Запретная магия. Авторская версия

– Что?

– Почерк. Она должна была подписать показания. И здесь. – Я показываю пьесу.

– Разумеется. – Рэстридж даже выше становится от негодования, как будто я его поймал на некомпетентности.

– Гьердово племя.

Ругательство срывается с губ раньше, чем я успеваю его поймать. Ну да и пусть.

Я резко разворачиваюсь и возвращаюсь в допросную: девчонка стоит у стены, обхватив себя руками. Меня слышит, но не оборачивается, только подбирается вся.

Я тяжело швыряю пьесу на стул и спрашиваю:

– Это вы написали?

Глава 3

Алисия

– Это вы написали?

Если до этого момента я не имела ни малейшего желания оборачиваться, то от глухого удара и шелеста бумаги обернулась мгновенно.

Пьеса!

Моя пьеса!

Я подлетела к стулу: стопка бумаги накренилась, грозя рассыпаться по полу, и подхватила ее. Прижала к груди.

Готовая защищаться чем угодно, да хоть стулом, если мужчина попытается ее у меня забрать. К моему величайшему недоумению, он окинул меня тяжелым взглядом от макушки до кончиков туфель, после чего развернулся и вышел.

Просто, чтоб его схемой приложило как следует, вышел!

Правда, опомниться я не успела – едва за ним закрылась дверь, как появился невысокий человек в очках и сером костюме.

– Эри Армсвилл, вы свободны. Попрошу вас следовать за мной.

Что?!

Не в силах поверить своему счастью, я наконец-то покинула эту комнату, в которой провела несколько самых ужасных часов в своей жизни. Сначала, когда меня сюда привезли и освободили от магических пут, а после допрашивали, я пыталась все объяснить. Что я невиновна и просто хотела помочь мальчику, бросившемуся под схему. Потом, когда поняла, что верить мне не собираются… вот это, наверное, было самое страшное. Хотя нет, самое страшное случилось, когда появился этот высокопоставленный серан с маникальной уверенностью в том, что я собиралась его убить.

Мы прошли по коридорам, предположительно, в сторону выхода. В небольшой комнатке мне вернули вещи: сумочку, кошелек и документы, которые предложили проверить при свидетелях. То есть при моем сопровождающем и одновременно выдающем вещи, видимо.

– Распишитесь, пожалуйста, здесь, эри Армсвилл, – произнес тот, кто выдавал мои вещи. – Вот здесь – что все получено в целости и сохранности. И здесь – что не имеете к нам претензий.

Первую подпись я поставила. Подвинула листок к говорившему. Его равнодушный взгляд уперся в бумаги, споткнулся. Мужчина поднял голову и посмотрел на меня.

– Эри Армсвилл, нужно еще…

– Вообще-то у меня к вам множество претензий, – сказала я и сложила руки на груди.

Взгляд мужчины перестал быть равнодушным, глаза за толстыми стеклами очков сверкнули.

– Вы же понимаете, что это – чистейшей воды формальность. – Он подвинул листок ко мне по затертому деревянному столу.

– Ну вот и оставьте свою формальность себе, – сказала я, отодвинув бланк обратно к нему. – А я, пожалуй, пойду!

– Мы не можем вас отпустить, пока вы не подпишете!

– В таком случае, я останусь здесь. Прямо в этой комнате. Буду ждать, пока сможете, а потом, когда выйду, пойду прямиком к журналистам и расскажу, как один высокопоставленный сноб сначала применил ко мне магию, потом угрожал пытками и допросом мне и моей матери, а после отправил вас ко мне, и вы держали меня в этой комнате, чтобы я подписала отсутствие претензий!

У мужчины натурально отвисла челюсть. Честно говоря, я не представляла, кто он такой и какую должность занимает. К моему допросу он не имел ни малейшего отношения, равно как и к словам, от которых у меня до сих пор слегка подрагивали пальцы, но он однозначно имел отношение ко всему, что здесь происходит!

– Так что? Могу я идти? – поинтересовалась я.

– Одну минуту, эри Армсвилл.

Мужчина выскользнул за дверь, в коридоре раздались голоса. Я даже прислушиваться не стала, склонившись над пьесой, которую… Пресветлый! Они же забрали ее из «Корона д’Артур»! Забрали! После того, как эри Люмец взяла ее у меня и пообещала передать антрепренеру лично в руки!

