приказала она дочери и вылезла из-под шкуры.

Ощупью пробравшись на мужскую половину, мать пыталась в густом сумраке высмотреть, где лежит гарпун.

– Матушка, не ходи!

– Сиди тихо!

Снова упал полог, и послышался только быстрый скрип шагов по снегу. А потом и он пропал. И снова стало тихо. Лишь одичавшие сайво злобно шипели со священной полки.

Кайя сидела под шкурой, затаившись, словно белек на снегу.

«Предки, где же вы? Вы, приходившие погреться возле дымохода, вы, охранявшие наш дом в зимних сопках? Почему вы спрятались, почему не защищаете отца?!»

Кайя чувствовала: духи-помощники рядом, они просто подойти боятся. Смертельный ужас внушает им тот, кто вылез из трещины в морском льду.

Кто же это? В мире духов он выглядел сгустком хищной тьмы. Вместо души у него – клокочущая чужая ненависть. Не человек и не зверь, не живой и не мертвый, он был воплощением скверны. Кайе жутко было даже глядеть в его сторону… Но ведь там отец!

И шагов матери не слыхать…

«Оляпка, глаза мои, – смотри!»

Колдовская пурга унеслась так же внезапно, как и налетела. Небо сияло мириадами колючих звезд. Над замерзшим морем полыхали зеленые ночные зори.

А там, где начинались укрытые снегом дюны, стояло, опустив плечи, уродливое чудовище. Порожденное силой моря и волей шамана, оно было сшито из множества погибших злой смертью живых существ, убитых нарочно для его создания. Медвежьи лапы доставали длинными когтями до земли. Криво пришитые акульи головы на груди, животе, плечах разевали зубастые пасти. Но самым страшным показалось Кайе то, что у немертвого было человеческое лицо. Тление еще не успело коснуться его, и бывший человек глядел тусклыми немигающими глазами, словно пытаясь разглядеть нечто сквозь туман. Голодные сайво окружали его зимней тучей.

Напротив морского чудища стоял отец. Шаман Охтэ нараспев читал заклинание, пытаясь загнать существо обратно в трещину, откуда оно вылезло. Сила Охтэ была велика – немертвый медленно пятился, глухо рыча и поводя головой, пытаясь рассмотреть врага.

«Почему отец медлит? – думала Кайя, глядя на его сосредоточенное, строгое лицо. – Почему чудище еще здесь?!»

Она не понимала того, что чуял отец, что вселяло в него сомнения и подспудный страх. Нойда умел изгонять нежить, он знал, как совладать с морскими темными сайво. Но это – не уходило.

– Охтэ!!!

Над дюнами раздался крик матери, полный ужаса. Она стояла меж двух дюн, с гарпуном в руке. Видно, только что увидела немертвого – глаза широко распахнуты, рот открыт… Казалось, так она простоит до самой своей гибели…

Охтэ лишь на миг отвлекся, шагнул, стараясь закрыть ее собой… И немертвый, как по волшебству, оказался прямо рядом с ним. Только что топтался на кромке льда – и вот уже нависает прямо над невысоким сихиртя, будто ледяной медведь. Тусклые глаза на миг обрели хищную зоркость. Взмах когтистой лапы – и шаман, обливаясь кровью, упал наземь. Бубен покатился по снегу, треснул под лапой чудища…

Мать, словно очнувшись от морока, с воплем кинулась вперед, замахиваясь гарпуном. Она уже не думала о себе, страх оставил ее – она желала лишь защитить мужа… Бросок! Гарпун с хрустом вонзился в мертвую плоть и застрял в ней.

Немертвый даже не шевельнулся от этого удара. Не пытаясь вытащить гарпун, он вмиг оказался рядом с женщиной. Взметнулась и опустилась медвежья лапа. Женщина отлетела в сторону, да и осталась, скорчившись, лежать на снегу.

Тогда немертвый, снова равнодушный ко всему, наклонился, подхватил оба тела – и мужчины, и женщины – и поволок за собой к трещине, где чернела вода.

Он отнесет их туда, куда отправляются души и тела побежденных шаманов. А потом вернется к матери, чтобы получить еще вкусной горячей крови в награду…

«Матушка! Атче!»

Не помня себя, Кайя выбралась из-под спасительной шкуры. Она больше не боялась. Схватив первое что подвернулось под руку – широкий костяной нож, – девочка откинула полог, выскочила наружу и побежала к дюнам.

