Дом грозы

– Лю-ю-ю? – вопросительно тянет Нимея.

– Что? – откашливается Пьюран.

В квартире становится тихо, но не из-за того, что все замолкают: в ванной шумела вода, и только сейчас шум прекратился.

– Ты не одна? Мы не вовремя? – Нимея подозрительно щурится, вгоняя подругу в краску.

– Нет, нет, я вас ждала! – частит Пьюран.

– А там кто?

– Гость. – Она кашляет. – Просто гость…

Дверь ванной распахивается, и на пороге появляется Якобин Блауэр с широченной улыбкой.

– И всего-то? – Нимея бормочет под нос что-то вроде «а то я не знала» и больше не обращает никакого внимания на подругу и ее «тайного» парня.

Глаза у Ноки стеклянные от недосыпа, пару часов сна в машине не дали сил, только раздразнили.

– О да, наконец-то, – выдыхает Нимея, скидывает ботинки, пересекает комнату и падает на диван. – Мы останемся на ночь, чтобы нормально поспать. Если вы планировали провести романтический вечер, то я мешать не стану, лишь бы не стать свидетельницей чего-то лишнего. О предпочтениях Хардина мне ничего не известно.

И она засыпает, моментально и без предупреждения: откидывает голову на спинку дивана, складывает руки на животе и закрывает глаза.

– Она… не спала всю ночь, – поясняет Фандер.

– Я, между прочим, тоже, – криво усмехается Якоб. – Если ты не знал, я участвовал в расхищении гробниц. – Он так широко улыбается, будто выкапывать друзей из могил – отличное времяпрепровождение, неплохо разбавившее серые будни.

И Фандер не может не улыбнуться в ответ. Приветствие выходит скомканным и странным. Они не бросаются друг другу в объятия и не спрашивают, как дела. Кажется, Якоб готов сделать первый шаг, но настороженно поглядывает на Фана.

Они все меня будто боятся.

За три года Фандер даже разучился скучать по друзьям, но он все так же им рад. И он до безумия хочет вернуть их дружбу, потому что в последние месяцы, проведенные в тюрьме, не было ничего настоящего. Лучшие моменты жизни остались в прошлом. Хардин всегда был частью чертовой толпы, которая никогда не стремилась его понять и принять. Фандер – тот, кто всегда будет делать неправильный выбор в глазах общества. Влюбился в плохую девчонку, чье сердце уже занято. Разрушил свою жизнь. Заставил всех себя ненавидеть.

Он всегда прекрасно понимал, что так будет, и это знание его смешило. Может, потому он и был в компании самым шумным? Его просто забавляло наблюдать за тем, как люди обращают на него внимание, задерживают взгляд, а потом кривятся, хмурятся, разочаровываются, убеждаются в том, что слухи правдивы и тот старший Хардин, брат милого парня Энграма, – последняя скотина.

– Тогда пошли на кухню пить кофе. И дайте Нимее поспать: ей нужны сутки, чтобы стать приятным человеком. – Красная как рак Пьюран берет Якоба за руку и утаскивает из комнаты.

– А она бывает приятной? – бормочет Фандер, глядя на спящую Ноку.

Он задерживается на секунду, делает шаг в сторону кухни, жмурится, трет лоб и раздраженно вздыхает.

Ей, должно быть, неудобно в этой позе. Опять. Спать второй раз сидя – глупо, если есть диван.

Он быстро идет к Нимее и перекладывает ее на диван. Пусть это не кровать с хорошим матрасом, но хотя бы не автомобильное кресло.

Фандер подсовывает под голову Ноки серую диванную подушку, берет с подлокотника аккуратно сложенный шерстяной клетчатый плед и, проклиная себя, укрывает Нимею, замерев напротив ее лица. Сидит на корточках еще пару секунд, подперев подбородок кулаком. Только две секунды.

Нока начинает возиться и устраиваться поудобнее, обнимает плед, даже засовывает ладонь под щеку.

Может, хватит пялиться?

И правда, хватит, но Фандер выторговывает у себя еще пару секунд. Чешет ногтем большого пальца бровь, трет лицо и ждет еще две секунды.

Интересно, что будет, если она сейчас откроет глаза? Скорее всего, вскочит с места и станет вопить, назовет Фандера извращенцем, обвинит в том, что он собирается ее убить. Потом она, конечно же, обратится волчицей и перегрызет ему глотку. Но, пока этого не произошло, можно урвать пару секунд, а потом поспешить убраться, чтобы избежать катастрофы.