До точки кипения я дойти не успела, потому что дверь распахнулась, едва не сорвавшись с петель. Разумеется, с таким эффектом явиться мог исключительно его светлость.

– Подписывайте, – резко произнес он, двигая ко мне листок и чернильницу.

Я посмотрела ему в глаза – темные, как ночь, и сказала:

– Нет!

Крылья его носа дрогнули.

– Чего вы хотите? Денег?

В его взгляде прямо читалось все, что он обо мне думает. Впрочем, что там во взгляде – все в нем, начиная от мужских скул и резкой линии подбородка, от широких плеч, от кончиков начищенных ботинок до самой его макушки, не просто говорило, а свысока сообщало о том, что я для него – всего лишь безродная девица, от которой легко откупиться деньгами.

– Мне было бы достаточно извинений, – сказала я. – Но поскольку признавать свои ошибки вы не приучены, можете засунуть их себе в свою наисветлейшую задницу!

Не дожидаясь ответа, я подхватила сумку, пьесу, пальто и вышла за дверь.

– Эри Армсвилл! – воскликнул было дожидающийся за дверью мужчина, но потом только махнул рукой:

– Выход – сразу за поворотом, направо.

Пропустили меня беспрепятственно, и я вылетела в сгущающиеся сумерки. Огляделась: здание, в котором я оказалось было из тех, что вполне могло бы оказаться как банком, так и особняком не особо увлекающихся декором горожан. Среднестатистическое, безликое, даже без крыльца, на улице, полной таких же домов.

Время! Сколько же сейчас времени?!

Должно быть, не меньше шести, а то и половина седьмого! Эри Люмец, должно быть, давно уже ушла. Подавив желание пнуть дверь, из которой я только что вышла, тряхнула головой.

Ничего! Отвезу пьесу завтра, девушка все равно сказала, что антрепренера сегодня не будет. Значит, ничего страшного не случилось – просто поеду туда прямо с утра. Глубоко вздохнув, снова огляделась.

Хорошо бы еще узнать, в каком районе я оказалась, и сколько мне добираться до гостевого дома, где я остановилась. Точнее, за сколько…

Похоже, завтра я тоже без обеда, а заодно и без ужина. Или до театра доеду, а обратно дойти пешком?

Ладно, завтра наступит, завтра и решу. Да и вообще, может и к лучшему, что все так получилось – возможно, удастся уговорить эри Люмец попросить антрепренера посмотреть пьесу пораньше. А если совсем повезет, то и получится переговорить с ним лично. Все-таки представлять свою пьесу – совсем не то же самое, что просто оставить ее на рассмотрение.

Так, а теперь…

– Эри Армсвилл.

От раздавшегося за спиной голоса я подпрыгнула на месте.

– Пойдемте. – Его светлость шагнул на улицу. – Я вас отвезу.

Не дожидаясь моего ответа, он направляется к мобильезу. Да, теперь я его узнала – эту блестящую хромированную машину, по цвету напоминающую горький шоколад, щедро сдобренный зеркальной глазурью и украшенный золотым завитком эмблемы производителя, как торт лаконичным узором.

Гьерд, а есть все-таки хочется.

Но еще больше хочется никогда его больше не видеть, поэтому я направляюсь в противоположную сторону. Эта улица немноголюдная, она вообще какая-то серая и безликая, особенно в подступающих сумерках. Похоже, сейчас уже все семь, а то и половина восьмого.

Домой хочу!

– Эри Армсвилл! – доносится раздраженное сзади.

Его серанство меня догоняет.

– Да что с вами не так?!

– Со мной все так, – отвечаю, ускоряя шаг. – Просто не имею обыкновения садиться в мобильезы к незнакомым типам, которые угрожали мне пытками.

– Я не угрожал вам пытками!

– Правда?

Я останавливаюсь и разворачиваюсь.

– А сейчас вы меня еще и преследуете! И прекратите пялиться в мое декольте.

Кажется, он лишается дара речи, потому какое-то время просто смотрит на меня. То ли пытается подобрать слова, то ли думает, как меня придушить, чтобы никто не увидел. Лично я бы поставила на второе, но я уже слишком устала, чтобы бояться. Вот там, в допросной – да, меня здорово впечатлили его слова, особенно когда он заговорил о маме!

К слову, если быть честной, смотрел он чуть повыше декольте, то есть на мою шею. Но одно от другого недалеко ушло!