Она не успела сделать и десяти шагов, как серое пятно порхнуло ей в лицо. Девочка отскочила, споткнулась и упала в снег. Клочок серого тумана маячил рядом – уже не бойкий и шустрый, а слабый, потерянный…

– Оляпка, – позвала своего духа Кайя, – ты что, ранен? Иди сюда…

Сайво прыгнул ей в руку. Какой он был холодный!

Кайя сжала его в ладонях, поднесла к губам, пытаясь согреть дыханием. Но с первым же вздохом, разом побледнев, бессильно поникла в снег…

* * *

С моря наползли низкие тучи, погасив луну и звезды. Полетел легкий снежок, прозрачной пеленой укрывая берег.

Мешая смотреть.

– Ну, что там? Что?!

Шагах в ста от того места, где круглым холмиком возвышалось жилище Охтэ, из-за валунов высунулись две головы. Показались – и сразу спрятались. Затем один человек выпрямился в полный рост, опираясь на короткое копье.

– Никого, – мрачно сказал он. – Похоже, опоздали мы, как и предрекала акка Морошка. Сами глядите.

Один за другим мужчины поднимались из своего убежища, с опаской рассматривая землянку нойды.

Всякий шаман связан со своим племенем незримыми узами. Он защищает родню от чужих духов и лечит их своей жизненной силой. Поэтому сихиртя тем вечером места себе найти не могли. Даже не приди к ним бабка Морошка, все равно бы почуяли беду.

Но что может случиться с Охтэ, могучим избранником духов?

Однако увещевания Морошки оказали свое действие. И как только прекратилась пурга и ветер разогнал тучи, мужчины начали собираться. Вооружились, словно на охоту, и, превозмогая страх, пошли на выручку своему нойде.

И вот теперь выглядывали из-за скал, полные самых мрачных предчувствий. Почему не тянется в небо дымок над холмиком? Почему молчат собаки, где они? Почему распахнут полог зимней вежи и ветер заметает снег внутрь лаза?

– О Даритель Душ, – тихо взывали мужчины к богу – защитнику сихиртя, – где наш нойда? Где его семья?

Наконец четверо из семи охотников, стискивая в потных руках гарпуны и копья, начали подбираться ближе. Вот пустое жилище, ход внутрь распахнут… Вот следы людей – ведут наружу, в сторону моря. А дальше…

– Следы зверя! – воскликнул Виг, шедший впереди.

Совсем недавно мудрейшие старые женщины племени выбрали его, еще молодого, но самого сильного и удачливого, вождем – для защиты и охоты. Кто же знал, что племя сразу настигнут такие беды?

Пройдя по следам до самых дюн, Виг склонился над покрытым кровавыми пятнами взрытым снегом.

– Тут побывал большой зверь, – сдавленным голосом проговорил юноша. – Ошкуй, ледяной медведь. Он ушел давно, кровь уже замерзла…

Охотники быстро переглянулись.

– Но как такое возможно? – произнес самый опытный. – Владения ледяных медведей далеко к северу, у самого Дышащего моря. Деды не помнят, чтобы ошкуи сюда приходили…

– Может, нойда призвал, да не совладал?

– Смотрите! – Виг указал наземь.

Вскоре и прочие увидели широкий кровавый след, что тянулся куда-то в сторону моря, невидимого за пеленой летящего снега.

– Ошкуй утащил нойду и его жену на лед, – взволнованно зашептались охотники. – Пойдем за ним!

– Нет, – раздался дребезжащий старушечий голос, – не ходите по этим следам!

К мужчинам, опираясь на лыжную палку, подковыляла старая Морошка. Маленькая, тощая – и как только не падала под тяжестью всего, что навешано у нее на поясе? Тяжелая кожаная парка была густо расшита рыбьими костями, кусочками рогов, красными и синими бусинами. Мышиные глазки на сморщенном лице смотрели сурово.

– Там уже некого спасать, – сказала она.

– Почему не велишь догонять медведя, акка? – почтительно спросил вождь.

– Не медведь тут побывал, – проворчала старуха. – Знала же, что неспроста мне снились косатки! И не случайно мои травы рассыпались пылью!

– Что же тут случилось, акка? Кто унес нашего нойду?

