Виват, русский единорог

Александр Надысев

Виват, русский единорог

Глава 1. Отчий дом

1736 год. Село Харино, что в Тульском уезде, тихо дремало, как вдруг на дороге появилась незнакомая кибитка, запряженная тройкой лошадей. Любопытные жители пёстрой толпой дружно высыпали из своих изб и, увидев кибитку, загалдели. Они только взглядами успели проводить лихую «тройку», которая вихрем промчалась по всему селу и остановилась у господского дома, и заметили, как какой-то военный, выскочив из кибитки, вошёл через калитку в дом.

– Кто приехал? – спросила девица, не успев разглядеть приезжего.

– Да это прибыл Егор Данилов, старший сын нашего барина, Василия Гурьевича, – ответил однорукий крестьянин.

– А-а-а, – протянула девица, – а пошто?

– Видать прибыл на побывку, он ведь служит в Первом Московском полку в звании капрала, – важно пояснил ветеран. – Я тоже с того полку, в коем на стрельбах мне руку оторвало.

Тем временем Егор вошёл в дверь родительского дома, и только тогда был замечен домашними. Первой к нему бросилась его матушка Евфимия Ивановна и обняла сына.

– Господи, какой ты стал большой, да ладный, – запричитала она. – Дай хоть погляжу на тебя!

Отец, отставной капрал, Василий Гурьевич, сидел за столом и изучал ведомости. Он сурово окинул взглядом сына и, сдвинув брови, спросил:

– Прибыл?

– Да, тятя, – поспешно ответил Егор. – Я проездом из Малороссии, где зимует армия, и командирован в Москву.

– Ну, давай, капрал, обнимемся что ли.

Егор, отстранив мать, подошёл к отцу и крепко обнял сухенького старика.

«Да, стал сдавать мой отец, – тоскливо подумал он, – да и матушка как то ссохлась и стала совсем маленькой».

А старик с гордостью подумал: «Мой сын уже капрал! Моя стать!» и крикнул жене:

– Собирай стол, мать! Егорушка только с дороги.

Пока Евфимия Ивановна с сенной девкой готовила праздничный стол, отец стал внимательно рассматривать подарки и, взяв в руки кожаный ремень, крякнул:

– Ремень хорош, благодарствую, а вот саблю забери себе. На кой она мне нужна? У меня и своя висит на стене без дела!

Он посмотрел, как суетится жена и сказал:

– Матушке ты угодил. Видишь, как она сразу накинула на себя нарядный плат. Молодец!

– А где Мишка? – спросил Егор.

– Этот оболтус либо рисует, либо голубей гоняет, – покачал головой отец.

– Рисует? – удивился Егор.

– Ты не знал что ли? – в свою очередь удивился отец. – Я ему запретил рисовать, чтобы он больше помогал по хозяйству, сёк его нещадно, но не отучил.

– Можешь себе представить, что он рисует? – вдруг завёлся отец. – Я смотрел его каракули, одни только зверушки. Ну, это ладно, но ведь Мишка пристрастился рисовать не то быков, не то лошадей и все с одним рогом, и говорит, что подсмотрел их в Псалтыри.

– Разве зверь с одним рогом водится? – удивился Егор.

– Мишка говорит, что это мифическое животное – единорог, но его никто не видал, так ему объяснила моя родственница, в доме которой он обучался чтению, – пояснил отец и, обернувшись, крикнул жене:

– Мать, пошли девку за Михаилом. Пусть живо придёт!

Он почесал бороду и продолжил:

– Сам понимаешь, где ему набраться ума? Сначала он с племянником дальней родственницы, Матрёны Петровны Даниловой, окончил словесное учение, которое состояло из двух книг Часослова, да Псалтыря. Опосля проживал у воеводы Крюкова, так что учение его шло неправильное.

– Отец, твой сын Василий учится в артиллерийской школе. Так ведь?

– Ну и что?

– Давай, Михаила определим в ту же школу, – предложил Егор. – Будет под присмотром брата, да и чин получит.

– А вот и мой братец явился, – заулыбался Егор, увидев вбежавшего Михаила.

– Ну, здравствуй Мишка!

Михаил радостно улыбался:

– Егор, какой на тебе справный мундир! Вот бы мне такой!

Отец перебил его:

– Рано тебе ещё думать о мундире. Я решил отправить тебя в Москву учиться на пушкаря.

Мать, услышав такое, сразу всплеснула руками.