– Я. Не. Пялюсь в ваше декольте, – раздельно, по слогам, произносит он. – Садитесь в машину, эри Армсвилл, или…

– Или? – Я складываю руки на груди, поверх пьесы. И к счастью, потому что с каждой минутой мне все сильнее хочется его треснуть, а пьесу жалко. Не хватало еще трепать ее обо всякие головы.

– Послушайте, чего вы добиваетесь?

– Я? С той самой минуты, как я вышла из этого здания я добиваюсь того, чтобы вы от меня отвязались. Но до вас, кажется, туго доходит! А впрочем… мне не кажется.

Его светлость сверкает глазами так, что по ощущениям может взглядом материализовать воздушную схему. Если бы это было возможно. Вся магия в принципе активируется схемами: чаще всего, ее нужно чертить – на бумаге, на дереве, на земле, на камне, в общем, на любом материале, и только после этого активировать. Разные заклинания – разные схемы, а дальше все зависит от вложенной в нее силы мага.

Маги высшего уровня, например, способны создавать серебряные и золотые, и есть еще алые. Это такая мощь, которая, по сути своей, созидать не способна, только разрушать и уничтожать. Поэтому она и называется запретной. Поэтому все, что под ней создается – преступление. Что же касается воздушных схем, сильные маги тоже способны их создавать, но не глазами, а начертанием силовых линий в воздухе. Правда, удержать такую схему стабильной гораздо сложнее, чем нарисованную.

Его светлость смотрит на меня, потом резко разворачивается и уходит.

Туда ему и дорога!

Я продолжаю свой путь приблизительно в сторону остановки (по крайней мере, я надеюсь, что в сторону остановки, пока что мой маршрут гордо именуется «подальше от его светлости как можно скорее»), когда буквально перед поворотом дорогу мне с рычанием перекрывает мобильез. Буквально перекрывает, чудом не зацепив подол моего платья. Его светлость толкает дверцу:

– Садитесь!

– А не приказывать вы не пробовали?!

Судя по выражению его лица, зубы он сжал так, что сейчас от них останется зубной порошок. Я уже собираюсь его обойти, когда он цедит:

– Эри Армсвилл, я прошу прощения.

У меня урчит в животе. У меня так урчит в животе, что по ощущениям сейчас вот-вот перекроет урчание двигателя.

– Ненавижу вас, – сообщаю я, устраиваясь на сиденье. – Ладно, везите. Только быстро.

На меня посмотрели так, что мне захотелось стать маленькой и врасти в сиденье. Но я не вросла. Наоборот – расправила плечи и так громыхнула дверцей, что у меня заложило уши. Со стороны его светлости что-то упало.

Кажется, второй раз за пять минут он напрочь лишился дара речи.

– Что? – поинтересовалась я под тяжелым, пристальным взглядом.

Такой не то что в мягкое кресло, в брусчатку закатает.

– Куда? – спрашивает его светлость с такими интонациями, что мне сразу становится понятно: «Каюк – это здесь, бежать – вон туда». Но мне бежать особо некуда, либо еда, либо проезд, поэтому я складываю руки на груди и сообщаю:

– Гостевой дом «Розовый куст».

– Что?!

– Гостевой дом «Розовый куст», – повторяю я. – Если у вас со слухом плохо, могу на листочке написать. Хотите?

Вместо ответа рычит мотор (а может, рычат они одновременно с его светлостью, просто мотор громче). Мобильез срывается с места и спустя некоторое время вылетает на набережную. Темнеет, уже зажглись магические фонари, их свет распыленными кляксами растекается над парапетом и отражается в темной прозрачной глади Ницары, самой большой материковой реки в мире. На нее и я смотрю – все-таки как безумно красиво! Перевернутая столица, подсвеченная огоньками, вытянутая на глянцевом холсте.

Жаль, я рисовать не умею, мое самое большое достижение – портрет матушки крупным планом, который я нарисовала в школе. Когда его увидела учительница, она обвела себя святым кругом, потому что решила, что я изобразила Претемного в парике. С тех пор у меня психологическая травма.

У учительницы, видимо, тоже.

– Где находится розовый куст?

Я так увлеклась своими мыслями, что в реальность мобильеза его светлости выпала на полном ходу.

– Что?

– Ваш «Розовый куст». Где он находится? Я не обязан знать расположение каждой ночлежки в Барельвице.

