Мы потребуем крови

Когда я вытирала ноги, дверь открылась, и я повернулась, в готовности ударить незваного гостя. Меня остановил визг служанки. Она бросила стопку одежды и так быстро выбежала, что пламя свечи заплясало на ветру.

Освежившись насколько могла, я подобрала одежду. Свежая нижняя рубашка и какие-то плотные чилтейские штаны, простые доспехи и… Белый кушак и маска мягко упали на пол, золотясь в свете свечи. Я смотрела на них, чувствуя сквозь дверь ухмылку Лео. Он ждал, что я буду возражать, откажусь и доставлю ему удовольствие заставить. Все ради того, чтобы унизить меня перед смертью, он играл со мной, как кошка с мышкой.

Я молча оделась, ежась от незнакомой ткани и непривычного покроя вещей, сшитых на кого-то ниже и тоньше меня. По крайней мере, все скоро закончится. В глубине разума кто-то бунтовал, кричал, что это еще не конец, я не умру вот так, только не здесь, не сейчас, не по прихоти зла, такого коварного, что отказывался умирать. Одеваясь, я пыталась успокоить ярость мантрами, время бесконечно тянулось между мерцающими свечами.

Стук был мягче биения птичьих крыльев, но в голосе звучала злая насмешка.

– Время вышло, Дишива.

Дверь распахнулась, впустив в мое маленькое убежище тусклый дневной свет. Он упал на маску и кушак, лежащие на полу, и Лео оскалил зубы.

– Ах да, конечно, ты же не знаешь, как правильно их носить. Как глупо с моей стороны, я забыл, что по рождению ты не одна из нас. Ничего страшного, скоро мы это исправим.

Я ожидала совсем другого ответа и посмотрела на него. Наши взгляды встретились лишь на мгновение, заставив меня отпрянуть к стене. Свеча с шипением упала, и Лео стоял, освещенный сзади, словно какой-то бог.

– Не нужно бояться, – заворковал он, делая шаг вперед. – Единственный истинный Бог увидит в твоих мыслях все, что хочет, впустишь ты меня или нет. Поразмыслив над этими словами, ты поймешь, насколько они утешительны, какой покой ты найдешь, когда перестанешь бороться и поплывешь по течению Божьего замысла.

Его слова проникали под кожу, словно мои мантры.

– А у Бога есть для тебя предназначение, как и для любого из нас, – продолжил он, делая еще шаг. – Предназначение, которое будут помнить долгие годы после нашего ухода, наша жизнь оставит след, как когда-то оставил Вельд, создавая все то, что придает миру величие и доброту.

Он поднял кушак и маску. Я была загнана в угол, тепло его голоса утешало, словно заботливая мать.

– Вот, дай я помогу тебе, – сказал он, протягивая пояс.

Где-то глубоко моя ярость еще жила, я кричала и боролась, и скорее откусила бы его руку, чем позволила бы положить ее мне на голову, но мой взгляд был прикован к его глазам, его голос наполнял уши, и я не могла пошевелиться. Кушак оказался у меня на плече, и, как загипнотизированный ребенок, я просунула в него руку, чтобы он спадал с плеча на бедро.

– Это я пока придержу, – сказал он, поднимая белую маску. – Пойдем со мной.

И я пошла. Двигаясь словно во сне, я позволила ему положить мою ладонь на его руку и вывести меня наружу, хотя от его прикосновения к горлу подступала желчь.

Двор заполняли голоса. Кисианцы и левантийцы, солдаты и беженцы окружали помост высотой по плечо, глядя на возвышающуюся фигуру Гидеона в императорских алых шелках. Когда я вышла на свет, он пригвоздил меня взглядом, и гул голосов стих.

«Что ты делаешь? – спросила я себя. – Беги!»

Но глубинный страх и гнев были ничто по сравнению с покоем. Он обволакивал меня, словно наркотик пропитывал каждую мысль убежденностью, что все идет так, как и должно.

Повернулись головы, и хотя мне следовало драться, брыкаться, кусаться и кричать, я шла рядом с Лео, купаясь в презрительных усмешках левантийцев. Я заметила Лашак, в ее взгляде ужас соперничал с замешательством, и мне захотелось, чтобы она испытала покой и утешилась им, как я.

Толпа расступилась, и шепот сменился низким гулом, превратившимся в какое-то бессловесное пение. Оно будто исходило отовсюду, но когда мы подошли к помосту, появилась группа паломников, вместе с лордом Ниши и его постоянно растущим числом слуг, и присоединила свои голоса к песне.