Молодого вождя разбирали досада, тревога, страх… Неужели Охтэ погиб? Хуже нет для племени – потерять защитника! Проще сразу пойти да закопаться в снег. Все равно чужие духи не дадут жизни…

– Злые чары, битва шаманов – вот что здесь случилось! – проскрипела старая травница. – Много лет Охтэ Странник шатался по чужим землям и, видно, нажил себе врагов. Могучий враг и напустил на него морское чудовище.

– Какое, акка?

– Немертвый-из-моря – вот кто его убил.

Все побелели, услышав про страшного не-зверя, не-человека, чье настоящее имя никогда не произносили, чтобы не накликать. О том, как шаманы между собой бьются, по берегам Змеева моря все знали. Но одно дело слушать байки у очага, а другое – видеть кровь и следы лап на снегу…

И чудище только что было здесь? Совсем рядом?!

Охотники едва не утратили мужество.

– Бежим! – жалко вскрикнул кто-то.

– Стоять! – рявкнул Виг, сам едва удержав копье в руках. И тут же обернулся к старухе-ведунье: – Акка, чудище-то не вернется?

– Нет, – ответила бабка. – Если сами за ним не увяжетесь… Его за шаманом и его семьей посылали. Немертвого убить невозможно, защититься от него нельзя… Одно спасение – если сильный нойда его своей волей одолеет и себе подчинит. Тогда чудище вернулось бы и напало на своего хозяина… Но, видно, нойде сил не хватило. Кто же нашего Охтэ так ненавидел, что даже семью его не пощадил? Даже девчонку малую…

Акка Морошка вдруг осеклась и застыла, глядя перед собой остановившимся взглядом. А затем широко улыбнулась редкозубым ртом.

– Дочка! – выпалила она. – Вот что мне покоя-то не дает! Ищите, сихиртя! Ищите скорее! Мороз невелик, может, она жива еще!

Когда охотники осознали, что близкая опасность им не угрожает, одуряющий страх отступил. Повинуясь призыву знахарки, они разбрелись по дюнам, высматривая в снегу отпечатки ног, бросая напряженные взгляды в сторону моря, вздрагивая от каждого шороха. С вершины самой большой дюны четко виднелась длинная черная трещина во льду. К ней вел, извиваясь, кровавый след. Однако вокруг было совершенно безлюдно. Падал редкий снег. Заснеженные просторы моря безмятежно раскинулись, понемногу пропадая во мраке.

– Нашли! – послышался в отдалении радостный голос.

– В сугробе лежит… Акка, погляди, жива ли?

– Несите сюда, – велела знахарка.

Вскоре Виг принес к разоренной землянке маленькое неподвижное тело. Лицо Кайи застыло белой маской, руки и ноги бессильно повисли.

– Похоже, замерзла насмерть, – сдавленным голосом сказал вождь, опуская тело девочки на снег. – Эх, мать ее была мне ближняя родня, сестра по бабке…

Старуха подошла, присела рядом с неподвижной девочкой, положила палец ей на шею и усмехнулась.

– Рано оплакивать начал. Она жива.

Руки ведуньи быстро ощупали лицо и голову девочки.

– Жива, здорова, замерзла только, – проворчала она. – Погодите, помню, у Охтэ была редкостная медвежья шкура…

Акка Морошка заглянула в выстывшую, брошенную людьми и духами землянку, принюхалась, поморщилась… Однако все же заползла внутрь – и сразу выбралась, волоча тяжелую шкуру.

– Сильный оберег, – с уважением сказала она, заворачивая в густой мех беспамятную девочку. – Никакие злые чары его не коснутся… – Старуха недоуменно подняла глаза, обнаружив, что охотники разом попятились от нее. – Что такое?

– Тут же все проклято! – выпалил один из них. – Нельзя прикасаться к вещам мертвого нойды!

– И девчонку лучше не трогать, – поддержал другой. – Ее родителей убил немертвый-из-моря! Оставим ее здесь!

– Оставить? – грозно нахмурилась знахарка.

– Да, отдадим сайво-помощникам Охтэ! – послышались голоса. – Пусть ее съедят, зато нас не тронут…

– Шамана плохая смерть забрала! Как бы всю родню за собой не утянул!

Акка Морошка разгневалась.

– Как не совестно вам, сихиртя? – закричала она, прижимая к себе беспомощный сверток. – Что за речи, достойные тупиц? Нойда мог бы всех вас отдать чудовищу вперед себя, а сам сбежать! Но он не стал кормить врага родичами – и погиб. А вы его дочь тут бросить хотите? Да за такое вас не чужие духи, а сама Моховая Матушка со свету сживет!