Нет, все-таки от серана его светлость отличает одна существенная черта: даже серан не может быть настолько сераном!

– Не ночлежки, а гостевого дома, – поправила я. – Барген, шестьдесят восемь.

– Барген.

Последнее пробормотали себе под нос таким тоном, каким можно было бы поинтересоваться: что я вообще делаю, зачем и как меня сюда занесло. У-у-у, сноб проклятый! Улица Барген – это, конечно, не центр города, но вполне достойное место за те деньги, что я могу себе позволить.

Пока я размышляла на тему снобов, один из них коснулся пальцами схемы – совсем крохотной, рядом с рулем, и… ничего не произошло. Его светлость снова ткнул в крохотный круг, но круг на него не отреагировал. И правильно, я бы тоже не отреагировала, если бы в меня так бесцеремонно тыкали!

– Узор путеводителя поврежден, – пояснили мне. – Поэтому не будете ли вы так любезны сообщить мне, где одностороннее движение в той части города?

– У меня все движение одностороннее. Я пешком хожу.

– Ах, да. Как же я мог забыть.

– Да у вас вообще с памятью проблемы. И с причинно-следственными связями заодно!

Я отвернулась, рассудив, что и так достаточно времени потратила на общение с этим… с этим! Который мне пытками угрожал. И пьесу мою изъял. И вообще, если бы я знала, где там одностороннее движение, всенепременно сказала бы! Потому что чем быстрее я избавлюсь от его общества, тем лучше!

К счастью, заговаривать со мной больше не пытались, а встали аккурат перед поворотом, сразу за которым через два дома располагался «Розовый куст». Видимо, для того, чтобы не светиться рядом с «ночлежкой», а особенно рядом со мной. Я подхватила сумку и пьесу с колен, свободной рукой повернула ручку, и вылетела из мобильеза.

– Эри Армсвилл, вы ничего не забыли? – поинтересовались мне в спину, явно намекая на благодарность.

– Я? Нет. На всякий случай могу проверить сумку, если хотите – мало ли, вдруг ваши коллеги решили оставить себе что-нибудь на память!

Ответа я дожидаться не стала, с гордо поднятой головой и широко расправленными плечами направляясь в сторону гостевого дома. Портье оторвался от чтения книги только для того, чтобы выдать мне ключ, самый обычный, с деревянным брелком и выбитым на нем номером комнаты. Я знала, что сейчас в богатых гостевых домах используют ключи с магическими схемами-близнецами. То есть на замок и на ключ наносится одна схема, и открыть замок можно только этим ключом, но где уж мне до богатых гостевых домов!

Вспомнился пренебрежительный взгляд его светлости, и желание треснуть его пьесой вспыхнуло с новой силой.

– Хорошая моя, – погладила верхний листочек. – Не бойся, завтра я тебя отвезу обратно эри Люмец. И никогда не буду бить тобой всяких… его светлостей!

Вошла в комнату, и только положив пьесу на стол, вспомнила, что забыла зайти в небольшую пекарскую лавку в конце улицы – за своими законным ужином, ради которого я каталась на мобильезе. Да что же такое-то, а!

Топнув ногой, развернулась, и застыла.

В моей комнате, сверкая глазами, сидел золотой лев.

Глава 4

Райнхарт

Не день, а гьердов подарок!

Сначала бомба, потом алая схема. После рыжая девица, которая хамит, как дышит. И как шоколадный лев на именинном торте – отказала схема навигации в мобильезе, в результате я долго кружил по узким улицам захудалого райончика вместо того, чтобы сразу отправиться домой.

Кто вообще придумал назвать гостевой дом «Розовый куст»? У них вообще кто-нибудь останавливается с таким названием? Или только цветочницы-драматурги?

Я явно был не в себе, когда решил, что девица из какой-то глубинки, без капли магии и с ядовитым, как жала орийских пчел, языком, хочет меня убить. Естественно, хладнокровно и расчетливо, а не после допроса. Жажда огреть меня чем-то тяжелым так и горела на хорошеньком лице Алисии Армсвилл, когда я велел ей подписать отказ от претензий.

А как она разозлилась из-за матери! Если бы кто-то угрожал мне моей семьей, я бы тоже хотел этого кого-то втоптать в брусчатку. Разница между мной и Алисией была в том, что я мог это сделать, а она нет. Но при этом нарывалась на урок… вежливости.

Она просто на него напрашивалась!