* * *

На лице Пьюран отчетливо читается отвращение, отчего Фандер еле сдерживает смех. Он ни разу не сталкивался с этой до невозможности доброжелательной мышью, потому что та не высовывала носа после комендантского часа и не выступала с публичными заявлениями о том, как плох Орден и все истинные вместе с ним. Лю вроде бы была в старостате, где Фандер торчал вместе с друзьями, но сидела за последней партой, будучи еще только первокурсницей.

Она была типичной отличницей и послушной девочкой. Для нее Фандер – расист, животное и олицетворение зла в этом мире. А она для него – часть иной серой массы. Такие, как она, когда-то выдвигали против него обвинения, а он их все принимал, потому что и сам бы себя посадил, что уж там.

– Как странно… – вздыхает Пьюран, ставя на стол чайник. – Ты… в моем доме.

Фандер пытается понять, как они спелись с Якобом, и приходит к выводу, что они оба просто до оскомины на зубах хорошие и им сама судьба велела быть вместе.

– Да уж, странно, – тянет Фандер, пытаясь держать себя в руках.

Все-таки он еще не привык к тому, что иные теперь всегда рядом, сидят с ним за одним столом, пускают его в свой дом. Нока не в счет, она «своя» иная. С детства знакомая.

Фандер не гордится тем, кем был, впрочем, он не может отрицать, что из их четверки друзей был самым категоричным. Листан скрывал свое истинное отношение к иным за шуточками и насмешками, но понимал, что все, что на них сыпется, неправильно. Якоб был скептиком с самого начала: он сомневался в методах истинных, и бремя быть одним из детей Ордена его тяготило. Каждый раз, выходя после полуночи из дома на охоту, он недовольно морщился. Рейв Хейз был у них главным. Может, потому что главой Ордена был его отец? Или потому, что он всегда хорошо разбирался в том, что хорошо, что плохо, и мыслил трезво? Они доверяли Рейву, как себе. Всегда. И больше всего в первый год после революции Фандер скучал именно по нему. Хейз всегда говорил правду, всегда знал, как убедить самого упертого болвана. Пожалуй, Фандеру жаль, что Рейв не убедил и его тоже.

Потому что в четверке блестящих студентов академии, детей глав Ордена и лучших друзей Фандер был самым конченым ублюдком. И понимал, почему ему никто не доверяет.

– Значит… помогаешь Нимее вызволить Энга, – бормочет Пьюран.

Кажется, в присутствии Фандера она чувствует себя неуверенно даже в собственном доме.

– А почему не она помогает мне вызволить с того света родного брата? – скалится Фандер, чувствуя приступ бешенства. – Или я на такое не способен?

– Ты и твоя шайка после революции развалили магазин моего отца и прогнали его из Бовале, – шипит Пьюран, а потом стремительно краснеет.

Ее бесцветное лицо тут же становится весьма хорошеньким, а взгляд Якоба теплеет, пока руки обнимают чуть подрагивающие плечи Лю.

– Как хорошо, что его не оказалось в тот день дома, – скалится Фандер.

– Хорошее вы выбрали время. Он мог бы защитить то, что нажил за долгие годы труда!

– Или помереть, одно из двух.

– Фандер! – рявкает Якоб.

– Весело было топтаться по делу всей жизни честного человека? – Лю даже вскакивает из-за стола, а Якоб усаживает ее обратно, просит успокоиться.

Пьюран и Хардин смотрят друг другу в глаза, пока не становится очевидно, что оба сдаваться не намерены. Тогда Фандер встает и молча уходит на балкон.

Тут же накатывает тошнота от головокружительного вида. И немыслимой высоты.

Ты и твоя шайка. Эти слова так и звенят в ушах, на губы наползает улыбка, за нее его будут ненавидеть еще больше.

Я смеюсь в лицо вашей боли, смотрите. Как насчет того, чтобы надавать мне хорошенько по шее?

Сразу после революции, когда Орден еще сопротивлялся неминуемому падению, у Фандера и правда была шайка найденных отцом людей. И вещи, которые эта шайка делала, не стоят ничего, кроме пары статей в приговоре обвинения. Хардин ищет себе оправдание, но слышит лишь голос здравого смысла. Я сам на это пошел. Я мог уйти вместе с остальными. И остается только смириться с собственной беспомощностью.