Мужчины смутились и умолкли.

– Мы все понимаем, акка, – хмуро сказал Виг. – Только кто же осмелится взять в свой дом подобное дитя?

– Ты и возьмешь, – ткнула в него пальцем Морошка. – Сам сказал, ее мать была тебе сестра по бабке.

– А жена что скажет? Ох, что будет, ой-ой!

– Последние капли жизни из девочки вытекают, пока ты тут охаешь, – резко прервала старуха. – Бери ее и мчись домой со всех ног!

– А что делать с жилищем Охтэ? – спросил вождь, с опаской принимая ношу.

– Ничего, – строго ответила знахарка. – Теперь это место принадлежит его духам. Ничего оттуда не уносите, ни к чему не прикасайтесь!

– Слыхали? – вождь обернулся к товарищам. – Уходим, сихиртя…

– И вот еще что… – сказала старая ведунья на обратном пути, когда впереди уже показались знакомые длинные сугробы. – Скажите своим женам, пусть начинают готовиться.

– К чему?

– Уходить отсюда. С этого берега.

Виг, шагавший впереди, даже споткнулся от таких слов.

– Уходить? – озадаченно повторил он.

– Да, – угрюмо сказала акка. – Сихиртя должны переселиться в другое место. Бежать отсюда – как можно быстрее, как можно дальше.

Охотники остановились и разом загомонили, забыв даже о чудище из моря. Переселиться, бежать?! Куда, зачем?! Что такое несет полоумная бабка Морошка?

– Нашего шамана убили в поединке, – принялась объяснять знахарка. – Очень плохой смертью погиб нойда Охтэ! Скоро вновь слетятся сюда его одичавшие сайво. Они заполонят весь берег. Духи будут искать себе пропитание, не найдут его – и примутся за вас. Я долго живу, я такое уже видала. Сперва начнут умирать собаки, потом дети, а потом…

Виг слушал, не веря ушам. Переселиться, бросить родные места? Ягодные угодья, знакомые пастбища, сёмужные реки?

– Но как же, – вырвалось у него. – Родовые сейды? Могилы предков?

– Вы готовы мстить?

– Э-э…

– Если не уплачена цена крови, – продолжала акка, – ее платит весь род. Осиротевшие сайво станут пить вашу жизнь. Начнете кашлять, ослабеете…

Мужчины растерянно переглядывались. Мстить – но кому? Убегать – куда?

– Мы не знаем, кому мстить, – сказал Виг. – Да и знали бы – куда уж нам? Вон, даже сам Охтэ не мог одолеть страшного врага!

– Думаете, почему я говорю вам, что пора бежать? – воздела руки старуха. – Вы не справитесь, и я не смогу… А вдруг она сможет?

Все поглядели на меховой сверток на руках у вождя.

– Кайя – дочь шамана. Она вырастет и станет вашей защитой!

– А если нет? – с тоской спросил Виг.

– Тогда – станет щедрой жертвой, если голодные духи все же доберутся до нас.

– Не доберутся, – решительно произнес молодой вождь. – Я уведу племя прочь. Да не останется следа нашего на этом несчастном, проклятом берегу!

Глава 3

Безымянный нойда

Когда разбегаются в стороны берега длинного залива, небо сразу становится вдвое выше и глубже. Длинным потусторонним вздохом приходит ветер. Поднимается прозрачная студеная волна, летит водяная пыль. И вот уже вокруг не острова, скалы и протоки – а простор моря Нево.

Есть моря и побольше Нево, но мало найдется таких же нравных, лютых, коварных. Воды его дышат холодом даже в самые жаркие дни. Порой налетает буря среди ясного неба, и рвет паруса внезапный порыв, и валит судно волна, пришедшая ниоткуда…

Но разве это остановит смелых людей? Множество племен живут по берегам Нево, из конца в конец пересекая его неспокойные воды. Стоят крепости, быстро обрастающие торговыми посадами: Корела, Альдейга, Торопец… Словене, вожане, карелы, лесные саами – кого тут только не бывает! Часто здесь видят полосатые паруса нордлингов и крутобокие лодьи новогородцев.

На скалистых островах стоят в вечном молчании разрисованные священные камни древнего народца – чуди белоглазой, маленьких подземных чародеев. Давно ушла чудь, только писаницы остались.