Но отсутствие хороших манер – не преступление. Эри Армсвилл просто оказалась не в то время, не в том месте. Даже вопрос об авторстве был лишним. Хватило одного взгляда на то, как она прижимает свое творение к груди, чтобы понять, насколько ей дорога пьеса. Это стало последним штрихом к железным фактам, что сегодня я просчитался.

А еще ведь гордился тем, что разбираюсь в людях и могу с первого взгляда определить, какой передо мной человек! Но видимо, все эти нападения ударили по мне сильнее, чем я думал. Не помню, когда в последний раз терял над собой контроль и давал волю чувствам.

Это недостойно герцога.

Недостойно будущего монарха.

Я будто обезумел.

Все дело в том мальчике. Он напомнил мне совсем о другом ребенке. Мальчика с площади Рэстридж отыскал, с ним все в порядке, в отличие от…

Я сжал челюсти и свернул на Королевский проспект. Желание оказаться дома и вычеркнуть этот день из памяти стало первостепенным. Забыть о очередном покушении, и о том, что тот, кто его запланировал, до сих пор на свободе и владеет магией достаточно искусно, чтобы создавать запретные схемы.

Я хотел забыть обо всем, но об эри Армсвилл забыть не получалось.

Это было просто невозможно.

Смотреть на Алисию было сплошным удовольствием, но только когда она молчала, и когда молчал я. Когда же мы заводили разговор, я начинал жалеть, что не приказал отвезти ее домой кому-нибудь из подчиненных Рэстриджа. Так было бы безопаснее: для нее и для моих нервов.

Природа явно позабавилась, наградив такую яркую и чувственную женщину серановским упрямством и мастерством доводить мужчин до львиного рычания! Наше знакомство закончилось, не начавшись, и я до сих пор не мог определиться, что испытываю по этому поводу: облегчение или сожаление. В любом случае, завтра отправлю в «Розовый куст» розовый куст. В качестве извинений, как сказала рыжая. Цветочницы же любят цветы?

У нее даже пьеса называется «Бал цветов».

Значит, точно понравится.

На этой мысли я остановился возле кованых ворот, что вели на территорию моего городского особняка и активировал схему ключа. Точнее попытался активировать, но она даже не вспыхнула.

Что за гьердова напасть?

Сначала мобильез, теперь это. Я сделал пас, чтобы разобраться с этой штукой, но ворота уже начали расходиться в стороны.

Остановившись у крыльца, я взлетел по ступеням.

– Добро пожаловать домой, ваша светлость.

Дворецкий чинно шагнул ко мне, забирая пальто.

– Робсон, прикажи разобраться с воротами, схему заедает, а мне некогда этим заниматься. И пусть Кир посмотрит мобильез.

– Будет сделано, ваша светлость. Как прошел день?

– Вчера было лучше.

– У вас гости. Леви Элеонор ждет вас в малой гостиной.

Элеонор здесь?

– Давно?

– Два часа, ваша светлость.

– Хорошо.

Вернее, ничего хорошего.

Потому что если Элеонор здесь, значит, она в курсе покушения, и наверняка успела себя накрутить. И правда, стоило зайти в гостиную, как замершая возле окна Эле преодолела расстояние между нами и бросилась мне на шею.

Она не плакала. Элеонор никогда не плакала даже маленькой, но лучше бы залила слезами и мою рубашку и всю эту комнату. Потому что стерпеть то, как сестру трясет в моих объятиях, было сложно. Поэтому я прижал ее к груди, а потом осторожно отстранился и поинтересовался:

– Ну-ну, что на этот раз?

Серые, будто грозовое небо, глаза сверкнули.

– Себ рассказал, что тебя снова пытались убить.

Я сдвинул брови.

– Тебе рассказал?

– Не мне, матери. – Элеонор опустила взгляд. – Но я отправила к ним маджера и подслушала.

– Не самый достойный поступок для молодой леви.

Она наконец-то улыбнулась, искренне и дерзко.

– Да вы настоящий зануда, ваша светлость! Зиг говорит, что можно вести себя как мне захочется, если никто этого не видит.

Я мысленно выругался. Мысленно, потому что те слова, что всплыли в сознании, были недостойны герцога Барельвийского и созданы не для нежных ушей леви и уж тем более моей сестры.