– Батюшка, окстись, пошто ты забираешь моего младшенького сыночка, – заголосила Евфимия Ивановна. – Ему же только 14-ый годочек пошёл. Не пущу!

– Молчи, мать! – вскричал Василий Гурьевич. – Тебя не спрашивают, а Михаил будет артиллеристом!

За столом все домашние больше молчали, чем говорили. Старики беспокоились, их пугала дальняя дорога и учёба младшенького сына. Но больше всех переживала Евфимия Ивановна. «Как он там будет? Ведь он такой нескладный, – горевала она. – Одна только надежда на сына Василия, который там уже обучается.

А Василий Гурьевич рассеянно думал: «А что, будет Мишка с братом столоваться у свойственника мово, Милославского. Извещу его и дай Бог, всё сладится!»

Егор же думал: «Как бы побыстрее выехать в Москву, а то снег пошёл. Я и так запаздываю, и хорошо, что моя подорожная с двумя штемпелями, а то в жизнь не добьёшься сменных лошадей от станционного смотрителя».

Михаил уже мечтал, он уже представлял себе, как будет учиться в загадочной Москве, и как говорил брат, ходить в особой форме. А потом у него будет мундир такой же, как у Егора. Он весь съёжился: «А вдруг меня не возьмут в артиллерийскую школу?» Но глядя на брата, сразу упокоился: «Он меня в обиду не даст!»

Глава 2. Странный попутчик

Только через несколько дней Егору удалось, уговорив родителей, собраться в Москву. И вот уже ранним утром братья Даниловы, Егор и Михаил, сели в кибитку и, закутавшись в тулупы, попрощались с родителями.

Ямщик гаркнул:

– Пошли родимые…

И кибитка, запряжённая тройкой лошадей, резво выехала с подворья и направилась по тракту в далёкую Москву. Дорога была отвратительная. Уже который день кибитка ползла по разухабистой зимней дороге, сотрясаясь на ледяных брёвнах, уложенных поперёк дороги в местах бесконечных замёрших болот. Братья Даниловы тряслись на ухабах и смотрели по сторонам, и Егор, вдруг вспомнив про рисунки брата, спросил:

– Михаил, объясни мне, откуда ты взял единорога?

– А, тебе отец рассказал о моих художествах, – рассмеялся Михаил. – Знаешь, я проходил словесность у Матрёны Петровны по Псалтырю, где увидел изображение единорога и попросил её объяснить. Она много чего рассказала об этом мифическом звере, а потом прочитала мне о единороге в Библии. Я наизусть запомнил: «21 псалом: спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня …». И я так увлёкся этими зверями, что сам стал изображать их в разных видах.

– И зачем? – плотнее закутавшись в тулуп, опять удивился Егор.

– Я подумал, что в единороге есть что-то тайное и магическое, – ответил Михаил и задумался, – и он меня почему-то притягивает …

Но вот кибитка въехала в сосновый лес, который тянулся вдоль тракта на многие вёрсты, и на очередном ухабе лошади шарахнулись в сторону, раздался страшный треск, и кибитка завалилась на бок.

Ямщик соскочил с облучка и стал, страшно ругаясь, распрягать и поднимать хрипевших лошадей, а Егор с Михаилом занялись завалившейся кибиткой.

– Бог ты мой, оглобля то сломалась, – запричитал ямщик, увидев поломку.

– Да, а где взять новую? – спросил Михаил.

– Вона в лесу! – ухмыльнулся ямщик. – Только топора у мня нету, где-то затерялся.

– Как же ты, раззява, отправился в дорогу без топора? – возмутился Егор.

– Вот такая незадача, – развёл руками ямщик, – ведь не доехали до Москвы совсем чуток, и на тебе! Мало того, что оглоблю сломали, так я чуть лошадей не загубил.

– Так как же быть? – опять спросил Михаил.

– А может починить? – вдруг услышали они голос из леса.

Путешественники дружно обернулись и увидели бородатого незнакомца, похожего на охотника. Из-за спины у него выглядывало ружьё, а за поясом висел топор.

– Не пужайтесь, люди, не кусаюсь, – рассмеялся незнакомец. – Я вам в раз починю, ежели довезёте меня до Москвы.

Ямщик подумал: «Кому охота тут мёрзнуть, дожидаясь подмоги? А вдруг, не дай Бог, нагрянут разбойники, а у меня только нож».

Он посмотрел на Егора и спросил:

– Что барин, возьмём в попутчики?