«Не делай этого! Стой! Это безумие!» – кричала я, но все без толку. Я будто разделилась надвое. Мы подошли к помосту, и шансов на спасение больше не было.

Заскрипели ступени под тяжелыми шагами солдат. Лестница хлипкой временной конструкции тряслась под моими ногами, дрожавшими от собственного веса. Лео крепче сжал мою руку.

– Подданные мои! – воззвал Гидеон, выходя на край помоста. Ткань плаща паутиной повисла на распростертых руках, делая его похожим на алую летучую мышь, готовую взлететь. – Настали трудные времена, полные зла. Будучи пленником, я сражался, чтобы избавить вас от тирании Чилтея, а теперь, как ваш император, не могу не сражаться за мир и терпимость.

Добравшись до вершины лестницы, я оглядела море зевак. Настоящее море – в Когахейре никогда не было столько народу, ее наводнили потерявшие дома кисианцы и желающие присоединиться к вере Лео чилтейцы. Когда Гидеон обратился к ним на их языке, по двору пронесся удивленный гул.

– Я мечтаю о такой Кисии, где мы все, кисианцы, чилтейцы и левантийцы, можем жить бок о бок, невзирая на различия, а радостно принимая их, – продолжил он, и его слова не были похожи на начало казни.

– Улыбайся, Дишива, – прошептал Лео, когда Гидеон повторил свои слова на кисианском, жестом указав на безмолвную императрицу, стоявшую позади него в таком же великолепном наряде. – Скоро ты станешь весьма знаменитой. Если история что-то и забудет об этих событиях, это будем не я и не ты.

– Мы недавно в здешних местах. И они могут стать нашим домом, только если мы примем некоторые ваши обычаи как собственные. Я взял титул императора и кисианскую жену. Теперь мы должны что-то дать взамен, – продолжил Гидеон на левантийском.

Моя рука будто приросла к Лео. Я отчаянно искала в толпе знакомые лица и беззвучно молила о помощи. Но никто не мог мне помочь.

– Выйди вперед, Дишива э'Яровен, капитан Третьих Клинков Яровенов и императорской гвардии, защитница всего, что я построил, – сказал Гидеон.

Покой, в котором я парила, мгновенно рассеялся, и я стояла, глядя на толпу невидящим взглядом. Чем бы ни затуманивал Лео мой разум, сейчас он жестоко лишил меня этого. В нескольких секундах от неведомой судьбы у меня оставалось лишь мгновение, чтобы сделать выбор. Сражаться, рискуя умереть, оказаться в изгнании или навредить Гидеону, или позволить себе превратиться в нечто немыслимое в надежде снизить ущерб.

Самый сложный выбор в моей жизни, и в то же время никакого выбора и не было.

Я шагнула вперед.

– Мы собрались здесь, чтобы скрепить связь между нашими народами и отпраздновать решение капитана Дишивы э'Яровен принять присягу Защитницы Единственного истинного Бога и стать мостом между левантийцами и верующими.

Гидеон повторил слова на другом языке, но я слышала их эхо у себя в голове. Защитница Единственного истинного Бога. Единственного истинного Бога.

Гидеон повернулся ко мне. Ни улыбки, ни жестокой усмешки, лишь твердая, непоколебимая решимость, и я даже не могла ненавидеть его за это. Он зашел слишком далеко, поставил на карту слишком много, вознесся в своих мечтах слишком высоко.

Стоящий рядом со мной Лео сказал:

– Встань на колени, Дишива.

Сражайся или подчинись. Выбор уже был сделан, и я опустилась на колени, словно мученица перед казнью.

– Я молю о благословении Единственного истинного Бога, – начал Лео, и, должно быть, в какой-то момент перешел на чилтейский, чтобы удержать внимание толпы. Время потеряло всякое значение. Остались только я, он и твердое дерево под моими коленями. – Да хранит он эту воительницу, отдающую ему свое тело и душу, пока она сражается, защищая его и его покорных слуг в смертной земной юдоли.

Молчание затаившей дыхание толпы притягивало мое внимание, но я не сводила глаз с ног Лео и не смела пошевелиться.

– Клянешься ли ты, Дишива э'Яровен, своей жизнью и честью защищать веру в Единственного истинного Бога?

Слова застряли в горле, я никак не могла проглотить отвращение, не имевшее никакого отношения к людям, чью веру я принимала, и направленное лишь на человека, стоявшего надо мной.

Пусть думает, что сломал меня. Пусть считает, что победил.