Есть на море Нево остров. Карелы зовут его Хево-саари, а словене – Коневица. Зеленым холмом он встает из холодных вод близ матерого берега. Этот остров издревле почитается как обиталище могучего сейда. Огромный мшистый валун, подобный конской голове, – пристанище воронов, что карканьем дают вопрошающим ответы об их судьбе.

Однако в последние годы сейду пришлось потесниться. А все потому, что на Коневице поселился знаменитый в северных землях ведун по прозвищу Безымянный нойда.

* * *

Над водами Нево разливался малиновый закат. Солнце садилось в облака, предвещая непогоду.

Нойда сидел на поляне, в середине круга из небольших стоячих сейдов. Растущие вокруг сосны благоразумно отступили от каменного хоровода подальше.

Такие круги встречались в северных землях и тоже были наследием подземной чуди. Добрые люди старались обходить их стороной. Поговаривали, кто войдет в хоровод камней, того гляди исчезнет без следа и без вести… Безымянный отлично знал, сколько в тех слухах правды, а сколько бабкиных страшилок. Случайному путнику такой круг ничем не грозит. Но сила его в самом деле велика.

Нойда сидел, застыв словно каменный и устремив в пространство неподвижный взгляд узких светло-голубых глаз. Губы плотно сжаты, дыхание едва заметно. Годы назад, в самом начале его пути, люди часто дивились облику молодого шамана. Ведь как думают: раз чародей, значит, седой старец с тяжелым «вороньим» взглядом, косматой бородой… А тут – молодой, худощавый лопарь, на голову ниже любого из словенских мужей. Лицо пригожее, борода вовсе не растет, на грудь косы падают. Как есть девка!

Впрочем, с тех пор прошло немало времени. И каждый год словно резцом проходился по лицу Безымянного нойды. Да и косы взялись сединой много раньше положенного…

Солнце опускалось все ниже, обводя тучи золотом и червецом. Звенели комары, в недоумении кружась близ сидящего человека. Что за чудеса! Пахнет от него не теплой кровью, а таким же холодом, как от студеных вод Нево…

Нойда сидел в каменном круге с полудня, а не ел уже третий день. Или четвертый – он сам не помнил. Ему было все равно, ведь духом он был не здесь.

Глаза его души, распахнутые в иные миры, видели не закат над Коневицей, а нечто совсем иное…

…он сидел у синеватого пламени, в круге света посреди шелестящей тьмы. На коленях шамана лежала колотушка от бубна. Сам бубен примостился слева у бедра, надежным щитом и залогом возвращения в мир живых. Бубен – небесная лодка, пребывающая разом во всех мирах. Он ли не защитит, обратно не вывезет?

За кругом света, во внешней тьме, то и дело загорались белесые огоньки глаз. Слышалось неровное дыхание и звук, будто кто-то втягивал слюну.

Это место вне времени звалось Долиной Отчаяния. Здесь недавно умерших людей, растерянных и страдающих, поджидали голодные духи – те, что приходят в мир живых болезнями, неудачами, горестями, злодействами… В отличие от комаров, хищные сайво прекрасно чуяли живого человека. И вмиг растерзали бы его, если бы не боялись.

Безымянный нойда даже не глядел в сторону белесых огоньков. Далеко не впервые он разводил огонь в Долине Отчаяния. Пламя холодного костра неудержимо притягивало голодных духов – и здешних, и забредших из иных миров.

Так ночью ловят рыбу, зажигая на лодке фонарь.

…Первыми, как всегда, явились дикие сайво. Белые, веющие сырым холодом снежные лымы, зимняя нечисть… Болотники с глазами-гнилушками… Зубастые, зловонные водяные духи… Все те, кого Безымянный изгнал, развеял, одолел в бою. Все они мечтали о мести – но их чаяния были напрасны. Духи ледяных чащоб, омутов и бездонных болот слишком боялись своего победителя и могли лишь бессильно крутиться поблизости, надеясь на случай – или появление кого-то посильнее…

Нойда мог и с закрытыми глазами пересчитать всех диких сайво, так что даже не трудился поднимать веки. Он знал, что они не посмеют подойти к костру. Да и не их он ждал.

– Финн… Ты завел нас на погибель, финн!