– Ежели исправит оглоблю, то возьмём, – обрадовался Егор.

Михаил посмотрел на бородача и улыбнулся:

– Эх, как хочется нарисовать твоё лицо, вот только руки мёрзнут.

А бородач удивился: «Как же этот мальчик похож на мою любимую и ненаглядную Алёнушку. Теперь уж с ней точно свидимся! Мне бы только добраться до окраины, и она в моих объятьях».

Узнав, что бородача зовут Иван, он предложил ему:

– А может, я тебя в Москве нарисую?

– Там видно будет, – ответил бородач, и ушёл в лес.

Вскоре он притащил хорошую лесину, из которой получилась оглобля.

– Ну, что годная? – утирая пот, спросил он.

– Лучше старой, – ухмыльнулся ямщик. – Садись со мной на облучок. Поехали!

При подъезде к Москве кибитку задержал военный разъезд. Капрал Егор Данилов подошёл к офицеру, показал свою подорожную с двумя штемпелями и спросил:

– Что случилось?

– По всем дорогам выставлены армейские разъезды, – доложил обстановку офицер. – Ловим некого Миницкого, который посмел называть себя Алексеем Петровичем, да и в бегах смертный убийца Лихутьев.

– Надо же, – удивился Егор.

– А вам не попадались беглые крестьяне? – спросил офицер, отдавая Егору подорожную.

– Да нет, Бог миловал!

– Езжайте, – разрешил офицер и крикнул ямщику. – Трогай!

Как только кибитка въехала в посад города, попутчик соскочил с облучка и, убегая, крикнул:

– Благодарствую, барин. Век не забуду!

– А как же портрет? – закричал Михаил вдогонку.

– Позже, позже – услышал он. – На площади.

Глава 3. На постой

Январь 1737 года выдался таким морозным, что дух захватывал. Братья Даниловы, съёжившись, ехали в кибитке и с любопытством разглядывали посадские избы, разбросанные вдоль дороги. А на холмах уже показались высокие терема, с дымящими трубами, кое-где высились церкви со сверкающими на солнце куполами, потянулись первые большие избы с заборами вдоль заснеженных улиц. Московский люд спешил куда-то, а кибитка уверенно затряслась по бревенчатым настилам ледяной дороги, вперемешку с конским навозом.

– Кажись, прибываем, – заулыбался Егор.

– Это Москва? – спросил Михаил.

– Да, и наше путешествие завершается, – подтвердил Егор, и братья переглянулись.

– Как же мы найдём хоромы Милославских? – забеспокоился Михаил. – Ведь заборам конца и края не видно!

– Не боись, – рассмеялся Егор, – ямщик знает своё дело.

Михаил уже не слушал брата, он во все глаза рассматривал удивительные хоромы, многолюдную толпу, часто перебегающую заснеженную улицу. Праздные парни с девицами резвились прямо на ледяной мостовой, и вдруг стали махать руками перед мордами лошадей.

– Поберегись! – закричал ямщик и по-доброму выругался. – Вот черти, так и норовят под копыта попасть.

Михаил, расспрашивая брата, восторженно смотрел на высокие заборы, за которыми высились цветастые терема, меж ними мелькали избы, опять заборы. После долгих поисков, недалеко от Каменного моста, перекинутого через Москву-реку, ямщик нашёл хоромы Григория Милославского и, наконец, подкатил к воротам подворья. Егор с братом живо выскочили из кибитки и увидели важного господина, вышедшего из калитки ворот. Егор узнал дворецкого и спросил его:

– Где хозяин?

– Барина нет, – ответил дворецкий. – Он недавно отъехал.

Михаилу стало как-то не по себе: «Неужто придётся возвращаться домой?»

– Как же нам быть? – забеспокоился Егор.

– Но, уезжая, – сделав длинную паузу, заулыбался дворецкий, – барин велел разместить вашего недоросля на постой.

Он открыл ворота и пропустил кибитку во двор. На крыльцо вышла степенная женщина, и дворецкий крикнул ей:

– Принимай, жёнушка, гостей, а этот недоросль Михаил будет столоваться у нас со своим братом Василием.

Как только Михаил попал в руки Степановны, этой добродушной женщины, то сразу успокоился, почувствовав материнскую теплоту. Она заботливо устроила спальное место в комнате брата и, застелив лавку, сказала:

– Располагайся, Мишенька, здесь будешь спать, а я скоро позову на ужин.

– Как устроился? – спросил Егор, вошедший в комнату.