– Клянусь своей жизнью и честью, что буду защищать веру в Единственного истинного Бога, – сказала я, и мое бесчестье пронеслось по двору, подгоняемое волной ропота левантийцев.

Стоявший неподалеку Ошар перевел для толпы на кисианский.

– Отказываешься ли ты, Дишива э'Яровен, от поста капитана императорской гвардии и Третьих Клинков, чтобы с честью защищать Бога?

Я проглотила жалость к себе вместе с желчью.

– Отказываюсь.

Тишину во дворе нарушал только перевод моих слов.

– Как самый высокопоставленный из присутствующих священников, я имею честь принять твою клятву от имени моего отсутствующего отца, иеромонаха Чилтея, и от имени самого Единственного истинного Бога, твое служение которому, я уверен, наполнит гордостью сердца всех левантийцев.

Снова поднялся гул. Ошар переводил. Среди шума запел единственный голос, и песня пронзила мне сердце. У левантийцев тоже были песнопения, чтобы привлечь внимание богов, но это, чужое, оказалось не менее прекрасным.

Я вздрогнула от прикосновения ткани к лицу. Светлой, мягкой ткани, удушающей, словно облако.

Маска.

Когда Лео завязывал ее на моей бритой голове, я сжала губы. Свет пробивался сквозь прорези, сужавшие мир до узкой полоски, и не было никакой возможности дышать, кроме как через ткань. Никакой возможности казаться кем-то, кроме безликого служителя Единственного истинного Бога.

Я больше не левантийка.

– Поднимись, Дишива, Защитница веры, – сказал Лео, когда песнопения стихли. – И займи свое почетное место.

Я, безликая, стояла перед толпой.

Люди захлопали, и Лео склонился поближе.

– Теперь можешь именем Бога благословить Клинков, выступающих на юг, чтобы выкорчевать дезертиров и их любимую заклинательницу.

Я в ужасе повернулась.

– Ты не умеешь лгать, – сказал он. – И прежде чем спросишь, как я намерен тебя заставить, вспомни о средствах в моем распоряжении. Если откажешься, я убью всех твоих Клинков и их лошадей. Даже твоего драгоценного Итагая, и заставлю тебя его съесть. Не думай, что у меня не получится.

Я вспомнила об ужасающем покое, под влиянием которого могла согласиться на что угодно.

Он выпрямился и тоже захлопал, ритм казался эхом моего панически бьющегося сердца.

– Восхвалим же Дишиву, Защитницу Единственного истинного Бога!

3

Кассандра

Повозка резко остановилась, и капитан Энеас выпрыгнул на дорогу. А я ткнула возницу кинжалом под ребра.

«Неужели это было необходимо?» – возмутилась императрица Хана. Не вопрос – скорее способ выразить неудовольствие для очистки совести.

– А ты предпочла бы, чтобы он болтал повсюду про двух чилтейцев с тяжелым ящиком? Не знаю, как ты, но я не желаю, чтобы нас обнаружил этот…

«Похоже, ты позабыла, что ты больше не в своем теле, госпожа Мариус. Я не чилтейка».

Мой взгляд был предназначен императрице, но смотрела я на пустую дорогу.

– Не забыла, – сказала я, трогая ее светлые кудри заляпанной кровью рукой. – Но в твоей шкуре я куда больше похожа на жительницу Чилтея, чем прежде в своей.

Ее колени хрустнули от того, что я заставила нас подняться и пнуть завалившегося на ящик возницу мыском сапога. Труп с глухим стуком шлепнулся на дорогу. Капитан Энеас отошел на несколько шагов и, опустившись на колени в сырую траву, забормотал свои вечерние молитвы. Я закатила глаза. Смеркалось, в воздухе пахло дождем, но, по крайней мере, погони не видно. Где бы ни был Лео, здесь его нет.

И все же…

Пока капитан Энеас молился на заходящее солнце, я скользнула взглядом по длинному, похожему на гроб ящику в задней части повозки. Он не шелохнулся с тех пор, как возница утром помогал капитану его поднимать, и все же… От одного взгляда в ту сторону волосы на руках встали дыбом. Это не простой ящик – тот, кто находился внутри, был жив, слышал нас и, что хуже всего, кажется, просыпался.

Я спустилась на землю, шипя и морщась от боли в каждом суставе. Мне хотелось спать, но здесь не было никакого укрытия, а нужно стащить ящик, развести огонь, заняться волом и повозкой.

«Он сам со всем справится».