Мы с Элеонор связаны родством по отцу, а они с Зигвальдом – по матери. У меня появился брат, когда мой ныне покойный отец женился во второй раз. Все наше детство с Зигом прошло в соревновании друг с другом, поэтому друзей из нас не получилось. Любовь к младшей сестре – единственное, что нас объединяло, и каждый из нас заботился о ней, как умел. Но как по мне советы Зига не годятся для Элеонор.

– Расскажи, чему еще тебя учит Зигвальд.

– Не дождешься! – рассмеялась Эле и вдруг снова стала серьезной: – Я очень переживала за тебя.

– Зря. Ты же знаешь, что меня не так просто убить. Пока жив мой маджер, и вовсе невозможно.

Она закусила губу, будто сомневалась в моих словах, но потом уточнила:

– Значит, все в порядке?

– В полном.

Если не считать, что я не могу выкинуть из головы одну рыжую цветочницу, из-за которой упустил настоящего преступника, так вовсе лучше не бывает.

– Все, хватит про заговоры, – отрезаю я. – Хотя бы дома я могу расслабиться?

– Можешь, – пристыженно говорит Эле.

– Лучше расскажи, как научила своего маджера подслушивать.

Маджеров, сотканных из самой магии защитников, могут создавать только маги седьмого уровня и выше, и даже при определенном ресурсе не все на это решаются. Потому что не только его создание требует колоссальных усилий, маджер постоянно подпитывается силой мага. Но в случае любого нападения на хозяина, маджер защитит его ценой собственной жизни. И создается он для защиты, а не для подслушивания чужих разговоров.

– Это просто, – отмахивается Элеонор. – Он почувствовал, что мне жизненно необходимо узнать, с чем пожаловал к матери королевский советник. Иначе умру от любопытства!

Да, маджеры у женщин иногда ведут себя странно. Как, впрочем, и сами женщины. Сначала отказываются, чтобы их подвозили, а потом соглашаются, но делают вид, что своим согласием делают большое одолжение.

– Показать его? – предлагает Эле. – Я уже научилась вызывать его просто так и не прыгать с лестницы.

– Ты прыгала с лестницы?!

– Только для того, чтобы он появился!

Ее щеки розовеют, а у меня появляется дикое желание закрыть лицо ладонью. Впрочем, следом за ним возникает желание запретить начинающему экспериментатору пользоваться магией. Хотя в случае с Эле, скорее, продолжающему.

Элеонор исполнилось восемнадцать полгода назад, и магистр, обучающий ее, только недавно разрешил сестре создать маджера. Поначалу она не всегда его контролировала, но кажется, дело сдвинулось с мертвой точки.

– Показывай и возвращайся домой, – добавляю в голос строгости. –  Мать, наверное, тебя обыскалась.

– Что меня искать? Она знает, что с маджером со мной ничего не случится.

Эле крепко зажмурилась и закусила губу, а когда раскрыла глаза, у ее ног появилась рысь с песочного цвета шерстью, большими ушами с кисточками и желтыми глазами. Маджер моргнул и почесался задней лапой. Кошка кошкой, если не пытаться причинить вред его хозяйке.

– Умница, – похвалил я. – Но я все равно прикажу, чтобы Кир тебя проводил.

Элеонор знает, что со мной спорить бесполезно, поэтому деланно вздыхает и чешет маджера за ухом. Для нее это забава, пусть так и остается.

Потому что сегодня я узнал, что даже маджер не гарантирует полной безопасности. Мы привыкли полагаться на них, привыкли, что они выигрывают для нас время, бросаясь вперед. Но тот, кто создал алую схему, смог обмануть не только меня, но и моего защитника. Первое, что сделаю завтра, заставлю поднять все записи о запрещенных заклинаниях. Нужно узнать, что еще я упускаю.

А сегодня…

Сегодня у меня осталось несколько часов на отдых, поэтому я поручил безопасность Эле своему камердинеру. Кир – не только мой секретарь и помощник, но еще и сильнейший боевой маг, преданный нашей семье.

Поручив Элеонор ему, я направился в сторону своих комнат.

Оказавшись в ванной, отвинтил краны с водой на максимум и принялся стягивать одежду. Рубашка и брюки отправились в кресло. Погрузившись в теплую воду, я закрыл глаза.

Зря. Потому что перед мысленным взглядом опять нарисовалась эри Армсвилл, и, спорю хоть на весь свой дом, в воздухе снова промелькнул аромат цветов. Розовых. Кустов.