– Мне нравится, – ответил Михаил. – Посиди со мной на моей лавке.

– Неплохо, неплохо, – засмеялся Егор, усаживаясь на лавку, – Какая мягкая …

Неожиданно дверь открылась, и в комнату влетел третий брат Василий.

– Мишка, ты здесь! – закричал он. – Значит, хочешь учиться?

– Отец велел, – строго посмотрев на брата, сказал Егор, – а тебе надлежит записать Михаила в артиллерийскую школу. Более того, будешь перед отцом в ответе за своего младшего брата. Понял? Ну, а теперь на ужин. Нас давно уж звали!

А сам подумал, садясь за стол: «Впрочем, я сам пойду записывать брата в школу».

Глава 4. Не так просто!

Ранним утром три брата отправились в артиллерийскую школу. Они увидели, как к школе подкатила карета, и к ней подошёл какой-то офицер. Дверка кареты открылась, и какой-то иностранец в чёрной шляпе с красным пером получил от офицера свёрток.

«Странно это, – подумал Егор, и, подгоняя братьев, которые загляделись на роскошную карету, прикрикнул:

– Что раззявились, идём к директору школы.

Они нашли кабинет директора и без стука вошли.

Директор, отставной капитан, похожий на немца, увидев капрала с рослыми детинами, вначале опешил, но оправившись, спросил:

– Что надо?

Вперёд выступил капрал Егор Данилов. В голове его мелькнуло; «Да это тот самый немец, который передавал пакет», и по-военному доложил:

– В соответствии с высочайшим указом от 1735 года, прошу зачислить дворянского сына Михаила Данилова в Артиллерийскую школу с полным довольствием.

Капитан вскочил со стула и вспылил:

– Мест нет!

– Как это нет? А указ императрицы? – придвинулся к нему капрал.

– У меня в школе 700 учеников, ногу поставить некуда.

– Ах, так! – вскричал капрал, и обернулся к братьям. – Подите-ка за дверь, а нам с капитаном надобно переговорить!

Лишь братья закрыли за собой дверь, как Егор навис над капитаном.

– Я донесу на вас, – пригрозил он и, понизив голос, тихо сказал. – Я видел, как вы в карету передавали свёрток иностранцу. Что было в том свёртке? А? Ну, говорите же!

– Не, не, – запротестовал капитан. – Я передавал всего лишь годовой отчёт.

Директор побагровел, привстал со стула и заблеял:

– Прошу вас, не надо никуда докладывать, ведь никому не нужны неприятности, – и вдруг спохватился. – Призовите своих братьев, и я их запишу в школу обоих.

– То, то, – заулыбался Егор, – только нужно записать моего младшего брата Михаила, а Василий уже учится в вашей школе.

Капитан спешно внёс в список – «Михаил Васильевич Данилов с довольствием», и братья очень довольные вышли из кабинета.

– Сразу нашлось место для моего брата, – проворчал Егор и обратился к Михаилу, – а тебе директор жалование обещал выдать.

Довольный Егор оставил братьев в школе и, попрощавшись с ними, уехал. Они остановились в коридорчике, и Василий принялся знакомить брата со школой:

– В нашей школе, которая располагается при артиллерийском дворе, нет никакого порядка. Нас учеников около 700 дворянских детей, бедных и знатных и все роятся в четырёх просторных светлицах, между которыми есть сени, куда мы с Егором вошли. Школа охраняется отставным солдатом Тихоном, его все уважают. А за светлицами располагаются кабинеты учителей и квартира директора с заветной каморой, в которой находится касса школы. Вот здесь мы с тобой и стоим.

И он прибавил:

– Нам ученикам, как и учителям школы, выдаётся ежемесячное жалование и раз в год школьная форма.

– Здорово, – только успел проговорить Михаил, как вдруг дверь кабинета распахнулась, и из неё вышел весь красный директор.

– Вы ещё здесь? – раскричался он. – Марш в класс, там из вас Алабушев всю дурь вытравит!

Он ещё что-то кричал, а затем затолкал братьев в класс. А там действительно ногу поставить было некуда. Ученики, толкаясь меж собой, решали задачки по арифметике, а учитель Прохор Алабушев расхаживал между ними и раздавал подзатыльники. Он встретил братьев и сразу пообещал розги, ежели что! И они оба сразу углубились в решения задач. Михаил только восхищался братом: «Как он всё знает и может объяснить, а я совсем ничего не понимаю, но буду стараться изо всех сил!»