– Без помощи – нет.

«Помощь будет. Помести меня в возницу».

Я воззрилась на труп и, скрывая досаду, что мне не пришло это в голову, отозвалась:

– Неужто сама императрица займется черной работой?

В тишине лишь холодный ветер просвистел у моих ушей.

«Я не родилась императрицей и не умру ею. Помести меня в труп».

К телу, которое я выпихнула на дорогу, пришлось сделать всего несколько шагов, но и этого оказалось слишком много для ослабевшего тела императрицы. Прикасаясь к безжизненной щеке мертвеца, я завидовала свободе, которую она сейчас получит. Уход императрицы облегчил напряжение в плечах, но нисколько не уменьшил груз усталости, повисший на шее.

Императрица потянулась в уходящих лучах вечернего света, совсем как просыпающаяся кошка. Ее первая попытка говорить обернулась бульканием, но она откашлялась, отвернувшись к лесу, и вскоре все получилось. К тому времени как капитан Энеас встал после молитвы, она уже возвратилась с охапкой дров, собранных в промокшем подлеске. Прежде чем я успела заявить, что сырое дерево не годится, капитан покачал головой.

– Нам не нужен огонь, – сказал он, и сгущающиеся тени заиграли на покрытом шрамами лице. – Мы остановились ненадолго, только чтобы дать отдохнуть волу. – Он взглянул на ящик, жутковатый в своей неподвижности. Резкий ветер ледяными руками рвал мою кожу. – И чтобы покормить его.

Хана бросила охапку дров наземь. Они высыпались мертвецу на ноги, но она этого словно и не замечала.

– Прежде я хочу получить ответ. Ты считаешь, что с его помощью можно остановить Лео Виллиуса, но ведь ты одной с ним веры. Почему же ты хочешь, чтобы мы остановили его?

Капитан старался не встречаться глазами с императрицей. Она не сводила с него пугающий взгляд мертвеца и ждала.

– Его отец мертв, – сказала я. – Значит, он точно станет следующим иеромонахом Чилтея.

Капитан еще сильнее нахмурился.

– Даже если и так, иеромонах Единственного истинного Бога обязан исполнять долг во имя веры и своего народа, а не… не ради власти и славы. И священная империя – дело прошлое, нужно извлекать из прошлого уроки, а не подражать ему, какие бы… связи и подобие… – Он замолк. – Не силен я в подобных высказываниях.

Он пошел заниматься волом, и я подавила желание уйти вслед за ним.

– Ну, думаю, мы хотя бы можем ему доверять, – хриплым голосом мертвеца произнесла Хана.

– Мы? Я вот после всего того дерьма в Кое не уверена, что могу доверять тебе.

И, оставив ее злобно таращиться на меня, я поплелась на больных и слабых ногах к ближайшему дереву и уселась под ним. Земля была холодной и мокрой, но у меня уже не осталось сил об этом тревожиться. Я прислонилась к стволу и смотрела, как труп с негнущимися конечностями помогает капитану Энеасу высвободить вола из оглобель и отвести к воде.

Я прикрыла слипающиеся глаза и увидела оживленную улицу, где чилтейцы в чилтейских одеждах шли по чилтейскому городу под небом Чилтея. Я тихонько вдохнула и выдохнула, ощущая жажду и привкус черствого хлеба. Через дорогу в окружении оголенных деревьев возвышалось величественное строение со шпилем, вознесшимся к небу над всеми зданиями Женавы.

Я нетвердой походкой вышла на заполненную толпой площадь, пробормотала молитву, и при этом голос был мой. Меня толкнули плечом, и я зашаталась, ощущая в раненой ноге боль, однако Кайса сумела удержать равновесие и пошла вперед, к дверям церкви.

Я очнулась с криком и вернулась к реальности, где капитан Энеас и мертвый возница снимали с повозки ящик с Септумом. Заставляя себя подняться, я осознала свое нездоровое тело, лишь когда боль пронзила колени и лодыжки. Шипя проклятия, я, как могла, ковыляла по грязному размокшему полю – когда первый приступ паники миновал, получалось не особенно быстро.

Когда я подошла, они, потея и задыхаясь, несмотря на прохладу ночного воздуха, уже опустили ящик на землю.

– Кайса в Эравуме. У церкви. Если поторопимся, успеем добраться туда, пока она не ушла.

Капитан с императрицей переглянулись.

– Я предполагала, что ты предложишь погнаться за ней, – произнесла Хана. – Но это слишком опасно. Лео Виллиус ищет нас, и ему, и всем остальным известно, как я выгляжу. Вот это, – она указала на ящик, – для нас единственный способ его уничтожить.