Шайке не давали ответственных задач, но Ордену в те времена и делать-то было нечего, кроме как подрывать репутацию Сопротивления и пугать ни в чем не повинный народ. Лишить иных воды, света, тепла, магазинов. Показать, как плохо будет без сильного Ордена, как слабы главы Сопротивления. Прогнать из страны как можно больше иных, доказать, что и без токсина траминерцам есть что предложить своей земле.

Десятки амулетов на шеях, полные карманы взрывчатки и всевозможного оружия, купленных на богатства семей Ордена. Вот и вся сила. Побитые окна, сорванные с петель двери, погромы – в общем, участники Ордена занимались вандализмом.

Невозможно по щелчку пальцев научиться принимать то, что с детства велели ненавидеть. Парадокс в том, что Фандеру теперь стоит ненавидеть и себя тоже. Он иной, такой же, как Пьюран. От этой мысли грудную клетку будто ножом режет, и приходится держаться из последних сил, чтобы не впасть в отчаяние.

Невозможно по щелчку пальцев стать хорошим.

– Эй! – Якоб выходит на балкон и закрывает за собой дверь. – Ты пугаешь ее.

– А она говорит глупости.

– Она тебя не знает.

– Нам это ни к чему. Я все равно останусь расистом и преступником.

– А ты уже… – Якоб замолкает. – Как ты?

– Отлично.

– Не рычи на меня и говори нормально. Если умеешь.

Фандер задумывается и приходит к выводу, что никогда и ни с кем не говорил по душам. Нормально. И в том числе с лучшими друзьями.

Дружить им было положено чуть ли не по статусу. Ровесники, чьи родители – главы Ордена. Одноклассники. Одногруппники. Один яхт-клуб, совместные праздники.

Мать наряжала Фандера в крошечный кремовый смокинг и говорила, что он идет на день рождения друга по имени Якоб. Фандеру было лет пять, и он понятия не имел, кто такой этот Якоб и почему они друзья. И так всю жизнь. Но они ему дороги. Все трое. Он не говорил с ними, но он их всегда слушал.

Фандер знал, что на душе у каждого, а вот они его, похоже, не знали. Почему-то раньше его это не смущало.

Они мне не доверяют, как и весь мир.

– Фан?..

– Что?

– Почему ты не пошел за нами тогда… Три года назад?

– Я вам не верил… – Он говорит почти правду, в которую хочет верить Якоб.

Сам он не знает, так это или нет. Все, что было три года назад, как в тумане, но было ясно, что дьявольски страшно делать выбор

– Это потому, что… ну… Брайт тогда тебя…

Фандер усмехается. Революция началась с того, что Рейв Хейз выпил лекарство и стал слабым, ни на что не годным магом, а Брайт Масон слетела с катушек и напала на толпу истинных. Самую малость возможно, что ее спровоцировали, но так ли это важно? Она была сиреной, представляющей угрозу всем, кто услышит ее песнь, и, выходя против нее один на один, Фандер знал, что проиграет. Возможно, он надеялся, что стоит малышке-сирене увидеть кровь на своих руках, как это приведет ее в чувство? Так, в сущности, и вышло. Или это было простое любопытство. А может, желание умереть героем.

В тот вечер началась революция, и Фандер единственный стоял и смотрел, как его друзья уходят, пока отец с гордостью хлопал его по плечу, хваля за правильный выбор.

– Нет. Брайт Масон тут ни при чем. Она просто иная, которую переклинило, – и она решила всех поубивать. Я на ее месте хотел бы того же, – спокойно отвечает другу Фандер. – Якоб, я не думаю, что мы с тобой сейчас сможем поговорить по душам. Я плохой человек, сделавший плохой выбор. Я хотел власти, – ложь. – Я был тщеславен, – ложь. – Я конченый расист.

– Не говори так…

– Почему?

– Ты хоть иногда бываешь серьезным?

Да.

– Нет.

– Будь по крайней мере вежлив с теми, кто тебе помогает. Лю ни в чем не виновата.

– Круто. – Он улыбается, чувствуя, что это совсем не помогает разрядить обстановку.

– Она хорошая.

– Рад за нее. – Разговор превращается в перепалку. Напряжение растет, Якоб явно все сильнее злится, и Фандеру хочется дать самому себе подзатыльник, но исправить ситуацию не получается.

По какой-то причине найти правильные слова у Фандера никогда не выходило. Пока все делились тем, что на душе, он отшучивался, и это уже вошло в его натуру, стало частью характера. Он никогда не понимал, что сказать, чтобы обстановка вдруг стала благоприятной, собеседник расслабился, а разговор пошел в нужное русло.