Когда же школьный колокол известил об окончании занятий, то ученики с невообразимым шумом стали выскакивать на улицу. Сторож Тихон еле успевал удерживать двери, распахнутые настежь, и качал головой:

– Вот нехристи неугомонные! А сколь в них энергии?

И схватив одного ученика за ухо, проговорил нравоучительно:

– Не спеши!

Занятия в школе шли своим порядком, но Василий, чураясь младшего брата, всё же перезнакомил его со своими друзьями. И вот они после уроков гурьбой побежали на полковой двор, близь Сухаревской башни. Среди ребят затесался задиристый паренёк Жеребцов. Он то и приглянулся Михаилу, а Жеребцов тоже тянулся к Михаилу, потому что восхищался его умением рисовать. Конечно, на артиллерийский двор их не пустили, но в щели забора они всё же сумели рассмотреть блестевшие на солнце пушки.

– Это гаубицы, – пояснил Василий. – Грозное орудие противу пехоты.

– А вот там что?

– Там вдали леса для подъема изделий из ямы. Нас сюда пару раз водили и то наспех, – нахмурился Василий и, увидев, как Михаил зарисовывает гаубицу, заметил. – Ты, Михаил, можешь изображать своих единорогов сколько хочешь, но не рисуй гаубицы, ведь это дело секретное!

Глава 5. Таинственный иностранец

В том же 1737 году случился в Москве пожар, как раз на Троицын день. Сгорело много домов и горе накрыло москвитян. В народе так говорили:

– Надо же, в тот день жена повара зажгла в чулане свечу перед образами в угодность празднику Троицы, а сама пошла под палаты на кухню. Так свеча отпала от образа и, в миг, зажгла чулан. А далее занялся пламенем двор и случился пожар по всей Москве. Горе то какое, и всё от «денежной» свечи!

– Да уж, ветер быстро разнёс горящие головни, много домов сгинуло, – говорили погорельцы.

Михаил с Василием разбирали брёвна обгорелых изб и помогали, как могли, потерпевшим от случившегося пожара. И вдруг Василий заметил карету, подъехавшую к дому напротив, сохранившемуся от пожара.

– Смотри Михаил, – крикнул Василий. – Помнишь, когда мы втроём шли к артиллерийской школе, то эта карета с красивым гербом стояла у входа в неё. И директор передал свёрток иностранцу в чёрной шляпе с красным пером. Помнишь?

– Не, а, – ответил Михаил.

– Да, именно тот иностранец! – настаивал Василий. – Вон он вышел из дома и садится в карету. Ну да, он в чёрной шляпе с красным пером. Как бы лицо его разглядеть?

– А что в свёртке могло быть? – спросил Михаил. – Слушай Вася, может, проследим за каретой?

– Тогда побежали, – согласился Василий, – а то карета уже тронулась.

– Ничего успеем, – рассмеялся Михаил, – дорога такова, что пешком быстрее дойдёшь!

И действительно, карета так медленно двигалась, что ребята спокойно шли за ней по другой стороне улицы. Но вот карета выехала за город и остановилась на развилке двух дорог. Ребята спрятались за кустами и стали наблюдать.

– Что же произойдёт? – пытался предугадать Василий. – Кого он ждёт?

Из кареты вышел тот самый иностранец. Он скинул свой плащ, снял шляпу с красным пером и подставил своё лицо к солнцу. Теперь братья, наконец, увидели его лицо. Это был не молодой, но ещё крепкий мужчина с длинными чёрными волосами, усами и бородкой клинышком с небольшой проседью. Так он стоял с полчаса, пока к нему не подъехала коляска, из которой вышел очень знакомый человек.

– Ба, да это наш Алабушев! – вырвалось из Василия.

– Что же он тут делает? – полюбопытствовал Михаил.

– Так, он передаёт скрученный свиток, перевязанный розовой лентой, – вскричал, прикрыв рот, Василий.

– Зачем ехать за город, – пожал плечами Михаил, – когда можно где угодно встретиться, правда, же?

– Что-то здесь неладное, – проговорил Василий. – Давай проследим за иностранцем и узнаем, где он живёт. И хорошо бы узнать, кто этот господин с бородкой?

Карета тронулась обратно в Москву. А братья, опасаясь, как бы их Алабушев не заметил, незаметно последовали за каретой, которая к их удивлению вернулась к тому же дому.