– Почему тебя это волнует? Совсем недавно ты готова была умереть.

Императрица Хана прищурилась.

– А ты не дала. Напомнила о моем долге перед империей. Перед дочерью. И была права.

– У тебя есть долг. А у меня – нет. Это не моя империя и не моя дочь.

– Да, но ты теперь в моем теле, госпожа Мариус.

Если бы даже ветер затаил дыхание, тишина не стала бы глубже. Я разгневанно смотрела на императрицу, но все доводы прозвучали бы грубо, а под взглядом капитана Энеаса я не могла озвучить ни один.

– Мне не больше хочется быть к тебе привязанной, чем тебе ко мне, госпожа Мариус, но есть кое-что поважнее наших желаний. Например, доставить это… этого человека обратно к Торвашу.

Я хотела сказать, что капитан Энеас мог сам с этим справиться. И нет никаких доказательств, что седьмой Лео будет полезен, а иеромонах не был образцом совершенства, но все эти слова остались невысказанными, как и прочие.

Затянувшееся молчание прервал капитан.

– Нам нельзя задерживаться надолго, – сказал он, произнося «мы» увереннее, чем я. – Мы должны накормить его, пополнить запасы и снова двинуться в путь. Пойду принесу зажженный фонарь.

Он ушел к повозке, оставив нас с императрицей наедине и в неловком молчании.

– Мне так жаль, что мы пока не можем пойти за ней, Кассандра, я же понимаю…

– Я в твоей жалости не нуждаюсь.

Она нахмурилась.

– Проявление товарищества – не жалость.

– Это если оно – не пустые слова.

– Говоришь, пустые слова? Когда я дала тебе больше власти над моим телом, чем… – Мертвец щелкнул челюстью. – Если попытаешься убежать, загоню тебя в такие глубины сознания, что ты даже не вспомнишь, кто такая.

Она договорила шепотом, потому что капитан вернулся с фонарем и поставил его на ящик Септума.

– У меня в запасах оставалось немного хлеба и мяса. – Он помедлил. Из-за слишком яркого света я не видела выражение его лица. – При обычных обстоятельствах я бы не беспокоился, но, учитывая случившееся там, в хижине… – Его голос затих, но я и без слов заново пережила момент, когда неподвижное тело вдруг повернуло голову и посмотрело на нас, на самом деле посмотрело.

– Полагаю, мы с Кассандрой можем приглядеть за ним, пока вы будете его кормить, – сказала императрица. – Дайте Кассандре свой кинжал, она куда опытнее меня.

Мне было отвратительно такое доверие с ее стороны, так же, как и ответный вопрос потрясенного капитана:

– Вы уверены? Это не?..

– Да, уверена.

И, как будто она и в этой коченеющей мертвой плоти была его императрицей, а не врагом, капитан Энеас послушно достал кинжал из-за пояса и протянул мне. Я чуть было не отказалась, но злобно взглянула на императрицу и сомкнула свои – ее пальцы – на рукояти, еще теплой от тела капитана.

– Постарайся не причинять ему боль, если в этом не будет необходимости, но…

– Если он попытается тебя придушить, проткнуть ему руку?

Капитан чуть улыбнулся.

– Вроде того.

Он достал из сумы пакет. В животе заурчало, но еда предназначалась не для меня. Капитан убрал фонарь с ящика.

– Не могли бы вы поднять крышку, ваше величество?

– Разумеется. Ты готова, Кассандра?

– Да, ваше величество.

Она проигнорировала мой сарказм.

– Хорошо. На счет «три». Раз. Два. Три.

Возница крякнул, его сильные руки легко сняли крышку, и свет лампы упал на лежащего внутри. Он был бледен и худ, со спутанными волосами и клочковатой длинной бородой, но от кончика носа и до сверкающих глаз был вылитый Лео. Во всем, кроме выражения лица. Септум даже не шелохнулся, не показал, что увидел нас, не моргнул, когда капитан направил свет фонаря ему в лицо.

– Еда, – сказал капитан, отрывая кусок солонины. Когда кусок поднесли к губам, Септум не пошевелился, но стоило Энеасу произнести «открывай», открыл рот. Капитан аккуратно опустил туда мясо и сказал:

– Ешь.