– Ведешь себя как подросток!

Фандер молча сжимает балконные перила и кивает.

Так и есть.

– А мы вообще были подростками? – хрипло усмехается Хардин. – Ты вот помнишь себя подростком? Детство я помню… как что-то мерзкое. Отец злой, мать вечно уезжает в свой домик на море и торчит там месяцами. Подростковые годы помню хуже. С тех пор как мы начали принимать токсин, вообще мешанина в голове. И все время одно и то же: «Не веди себя как маленький, ты основа нового общества». У тебя было не так?

Это самое откровенное, что Фандер говорил другу за долгие годы, и ему теперь тошно оттого, что не делал этого раньше. Ему казалось, что притворяться проще, а теперь высказал все, что копилось в душе, как грязь под ковриком, будто стало легче дышать.

– Так, – глухо отвечает Якоб.

– Почему тогда ты остался человеком, а я нет?

– С чего ты взял, что ты не человек?

Фандер пожимает плечами и думает о том, что стал слишком много себя жалеть. Так не пойдет.

– Ненавижу твоего отца, – вдруг выплевывает Якоб. От этих слов у Фандера губы сами собой изгибаются в улыбку, уже не первую за последние десять минут. – И своего тоже. Но твоего больше. И отца Рейва, вот его больше всего ненавижу. Чертовы ублюдки.

Отец Рейва Хейза когда-то заварил эту кашу, отец Фандера стоял от него по правую руку, отец Якоба – по левую.

Хардину хочется рассмеяться, потому что у него были такие же мысли, которые ему некому было высказать. Так приятно их слышать, что в груди потеплело.

– Кто ты? Какая магия? Ты же тоже ненастоящий истинный?

– Мы с Лю много спорили. – Лицо Якоба посветлело. – Или экимец, или пинорец, может, илунженец. Ну, я обладаю какой-то молодой магией, так что я не смогу ею пользоваться. Глаза, как видишь, прежние. – Фандер кивает, у Якоба ярко-зеленые глаза траминерца. – Родители не сказали, кто я. Мы с ними не в ладах, да и я выяснять не хочу.

– Значит, таких проблем, как у Энга, у тебя не было?

– Нет. Почти ни у кого из тех, кого я знаю, ничего такого не было. Айрен Ито, если помнишь такую, стала жуткой медведицей, но это ей точно не навредило. Лис, кажется, испытывал какой-то дискомфорт, но ничего смерт… – Якоб замолкает и опускает взгляд.

– Ты знал, что с ним это происходит? – Фандер пытается не думать и не говорить о брате с другими, но не может.

Мысли про умирающего где-то там Энга медленно сводят с ума.

– Нет. Я уехал, когда все закончилось. К Рейву и Брайт. Они, кстати, спрашивали о тебе.

– Да ладно?

– Ну… не прям о тебе.

– Ясно.

Что ж все так плохо-то?

– Слышал, Лис начал встречаться с Бэли Теран. Помнишь такую?

Фандер давится воздухом и недоверчиво косится на друга.

Бэли – мерзкая капризная особа, которая в последний год существования академии была старостой у третьекурсников. Само «очарование»: вместо зубов клыки с ядом.

– Она изменилась. Доучилась в Аркаиме, стала ярой сторонницей иных, нашла свое место.

– И такое бывает… Рассказываешь мне поучительную историю о том, как перестать быть изгоем? Ну если Теран смогла, то я точно справлюсь, спасибо.

– Нет. Я тебя не учу. Но таких историй много, если хочешь знать.

– Не хочу, спасибо.

– Она когда-то, как и ты, помогла Брайт и Рейву.

– Потому что думала, что они дадут ей лекарство. Каждый ищет выгоду.

– Какая выгода была у тебя?

– Хм… – приготовились ко лжи. – Тщеславие, – ложь, – желание войти в историю, – ложь, – позлить отца, позволив Рейву угнать его катер.

Якоб молчит, не желая слушать эти глупости. Явно ищет новую тему для дружеской беседы.

– Ну а как вы с Нокой? Она хорошая девчонка. – Он косится на Фандера со странным выражением удовлетворения на лице. Явно что-то знает. – Грубоватая, конечно, но те, кого она любит, – счастливые люди.

О да.

– Я знаю, вы с ней не в ладах. – Точно знает. Просто кричит об этом. — Сколько раз ты ее ловил? По-моему, она была твоей любимой жертвой, – продолжает Якоб.