Нойда приоткрыл глаза, поворачиваясь на полный злобы хриплый голос. Кто же нынче явился к его костру? Мертвые воины из хирда морского ярла Арнгрима Везунчика – беспечного искателя сокровищ, нашедшего в карельских водах погибель. Теперь воины – лишь костяные остовы, с которых рыбы давно объели плоть, в доспехах, изгрызенных морем…

– А я тебя узнал, – прищурившись, сказал он ближайшему мертвецу. – Не ты ли глумился надо мной, привязанным к дереву? Не ты ли сломал о колено колотушку моего бубна? Точно так же тебе вскоре сломали шею!

– Ты знал об опасности, но не предупредил нас…

– Ваш хёвдинг был слеп и глух к моим словам. Его вина, не моя.

– Рано или поздно мы доберемся до тебя, финн, – шипели мертвецы, лязгая ржавыми мечами. – И утащим на дно…

– Оставьте жалкие угрозы, – холодно сказал нойда. – Взывайте лучше к Ран, Госпоже Бури. Молите о милости – и, может быть, она сделает вас гребцами своего корабля! А не хотите – оставайтесь на дне морском, там вам самое место!

Мертвецы еще долго бродили кругами, бормоча в тумане. Нойда устало закрыл глаза, приказав себе не слышать докучливых гостей. Долина Отчаяния вновь погрузилась в тишину, нарушаемую лишь посвистом ветра.

– Братец… – шелестящий женский голос заставил нойду открыть глаза.

Перед костром стояла невысокая молодая женщина в платке и белой погребальной рубахе без вышивок. Лицо и руки ее покрывали ужасные язвы.

– Где мой муж, братец? – простонала она. – Что ты сотворил с моим мужем?

Нойда резко повернулся, в светлых глазах вспыхнул гнев.

– Опять ты? – воскликнул он. – Неужто и смерть не прекратила твоего безумия, Хилья? Лучше спроси, что Вархо сделал с тобой. И с собою самим! Он платил за ложное бессмертие твоей живой жизнью…

– Я любила его… – заломила руки умершая. – Ради него я была готова на все! Верни мне мужа!

– Ты покрывала злодеяния упыря. Ты знала, в кого превратился Вархо, и молчала, пока он убивал твоих же родичей. Я спас его…

– Спас? Ты убил его, братец! И его, и меня!

– Убил лишь тело, – утомленно проговорил нойда, не в первый раз занятый подобной беседой. – Уходи, глупая, не зли меня. Когда ж ты успокоишься?

– Я буду приходить, пока ты не вернешь мне мужа! – пригрозила женщина в погребальных одеждах.

И ушла в туман, обратившись бледной тенью среди теней.

Нойда провел рукой по лицу и тихо выругался. Из всех назойливых призраков самым надоедливым и упрямым была Хилья.

«Она точно ушла?» – послышался осторожный голос из бубна.

– Да, Вархо. Вылезай.

Изнутри бубна змеей вытекла черная тень. Подобралась к костру, обрела человеческие очертания и уселась у огня, небрежно подогнув под себя ногу.

– Это теперь называется «спас»? Защемил в расколотой березе и сжег, а душу посадил к себе в бубен?

– Именно так, – кивнул нойда.

Черная тень сверкнула отливавшей металлом улыбкой. Безымянный поморщился. Плоть упыря давно сгорела в лучах солнца – но острые железные клыки во всех мирах оставались неизменными.

– Не пойму я тебя, братец-нойда. Ну чего ты здесь сидишь? Почему из всех загробных миров ты выбрал именно тот, где болтается Хилья? От ее нытья и при жизни покоя не было…

– Вархо, знаешь что? – ответил нойда со вздохом. – Ступай-ка обратно в бубен!

Всякий раз, когда былой побратим подавал голос, нойда задумывался: а не зря ли он сделал его своим сайво? Дух-хранитель из бывшего равка все равно вышел никудышный. Вархо только и делал что жаловался. Вдобавок он откровенно ждал, когда хозяин бубна умрет, чтобы освободиться. А еще из-за него нойда едва не поссорился с Кавраем, богом шаманов. «Нельзя сажать людей в бубен, даже таких поганых!» – предупредил его бог. «Он мой побратим, я попробую», – возразил саами. И уже не раз о том пожалел.

Долгое время нойда не призывал Вархо, да и вообще старался не вспоминать, что такой дух у него есть. Но в последнее время он не то чтобы полюбил разговаривать с ним. Мало радости в разговорах с упырем. Просто у нойды не осталось иных собеседников. А Вархо слушал очень, очень внимательно. И отвечал зло, но порой дельно.