Лео Септум сомкнул губы и начал жевать. Когда он проглотил первый кусок, точно так же был скормлен второй. Капитан Энеас говорил, что Септум всегда был словно пустая раковина, и сейчас, наблюдая, как он ест, лишь подчиняясь командам, я представила ужас его матери, которую наградили безгласным младенцем, выросшим в бессловесного пустого ребенка.

И я задрожала сильнее, чем дрожала бы от порывов ледяного ветра, гуляющего в открытом поле.

– Ешь, – опять сказал капитан, на сей раз предлагая небольшой ломоть хлеба. Я взглянула на императрицу в шкуре мертвого возницы и увидела, что не мне одной хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда. Я покрепче сжала в руке оружие.

Септум начал жевать. Моргнул. По команде опять откусил, а мы с императрицей наблюдали, застывшие и напряженные, несмотря на усталость и боль в каждом суставе.

– Ешь.

Хлеб и мясо исчезали кусок за куском, в животе у меня урчало. К тому времени, когда капитан покончил с кормлением, холод ночи совсем меня заморозил. Сжимающие кинжал пальцы ныли, и никак не удавалось расслабиться. Капитан кивнул, и императрица Хана опустила крышку на место. Крышка хлопнула, и я больше не видела Септума, но его лицо оставалось выжженным в моей памяти, и я не могла от него избавиться.

– Надо поесть и двигаться дальше, – сказал капитан и протянул сверток в вощеной бумаге.

– А когда же мы отдохнем?

Он пожал плечами.

– Если хочешь, можешь поспать в задней части повозки. А как долго, ваше величество, вы сможете оставаться в этом… образе?

– Вы имеете в виду управление мертвецом? – спросила она. – Думаю, полный день и ночь – и предел будет близок. В прошлом… в прошлый раз под конец в нем стало весьма неприятно.

Я смотрела на крышку ящика, чтобы не встретиться взглядом с капитаном. Предыдущим телом, которое она носила до предела, был иеромонах, о чем капитану Энеасу лучше не знать.

Я заткнула кинжал капитана за грязный кушак, развернула вощеную бумагу и нашла там остатки мяса и хлеба. Все засохшее и несвежее, но еда есть еда, и я сунула кусок мяса в рот.

– Это мой кинжал, – сказал капитан.

– Знаю, – с полным ртом произнесла я. – Но у тебя есть сабля, а у меня нет, так что я оставлю кинжал себе.

Он нахмурился.

– Ненадолго, – добавила я. – Пока не найду получше. Ты что, думаешь, я собралась тебя убить?

– Эта мысль приходила мне в голову.

– Что ж, капитан, на этот счет не тревожьтесь, – вмешалась императрица. – Вы слишком ей нравитесь. Хотя она не колеблясь проткнет меня кинжалом за эти слова.

В самом деле, так приятно было бы погрузить лезвие ножа в ее мертвое тело и понаблюдать, как потечет кровь, но такой поступок лишь докажет ее правоту, и ей это известно. Мертвец ухмыльнулся.

– Я признательна вам за такое игривое замечание, ваше величество, – сказала я вместо того, чтобы проткнуть ее. И со всем возможным достоинством – в ее теле это могло получиться. – Но неплохо было бы всем нам сосредоточиться на текущих задачах. Например, мне нужно вернуть свое тело.

Я достала из-за пояса кинжал капитана и вложила рукоять в его открытую ладонь.

– Вот, теперь тебе незачем беспокоиться о безопасности. А мне о своей остается только молиться.

Отказавшись от помощи императрицы, я взобралась на козлы, кляня все на свете.

– Твое идиотское тело ноет со всех сторон. Даже веки болят, ну как такое возможно?

Трудно сказать, сколько времени прошло до тех пор, когда капитан Энеас снова запряг в повозку вола. Мы уже собрались ехать дальше, и императрица устроилась рядом с Септумом на сене, а капитан все возился у головы вола.

Я закатила глаза.

– Мне казалось, ты собирался двигаться дальше.

– Один момент.

– Тебе незачем беспокоиться, что я намереваюсь поставить нас обоих в неловкое положение, признавшись в любви, которой, кстати, не чувствую, что бы там ни болтала ее величество. Ты не конченое дерьмо, это верно, только это далеко не любовь. Так что залезай и поехали, пока Лео нас не достал.

Капитан Энеас лишний раз подтянул упряжь на воле и откашлялся.

– Благодарю, – сказал он. – Я стараюсь жить по божьим заповедям.

– Да уж, это должно быть не сложно, когда убиваешь и исполняешь приказы безумцев, – пробормотала я, и императрица позади меня фыркнула.