– Как же узнать имя этого иностранца и чем он занимается? – вслух стал соображать Василий.

Он покачал головой и нашёл хорошее решение:

– Мы с тобой Мишка, будем следить за домом после занятий в школе. А теперь домой, небось нас Степановна заждалась!

***

Михаил продолжал учиться в артиллерийской школе. Кроме того, он рисовал всё, что видел перед собой, за что часто был бит учителями в школе, также как и отцом в детстве. И здесь в классах учитель по арифметике Алабушев гневался, видя его рисунки диковинных животных – единорогов на полях решаемых задач. Пока Михаилу это сходило с рук, потому что был успешным учеником, но Алабушев пообещал наказывать его розгами, ежели увидит ещё раз это безобразие. На перемене, как обычно, ученики бесились и играли в «чехарду». Они с остервенение скакали над спинами друг друга и развлекались.

– Ещё бы, как не жить на всём готовом! – кричали они. – Но, что ужасно, так это порка во время экзаменов за невнятные ответы.

– А вообще-то, здорово! – резвились ученики, не обращая внимания ни на кого.

Конечно, дворяне из бедных семей учились охотно, прилежно следили за своей формой, а вот богатые отпрыски дворян, их называли «приватными», одевались в роскошные кафтаны и приходили в школу просто развлечься или подурачиться. Школьную форму они не носили и, ухмыляясь, говорили:

– Фу, какая мерзость! Кто её придумал?

– Им-то хорошо, папенька наймёт репетиторов, и экзамены сданы! – говорили им в спину нищие ученики.

В школе с учителями было совсем плохо. Ну, вот хотя бы взять всегда пьяного Алабушева. О нём говорили разное, в том числе и неприятное. Ученики шептались:

– Вздорный и неприличный человек. Он ранее содержался арестантом за смертоубийство, и хорошо, что об этом в школе мало кто знает… А по высокому поручительству он был отпущен учительствовать в артиллерийскую школу, как знающий арифметику Магницкого и геометрию, и ему даже вернули чин штык-юнкера.

А ещё в школу прибыл капитан Гринков, у которого не было левой руки по локоть, и про него все говорили только хорошее:

– Вот настоящий пушкарь! На его занятиях порядок, не то, что у Алабушева. И учит он правильно, учит офицерской чести и доблести!

Если учитель Гринков поощрял рисование Михаила Данилова, заставляя рисовать схемы сражений, стреляющие пушки и солдат возле них, то Алабушев просто зверел от этого. Такие вот разные учителя!

Глава 6. Показательная порка

Как-то «приватные» ученики артиллерийской школы, а это было в 1739 году, молоденькие щёголи, князья Волконский и Сибирский резвились в толпе школьников.

А в это время приятель Михаила Данилова, радостный Жеребцов, принёс ему из дома рисунок, пожелтевшую старинную гравюру, чтобы тот её срисовал.

Пробегая мимо, к ним подскочили лихие князья, и самый проворный из них Волконский выхватил из рук Жеребцова рисунок, и они с Сибирским помчались к учителю арифметики Прохору Алабушеву. Волконский, махая гравюрой, на ходу кричал:

– Вот чем занимается Жеребцов, он рисует, а не учится!

Алабушев тут же, а это было во время перемены, учинил экзекуцию. Он уложил Жеребцова на живот, рисунок положил на спину и парадно с оттяжкой высек. И сёк он до тех пор, пока рисунок на спине несчастного не иссёкся в клочья.

После этого инцидента Данилов уже не рисовал в школе, зато Жеребцов и Данилов подружились с молодыми князьями.

– Кто бы мог подумать, что за какой-то рисунок можно так исхлестать человека! – сетовал князь Сибирский и с укоризной посмотрел на своего приятеля Волконского: – Это всё твои шуточки!

– Сволочь, он! – кричал молоденький князь Волконский. – Жеребцов, вызывай Алабушева на дуэль! Я тебе принесу свою шпагу!

– Да? – вжал голову Жеребцов.

– Это ему с рук не сойдёт! – продолжал кричать князь, как петушок.

Тут начался следующий урок, и друзьям пришлось на время утихомириться.

Зато после уроков они вчетвером побежали к Москве-реке. Искупавшись, они развели костёр и стали думать, как лучше отомстить обидчику Алабушеву.

– Завтра же вечерком нагрянем в учительскую, и Жеребцов кинет ему в морду перчатку. Отцовские перчатки я принесу! И все дела! – авторитетно сказал Волконский.