О да-а…

– Но Нока определенно хорошая. Лю ее любит, хоть та и бесится от всех этих нежностей, знаешь? Но она так заботится о твоей матери. И об Энге.

О-о да-а…

Пальцы Фандера сильнее сжимают подоконник.

– Хорошая.

– Я рад, что она едет с тобой. – Ударение на слове «она» заставляет напрячься. – И я рад, что ты на свободе, слышишь? – Якоб сжимает его плечо так крепко, что Фандер не верит, будто его никто не должен вот так по-дружески поддерживать.

– Почему? Блин, почему вы… – и задыхается.

– Эй, хватит. – Дурная привычка Якоба – говорить «эй». Так делают славные парни: начинают разговор с междометий, чтобы привлечь внимание и расположить к себе. – Я знаю, что мы разошлись, но… мы помнили о тебе, Фан. Честно. И все исправимо, если ты захочешь.

Якоб Блауэр – славный парень.

Фандер улыбается, и его улыбка выглядит как снисходительный оскал.

Чертова защитная реакция, всегда одно и то же.

– Если захочу, – кивает он.

– Захочешь, непременно.

Якоб знает что-то, чего не знает Фан, и это раздражает.

– Мы же захотели исправиться.

– Вот именно. Тебе не кажется, что момент упущен? Вам хватило смелости, а мне – нет, чего теперь ворошить прошлое? Все, я уже…

– Тебе тоже хватило смелости, – вдруг перебивает Якоб. – Пойти за своим отцом.

Фандер хмурится и смотрит на Якоба с подозрением.

– Стороны было две. На одной – мы, на другой – он. Мне кажется, в твоей голове все не так просто, как мы думаем.

Что бы ни значили его слова, Фандер им рад. Он благодарно принимает руку друга, а потом тот уходит с балкона. Эким, раскинувшийся под ним, невозможно огромен и завораживающе красив.

А в голове Фандера все не так просто, как кажется.

Сон, начинающийся снова

Фандер Хардин

Черные волосы падают на иссиня-белое лицо. Из уха стекает струйка крови. В предрассветных лучах мелькают, растворяясь в тумане, розовые волосы сирены. Картина страшная.

– ЭНГРАМ!

Кровь стынет в жилах, а крик застрял в горле.

Больше всего на свете Фандер хочет занять место брата. Больше всех на свете он ненавидит иных, которые все испортили. Это из-за них Энграм лежит на земле.

Фандер бежит так быстро, как может, но дорога все удлиняется, неизбежно отдаляя тело брата. Это из-за них. Это все по их вине.

Они стоят по обе стороны от тела. С разными глазами, разными волосами. Смуглые дорнийцы; белые как мел бреваланцы и почти прозрачные экимцы. И по центру, прямо над телом, – чертова розовоглазая сирена.

А у тела брата лежит, согнувшись, скорчившись от рыданий, прекрасная девушка с каштановыми кудрями.

– Нимея…

– Эй, вставай. – Нимея, сложив руки на груди, стоит над лежащим на полу Фандером и тычет его ногой в бок. Он щурится от яркого света, прикрывает лицо руками и кое-как переворачивается на спину.

Якоб ушел еще вечером, потому что на него не хватило места в крошечной квартирке. Лю и Нимея спали на диване, а Фандеру досталось место на пушистом ковре, зато с подушкой и тем самым шерстяным пледом, под которым вечером спала Нимея.

За весь вечер Нока не сказала ему ни слова и при любой возможности старалась держаться подальше. Она весьма любезно побеседовала с Пьюран в те короткие полчаса между вечерним и ночным сном, была улыбчивой и почти очаровательной. Только с Фандером она никогда такой не была, и приходилось следить за ней украдкой из своего угла.

И всякий раз, как взгляд Нимеи цеплялся за Фандера, она морщилась и плотнее сжимала челюсти, словно сдерживалась от крепкого словца. Хардин был явно лишним в доме Пьюран, и все его просто терпели.

Трижды за вечер разговор зашел про Энга. Трижды Нока менялась в лице и превращалась в тающее под солнцем маслице. Трижды сердце Фандера будто прокалывали ножом, да еще проворачивали его в ране, чтоб уж наверняка.

Ну что за восхитительный вечерок.

Фандер снова ушел на балкон и стоял там, занимаясь самовнушением, чтобы не возненавидеть окончательно и себя, и брата.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.